Шаттердом на Уллындо

*** Ли Минхо в жизни своей мало чего боялся. Так получилось. За плохие отметки его не ругали (что странно при маме учительнице, но повезло), за разбитую посуду не пилили, а на шалостях он просто не попадался. У него вообще было очень удобное для шалостей лицо — гладкое, смазливое, просто мамкина корзиночка, а не четкий пацан. При корейской одержимости красотой оно всегда срабатывало в его пользу. Поэтому быть красивым Ли Минхо нравилось. Опять-таки бонусом шло обожание девчонок (велись на внешность) и уважение мальчишек (велись на авторитет). Лет в пятнадцать Минхо решил идти в айдолы. По его мнению это была самая короткая дорога к деньгам и успеху. Занимаешь тем, что любишь и тебе за это еще деньги платят. А танцы он любил — готов был впахивать сутками в классе, но кто б ему дал. Приходилось еще и учится. Но вот если уйти в стажеры, то можно было свалить с тяжкого пути “старшая школа — университет — офис — карьера”. Он тогда еще не знал, что любое агентство пострашнее тюрьмы: вход бесплатный, а вот выход — миллиард вон (как минимум). На прослушивание в компании он пришел с котомкой в руках. Не чемодан (тот остался в гостинице), не модная сумка через плечо, а котомка — связанный на четыре угла платок, в котором были самые нужные на прослушивании вещи: вода, запасной комплект одежды, документы, колонка, капли в глаза и сэндвич, купленный по дороге. Типа “мы из Гимпо, нам ваш Сеул нафиг не сдался”. Удобно, когда тебя считают деревенским простачком. Соперники просто не принимают тебя в расчет. Ему даже в лицо смеялись, но Минхо просто не обращал внимания — спокойно ждал своей очереди. Претендентов было много, так что он успел сжевать сэндвич, подремать, слегка размяться, поскроллить ленту и оценить выступления других. Достойных противников просто не было, и он ничуть не боялся, выходя на танцпол. Пристроил свою котомку около зеркальной стены со станком, включил колонку и оторвался по полной. А когда поднял взгляд на представителей агентства, то сразу понял, что прошел. Ну, просто вид у них был такой, малость пришибленный, а какой-то крепыш сбоку, так и вовсе лыбился не переставая, и показывал большой палец. Вот так Ли Минхо стал стажером. Через неделю он понял, что в университете и офисе, пожалуй, нет ничего ужасного, но дороги назад уже не было. Во-первых, это означало бы, что он испугался, во-вторых, Бан Чан. Тот самый крепыш, который показывал ему большой палец на прослушивании. Будущий лидер их группы. Почему Ли Минхо ему так поверил и пошел за ним, он и сам не знал. Просто понял, что вот это человек, которому можно доверить собственную жизнь и ничуть не пожалеть об этом. Тот был старше их всех, опытнее и умнее. Злые языки шептались по углам, что у Бан Чана это прослушивание было последним шансом выйти на сцену. И если что-то сорвется, то из агентства он вылетит, как птичка, с огромным долгом за плечами. Ли Минхо сам себе пообещал (ну чисто по-пацански), что из-за него у лидера ничего не сорвется. И остальные шесть участников, наверное, тоже себе что-то такое пообещали, потому что они работали, как рабы на плантациях — от зари до зари, и никто не жаловался. Бан Чан был, пожалуй, самым организованным человеком, которого знал Минхо. У него все было по папочкам, по полочкам, ничего не терялось и не ломалось. Расписание он знал наизусть, следил за здоровьем и питанием мемберов (походу даже калории считал), помнил дни рождения и прочие памятные даты. Просто ходячий компьютер, гугл-таблица со списком дел, но при этом самый теплый человек из всех, кого Минхо знал. Поэтому (уже после их дебютного выступления на МАМА), когда он услышал обрывок разговора двух служащих агентства, то сразу рванул искать лидера. Тот был просто обязан рассеять все его тревоги. Потому что такого не может быть. Никогда. Как можно всерьез воспринимать вот это: — …слишком стар для полноценного дебюта. На премии смотрелся рядом с ними, как аджосси… Но Бан Чана почему-то нигде не было. Минхо бодрым галопом проскакал по агентству, пока не затормозил около одной из дальних переговорных. Жалюзи там были прикрыты, и он, наверняка, прошел бы мимо, если бы не услышал голос заместителя директора. — Чан-щи, прошу вас подумайте… Вы дали этим мальчикам все, что могли. Не заставляйте их вечно сидеть под вашим зонтиком. — Но эту группу собрал я… — голос у Бан Чана был странный. Какой-то усталый. — И мы благодарны вам. За прекрасно сделанную работу агентство выплатит вам бонус, простит все долги… В конце концов, не обязательно же скакать на сцене, в вашем возрасте. Вы можете быть продюсером. Сможете опекать их. Не по-прежнему. конечно. — В лайт версии, — хохотнул кто-то. — Я за них отвечаю, — уперто повторил Чан. — И наша разница в возрасте не такая большая. Всего четыре года. — Целых четыре года, Чан-щи! Вы просто душите мемберов, давите своим авторитетом! Как они могут развиваться… — Что я им скажу? — перебил говорящего Бан Чан. — Простите, я сваливаю, дальше сами! Так нельзя! — Зачем же так, — хихикнул заместитель, и Минхо передернуло от слащавости его тона. — Скажете, что идете отдать долг Родине. В армию. Тем более, возраст вполне подходящий. — А если я не соглашусь? — Мальчики вполне могут развиваться и в других группах. Повисло тяжелое молчание. — Хорошо, — сказал Чан. — Пусть будет так. И Ли Минхо не выдержал. Распахнул неплотно прикрытую дверь и сказал: — Я тоже, — и пояснил, переждав возмущенный гул, — я тоже пойду долги отдавать. Родине и агентству. *** — Серьезно?! — Сокджин хихикнул, проглядывая ленту новостей. Менеджер Ким подняла бровь. Потрясающая женщина, конечно, ей даже говорить не нужно, и так все понятно. Какая же все-таки была удачная мысль — нанять ее. За короткое время Ким Ми Гён навела идеальный порядок в его делах. — Еще двое айдолов ушли в армию, — пояснил он. — Бан Чан и Ли Минхо — “бездомные дети” агентства Х — после успешного дебюта на МАМА, подали заявления на прохождение военной службы. Представители агентства заявили, что они не могут препятствовать патриотическому порыву мемберов. Практически сразу после Чон Чонгука. Эпидемия какая-то. Ким Ми Гён нахмурилась. — Странно. Я понимаю, Бан Чан. У него вполне подходящий возраст. Но второй… он же совсем юный. — Скандал? — прищурился Сокджин. — Как интересно. Уйти в самом начале потенциального успеха. На МАМА они выступили прекрасно, я даже подпевал. — Вы танцевали, встав на диван, — хмыкнула менеджер Ким, — и громко вопили, поддерживая группу. — Ну, они правда были задорными. — Вопрос в том, не прервется ли их взлет при отсутствии лидера и ведущего танцора, — Ким Ми Гён постучала пальцем по губам. — Впрочем это проблемы агентства, а не наши. — Вся лента в обсуждении будущей службы восходящих звездочек. Если бы я мог уйти сейчас… может тогда и шуму было бы меньше. Малыши сыграли бы роль дымовой завесы. Менеджер улыбнулась. — Вряд ли. У них не тот вес. По крайней мере, пока. — Но все-таки, узнай в чем там дело, — он показательно наморщил нос. — Я чую тухлый запашок. — Хорошо, — Ким Ми Гён что-то пометила в своем еженедельнике. — У вас сегодня интервью и обсуждение рекламы лапши. Потом два свободных часа и прием в честь представления новой ювелирной коллекции. Сокджин застонал и показательно (но очень осторожно) побился головой об стол: — Когда же это закончится-я-я-я-я?! — трубно провыл он. — Хочу в армию-ю-ю-ю! — Семь недель и вас ждет свобода подъемов в шесть утра, кимчи из редьки и полоса препятствий, — менеджер Ким была еще той язвой, но Сокджину нравилось ее чувство юмора.