Куда, несчастный, скроюсь я, бежав От ярости безмерной и от мук Безмерного отчаянья? Везде
В Аду я буду. Ад — я сам.
Джон Мильтон
1994 Ричерсы жили в большой квартире, за которую ежемесячно отваливали огромную сумму денег. Она была выполнена в желтых тонах. Из-за песочного цвета стен, легких занавесок и тяжелых гардин, золотистых ковров и бежевых диванов создавалось ощущение тепла, солнца и некоторой старины, словно комнаты частично выцвели. Повсюду валялись банки с краской, мольберты, одежда, простыни, тетради и хрустящие упаковки от чипсов. Стены были обклеены плакатами с актерами и музыкальными группами, газетными вырезками и нотами. Пианино стояло в углу, накрытое серой тканью от пыли, цветы погибали на широких подоконниках от жары, духоты и недостаточного полива. Эффи быстро натянула на ноги белые туфли на тонкой шпильке и поправила воротник бежевого пальто. Джеймс схватил с крючка ключи и открыл тяжелую железную дверь. Одри медленно отвела взгляд от репродукции картины Пикассо «Старый гитарист». Слепой мужчина, изображенный на полотне, вызывал в ней смешанные чувства. Написанная в голубой период, картина отражала отчаяние, бедность и одиночество. Непропорционально удлиненное угловатое тело, вдохновленная работами Эль Греко, лохмотья, неудобная поза и скрещенные босые ноги… Одри словно снова вернулась в холодные зимы в едва обогреваемом доме, снова вспомнила о пьющем отце и матери, кутающейся в колючую шаль и дрожащими потрескавшимися пальцами зашивающей старые брюки. За полгода Одри привыкла к бесконечно долгим сборам Ричарсов. Они должны были добраться до выставки еще, но, провозившись, дождались ее закрытия. Так что было удивительно, что в этот раз они не стали тянуть и собрались в сразу же в день открытия. И все же это не было лучшим решением, и поняли они это сразу, стоило им переступить порог галереи. Обычно очень просторное светлое помещение было битком набито. Люди с важным видом прохаживались взад-вперед, потягивая шампанское из сияющих бокалов. Протиснуться к картинам было не так-то просто, приходилось с извиняющимися улыбками расталкивать других. Эффи с интересам всматривалась в каждое изображение. Комментировала она абсолютно каждую деталь, порой едко, порой с тенью восхищения в голосе. — Боже! Ну кто так кладет краски? Они все потекли, цвет передан отвратительно. Художнику стоило бы руки оторвать, чтобы он не смел больше к кистям притрагиваться. Просто позор! — шипела Эффи, брезгливо всматриваясь в изображение леса в Канаде. Джеймс посматривал на Одри с лукавой улыбкой. Он и не думал одергивать сестру, которая говорила громко и резко. Некоторые посетители то кривились, то согласно кивали в ответ на ее реплики. Хотя большей части было все равно. Джеймс едва уловимо коснулся руки Одри, затем переплел их пальцы, глядя на изображение попугая. Красный, желтый, синий и зеленый слились в кривых линиях и причудливых фигурах. — О, а это уже поинтереснее. Ярко и свежо. Вдохновлено Пикассо? Что думаете? — Но ответа она ждать не стала, сразу переключившись на изображение волны, выполненное на дереве. — Это укиё-э? Похоже на работу Кацусики Хокусая, хоть и менее профессионально. — Эй, ну не сравнивай! — возмутился Джеймс. — Кацусики — признанный талант, а это просто новичок, которому еще учиться и учиться! Одри весело покачала головой, наблюдая за маленькими экспертами, еще не успевшими закончить университет. — Ну хватит вам, работа хорошая, — сказала она и хотела что-то добавить, но двое вбежавших в зал охранников привлекли ее внимание. Они замахали руками, кто-то ахнул, роняя бокал, кто-то вскрикнул. — Что… — Джеймс не договорил. В следующий миг пол качнулся. Горячий воздух прошелся по галерее, отшвыривая людей в разные стороны. Крики потонули в оглушительном грохоте. Одри ощутила болезненный удар и тупую боль в затылке. Потом все погасло. Одри с трудом пошевелилась. Куски штукатурки съехали на пол. Кэннем села. В горле скребло, на языке ощущался вкус песка. Было жарко, как в пустыне. Может, это и была пустыня? Мысли не собирались в кучу, хотелось только пить. Одри медленно огляделась. Серые стены, куски стекла, провода. Ткань блузки противно липла к телу. Опустив взгляд, она увидела, как сильно та пропиталась кровью. Из живота торчал кусок железа. Стиснув зубы, Одри вытащила его и отбросила в сторону. Все было в пыли. Рядом лежал мужчина. Кровь булькала у него в горле, а вместо части головы осталась лишь обугленная каша. Он был еще жив. Его пальцы дергались в судороге. Одри потянулась к нему, в эту же секунду изо рта его вырвался кровавый фонтан, пачкая руку Кэннем, а потом человек затих. Окончательно. Одри медленно встала на четвереньки и поползла вперед, глядя в серые лица других людей. Куски стекла и металлической стружки впивались в ладони, но ей было плевать. Она продвигалась вперед, пока… Эффи и Джеймс лежали рядом, присыпанные кусками штукатурки и стеклом. Их руки были раскинуты, словно сломанные крылья. Одри мотнула головой. Дышать стало совсем нечем. Жара, пыль и боль встали в груди горячим обжигающим комом. Одри протянула к ним руку. Кусок потолка над ней обвалился, сверху посыпалась еще белая пыль и штукатурка, попадая в глаза и путаясь в волосах. Одри была одна среди изломанного белого безумия. Раздолбанный, развороченный мир, укрытый слоем песка, стекла и штукатурки. Руины прекрасного. Если Ад и правда существует, то для Одри он выглядит так. Наши дни Одри толкнула двери небольшого бара с названием «Бездна». Синий неон на стенах и диваны, обшитые темным бархатом, редкие посетители за столиками, сверкающие бутылки на баре… Чисто и красиво. Играла негромкая музыка. Какие-то веселые ремиксы на изначально не слишком жизнерадостные песни. Сбежать второй раз было сложнее, но ничего не могло остановить ее от свободы, до которой можно было дотянуться рукой. Томас недооценил ее. Как и всегда. Он не помнил и не знал о многих моментах ее прошлого, Одри жила в его сознании уже такой. Взрослой, спокойной, одинокой. Словно волчица с грустными глазами, лишенная стаи. Ему не было известно о драках, о Монтейнах или краденых сигаретах. Легко обводить вокруг пальца того, кто видит в тебе только хорошее или слабое. Легко провести того, кто слишком уверен в себе и своей крутости. Одри опустилась на высокий стул у лакированной барной стойки. Бармен, высокий парень с цветными татуировками на руках, устало улыбнулся. — Бутылку коньяка. Самого дорогого, — она тоже улыбнулась. — На одного. Бармен кивнул, и через пару минут перед ней стояла бутылка и снифтер. Одри провела ногтем по выпуклому прозрачному стеклу. Бармен открыл бутылку и хотел наполнить снифтер, но Кэннем махнула рукой, останавливая его. — Я сама. Расплачусь сразу? Он кивнул. Она положила деньги на стойку. — На чай, — сказала Одри, добавив несколько крупных купюр. Взяв бутылку, она отошла за самый дальний стол в углу. Хотелось скрыться от чужих глаз, наконец-то побыть одной, не испытывая тоски, боли и всепоглощающего одиночества. Впервые она искала не кого-то, а саму себя. Но это было сложно. Как найти себя в глубокой неподвижной черноте бесчувственности? Все, что у нее было, — равнодушное желание следовать только за своими желаниями, не заботясь о других. Ей не было дела до чужих проблем, до норм морали, до воспоминаний и установок. И все же в глубине сознания покачивалась мысль, что это трусливый поступок. Ей ничего не мешало дотянуться до рычага и включить человечность, но от одной мысли об этом холод бежал по венам. Промах Клауса или его коварный план? Дать возможность вернуться, зная, что воспользоваться им ей будет страшно. Одри все еще не испытывала счастья, но она стояла на сухом островке, среди бушующего моря, соваться в воду было глупо. Ей хотелось просто стоять в тепле и безопасности, слыша рев огромных волн. Смотреть на «Девятый вал», находясь в светлой галерее, а не в крошечной лодке, которую вот-вот накроет волной. Одри плеснула коньяк в снифтер и сделала обжигающий глоток. Хотелось снова нырнуть в ту сверкающую эйфорию, которую она испытала совсем недавно. Захлебнуться в счастье, пусть и искусственном, чтобы потом страдать от боли в легких и голове. И делать это по кругу, чтобы, когда рычаг наконец-то будет опущен, на чувства не осталось сил. Глоток за глотком в груди разливалось тепло. Одри закрыла глаза. — Можно? Кэннем приоткрыла один глаз, глядя на подошедшего. Высокий худой парень лет двадцати трех с одной синей прядью в каштановых волосах. Для кого-то симпатичный, но уж точно не в ее вкусе. — Нет. — Да ладно тебе, — он нагло опустился на диван напротив. — Нейт. — Я не собираюсь говорить с тобой, проваливай. Одри скрестила руки на груди и сердито посмотрела на него, недовольная тем, что кто-то осмелился потревожить ее уединение. — Ты очень красивая. Но улыбка пошла бы тебе больше. Все мужчины сразу упали бы к твоим ногам. — Мне не нужны лишние препятствия на дороге, к тому же я давно уже не живу ради внимания мужчин. Что неясного в моих слова? Ты спросил, можно ли сесть, я сказала, что нет. И ты все еще здесь. Проваливай! Одри плеснула еще немного коньяка в стакан и залпом осушила его, даже не поморщившись. — Это не женский напиток. Вино подошло бы больше, — снова прокомментировал Нейт. — Я не спрашивала, — холодно ответила Одри и тут же выпрямилась, словно гончая, почуявшая зайца. От входа прямо к ней двигались двое. — О Боже, а вы что здесь делаете? Почему вы никак не можете понять, что сбегающий не всегда хочет, чтобы за ним последовали? — спросила она с усталым раздражением. Деймон и Елена приблизились к столу. Сальваторе бесцеремонно подвинул Нейта и сел напротив Одри. Гилберт пристроилась рядом с ним, безуспешно стараясь как можно меньше соприкасаться с Деймоном. — Мы вытащили Стефана из бездны, теперь пора и тебя спасти от пустоты, — вкрадчиво начала Елена. — Куда несчастный скроюсь я… Зачем спасать того, кто не хочет спасения? Думаете, я стою на краю и смотрю в пропасть? Это так. Вот только бездна смотрит на меня в ответ, и ее взгляд не вселяет такой ужас, как ваши бесконечные попытки вмешаться в мою жизнь. Почему бы не заняться своей собственной и не оставить меня в покое? Gaudeamus igitur, — она отвернулась, оставляя последнюю фразу висеть в искрящемся воздухе. — Эй, включи человечность, и мы отстанем. Ты не контролируешь себя. Ты мне шею сломала, помнишь? Ты неуравновешенный… — встрял Деймон. — Чуваки, о чем это вы? Нейтан выглядел ошарашенным. Он нервно оглянулся, но тут же широко ухмыльнулся. — Вы под кайфом, да? Может, это… Я заплачу, деньги есть, — потер он ладони, сверкнув глазами. — Это что за фрик? — Деймон брезгливо посмотрел на него. — Убирайтесь и этого заберите. Пойдите к черту, в конце-то концов! — не выдержала Одри, зло сверкнув глазами. Все скатывалось в тупую комедию, а ей хотелось покачиваться на волнах драмы и апатии. — Я прекрасно себя контролирую, когда вы не пытаетесь залезть ко мне в душу. Отстаньте! — Нет. Ты ничего не контролируешь. Включи человечность, иначе нам придется изменить методику, — ответила Елена. — Ты опасна. Ты можешь убить кого-нибудь или… — Я никого не убиваю, я просто… — Это пока, — снова перебила Елена. — Но никогда не угадаешь, когда тебе сорвет крышу. Включи чувства по-хорошему, Одри. Пока все не испортила. Кэннем замерла, стиснув зубы. Ей стало жарко. Злость кипела в душе. Нормально ли испытывать злость, не имея чувств? Затем она быстро подалась вперед, схватила Нейта за подбородок и резко дернула его голову в сторону. Гилберт дернулась от омерзительного хруста позвонков. Стоило жизни покинуть тело, как голова его, лишившись опоры, с громким стуком ударилась о стол. — Мне кажется, вполне предсказуемо. Считай, что это ты его убила. Если бы вас здесь не было, он бы все еще дышал. Недолго. Ведь я бы все равно его прикончила, он раздражал, — сказала Одри, чувствуя, что ледяная вода обрушилась на нее и островок теперь не такой теплый и безопасный. — Идите к черту, чокнутые идиоты. Мне не нужна помощь. Одри схватила бутылку и бросила ее в Елену, но Деймон с легкостью поймал ее у лица оцепеневшей Гилберт. А когда открыл рот, чтобы ответить Одри, понял, что той уже и след простыл. — Ты как? — спросил он Елену. Она оттолкнула его и сорвалась с места, оставляя его в одиночестве разбираться с трупом. Елена буквально влетела в свой дом, хлопнув дверью, и направилась на кухню. Слёзы, которые она даже и не думала стирать, медленно стекали по щекам; ком в горле неприятно давил, вызывая отвращение ко всему, даже к самой себе. Она виновата в смерти невинного человека. Она не смогла никак помочь, не смогла спасти ни его, ни Одри. Гилберт достала стакан и, вскипятив чайник, налила в него больше половины заварки чёрного чая и кипяток. Схватив стакан, она сделала несколько глотков, сильно обжигая горло и морщась. Хотелось кричать, рвать и метать, но она не могла себе этого позволить. Лишь просто плакать, сидя за столом и давясь горячим, невкусным чаем, ведь заварен он был ещё утром. Елена села за стол, отрешённым взглядом смотря на стену напротив и погрузившись в свои мысли. События вечера прокручивались вновь и вновь, заставляя сердце неприятно сжиматься от боли. Гилберт сжала руками волосы на голове, прикрыв глаза и пытаясь успокоиться. Все звуки отошли на второй план. Она слышала своё дыхание и пульс в ушах. Рукой вновь потянулась за стаканом, выпивая до дна остатки чая. — Елена! — крикнул Деймон, стоя напротив неё. Гилберт распахнула глаза, смотря на него и видя, что его губы шевелятся, он что-то говорит, но она ничего не слышала, ничего не понимала, словно находилась не тут, будто это и вовсе сон. А может, это всё происходило не с ней? Было бы славно… — Деймон, что ты тут делаешь? — зло спросила Елена, скривив лицо от вида нежданного гостя и вздрогнув от неожиданности, прогоняя плохие воспоминания. — Нам нужно поговорить насчёт… — он запнулся, обдумывая правильность своих действий. А надо ли было вообще приходить к ней и начинать разговор насчёт них? Опять. — В общем, насчёт наших отношений, — выпалил он, сложив руки за спиной в замок. — Ты серьёзно? — крикнула Гилберт, сжимая в руках несчастный стакан. — Тебя сейчас только это волнует? Она вскочила со стула, как ошпаренная, поставив стакан на стол, и подлетела к Деймону, сверля его взглядом. — Да, Елена, а что ты ожидала? Что я буду вместе с тобой сидеть и лить слёзы по тому пареньку? — Ты хоть понимаешь, что несёшь? — закричала Елена, ударив Сальваторе в грудь и оттолкнув от себя. Тот пошатнулся, отступая на пару шагов назад. — Ты думаешь только о себе! — Гилберт колотила его по груди, срывая всю злость на нём. — Ты эгоист! Ты жестокий! — Успокойся, Елена! — Он перехватил её руку, сжав запястье. — Приди в себя, просто спокойно дыши. Не случилось ничего криминального. — Ничего криминального? — парировала Елена, закипая от злости. — Одри убила ни в чём не виновного паренька, но за это ответственны лишь мы. Я. Ты хоть это понимаешь? — Нет, не понимаю! — крикнул он, грубо отодвинув от себя девушку. — Уходи из моего дома прочь, — сквозь зубы прошипела она, вырвав руку из захвата и отвесив пощёчину. — Уходи. — Гилберт сжала руки в кулаки, отчего ногти вонзились в ладони, оставляя следы. — Прямо сейчас! — Ты всё портишь, — выдохнул он и покинул дом, оставляя Елену одну. Гилберт скатилась по столешнице на пол, подтягивая к себе ноги и обхватывая их руками. Она уткнулась лицом в колени и заревела вслух. Слишком больно. Слишком плохо. Невыносимо. Боль и отчаянье раздирали её изнутри.