Одри

Я ведь всего только и хотел попытаться жить тем, что само рвалось из меня наружу. Почему же это было так трудно?

Герман Гессе

      1995       Одри лежала на поляне, раскинув руки в стороны. Ветер пригибал высокую траву к земле, и ее тихий шелест успокаивал, словно колыбельная. Пушистые белые облака плыли по синему небу, от их медленного движения кружилась голова. Хотелось пролежать так вечность, чтобы ни о чем не думать, не помнить, не знать. Мимо пролетела простая белая бабочка. Одри проводила ее взглядом. Возможно, если бы она вытянула руку, то бабочка опустилась бы на ее ладонь, но тело было словно свинцом налито, Одри не могла пошевелиться или приподняться. Ей вспомнилась картина, которую она рисовала при первом настоящем знакомстве с Ричерсами. Бабочка, олицетворяющая счастье. В один миг она порхает вокруг тебя и садиться на протянутые пальцы, а в следующий — улетает. А если сожмешь ладонь, чтобы удержать ее, то сломаешь ее красивые хрупкие крылья. Меланхоличные мысли плыли так же медленно, как и облака, пока сознание не начало погружаться в тревожный сон. — Вот ты где! — резкое восклицание Мэри заставило Одри вздрогнуть и встрепенуться. Она с трудом приподнялась на локте. — Знаешь, как долго мы искали тебя? — Для чего? — Для чего? Серьезно?! Черт знает, что ты выкинешь. Вставай! Одри снова откинулась назад и скрестила руки на груди. — Почему бы вам просто не дать мне уехать? Я не хочу быть здесь. Мэри возмущенно всплеснула руками: — Хватит уже! Прошло полгода после теракта. Я понимаю, что тебе все еще больно, но ты же не собираешься всю свою вечность потратить на страдания по ним? Одри горько усмехнулась, словно говоря: «Звучит как неплохая идея». — И никуда ты не уедешь, пока я не буду уверена, что ты пришла в себя. Когда Стивен нашел тебя, ты была хуже мертвой. Поэтому вставай. Одри упрямо продолжила лежать. Мэри подождала еще немного и ушла, махнув рукой. Одри бледно улыбнулась, радуясь первой незначительной победе. Совсем скоро она им всем надоест и они дадут ей спокойно уехать, чтобы медленно погружаться на дно и дальше.       Тень упала на ее лицо. Одри открыла глаза, недовольно посмотрев в лицо брата. Стивен улыбнулся и обхватил ее за талию. — Нет! — Одри уперлась ладонями ему в грудь. — Нет! Отстань! Я не хочу! Стивен ничего не ответил, лишь крепче обхватил ее руками и оторвал от земли. Одри шипела, вырывалась и брыкалась, словно обезумевшее животное, не применяя однако вампирской силы, чтобы не навредить брату. — Никому нет здесь дела до твоих капризов! — строго сказал Стивен, закинув ее на плечо. — Мы Кэннемы, поэтому не жди мягкости или жалости. — Тем более, что от излишней мягкости кровь киснет, — добавила Мэри. — Я вас всех терпеть не могу, — сдаваясь, выдохнула Одри. Мэри переглянулась со Стивеном и улыбнулась.       Наши дни       Небо было серым и тоскливым, словно зеркало, отражающим настроение собравшихся. Одри смотрела, как медленно опускается гроб на дно свежевырытой ямы. Старая морщинистая женщина с холодными глазами первая бросила ком влажной тяжелой земли, отошла в сторону. Остальные собравшиеся, не больше пятнадцати человек, повторили за ней. Потом гробовщики быстро закидали могилу и водрузили тяжелый могильный камень:

«Нейтан Коркоран

1986-2012

Светлая память».

Все стали расходиться. Скромные похороны завершились. Томас похлопал Одри по плечу, она кивнула и улыбнулась. Однако уходить не спешила. Она медленно выдохнула, собираясь с силами, и подошла к женщине. Протянула ей белоснежный конверт с деньгами. — Миссис Коркоран? Мне очень жаль, — голос сорвался. Одри ненавидела себя. Жаль что? Что это она убила ее сына? — Ах, не стоит. Все эти слова! — она забрала конверт и быстро пересчитала деньги, довольно кивнув. — Был идиотом и по-идиотски умер. Я знала, что так будет. Но первый блин всегда комом. Был в отца, младшие-то получше получились. А вы откуда? Из какого-то фонда? — Нет, мы… — А, ну ясно. Скверная у вас работа — по похоронам шататься, приносить пожертвования. Но уж на что мозгов хватает. Всего доброго, — миссис Коркоран развернулась и пошла прочь. Одри недоуменно подняла брови и обернулась к едва сдерживающему смех Томасу. — Какого черта сейчас произошло? — А ты переживала. Ей плевать на сыночка. Нет чувства ностальгии? Напоминает нашу прекрасную мать, а? Одри недовольно шикнула на него, невольно испытав сочувствие к Нейту. Люди, семьи… Все были такими разными. Кто-то был прекрасным, любящим и нужным, кто-то — всего лишь уродством, искажением, гиперболизированным воплощением человеческих пороков. Слова миссис Коркоран поражали. Но лезть в чужие взаимоотношения и разбираться в них Одри не горела желанием. Она отмахнулась от этих мыслей, как от назойливой мухи. Сейчас ей хотелось стряхнуть груз вины, но это никак не удавалось. — Чувствуешь что-то вроде очищения? Искупления? — спросил Томас, посерьезнев. — Нет, — качнула Одри головой. — Ладно, поехали. Чего торчать здесь? Томас согласно кивнул и пошел по протоптанной дорожке к выходу с кладбища. Могилы тянулись длинными рядами. С некоторых смотрели улыбающиеся лица. Почему-то люди в большинстве случаев выбирали именно такие фотографии — яркие, красивые, с широкими улыбками. Словно думали, что так будет легче смотреть на вторую дату, или надеялись, что это сотрет плохие воспоминания. Одри уставилась себе под ноги. Томас обернулся и остановился, придержал ее за локоть. — Перестань, — он приобнял ее за плечи. — Ты не можешь всю жизнь тратить на сожаления. И раз когда-то тебе придется отпустить эту ситуацию, то сделай это сейчас. Ладно? — Ладно, — кивнула Одри и улыбнулась, прикрыв глаза, чтобы они не выдали ее настоящих чувств. Томас коротко обнял ее и отстранился. — Зайдем куда-нибудь поесть? Я умираю от голода! — Пойдем, спасем тебя от голодной смерти, — рассмеялась Одри, потянув его за собой.       Они толкнули дверь, заходя в небольшое кафе с яркой вывеской «Pop’s». Большинство столиков пустовали, за самым большим устроилась компания из шести человек. Одри окинула их быстрым взглядом. Парень в странной шапке, качок, жгучая брюнетка, милая блондинка, и рыжая красотка, обнимающая симпатичную девушку с розовыми прядями. Подростки что-то обсуждали с серьезным видом, потягивали молочные коктейли. — Мне самый большой бургер и колу, — попросил Томас. — А тебе? — Ванильный молочный коктейль, — ответила Одри. Они заняли небольшой столик у окна. Минут пять провели в тишине, занятые едой и своими мыслями. Одри вдруг тихо усмехнулась. — Что? — Томас подозрительно прищурился. — Да так. Давно мы так не ходили вместе. Не так плохо, да? — Не помню, когда мы последний раз выбирались куда-то, — признался Томас. — Скучаю по тем временам, когда мы жили с Мэри и Стивом. Тогда мы и правда были почти нормальной семьей. Стоит позвонить им. Черт, Одри! Общение с тобой плохо на меня влияет, становлюсь сопливым сентиментальным тюфяком, хочется самому себе врезать. Одри рассмеялась, ощущая светлую грусть. Ей вдруг захотелось напомнить о Дэвиде, о котором никто не говорил вслух, но не стала, зная, что это плохо кончится. Он отбился от их дворовой стаи, чтобы прикинуться породистым псом, но, кажется, ни о чем не жалел. — Как тебе Мистик Фоллс? Я даже не спрашивала тебя до сих пор. Томас задумался, откинувшись на красную спинку дивана. — Столько фриков на квадратный метр я еще не видел, а повидал я достаточно, уж поверь. Хотя я не жалею, что оказался в этом городе. Жалеть вообще не в моем стиле. Его телефон звякнул. На экране высветилось сообщение: «В прошлый раз нам не удалось выпить. Что насчет сейчас?» — Кто это? Нашел друга? — Одри с любопытством посмотрела на Томаса. — Не совсем. — Подружку? — она весело подняла брови. Томас бросил в нее скомканной салфеткой: — Любопытная какая! Просто новый знакомый. Приглашает выпить. — Тогда выдвигаемся, на дорогу уйдет часа два. Ты же хочешь пойти? — А тебя безопасно оставлять одну. — Мамочка, я уже взрослая, — фыркнула Одри. — К тому же мне нужно поговорить с Деймоном.       Тишина. Холодное голубое небо было чистым и бескрайним, продрогшее солнце почти не грело. Одри стояла на крыльце уже десять минут и не решалась постучать. В очередной раз опустив руку, она досадливо поджала губы и прикрыла глаза. Томас ушел, а вместе с ним и покой и безмятежность. Наконец, переборов себя, Одри постучала и сделала шаг назад, словно намереваясь сбежать. Каждый нерв напрягся до предела, когда дверь тихо скрипнула, открываясь. На пороге стоял Деймон. Он выглядел помятым, недовольным и пьяным. — Чего тебе? — спросил Сальваторе сипло. — Я… — Одри запнулась, чувствуя себя подстреленной птицей под его ледяным взглядом. Красивая голубизна его глаз стала удушающе, губительно морозной. — Я хотела извиниться. — Серьезно? — он скрестил руки на груди. — Да, мне жаль, правда. Прости, что сломала тебе шею и вывалила все дерьмо. Просто… не знаю. Ты ведь и сам понимаешь, да? Ты мой лучший друг, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым. То, что я сказала, это не… — Виноватым?! Одри отступила, мысли путались и были вязкими, как кисель. Она не могла собрать слова в предложения, не могла говорить нормально. Глаза жгло, пальцы подрагивали. Она сжала губы, стиснула кулаки, пытаясь собраться. — Мне… Деймон, прости. Я серьезно. Мне жаль, что я наговорила тебе всякого, жаль, что убила того парня. Я была на похоронах, дала деньги его матери… — Этого достаточно по-твоему? — Деймон прожег ее взглядом. — Но я ничего другого не могу сделать! — Ты убила человека, Одри. Он мертв. Ты похоронила его стремления, мечты, надежды. И все ради того, чтобы сделать больно нам. Ты хоть можешь представить, каково Елене? Ты буквально скинула на нее убийство. Простого «прости» достаточно? Одри резко вскинула голову, чувствуя, как все горит от пробуждающейся злости. — Ты ведь и сам был без человечности, ты знаешь, каково это! Ты не можешь обвинять меня, потому что убил в сотни раз больше, Деймон! Зачем ты все это говоришь? Пытаешься сделать больнее? Я пришла, потому что чувствовала вину перед тобой, но ты хочешь растоптать меня, потому что я задела чувства твоей драгоценной Елены! — голос сорвался, Одри смотрела на него блестящими от подступающих слез глазами. — Иди к черту, Мэрилин, — ответил Деймон, нанося последний удар. — У нас с ней только все начало налаживаться, но ты все разрушила. Поэтому убирайся к черту. И он захлопнул дверь. Одри подняла голову к небу, не позволяя слезам пролиться. Нет. Хватит плакать. Зачем она пришла? В душе образовалась пропасть. Ее Деймон, ее друг, ее свет — все ушло в туман. Одри зажмурилась на миг и сорвалась с места.       Зайдя в ванную, она остановилась перед зеркалом. Уперлась руками в края раковины и всмотрелась в свое отражение. Светлые волосы растрепаны, глаза широко раскрыты, кожа бледная и тонкая. В ушах шумело, мир медленно плыл куда-то в Ад. Грудь жгло от ярости, боли и обиды. Размахнувшись, Одри ударила кулаком по зеркалу разбивая его на осколки. Кровь закапала с порезанных костяшек, физическая боль немного отрезвила. Хотелось все разрушить и построить на руинах нечто новое. Создать новую себя.       Одри вышла в коридор. На глаза попалась ваза с искусственными цветами. Легко оторвав ее от пола, Одри швырнула ее в противоположный конец гостиной. Она с грохотом приземлилась на паркет и разбилась. Одри хватила с полок безделушки, горшки, посуду, книги — ничего не было жаль. Звон разлетающихся осколков стал гимном ее крушения. «Клаус и правда добился своего», — подумала она равнодушно, понимая, что не злится на него. Он лишь толкнул первую костяшку домино, остальные посыпались сами. Открыв ящики, Одри достала бутылки. Бурбон полетел на пол первый. Она швырнула его с такой яростью, словно это именно он был во всем виноват. За ним последовал коньяк, виски, винт, пачка сигарет. Хотелось избавиться от всего, что напоминало о плохих днях. Но для этого пришлось бы вылезти из кожи, поэтому Одри оставалось лишь избавиться от крошечной части того, что неотрывно было связано со всем дерьмом, произошедшим в жизни. Закончив, она огляделась. В гостиной царил хаос. Мокрый пол был усыпан осколками. Одри легла на паркет, испытывая невыносимую усталость. Острые осколки неприятно впивались в кожу, но Кэннем не пыталась устроиться поудобнее. Ей было просто все равно. Она знала, что нужно все привести в порядок до того, как вернется Томас, чтобы не заставлять его волноваться, но сил не было. Ее словно придавила тяжелая плита, не дающая не только встать, но и даже сделать вдох. Она слышала тихий шорох и похрустывание под чьими-то ногами, но не поворачивала головы, чтобы посмотреть. Одри была уверена, что это не Томас: он всегда громко хлопал дверью и швырял ключи на тумбочку, незваный гость же вошел слишком тихо.       Клаус остановился, оглядывая гостиную. Пол был усыпан битой посудой и осколками горшков, карниз оторвался и повис, мебель съехала со своего места. Шторм в душе Одри вылился в ураган в доме. И теперь успокоившиеся волны покачивали жестоко разрушенный интерьер. Одри лежала на полу, раскинув руки и прикрыв глаза. Она казалась абсолютно спокойной, умиротворенной и абсолютно прекрасной. Клаус опустился на корточки и склонил голову вбок. — Разгром собственного дома способствует восстановлению душевного равновесия? — Попробуй и узнаешь. Можешь добить то, что уцелело, — великодушно разрешила Одри, посмотрев на него. — Нет, сегодня я предпочту примерить новую роль. Постараюсь склеить осколки, ведь чем их больше, тем интереснее собирать, верно? — он усмехнулся. — Никогда не любила пазлы, мозаику и прочее, — фыркнула она, приподнимаясь на локтях. — Что с тобой случилось? Ты слишком добрый. Или это испытание новой тактики? Клаус рассмеялся, прищурив глаза, отчего по коже разбежались лучики-морщинки и лицо стало светлым. Он опустился на пол и, схватив Одри за предплечье, резко потянул на себя, вновь оказываясь слишком близко. — Ты обо мне ужасного мнения, — цокнул он языком, мягко проводя костяшками пальцев по ее скуле. — Что произошло? — Ты для этого все сделал, — Одри проигнорировала его вопрос и мотнула головой, желая высвободиться, но Клаус не отпустил. Он крепче взял ее за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. — Что произошло? Одри недовольно поджала губы. — Ничего. Просто все… Знаешь, что? Ты выиграл. Я чувствую себя в Аду, все рассыпалось. От меня ничего не осталось. Ты выиграл. И я устала, поэтому можешь убить меня или просто пойти к черту, потому что мне уже все равно! — голос сорвался на крик. Одри сделала судорожный вздох и посмотрела в застывшее лицо Клауса. Майклсон снова грубо дернул ее, придвигая еще ближе к себе, и Одри вытянула руку, уперевшись ему в грудь, чтобы сохранить дистанцию. Клаус подался вперед и провел рукой по шелковистым спутанным волосам, откинул пряди с ее лица, скользнул теплой ладонью по спине и надавил на лопатки, не позволяя отстраниться. Два его пальца поддели ее подбородок, заставляя поднять голову. — Когда ты пила вербену последний раз? — Сегодня, — ответила Одри, чувствуя, как сердце начинает колотиться в груди. Она не помнила, когда в последний раз принимала ее. За всеми переживаниями, она забыла о вербене. Крайне беспечно. Однажды это уже сыграло с ней злую шутку. — Ты моя любимая маленькая лгунья, — доверительно произнес Клаус. — Но мне тысяча лет, думаешь, можешь обмануть меня? Одри помотала головой и дернулась, стараясь вырваться из его хватки. — Нет, Клаус! — она оттолкнула его руки, но он вновь и вновь перехватывал ее. — Хватит! Я не собираюсь больше играть в твои чертовы игры! Отпусти! — В самом деле? У тебя нет выбора, любовь моя, — рассмеялся Клаус, обхватывая ее лицо ладонями и заставляя смотреть ему в глаза. — Ты будешь пить вербену каждый день. И ты всегда будешь помнить, что убила человека, но с этого момента начнешь двигаться дальше без бесконечного чувства вины. Ты никогда больше не позволишь себе совершить необдуманный поступок, о котором будешь жалеть позже. И никому больше не позволишь манипулировать своими чувствами. Ты всегда будешь помнить, что ты хозяйка своей судьбы и капитан своей души, Одри Кэннем. Но ты забудешь, что я пытался внушить тебе сегодня что-либо, — он хотел что-то добавить, но не смог. Пару мгновений Одри молча смотрела пустым взглядом, потом он стал осознанным. Кэннем вдруг улыбнулась, глядя на Клауса, не пытаясь его оттолкнуть. Она озадаченно нахмурила брови, пытаясь вспомнить, что произошло минуту назад, но ничего не выходило. — Не знаю, зачем говорю это, но я рада, что ты пришел. Спасибо. Я никогда не чувствовала такой… свободы? Да, свободы, как сейчас, и… Клаус быстро подался вперед, прижимаясь своими губами к ее. Поцелуй, полный признания. Полный боли. Полный надежды. Хрустальная слезинка скатилась по щеке Одри, когда она обвила шею Майклсона руками и прижалась к нему, ощущая тепло его рук и мягкость губ. От него пахло морем и костром, Одри жадно вдыхала этот аромат, цепляясь пальцами за мягкую ткань футболки. Поцелуй стал глубже, жарче, Клаус запутался пальцами в ее волосах, скользнул одной рукой по бедру, слегка сжимая его. Разорвав поцелуй, он прильнул к ее шее, коснулся губами горла, спустился ниже. Одри ухватилась за низ его футболки и потянула, но Клаус, словно очнувшись, остановил ее. — Подожди, люб… пташка, — он вновь поддел ее подбородок и заглянул в глаза. — Ты забудешь, что я был здесь сегодня. — Забуду, — глухо повторила Одри. Клаус оставил на ее губах короткий поцелуй и исчез.       Одри огляделась. Царящий вокруг хаос наводил тоску. — Черт! Сколько я сижу так? — спросила она вслух, поднимаясь. — Ненавижу уборку! — протянула она, надув губы. Но делать было нечего, поэтому Одри вооружилась тряпкой, веником и совком, чтобы собрать все осколки и оттереть следы алкоголя от паркета. На душе было легко, и Одри рассмеялась. Казалось, если она раскинет руки в стороны, то взлетит и сможет долететь до маняще прекрасных звезд. Отложив тряпку, она включила музыку.

’Cause we’re the masters of our own fate We’re the captains of our own souls

Одри смела последние осколки и взялась за мытье пола, тихо подпевая:

And a lust for life, and a lust for life Keeps us alive, keeps us alive

Закончив, Одри поднялась к себе в комнату и достала мольберт и краски. Ей хотелось рисовать. Она смотрела на белое полотно, не знаю, что именно изобразить. Наконец, она макнула кисть в краску и принялась наносить ее размашистыми мазками, не заботясь о прорисовывании деталей, подражая Пьеру-Огюсту Ренуару и Клоду Моне. Было приятно вновь взяться за кисть, видеть, как белый холст преображается вслед за движениями ее руки. Искусство делало людей живыми, делало их людьми, объединяло. И было радостно хоть на миг соприкоснуться со сверкающим миром возвышенного и прекрасного.        Отойдя на несколько шагов, она посмотрела на свою работу. Море, костер и звезды.