Для любви необходима разница во вкусах и мнениях, мелкие обиды, примирения, слезы — все, что может взволновать чувствительность и пробудить повседневную заботу.
Жорж Санд
1995 Автобус качнулся и тронулся с места, когда все пассажиры заняли свои места. Одри прислонилась лбом к холодному стеклу и безразлично посмотрела на огни ночного города. Мэри и Стивен будут в ярости, когда утром найдут короткую записку, оставленную на прикроватной тумбочке в ее комнате. Но ей нужно было уехать. Нужно было найти место, где она сможет побыть наедине с собой. Возможно, это было неблагодарно. Брат и сестра столько сделали для нее, а она ушла, не попрощавшись. Снова сбежала. Это стало дурной привычкой. Сначала побег из родительского дома, потом постоянные метения из одного места в другое, затем она покинула колледж, теперь вот уезжает неизвестно куда, лишь бы… Лишь бы что? Одри вздохнула. Она чувствовала себя так, словно увязла в скользком иле. Ей необходимо было движение. Сорваться с места, сменить обстановку! Сколько еще раз она сбежит, бросив все и всех, чтобы найти что-то такое, о чем она не имеет ни малейшего представления? Одри не знала, чего хочет. Куда она идет каждый раз? Какое бы место она ни выбирала, нигде не было того покоя, который был ей так нужен. Она никогда и нигде не чувствовала себя дома. Наши дни Одри застегнула молнию на сумке и оглядела опустевшую комнату. Было жаль покидать ее. Это место стало чем-то вроде дома. Теплое. Уютное. Ее. Хотелось возвращаться сюда каждый вечер, ложиться на кровать и смотреть на звезды, мерцающие на небе. И все же она знала, что должна идти. Это все еще было не то, в чем она нуждалась. — Ты снова сбегаешь, — сказал Томас негромко. — Зачем? Одри повернулась к нему и пожала плечами. — Разве ты сам не такой? — Я плыву по течению, а не гребу непонятно куда, — хмыкнул он. — Ну, я надеюсь найти свое «Великое Возможно», а этого нельзя сделать, если стоять на месте. — Вау! «Великое Возможно»… Ты цитируешь последние слова Франсуа Рабле или следуешь за мечтой Майлза Хоторна? — Иди к черту, — Одри запустила в него подушкой, и Томас не стал уворачиваться. — А ты что? Решил пойти по стопам Эдварда Каллена и еще раз окончить старшую школу? Томас укоризненно посмотрел на нее. — Кто сказал, что в первый раз я ее окончил? Когда отец отослал меня к дяде, я работал на автозаправке, мне было плевать на школу, я там не появлялся. Но сейчас в этом будет смысл, — он улыбнулся. — Ребекка остается здесь? Все ее братья, кроме Клауса, уехали, разве нет? — Да, но это отлично, — Томас весело подмигнул ей. — И прямо сейчас я ухожу. Буду поздно, но, надеюсь, ты дождешься, чтобы попрощаться, а не сбежишь через минуту после моего ухода. — Ну вот еще. Я подожду целых пять минут, а потом все. Исчезну, — Одри театрально раскинула руки. — Как раз в твоем стиле, — указал на нее пальцем Томас. Вторая подушка врезалась уже в закрытую дверь. Одри покачала головой и еще раз огляделась. Возле шкафа на полу лежала свернутая бумажка, вероятно, выпавшая из какого-то кармана. Подняв и развернув ее, Одри с недоумением уставилась на неровные цифры телефонного номера и имя. Дэлла… Она нахмурилась, пытаясь вспомнить знакомых девушек с таким именем. Неожиданно в памяти появилась смуглая официантка с кудрявыми волосами. Одри совсем забыла о ней и о том, что Дженна внушила ей дать номер. Это воспоминание казалось бесконечно далеким, словно прошли века с того дня. Одри достала телефон и написала короткое сообщение: Привет, Марк. Помню, ты рассказывал мне о своей линейке одежды. Если тебе все еще нужны модели, то у меня есть для тебя подходящая кандидатура. Поверь мне, она очень хорошенькая и, вероятно, справится с задачей. Надеюсь, ты пригласишь меня на показ. В следующем сообщении отправлю ее имя и номер. Закончив, она убрала телефон и спустилась на кухню. Одри потянулась за стаканом, но стук в дверь заставил ее недовольно вздохнуть. Закрыв шкафчик, она на вампирской скорости приблизилась к двери и распахнула ее. — Клаус? Он ухмыльнулся, окинув Одри взглядом, и прошел в дом, слегка задев ее плечом. Она недовольно скрестила руки на груди и вопросительно приподняла бровь. — Что ты здесь забыл? — Не рада меня видеть, любовь моя? — Клаус подошел ближе, заставив ее отступить к стене. Провел костяшками пальцев по ее скуле. — Говорят, ты уезжаешь. — Да, и что? — она облизала пересохшие губы и посмотрела ему в глаза. Последний раз они виделись три дня назад в доме Сальваторе, когда обе стороны заключили нечто вроде мирного договора. Елена дает ему немного крови для создания гибридов, а в остальное время Клаус не появляется в поле зрения. Сколько это соглашение продержится, оставалось только гадать и надеяться, что «политика умиротворения хищника» позже не сыграет отрицательную роль в истории. Деймон был не очень доволен. Он считал, что хороший Клаус — мертвый Клаус, и не согласиться с ним было сложно. И все же в глубине души Одри была рада, что их родословная не позволила убить первородную семью, и это чувство ей не нравилось. — Ты ничего не сказала мне об этом? — сказал он с легким укором. — Почему должна была? — Думал, между нами что-то есть. Что-то такое, из-за чего стоило бы сообщить об отъезде. Хотела упорхнуть, не попрощавшись, пташка? — прошептал Клаус ей на ухо, заставив вздрогнуть. — Забыть обо всем, что было между нами? — О чем? — Одри дернула уголком губ. — О наших поцелуях, — он коснулся ее талии. — О нашем танце, — горячая ладонь скользнула ниже. — О том, как ты сидела на моих коленях и… Не дослушав, Одри отбросила его руку и оттолкнула его от себя. — Перестань. Это ничего не значит. Она ожидала, что он разозлится, но Клаус вдруг весело рассмеялся. Одри продолжила упрямо смотреть ему в глаза, не позволяя себе опустить взгляд на его губы и скользнуть ниже, рассматривая фигуру. — Знаешь, чувствую себя девчонкой, проснувшейся после жаркой ночи и осознавшей, что парень по-тихому собрал вещи и ушел еще до рассвета, — сказал он. — Вау. Очень неожиданные фантазии рождаются в голове у тысячелетнего гибрида. Но не переживай, ты живешь в веке толерантности, здесь и не такое бывает, — фыркнула Одри, вызвав у Клауса очередной приступ смеха. — У меня есть кое-что для тебя, — посерьезнел он и протянул скрученный в трубочку пергамент. Одри осторожно развернула его и удивленно вскинула брови. Ее портрет, нарисованный карандашом. Плавные, размытые линии. Легкие штрихи. Рисунок был словно живой. Казалось, что порыв ветра сейчас растреплет ее волосы, что девушка прищурит глаза от солнца или вдохнет аромат цветов с веточки, удерживаемой тонкими пальцами. — Это… — Одри указала пальцем на растение. Она узнала его, но художники часто изображали розы, лилии, ирисы, ландыши, одуванчики, сирень, а не… — Белый шиповник, — ответил Клаус. — Думаю, если бы ты была цветком, то именно таким. Сладковатый нежный аромат, — он снова оказался совсем близко к ней. Она ощутила теплое дыхание на своей коже. — Белоснежные лепестки. Мягкие. Гладкие. Если приглядеться, то можно увидеть, что они серебрятся, — их носы соприкоснулись. — Острые шипы, которые вонзаются в пальцы, стоит лишь попробовать оторвать ветку. Их не видно за зелеными листьями. Растение кажется безобидным, пока ты не пытаешься причинить ему боль. Сломать, чтобы носить ветку с собой, пока она не высохнет и не осыпется в твоих руках. Нежное, красивое, но не дающее себя в обиду, — закончил он шепотом. Одри стояла, не в силах пошевелиться. Завороженная его речью, она прикрыла глаза и едва слышно ответила: — Очень красиво, Клаус. Одри приподняла подбородок и коснулась его губ в коротком невесомом поцелуе. Хотелось углубить его, обвить руками мужскую шею, прижаться к нему всем телом, но она с трудом отстранилась. — Пройдешься со мной? — спросила она, хотя не планировала выходить, особенно с Клаусом. Завтра она уедет. Окажется в другом городе или в другой стране. И жизнь будет другой. Одри была уверена, что сможет расправить крылья. Что впервые она найдет то, чего ей не хватало. Поэтому она хотела держаться от Клауса подальше, чтобы не захлопнуть заветную дверь в последний момент, как уже не раз случалось. И вот теперь она сжала его ладонь и вышла в вечернюю прохладу.***
Ребекка достала маленькое зеркальце из сумочки и подкрасила губы сияющей розовой помадой. Она использовала ее только в особых случаях, и ей казалось, что сегодняшний вечер как раз такой. Легкий ветер холодил лицо, деревья тихо шумели листьями над головой. Пахло приближающимся дождем. — Надеюсь, ты не слишком долго ждешь, красотка. Ребекка с улыбкой обернулась и приняла букет белых ромашек. Томас смахнул белоснежную прядь, лезущую в глаза, и обошел скамейку, оказываясь рядом с Майклсон. — Обычно парни дарят лилии, розы или пионы, — заметила Ребекка. — Обычно — это не наш случай, — хмыкнул Томас и протянул ей руку. Ребекка поднялась, и они пошли по залитой желтым светом дорожке. Кэннем уверенно вел ее за собой, пока они не оказались в глубине парка. К крепким ветвям деревьев были привязаны веревки, на которых держались несколько качелей. От ветра они слегка покачивались из стороны в сторону. Ребекка радостно улыбнулась, как маленький ребенок, и, сев на качель, оттолкнулась ногой о землю, раскачиваясь. Томас ухватился за веревку и осторожно раскачал качель, наблюдая за тем, как Ребекка откидывает голову назад, наслаждаясь скоростью и прохладой. — Я мечтала об этом! — сказала она со смехом, когда качель взлетела выше прежнего. — Покачаться на качели? Ребекка открыла глаза и укоризненно посмотрела на Томаса. — Нет. Пожить человеческой жизнью. Не верится, что я смогу ощутить это! Закончить школу, пойти на выпускной, жарить зефир на костре, поступить в колледж, завести детей, качаться на качелях, ходить на свидания, танцевать в парке под дурацкую музыку, целоваться под дождем, вдыхать аромат ромашек, есть в этой ужасной забегаловке — это то, о чем можно мечтать. Люди не ценят этого, — сказала она с тоской. — Ты забываешь о счетах, работе, уборке и прочих прелестях рутинной жизни, — хмыкнул Томас. — Жизнь кажется прекрасной, когда у тебя есть деньги, вдохновение, вечность, чтобы попробовать все и исправить ошибки. Но, когда ты живешь в доме, пропахшем плесенью, пивом и сигаретами, ходишь в школу в потертых джинсах, начинаешь драки веселья ради и единственные способ забыться — это выпить или покурить траву в лучшем случае… Словом, это уже не похоже на мечту. Ребекка остановила качель и внимательно посмотрела на него. — Я хочу сказать, что в жизни каждого есть и хорошее, и плохое, — сказал Томас. — Знаешь, в моей человеческой жизни у меня были друзья, с которыми мы ходили в кино без билетов и нарушали закон, были веселые вечера, были красивые закаты, интересные истории… Но все это есть и сейчас, даже больше. Вампиры видят самые мелкие листочки на деревьях, если прислушиваться, можно различить звук, с которым бабочка машет крыльями, понимаешь? И у нас есть полная свобода, потому что мы не зависим от времени. Ты можешь пожить в любой стране, можешь прочесть бесчисленное количество книг, попробовать все виды десертов и вина, выучить кучу языков и все такое. Ребекка встала и замерла напротив него, ее голубые глаза блестели в свете фонарей. — Наша мама назвала нас монстрами. Мы питаемся кровью, внушаем ужас, убиваем, не можем иметь детей… — Даже не буду говорить, как наша мать называла нас, — улыбнулся Томас. — Люди тоже убивают, причем порой очень жестоко. Ради кошелька с двадцатью долларами нападают с ножом в подворотне или нанимают киллера ради миллионов, а потом живут без мук совести. Придумывают пытки и казни ради удержания власти, вспомни хотя бы Инквизицию. Любой может стать монстром, как бы банально это ни звучало. А может и не стать. Твоя жизнь, и ты решаешь, как ей распорядиться. А насчет детей… Меня никогда не волновал этот вопрос, но ты всегда можешь взять ребенка из приюта, даже не одного. И подарить любовь и заботу тем, кто был лишен этого с первой минуты своей жизни. И знаешь что? — Томас тряхнул головой, отгоняя излишнюю серьезность. — Многие твои мечты исполнимы. Например, сейчас мы в парке. И хоть я не обещаю «дурацкую» музыку… — он положил телефон на качель и протянул Ребекке руку. Она с готовностью ухватилась за его ладонь и положила голову ему на грудь. Медленные движения под смутно знакомую песню. Ей показалось, что она лист, плывущий по зеркальной поверхности озера, и от этого захотелось смеяться. Ребекка сильнее прижалась к Томасу, вдыхая аромат хвои, и услышал его тихий голос:— No one knows what it's like To be the bad man To be the sad man Behind blue eyes And no one knows what it's like To be hated To be fated To telling only lies…
В небе громыхнуло, и Ребекка подняла голову, чтобы взглянуть на тяжелые черные тучи, готовые обрушится на землю и раздавить ее. Среди их пушистых тел мелькнула бледно-голубая острая молния, на миг осветившая парк, деревья, качели и лицо Томаса.— But my dreams, they aren't as empty As my conscience seems to be I have hours, only lonely My love is vengeance that's never free, — присоединилась Ребекка.
— Ты знаешь ее? — удивился Томас. — Кажется, она играла на той школьной дискотеке, — пожала плечами Ребекка. Первые тяжелые капли дождя упали на землю. Потом еще и еще, пока вода не хлынула бесконечным потоком. Ребекка выдохнула и подняла голову, подставляя лицо под теплые потоки. Она посмотрела на Томаса, и их взгляды пересеклись. Ребекка ощутила, как крохотные бабочки махнули крылышками где-то в груди. Она сделала шаг и, обвив шею Томаса руками, поцеловала его. Слезы потекли по ее щекам, смешиваясь с дождем. Томас сделал шаг назад и серьезно посмотрел на нее: — Ты плачешь. Она не поняла, было это вопросом или утверждением, поэтому сказала только: — Не знаю. И снова уткнулась носом ему в шею, чувствуя, как он крепко обнимает ее.***
Было что-то странное в том, чтобы просто идти рядом с Клаусом. Ни страха, ни ненависти. Его лицо казалось безмятежным. На губах застыла полуулыбка, темная футболка и черные джинсы делали его похожим на обычного человека. Так и не скажешь, что он величайшее зло во Вселенной. — Почему ты смотришь на меня так, любовь моя? — спросил Клаус, и Одри вздрогнула и быстро отвела взгляд. — О чем ты? Клаус рассмеялся и легко приобнял ее за плечи, будто делал так всегда. И она не стала возражать. — Вся твоя семья разъехалась, — задумчиво сказала Одри. Клаус кивнул, на миг став хмурым. — Да, все, кроме моей дорогой сестры. Но, думаю, дело не в любви ко мне. — Все еще хочешь уничтожить моего брата за то, что он недостоин быть кавалером твоей сестры? — ехидно спросила Одри. — Возможно, — ответил Клаус. — Какое твое самое счастливое воспоминание из детства? Одри остановилась, озадаченная внезапной сменой темы. — Не знаю, — пожала она плечами. — Я помню, как старший брат учил играть меня в шахматы. Я переставляла фигуры и представляла, что это война алой и белой розы. Я понятия не имела, что это такое, но мне нравилось название. Белые, которыми я играла, были собственно белой розой, а черные — красной. Это была моя первая партия, и у нас была ничья. — Это твое самое счастливое воспоминание? — удивился Клаус. — Наверное, нет. Но здесь все относительно. Мы не общаемся с Дэвидом, и иногда я думаю, что, если ему одиноко и в глубине души он скучает по нам? Остальные считают его снобом, выбравшимся из грязи в князи, но… они не помнят его таким… маленьким, добрым, мечтающим о лучшей жизни. — Он поддавался тебе? — спросил Клаус спустя несколько минут молчания. — Разумеется, — улыбнулась Одри. — Он был отличным игроком. И сказал, что история не простит моего поражения. Клаус тихо усмехнулся, и Одри склонила голову набок, весело прищурившись. — Какое твое самое счастливое детское воспоминание, ужасный гибрид? — Ну нет, — он пошел вперед. — Нет? — она с легкостью догнала его. — В твоем черном сердце нет места для счастливых воспоминаний? Клаус закатил глаза и заговорил: — Они связаны с моей семьей, конечно. У нас особая связь, которую не каждый может понять. До того как отец узнал, что я не от него, до того как он разочаровался во мне, он показал мне, как вырезать фигурки из дерева. И я вырезал рыцаря на коне. Позже ночью была гроза. Раскаты грома, всполохи молний, — словно в ответ на его слова в небе громыхнуло. — Ребекка боялась, и я подарил ей эту фигурку, чтобы рыцарь защищал ее. И я держал ее за руку, пока не закончилась гроза. Тогда я понял, что это очень ответственная задача — быть старшим братом. Я должен защищать свою сестру, свою семью. Одри внимательно посмотрела на него, и ее глаза приобрели глубокий изумрудный оттенок, потом она перевела взгляд на небо и задумчиво сказала: — Кажется, дождь начинается. — Уверен, что нет, — ответил Клаус, тоже посмотрев на свинцовые тучи. Стоило ему сказать это, как несколько крупных капель со стуком упали на землю. Одри снова прищурилась и спросила: — Уверен? Ливень обрушился плотной стеной, и Клаус взял ее за руку и потянул за собой. — Идем, если не хочешь промокнуть. — Не хочу, но уже поздно, — ответила Одри, но покорно пошла за ним. Через несколько минут они стояли на крыльце особняка Майклсонов. Клаус отворил дверь и зажег свет, они вошли в теплую прихожую и, скинув обувь, прошли в гостиную. Одри провела ладонью по лицу, стирая капли воды, и откинула мокрые волосы назад. Клаус снял промокшую футболку, и Одри ощутила волну жара, накрывшую ее, как цунами. Она скользнула взглядом по его обнаженной спине и поспешно отвела глаза. «Боже! Что с тобой не так, ненормальная?» — спросила она саму себя и облизала пересохшие губы. Ее взгляд снова притянулся к его коже, крепким мышцам спины. Словно его торс был сильным магнитом. Она заставила себя отвернуться и закрыть глаза. Одри вздрогнула, когда Клаус провел кончиками пальцев вдоль ее позвоночника, и невольно подалась назад. Она не услышала, как он приблизился к ней, погрузившись в мысли и злясь на саму себя. Волна жара обдала все ее тело, тепло скопилось в низу живота. При каждом вдохе казалось, будто кто-то водил пером по желудку, сердце билось о ребра, как птица в клетке. — Думаю, Ребекка не будет возражать, если ты позаимствуешь что-нибудь из ее гардероба, — сказал Клаус негромко. Его взгляд был прикован к ее мокрым волосам. Хотелось поддеть пряди пальцами и коснуться губами ее шеи, позвонков… Он определенно точно пропустил момент, когда она заняла его мысли так прочно. — Это ни к чему, — ответила Одри, поражаясь тому, как хрипло прозвучал ее голос. По его коже пробежали мурашки, и он все же убрал ее волосы и коснулся теплыми губами ее шеи, вызвав тихий вздох. Одри зажмурилась, желая взять себя в руки, выдохнула и повернулась к нему лицом. Клаус стоял совсем близко, их разделяли жалкие сантиметры. Он вытянул руку и убрал влажную прядь от ее лица, скользнул пальцами по коже и взглянул на рубашку, прилипшую к телу. — Ты вся мокрая, — возразил он, с трудом вспомнив, о чем они говорили. Его пальцы снова коснулись ее шеи, расстояние сократилось еще больше, и Одри ощутила покалывание на коже, будто в воздухе разлилось электричество. Ее руки дрожали, и от его острого, горячего, словно пламя в камине, взгляда подгибались колени. «Нужно уйти», — сказала она себе, глядя в зелено-голубые глаза Клауса. Но вместо этого она сделала шаг вперед и, положив ладони ему на плечи, поцеловала. Одри провела пальцами по волосам на его затылке, чувствуя, как он углубляет поцелуй, сплетая языки. Его ладони скользнули по мокрой ткани, по изгибам ее талии, по бедрам. Клаус слегка толкнул ее к стене и одной рукой запутался в ее мокрых волосах, а другой придержал бедро, заставив обхватить ногами его торс и прижаться сильнее. Одри жарко подавалась ему навстречу, цепляясь за его плечи, и откинула голову, когда его горячий язык скользнул по светлой коже ее горла. — Клаус, — тихо выдохнула она, и он отстранился, чтобы вновь прожечь ее внимательным взглядом. Ее зрачки расширились, почти затопив темно-зеленую радужку, розовые губы были приоткрыты. Клаус едва заметно улыбнулся и, подхватив ее поудобнее, на вампирской скорости поднялся в комнату на втором этаже и уложил ее на постель. Их губы снова встретились, и Одри обвила его торс ногами, притягивая к себе. Клаус с тихим смешком повалился на кровать и оперся локтем на прохладные простыни, позволив ей оседлать его колени. Свободной рукой он начал расстегивать бесконечный ряд белых мелких пуговиц на ее рубашке, жалея, что решил пощадить одежду, а не разорвать ее сразу. Одри отстранилась, чтобы высвободить руки из влажных рукавов, и, закончив, снова прижалась к нему, оставляя короткие поцелуи на линии его челюсти. Склонившись ниже, она коснулась губами чернильных птиц под его ключицей. — Не думала, что у тебя есть татуировка, — сказала она, проводя по контуру рисунка кончиком пальца. — Часто представляла меня голым? — ухмыльнулся он, проводя рукой по ее бедру от колена выше. — Реже, чем, уверена, тебе хочется верить, — ответила Одри, сверкнув глазами. Он хотел что-то добавить, но ее губы скользнули по его животу, заставив напрячь мышцы и с тихим выдохом откинуть голову назад. По мере того, как она спускалась все ниже, Клаус ощущал, как теряет контроль. Одри дернула пряжку его ремня, потом еще раз и еще, пока та не поддалась. — Долбанные ремни, — прошипела она сквозь зубы. — Не терпится избавиться от одежды и перейти к делу? — усмехнулся он, подцепив лямку ее белого кружевного бюстгальтера и обнажив плечо. На них все еще было слишком много одежды, противно липнущей к телу и не желающий отправиться на пол. Клаус поднялся на ноги, чтобы избавиться от джинсов и боксеров, и Одри последовала его примеру, стянув мешающую одежду. Майклсон скользнул взглядом по ее фигуре, по сияющей светлой, словно жемчуг, коже. В его зрачках, будто звезды, отражались отблески света. — Почему ты так смотришь? — спросила она. — О чем ты? Клаус взял ее за запястья и притянул ближе, развернул спиной к себе. Одна его ладонь накрыла ее грудь, грубо сжимая, вторая скользнула вниз. Он коснулся губами ее уха, опаляя кожу дыханием, и провел двумя пальцами между ее ног. — Черт, — хрипло выдохнула она, когда он ускорился. — Не приплетай его, любовь моя. Он здесь ни при чем, — прошептал Клаус ей на ухо и ввел в нее один палец, принявшись быстро двигать им внутри. Одри со стоном откинула голову ему на плечо, подставляя горло под его поцелуи. Он добавил второй палец, наращивая темп, срывая с ее губ новые стоны и вздохи. Ее ноги и мышцы живота напряглись, говоря о приближении пика, и Клаус вытащил пальцы, заставив Одри разочарованно закусить губу. — Нет… Я тебя ненавижу, — заявила она ему в губы. — Думаю, это не так, — ухмыльнулся он и толкнул ее на постель, вынуждая упереться коленями в прохладные простыни. Одна его рука легла ей на бедро, а вторая запуталась в волосах, оттягивая пряди и заставляя прогнуть спину. — Ты уверена в том, что делаешь? — прошептал он ей на ухо, обжигая горячим дыханием. Одри слегка подалась бедрами назад, соприкасаясь с ним. — Нет, — ответила она таким же шепотом. — Но сейчас я хочу это, а жалеть или нет буду после. — Тогда прошу, не сдерживай себя, если захочешь кричать. — Твоя самоуверенность поражает, — ответила она, и окончание фразы смешалось со стоном, когда он вошел в нее одним толчком. Дав ей минуту, Клаус снова начал двигаться, постепенно ускоряя темп. Она вцепилась пальцами в простыню, чувствуя, как капелька пота скользит по животу, и закусила губу, теперь уже намеренно сдерживая стоны, рвущиеся из горла. Клаус прикрыл глаза и сжал рукой ее шею, заставляя прогнуться еще сильнее и не давая нормально дышать. Комната заполнилась звуками их тяжелого дыхания и влажных шлепков тела о тело. — Я хочу видеть твои глаза, любовь моя, — сказал Клаус, выходя из нее. Одри легла на спину и обхватила ногами его бедра, прижимаясь сильнее. Клаус уперся ладонями в матрас по обе стороны от ее головы и снова вошел. Он толкался в ней быстро и размашисто, как волна накатывает на берег. Волосы Одри разметались по простыне, напоминая золотой ореол. Она гладила его по плечам, груди, бокам — везде, где могла достать. Их взгляды сцепились, и Клаусу казалось, что он тонет в изумрудной зелени ее глаз. Словно луг, колышимый штормовым ветром. Изголовье кровати с громким стуком ударилось о стену, потом еще раз и еще. Клаус переплел свои пальцы с Одри и прижал ее руки к постели, провел языком влажную дорожку по ее шее, и несильно прикусил кожу, оставляя красный след и срывая тихий вскрик. — Клаус! — воскликнула она, в отместку впившись ногтями в тыльную сторону его ладоней. Он зашипел и сделал еще несколько резких толчков. Одри закрыла глаза, ощущая приближающийся оргазм, но Клаус замедлился. — Нет, смотри на меня, любовь моя… Она послушно открыла глаза, и он вновь нарастил темп, его хриплые выдохи смешались с ее стонами. Приоткрыв губы, Одри выгнулась, сильнее сжав его пальцы, и с ее губ сорвался крик. Двинувшись еще пару раз, Клаус повалился на постель рядом с ней и накрыл обоих одеялом. Одри уткнулась лбом ему в грудь, и он обнял ее, прижимая к себе. — Если это был способ сказать «прощай», то он определенно мне понравился, — тихо сказал Клаус, касаясь губами ее кожи. Нежный аромат яблока наполнил его легкие.— Но, надеюсь, на рассвете я не обнаружу вторую половину постели пустой и холодной, любовь моя. Любовь моя… Сколько раз он сказал это за сегодня? Ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы знать, что она улыбается. — Ничего не обещаю. Одри поцеловала его в плечо и закрыла глаза. Сердце замедлило свое биение, мышцы расслабились, конечности стали ватными и тяжелыми. Она вдыхала его запах и наслаждалась теплом, медленно погружаясь в сон. Мысли о том, что это неправильно, ведь он Клаус Майклсон, а не просто красивый мужчина с приятным акцентом и отличным телом, набегали, словно тихий прилив океана, но не могли смыть улыбку с ее лица и чувство удовлетворения. Когда Клаус открыл глаза, солнечные лучи уже проникали в комнату через неплотно задернутые занавески. Одри все еще спала, и он снова ощутил легкий аромат яблок, исходящий от ее волос. Он никогда не думал, насколько восхитительным может быть этот запах. Клаус нежно провел кончиками пальцев по предплечью и мягко поцеловал в плечо, ощутив губами прохладу ее бархатной кожи. Ему хотелось, чтобы этот момент длился вечность. Чтобы можно было провести в теплой постели всю жизнь, наблюдая за тем, как солнечный луч скользит по ее волосам и лицу. Он знал, что она скоро проснется, и волшебство момента исчезнет, когда она выйдет за дверь, не оставив после себя ничего, кроме едва уловимого шлейфа духов. И это не изменить, время нельзя поместить в смолу или янтарь. Его пальцы снова потянулись к ее коже, рисуя на ней витиеватые узоры. Одри со вздохом перевернулась на спину, прижавшись боком к его телу, ее ресницы задрожали, отбрасывая тени на щеки, и она медленно открыла глаза. — Приятно просыпаться с тобой в одной постели, любовь моя, — сказал Клаус хрипловатым голосом. — Думаю, ты первый, кто это говорит. Обычно никто не оставался до утра, — ответила Одри, перебирая его пальцы. — Они не знают, что потеряли. Одри усмехнулась и коротко поцеловала его в губы. — Мне нужно идти, — сказала она, и ему почудилась нотка сожаления. — Серьезно? И не будет никаких долгих речей о том, что это было ошибкой? — спросил он, желая подольше задержать ее в постели. — Хочешь, чтобы я назвала эту ночь ошибкой? — Одри вскинула бровь. — В этом нет смысла. Нет смысла отрицать, что мы оба этого хотели, а сегодня я уезжаю, так почему нет? — Поразительно для того, кто раньше грыз себя по любому поводу, — ответил Клаус, почему-то несколько разочарованный ее ответом. — Можешь сказать, что эта ночь лучшая в твоей жизни, раз она не кажется тебе ошибкой. В постели с врагом. Очень горячо. — Прошлое — смерти, настоящее — нам, — ответила она. — И мы не враги, Клаус. Как же пакт о ненападении, который ты заключил с Еленой? — И кто мы теперь? Тайные любовники? Союзники? Друзья? — Незнакомцы, чьи пути пересеклись, чтобы потом разойтись навсегда? Клаус не понимал, почему ее слова так резанули по сердцу. Он холодно улыбнулся: — Навсегда. Для вампира это очень долгий срок, верно? Одри откинула одеяло и встала. Клаус скользнул взглядом по обнаженной фигуре и поймал ее за запястье. — Ты не останешься ради меня, пташка? — спросил он неожиданно для себя самого, чувствуя себя дворовой собакой, выпрашивающей внимание. — Ты не уедешь со мной, Легенда? — улыбнулась Одри. Клаус разжал пальцы, отпуская ее, и это было красноречивее любых слов. Он закрыл глаза, откинувшись на подушки. А когда снова открыл их, ее уже не было. Когда Одри открыла дверь, до нее донеслись голоса. Она прошла в гостиную и оглядела собравшихся. Елена сидела рядом с Деймоном, и их пальцы почти соприкасались, Ребекка расположилась на коленях у Томаса, Дженна стояла в изумрудном платье и держала в руках бокал вина. Все они обернулись, и Одри приветливо улыбнулась им. — Не думала с утра пораньше увидеть всех вас в своем доме, — сказала она. — С утра? Пораньше? — усмехнулся Томас. — Ты видела время? Сейчас двенадцать. — Ужасная рань, — поморщилась Одри. — Где ты была? — спросил Деймон. — Решила попрощаться с этим унылым городом. Томас одарил ее взглядом, говорящим «ага, конечно», но промолчал. Дженна хлопнула в ладоши и объявила: — Раз уж все в сборе, то давайте начнем нашу скромную прощальную вечеринку!