***
— Адар! Адар! Это восклицание доносилось с небольшого пустого пространства в самом центре поселения, которое местные гордо звали Рыбной площадью. Пятачок образовался чудом среди лачуг, которые так плотно липли друг другу, что подойти к этой маленькой площадке по близлежащим удочкам можно было только по-одному, как по узкой тропинке в трещине ущелья. — Адар! Адар! Адар! — все нарастал дружный гомон, пока Гармыш с трудом протискивался в своих громоздких доспехах начальника стражи к передним рядам собрания. «Опять стачка», — сердито и тяжело вздохнул он, чуя беду. Гармыш подозревал, что однажды его народ соберёт новый бунт. Жизнь становилась тяжелее с каждым днём. Началась зима. Вот-вот начнётся голод. Среди местного населения нарастало недовольство. Немудрено, что теперь они призывали своего защитника выйти с очередным ультиматумом к начальству. Может оно и верно, да жаль только, что в его, Гармыша, дежурство. Среди рослого молодняка, пёстрых тряпок на голове жён и снующих туда-сюда любопытных детей Гармыш заметил легкую и стройную фигуру покровителя всего их племени. Он протиснулся чуть дальше, застрял в толпе, сердито рыкнул на каких-то широкоплечих рабочих и пригрозил алебардой. Стражника, наконец-то, пропустили к Адару. — Господин наш, что стряслось? Снова буча? Адар, задумчиво слушавший возгласы подчинённых, развернулся. Невероятно звёздные светло-зелёные очи посмотрели на Гармыша и тепло замигали от радости. Хотя ни тени улыбки на строгом и красивом лице не появилось. — Сколько можно терпеть эту несправедливость, Гармыш? Мы сейчас выходим к вратам Утумно, чтобы потребовать улучшения условий. — Который раз… — Который раз, — эхом отозвался Адар, взял за плечо в латной накладке Гармыша и отвлёк его чуть в сторону. — Тебе я приказываю не соваться, как начальнику стражи. Зелёные ласковые очи снова блеснули потусторонним светом. «Просто беспокоится за меня, — разгадал сходу этот тёплый взгляд Гармыш. — Адар беспокоится за каждого, но за меня что-то особенно». Но тут же и сам стражник начал волноваться за любимого защитника. — Прошу, мой командир, будьте осторожнее. Я знаю. Народ устал и от этой несправедливости, и от страха стать очередной подопытной крысой, и от недоедания, естественно, но… — Гармыш вдруг замолчал, решаясь, но все же продолжил свою мысль: — На самом деле я не вижу особо смысла в бунтах, пока власть в руках серой вороны, мы обречены на тяжёлую жизнь. — Однако ходят слухи, что вернулся истинный Повелитель, Мелькор. Мы надеемся поговорить с ним. И я не хочу упускать шанса, хоть и весьма призрачного. Хотя мне все это тоже кажется бесполезным, — стремительная вспышка боли теперь промелькнула на лице Адара, сделав его на сотню лет старше. — Вала ещё дальше от своего народа, божество… ему, думаю, совершено нет дела до нас. Гармыш не успел ничего ответить, потому как загудели рога и свистульки, застучали о мостки лопаты и колья. Народ решительно двинул в сторону главных ворот темной цитадели. Адар хлопнул Гармыша по плечу и быстрым шагом направился во главу колонны. Гармыш потоптался на опустевшей площади, плюнул на грязные камни и, невзирая на просьбу Адара и устав службы главного стражника, потащился за ними.***
Майрон вышел из кузен и увидел, как прямо на него из глубин улиц поднимается огромная волна толпы. Майа подпрыгнул, забрался на карниз ближайшего здания и встал на карнизе. С этого места ему было отлично видно широкую площадь перед вратами Утумно, которую быстро наводнили существа, похожие на того, кого пытал Лангон в своей лаборатории. Впереди был некто непохожий на них, высокий с длинными чёрными волосами, светлыми глазами и лицом. Издалека Майрону показалось, что это эльда. Существа вокруг предводителя стучали по мостовой лопатами, кривыми ятаганами, палками, гремели кто щитами, кто ведрами. На ворота вышел Лангон, этот облезлый пернатый герольд Мелькора. Его фигура без блеска в плотном зимнем плаще так слитно смотрелась на фоне бездушно чёрных стен, что ворон казался хищной жуткой статуей, одной из тех, что украшали врата крепости. Хотя скорее были призваны не украсить, а просто напугать непрошенных гостей. Существа в отчаяние начали выкрикивать в его адрес проклятия, но по командному жесту чёрного эльфа вмиг наступила тишина. — Я требую отмены испытаний на моих детях ядов, чистой воды и продовольствия! Нам нечего есть, запасы кончились, старики умирают, дети умирают. Мы не скот у ваших врат Лангон, — закричал эльф, слова его превратились в клубы и струйки пара. — Передай Владыке, что я, как и прежде, требую для них жилья в самом Утумно, в домах, рядом с людьми! Я требую лечения, обучения, честного суда и достойной платы за труд. Мы — народ своей страны, а не ее рабы. Лангон рывком бросился на балюстраду, хищно вцепился в неё руками, будто позабыв, что он не в воплощении птицы. Капюшон упал с его головы, и в сером воздухе замерцало неяркое серебристое свечение. Но даже так наместник все равно выглядел так, будто его только вчера отрыли из могилы. — Адар! Немедленно прекрати бунт и убирайся восвояси вместе со своим отродьем! Возвращайтесь на работы, иначе я выпущу драконов! — ответил рассерженный ворон. — Это несправедливо и бесчестно. Мы пришли не воевать, а говорить, и не с глашатаем, а с повелителем. Пропусти нас! Но это требование потонуло в возгласах разгоряченной и злой толпы. Сквозь свирепое рычание слышались голоса, сначала одиночные, но они быстро слились в единый утробный кровожадный вой: — Вздёрнуть его! Вздёрнуть! В петлю дохлую ворону! В створки ворот полетели камни, размером с булыжники. В этот миг на краю парапета показался Готмог. Майрон со своего убежища на карнизе увидел, как существа притихли, видно, барлогов в Утумно все боялись и уважали. Лангон резко развернулся и что-то сказал ему. Майрон прошептал заклинание, позволяющее ему слышать слова на невероятно большом расстоянии, и распознал обрывки ответа командира огненных демонов, по которым понял его позицию, и перевёл примерно так, убрав все крепкие армейские выражения и бескультурные ругательства: «Драконы — это перебор… Чего разговоры разговаривать, брызнем огнём, они и разбегутся. Мои ребята сейчас быстро разберутся!» Но Лангон лишь поднял тонкую руку в запрещающем жесте и скривил недовольную мину, а после отвернулся от барлога. Он снова принялся уговаривать Адара. — Расходитесь! — сказал ворон ещё более громко и грозно. — Я призван вещать волю Мелькора, и вот вам слово владыки — если ты, разбойник, сейчас же не уберёшь этот сброд с площади, то огненное войско пожжет вас всех! Это мое последнее предупреждение! Лангон выждал несколько минут, застыв возле края балюстрады. Существа его словам не внемлели. Намертво стоял и побледневший сосредоточенный эльда. В напряжении судьбоносного решения высокие скулы на его исхудавшем лице стали ещё острее, а во взгляде была решимость: «Нет, не посмеет! Его слова — что ветер в чёрных крыльях!». Руководитель восстания действительно в этот миг полагал, что ворон побоится исполнять угрозы, как бывало не раз, и ведь в прошлые бунты эльфу удавалось же выбить, буквально выгрызть зубами, некоторые уступки. Но в душе командира восстания решимость боролась с желанием всё-таки уйти, увести своих подопечных от беды, уже сквозившей в воздухе жарко-жалящим маревом от Готмога. Лангон медленно кивнул в нетерпении ожидавшим его команды барлогам. — Открой нам ворота, Лангон! — погасив тревожное предчувствие снова воскликнул эльф.***
Гармыш, чья внушительная фигура все равно была видна в толпе, как бы не хотел он спрятаться от внимательных глаз Адара за спинами земляков, увидел, как одновременно с последним требованием защитника ворота Утумно действительно открылись. Гигантские створки поползли в стороны. — Стоять! — скомандовал Адар. Но поздно! Его отчаянный крик утонул в гомоне толпы. Взбешённые бунтари ринулись в цитадель Тьмы. Гармыш чуть не потерял равновесие, запутавшись в суете, в грязных лохмотьях и криках. Толпа словно перемешала серость небес и твердь мерзлой земли. Мимо него проносились соплеменники, спотыкаясь, расталкивая друг друга, задевая шлем стражника своим нехитрым оружием из дубинок, кувалд и топоров. Но вдруг волна в одно мгновение обратилась назад, споткнулась о жаждущих войти, ломанувших следом. Образовалась давка. Бунтари сминали друг друга, перемешивались хаотично. Адар почти вплавь сквозь столпотворение чудом забрался на выступ стены, чтобы увидеть, что случилось. А случилось страшное. Медленно и величаво из ворот вышли два барлога в боевом обличии. И следом прямо по живым существам захлестали огненными плетками. Искры, свист хлыстов, крики заполонили площадь. Восставшие бросились в рассыпную. — Назад! Спокойно! Назад! — кричал эльда, но перепуганные подопечные его не слышали, давили друг друга, желая спастись. Гармыш озверело оскалившись хватал из толпы тех, кто упал на мостовую и был бы точно раздавлен коваными сапогами. Он успел отбросить нескольких несчастных, дотянулся и остановил особо рвущихся к спасению, отшвырнул их за шиворот. Стражник без устали кричал соплеменникам не рваться вперёд, уходить осторожно. Вдали, возле врат, слышались точно такие же команды Адара. Но тиски толпы были беспощадны. А барлоги снова и снова наносили удары огненных бичей. — Готмог! Отзови своих, мы уходим! — обратился Адар к стоящим недосягаемо высоко на вратах крепости майар Мелькора. Готмог, стоявший за спиной Лангона, коротко кивнул. Он посмотрел на огненных демонов ожидающихся его повелений, прикрыл глаза, отдавая безмолвный приказ. Барлоги ещё пару раз ударили по толпе плетками, да снова вернулись за ворота. Лангон бросил последний ледяной взгляд на площадь, заметил Майрона. Тот тоже в упор смотел в глаза серебрянного майа. Очи ворона превратились в дрожащие серебряные щели. Дождавшись, когда все бунтари покинули площадь или остались лежать на ней раненными и мертвыми, он ушёл с ворот.