***
В это время Гармыш уже удалился с площади. Немногим ранее он помог перевязать раненных и погрузить их в повозки до лазарета. Стражника очень опечалило то, что раны многих соплеменников из выживших в давке и в столкновении с демонами были серьезные: кому-то оторвало конечности, кто-то расшиб кости черепа. Скорее всего и они сегодня умрут. На другой стороне площади сквозь сизую дымку оставшуюся от огненных хлыстов и отравляющую воздух едко пахнувшей серой, Гармыш видел Адара. Закончив с раненными, он поспешил к господину, чтобы помочь с погибшими. — Гармыш, в кузни назначен новый руководитель, нужно рассказать ему все… и проследить за ним. Я прошу, замени меня сейчас в этом вопросе. — Как скажешь, господин. Гармыш пошел было в направлении производства, но тут к нему подошли несколько людей из личной охраны Лангона. Их черненные доспехи были украшены изящными узорами, на плечах металл был выточен в острые перья, такие же лезвия на шлемах, скрывавших на половину лики воинов, забрала заканчивались острыми стрелками, похожими на клювы. В руках гвардейцы держали копья, за их спинами мягкими переливами темного серебра стелились плащи. — Иди с нами! Приказ наместника! Канвой обступил Гармаша и сопроводил до ворот Утумно, понуждая шевелиться быстрее ударами копий в его старенькие латы. Врата открылись по знаку Начальника отряда, пропуская стражника и сопровождающих в черное нутро крепости. Гармыш прихрамывая почти бежал по темным лестницам вверх, в ту самую башню, в которой, по слухам, и проводились самые леденящие кровь пытки. «Живым не дамся! Если опоят отравой и свяжут, откушу себе язык и захлебнусь кровью», — придумал план Гармыш и даже приободрился. Его ввели в резные черные двери, сразу за ними были еще одни. Старший из гвардии ворона отдал оружие подчиненому, снял шлем, удерживая его подмышкой учтиво постучал, скрылся в помещении, сразу вышел и подал знак Гармышу следовать за ним. Стражник оказался в комнате, но на пыточную она совсем не походила: большое стрельчатое окно в мелкую сеточку слюдяных стеклышек, книжные шкафы от пола до потолка по обе руки, мягкие шкуры под ногами. Возле окна большой стол с горкой свитков, деревянное резное кресло. С него поднялся Лангон. Вблизи он показался Гармышу даже чуть-чуть симпатичнее. «Совсем молоденький, и глаза честные и грустные. Откуда же в нем столько ненависти и равнодушия, — не складывалась мозаика в голове Гармыша. — Вот загадка!» Лангон вышел к Гармышу с каким-то бархатно-синим ларцом в руках и состроил максимально холодный и повелительный вид. — Я видел, как смело ты пытался остановить бунтовщиков. Благодаря тебе, многие из этих заблудших глупцов остались живы и получили шанс одуматься и исправиться. За верность короне тьмы ты достоин награды. Ворон открыл коробочку, там лежала серебряная застежка в форме готового к нападению ворона с острыми хищными когтями. Лангон достал награду и застегнул на потасканный коричневый плащ стражника. «Конечно! Ему совсем не выгодно, чтобы народ массово дох. Меньше для издевательств останется. Что ж… получай, Гармыш, свою позорную награду! Даже не продать никому, стыдобища!» — Счастлив служить владыке и Утумно! — отрапортовал Гармыш, выпрямившись и подтянувшись, только бы поскорее покинуть эту изящную воронью залу. На выходе Гармыш почти столкнулся с Готмогом. Барлог проводил стражника удивленным взглядом и без стука вошел в кабинет Лангона. Самого хозяина он застал стоящим возле стола за прочтением какого-то длинного свитка. — Как интересно, обычно, те из них, кто попадается в твои коготки, уже не выходят живыми, здоровыми да еще и с наградой. Лан вздохнул, поправив чернильницу в форме большого черепа из обсидианового стекла, так, чтобы массивное ее прозрачно-черное туловище закрыло собою серебряный кубок. — Нам нужны свои среди этого отродья. — Тогда выбор преотвратительнейший. Этот экземпляр особо предан Адару, он с ним с самого детства возился. Тем более… Как его… Гармыш, кажись? Он абсолютно верный и честный, славится храбростью и неподкупностью. За награды и звания не бьется, ведет бесхитростное и простое существование. Жаль, не барлог, я б его с радостью взял в команду. — Но он правда спас множество жизней, я видел. Так что награждение вполне заслужено. — Что же, раз так, то да. В таком случае выбор не стратегический, но хороший. С этими словами Готмог подошел к столу и поднял кубок, понюхал содержимое и сморщился. — Снова травишься винищем с маком, не надоело? — сердито стукнул кубком по столу барлог, так, что ядовито-алые капли расплескались по светлому дереву, тут же въелись чернильными пятнами с едва заметным шипением. — Все яд и все лекарство, милый Готмог, вопрос лишь в дозе. Мне помогает от тревоги и улучшает настроение, — Лангон махнул тонкой ладонью, грациозно всколыхнув свои чёрные шелка, с видом: «Не учи ученого», уже в открытую сделал небольшой глоток, и в наслаждении закатил глаза. Готмог бесцеремонно вырвал бокал из его рук, пригубил и тут же сплюнул прямо на пол. — Однако доза мака в твоем лекарстве все больше и больше. Ты решил снова напиться? Это снова из-за огненного майа? — Почему ты так решил? — туманно улыбнулся ворон. Он чуть пошатнувшись, прислонился к столу. Потом и вовсе сел на него. Его глаза блеснули таинственным светом, но их тут же скрыли длинные серебристые ресницы. — Потому что ты с недавнего времени имеешь склонность напиваться до беспамятства этим маком именно после встреч с ним, — Готмог забеспокоился. Не так давно он слышал в кабацких балаболках несколько страшных историй, о том, что перебрав маковой соломки или листьев безумного куста некоторые люди, и даже, по слухам, эльфы, совершенно теряли разум и творили ужасные вещи. Например, один из них сжег собственного сына-младенца по нашептанию «голосов», другой исполосовал себя и отрезал руку, третий расчленил супругу. А потом, придя в себя, все жутко каялись, совершенно ничего не помнили и до судилища за свои поступки не дожили — вздернулись в ближайшем ельнике, все трое. Те же, кто страстей не творил, поговаривали, хлебнувши дурманящего пойла из склянок, не могли уже прекратить его употреблять, мучались страшными болями, жутким страхом и унынием. — Я его на дух не переношу, — подтвердил Лангон и весело засмеялся. Его звонкий хрустальный смех был так не к месту, что пробежался по спине Готмога ледяными мурашками. Лангон продолжил: — Ты же видел его? Видел на площади? Надо доложить об его участии в бунте Мелькору. — Да что ты прицепился к этому Майрону?! Влюбился ты что ли?Нормальный майа, самый обычный! — гневно зажегся огоньками по рогам Готмог. Владыка барлогов был крайне недоволен состояние друга, и его вином, и такими иррациональными и несправедливыми суждениями: — Скорее всего он просто вышел с близлежащих кузен, куда ты кстати, сам его и направил, и решил просто посмотреть, в чем дело и что за шум. Лангон вспыхнул бледно-розовым румянцем. От его блаженного настроения ни осталось и следа. Очи ворона потемнели, черты заострились так, как будто он сейчас же готов обратиться в хищную птицу. Однако превращения не последовало. — Если он там присутствовал, то это неспроста! И я обязан доложить владыке! Мелькор итак слишком много внимания уделяет этому майа! — злобно поделился своими переживаниями Лангон с другом. — Лан, Майрон нам не враг, по крайней мере пока еще не враг. Мы все — одна команда. И превращать его из помощника в соперника и противника я считаю верхом нелогичности. Не лучше ли было бы нам с тобой наладить с ним сотрудничество и совместно служить целям Владыки Мелькора? — Он уже мне лично и враг, и соперник! Мелькор восхищается им, делает на него ставку, ты же сам слышал! А как же я?! Преданный владыке всей жизнью, душою и сердцем? Я тревожусь, что он займется мое место! — тут в его голосе зазвучали какие-то поистине жалобные нотки. Ворона вдруг заколотила крупная дрожь. Он снова подбежал к шкафу, достал оттуда новую бутылку, быстро откупорил ножом для бумаги и налил бокал на три четверти, потом достал из сундука под столом пузырек из темного стекла и добавил от души мака, до самых краев. Готмог теперь не на шутку испугался за состояние ворона. Он резко выдернул бокал из рук друга, открыл створку окна и выплеснул за него убийственное пойло. «Из-за какого-то новенького, перепуганного маленького и светленького майа, которого всерьез и воспринимать сложно, мой ворон так страдает и мучается! Не мыслимо! — в душе Готмог был не на шутку взбешен этим. — И собственно, все это раболепство к Мелькору начинает меня раздражать! Когда владыка вошел в двери, Лан чуть ли пластом пред ним не упал. По-моему, простого и уважительного поклона было бы вполне достаточно! Мы все же не люди, и не эльдар, чтобы в ноги кидаться, а айнур как-никак! Надо же и гордость какую-то иметь! Бедняга, Лангон, никто, особенно Мелькор, не оценит, и «спасибо» не скажет ему за такую бескрайную любовь и преданность. Мелькор любит только себя и поклонение себе любимому. Всех вокруг он считает лишь низменными слугами и рабами себе прекрасному. Ко всем он относится только лишь, как к бестолковым низшим существам, способным только на то, чтобы стелиться перед ним и целовать носки его сапог ради исключительно собственной выгоды. Не так Утумно устроено, как Валинор. К сожалению. И к счастью, что и не так. Вот только, что же ты, дорогой мой друг, так этого и не понял? И ведь именно ты тот, кто поддерживал надежду и боевой дух оставшихся верных тьме, вытаскивал из нор забившихся туда союзников, совершенствовал породы существ, готовил и приближал новые победы, пока Мелькор отдыхал и развлекался в Амане. Жаль, как же жаль мне пернатого. Пропадет он в этом своем фанатичном служении». Готмог прикрыл разгоревшиеся яростью и тревогой очи, и произнес со всей уверенностью, на которую командир огненных демонов вообще был способен: — Ты зря завидуешь, Лан! — только и рассмеялся барлог как-то слегка натянуто, его словам вторил противный скрип рассохшихся за зиму створок, которые он с силой захлопнул. — Никто и никогда не сможет заменить Мелькору тебя! Разве кто-то предан владыке более, чем ты? Разве есть кто-то ближе? Ты — самый лучший, самый мудрый самый достойный его последователь. Я думаю… нет, я даже уверен, что хоть темный вала и не говорит того вслух, лишь потому что он природно сух в речах, но ценит тебя более всех нас вместе взятых. Так что завидовать и переживать тебе совершенно не к чему. Ты очень дорог ему, Лан, дороже и ближе всех на свете! «Как и мне самому, ты ближе и дороже всех, драгоценный мой серебряный ворон», — промолчал эту истину Готмог.Часть 10. Позорная медаль и маковое вино
9 июня 2023 г. в 08:00
Адар сокрушенно осматривал округу, медленно оборачиваясь. Наконец, все протестующие покинули площадь. Темной и неприступной преградой в своем каменном постоянстве возвышались врата столицы тьмы. А перед ними остались лежать тела погибших и тяжело раненные. Решительность дорого обошлась его народу.
Темный эльф быстрым жестом подозвал к себе ближайших подчиненных из стражи.
— Глотыш, Вархар и Зарах, назначаю вас в похоронную команду. Нужно отнести их к домам и подготовить проводные обряды. Затем устроим общий помин.
Служивые коротко кивнули и удалились исполнять печальное поручение. Адар проводил их взглядом и тут заметил яркое свечение на краю площади возле кузен. Новенький майа, назначенный, как накануне узнал темный эльф, начальником производства, смотрел на расправу с потусторонним ужасом.
«А что ты хотел, дорогой? Это Утумно. Оставался бы в своей светлой сказочной стране», — подумал Адар, и скорбно потупил глаза, наблюдая как кровь перемешанная с грязью просачивается в щели между неровно вбитыми мостовыми камнями. Его народ на смерть и разруху смотрел почти буднично. Давно привык. И это более всего было страшно. Просветов в обозримом будущем не намечалось, как бы ни старался Адар сопротивляться.
Вдруг темный эльф вспомнил, что на минувшем совете Лангон приказал ввести нового майа в дела на производстве.