Ангбанд: Кинжал рока

      На другой день, и кстати, в свой законный пересмен, Гармыш снова пошел до кузен, дабы увериться, что на производствах все ладно. Однако еще на подходе было слышно, что это — пустая надежда. Старенькая деревянная дверь пропускала возмущенные возгласы и смех орков, среди хаоса перебранки слышался голос золотого духа, строго призывающего рабочих к порядку. Видать, тщетно.       Орки успокоились и разошлись по рабочим местам только когда Гармыш появился на пороге. Майрон, чью великолепную заоблачную красоту не могла скрыть и рабочая форма, остался один посреди кузни. Он безнадежно-благодарно посмотрел на нового товарища. Но все-таки балаган и не думал сворачиваться, продолжался громкими одиночными репликами и на местах.       «Уж и да. Притирка у них идет совсем как-то не гладко».       Гармыш, готовый ко всему на свете, сложил руки на груди и следил, как майа подходил то к одному рабочему столу, то к другому, пытался давать советы или спрашивал про ход работы. Но орки лишь шипели в ответ, отбалтывались односложными фразами и ржали друг с другом, как табун диких конях. В такой атмосфере работа не клеилась, внегласный и дружный саботаж продолжался до самого заката. Наконец, на башнях Утумно пробили часы, и всех трудяг в единое мгновением словно ветром выдуло из кузен.       — Не слушаются, да, начальник? Ну злодеи! Я с ними поговорю.       Майрон только вздохнул, устало стянул с головы кожаную повязку.       — Все когда-либо должно наладиться. По-другому не бывает. Сегодня первый день, да и их понять можно. Они стремятся делать так, как привыкли. Но я же рассказываю о более удобных способах, которые им же и облегчат труд и время сэкономят.       С этими словами Майрон собрал свои инструменты и чертежи. Гармыш снова вызвался проводить свое божество до ворот.       — Ты, видно, мудрый мастер, — по дороге вернулся к обсуждению рабочего процесса Гармыш, желая хоть как-то помочь. — С ними так нельзя. Не выйдет, не получится так общаться. Мы — народ суровый, орки понимают только силу.       — Я не согласен с этим, Гармыш. Если существо понимает речь, способно разговаривать и мыслить, тем более исполнять довольно сложные производственные задачи, то с ним всегда можно договориться, достучаться, объяснить, что я им не враг. Что мы в одних и тех же условиях все вместе выполняем одну и ту же нелегкую задачу. Если они будут слушать меня, старшего мастера Аулэ, то я открою им технологии бессмертной земли. Я получил в Валиноре огромный опыт и обширные знания. Мы строили световые башни, возводили столицу, довели до завершения другие грандиозные и сложнейшие проекты, — золотой мастер опустил голову и продолжил делиться досадой со своим единственным слушателем. Чувства клокотали под кожей и вскипали, наконец, вырвались, и теперь поток сумбурной речи майа и хотел прекратить, в глубине души ругая себя за такую доверительную беседу с едва знакомым стражником, но и не имел мочи остановиться. — А если не понимают, то это не они виноваты. Значит, что я не умею правильно объяснить.       Смрадный горячий ветер от похоронных пепелищ подхватил драгоценные прядки, выпавшие из его косы. Но рядом с Майроном орк-стражник вдруг ощутил свежий глоток воздуха, словно от его слов и лучезарного облика веяло весной.       — Орки в существе своем изначальном не такие. Раньше не такими мы были, — хрипло и как-то виновато пробормотал орк. — С каждым годом все тяжелее и тяжелее, вот и народ огрубел и обозлился. Что на чужаков — на своих бросаются. Все бы друг другу глотки давно перегрызли, если б не Адар. Только он нас и жалеет да понимает, защищает, старается облегчить нашу скотскую жизнь, дать нам дом и права.       — Это тот эльда, который говорил на площади с Лангоном? — спросил Майрон.       — Это не эльф… — начал было Гармыш, но его слова резко оборвались.       За спиной послышался легкий шорох. В синеве сумерек майя и орк увидали подозрительную тень возле производственных складов. Они прильнули к стене ближайшего строения и выглядывали осторожно из тени выступа.       На несколько минут все стихло, затем вновь что-то зазвенело и зашуршало. Вдруг из черного входа в склады, показалась голова одного из рабочих кузен. Он воровато озирался, и наконец решился с кряхтением выйти. За его спиной было два огромных мешка, судя по всему, с краденой рудой.       — Вот гад… — прошептал Гармыш на выдохе. Он бесшумно обнажил ятаган и рванулся было вперед, чтобы задержать вора на месте преступления. Но майа его удержал.       — Господин! — возмущенно прошептал орк, как можно тише. — Спугнем же! Нельзя упустить его. Завтра о краже узнают в Утумно, но никто и разбираться не будет — высекут всю артель у столба в назидание!       — Подожди, Гармыш! Пусть уходит. Завтра я разберусь с ним сам, на правах начальника. У меня есть идея, как отважить всех разом от воровства.

***

      На другое утро, когда все работники наконец-таки лениво заняли свои места, Майрон вышел в центр кузни.       — Мне стало известно, что сегодня ночью кто-то похитил со склада железную руду, — начал майа, скрестив руки на груди. — Я предлагаю виновнику сейчас же признаться, тогда ситуация не найдет огласки. Похититель получит выговор и три удара плетью. В противном случае, вы все знаете, что наказание постигнет каждого.       Орочья команда разделилась на два лагеря. Одни вертели головами, с интересом разглядывая, выйдет ли кто смелый. Другие явно косили под дураков и пустыми взглядами смотрели сквозь майа, словно его вовсе не существовало. Майрон прождал довольно долго, наблюдая за рабочими. Но никто так и не признался.       — Ну что же. Раз смелости у виновного не хватило, я назову его сам. — Майрон подошел к группе рабочих, указал на одного из орков, в глазах его блеснули на долю секунды рыжие искорки. — Выйди и назови свое имя.       — Что ты наговариваешь?! — вскрикнул ночной воришка оскорблено.       — Я сам, своими глазами видел тебя. И не я один. Ты получишь названное мною наказание, в добавок еще три удара за трусость и вранье. Если же в другой раз я узнаю, что ты либо кто-то еще ворует — лично высеку, не щадя, на глазах у всей артели.       Орк и правда вышел из толпы, но вовсе не за тем, чтобы получить плеть за провинность. С бешеными глазами он попер на майа, рыча:       — Да что же ты себе позволяешь, эльфийский детеныш! Перед тобой ли мне, Богулу, портки снимать для розги! Строит тут из себя начальство! Сам нежный, как девка! Берегись, как бы тебя самого до смерти не исхлестали!       — Видно, розги и плеть слишком мягки? — без единой эмоции и не повышая голоса продолжил майа. — Хорошо, тогда по рецидиву я буду отрубать пальцы.       Взбешенный орк кинулся на майа, поднял руку, намереваясь дать обидчику затрещину под дружный смех и крики:       «Молодец, Богул! Пора поставить наглеца на место!»       Но Майрон ловко увернулся, и в повороте ухватил рукоять тяжелого молота, так легко и быстро, словно тот сам влетел в его руку. Майа стремительно прижал инструментом здоровенного орка к бочке с водой, развернул его, словно тот громила вообще не имел веса, вцепился в нечесаные темные прядки и, казалось, совершенно без всяческого усилия опустил голову дебошира в чан с ледяной водой. Вместо того, чтобы охладиться, опозоренный перед товарищами Богул пуще прежнего рассвирепел. Он вырвался и с налитыми кровью глазами снова бросился на Майрона.       Стражник Гармыш, в это мгновение обноживший ятаган для защиты нового друга, и вся кузнечная артель Утумно, раскрыв пасти, наблюдала, как у Майрона зажглись глаза, сначала в них закружились огненные вихри, затем пламя выплеснулось, превратив очи в светящиеся бело-желтым горячим светом провалы. Волосы его превратились в струи огня, взметнулись, словно подхваченные ветром, затем всю фигуру начальника обнял пламень, замыкаясь вокруг него в опаляющую все вокруг жаром сферу. Зажглись абсолютно все горны, задымился уголь в дальнем углу, раскалились металлические предметы, неприличные царапины слов исчезали со стен, покрывались свежим слоем копоти. Это было похоже на буйство настоящего пожара. Кожу орков пекло, на теле ближайших к источнику неведомого пламени стали набухать волдыри, самые слабые закашлились, стали задыхаться. Но жар не спадал.       — Божество! — это был возглас даже не Гармыша, умудрившегося всего за пару дней стать майа хорошим товарищем. — Не губи, не сжигай! На колени, мрази! — так говорил именно тот самый буйный Богул и первый рухнул ниц перед Майроном, испугавшись быть испепеленным на месте.       Застывшие в священном ужасе и восторге орки поражено взирали на творившиеся прямо на их глазах чудо. И тут все, все без единого исключения, рухнули перед майа на колени.       — Божество! Божество! Бог огня! — повторяли дружно на полувздохах рабочие.

***

      Прошло некоторое время, и Гармыш удовлетворенно убедился, что на производстве после этого случая действительно все более менее наладилось. Орки теперь почтенно слушались божественного начальника, исполняли все его повеления, пытались учиться премудростям кузнечества высшей земли. Майрон больше не показывал своей силы, снова старался стать им другом, помощником и товарищем. Через несколько недель совместного труда страх и трепет перед «божеством» сменился искренним уважением, а затем и настоящим почетом. Это произошло в начале очередного неповторимого рабочего дня. Неповторимого, потому как не рабочего.       Трудяги, как обычно подходили к горнам перебрасываясь скудными новостями о друзьях и семействах. Майрон всегда приходил первым, он смотрел в понурые лица подчиненных и вдруг расширил золотистые очи, словно вспомнил что-то важное, но давно забытое. Во всем его облике вдруг привиделись веселые огоньки. Он подошел к своему верному, с недавних пор работнику и громко спросил, чтобы и другие слышали:       — Скажи-ка Богул, какой сегодня день?       — Шестой по двенадцатой неделе года. А что, начальник? — в недоумении отвлекся от мехов орк.       — Мы отлично трудились, и эту неделю и все предыдущие? — хитро сощурился майа, развернувшись и обратившись теперь ко всем.       — Да-а… — мрачновато отозвались кузнецы, привыкшие к ежедневному тяжелому труду без продыху.       — Вот и я так считаю. Так что в награду за нашу работу объявляю сегодняшний день отгульным. Так что настоятельно прошу покинуть кузню и отправиться с легким сердцем и чистой совестью по личным делам.       Работяги не сразу поняли, что это значит.       — Это что ж, ты отпускаешь нас на волю сегодня? Это что сегодня праздник какой-то? — вопрошали орки.       — Не праздник. Выходной. Если и далее будет у нас с вами такое взаимопонимание и мирный труд, то свободный от работы день будет обязательно каждую неделю. Но завтра, железно, как топор, жду вас с самого утра.       Эти слова уже встречали бурными овациями. Затем радостные и удивленные орки начали расходиться по домам.       — Вот так подарок, господин! — восхищенно комментировал новшество Гармыш, очень обрадованный за соплеменников, — Это у нас в гарнизоне еще отсыпные есть, чтоб вояки всяк совсем не свалились. Но у нас сутки идет дозор, а на производстве такого отсыпного ну с роду не бывало, пахали промысла́ как проклятые! А труд-то такой же, а может даже и тяжелее нашего, ратного!       — То ли еще будет, Гармыш! Я намедни бывал у продовольственников и выменял увеличение нашего пайка на ежемесячную подковку их лошадей лучшими материалами, — счастливо улыбаясь отвечал Майрон. — Да и заслужили кузнецы, видно, что стараются. Пусть хоть и с друзьями соберутся, и с семьями пообщаются…       — А чем же ты будешь заниматься? — спросил стражник.       — Я?. — майа как-то даже поник. — Даже и не знаю. Не решил еще…       «Эх-эх… а у самого-то небесного духа тут и ни друзей, и ни родни, и податься, наверно, некуда», — ошарашено понял орк.       — Слушай, начальник! — придумал сходу решение Гармыш. — Если драгоценный отсыпной, и делать нечего, то не спать же в самом деле! Надо в гости идти! Я тебя приглашаю к матери моей. Она в Ямах живет, ты тот угол как раз еще не видел. А он же у нас — гордость! Лучший из лучших!