Начерти

      Внутри Рустама — две дорожки амфа на ход ноги, внутри его синей ветровки — недурные и почти не бодяжные спидами круглые весом в 7-10 лет, над ними обоими — безразличный купол поезда метро Кольцевой линии.       О дорожке на дорожку (ха-ха) Рус уже жалеет. Первые пару месяцев он работал исключительно трезвыми, потому что боялся просто до усрачки. После пяти первых выездов приходилось либо пить, либо унюхиваться мефом до животного остервенения, в котором он себя сильно не любил. Со временем страх ушел, рос опыт, росла и сеть прикормленных ментов, а сам Рус был уверен в Нурлане и в том, что тот при необходимости прикроет его жопу.       Уже когда они стали трахаться, на одном из выходов Рустам по неопытности столкнулся с пацанами Белого, и коллеги по-крысиному, втроем на одного, его отпинали. Увидев уязвленного Рустама с разбитой губой и бинтами на ребрах, Нур спустил на них Расула, и вся эта вендетта вылилась в очередной жуткий скандал с Белым. Скандал же привел к перебивкам с поставками первого во всем городе и грозил перерасти в перестрелку. Обошлось чудом, пару человек из лагеря Белого полегло, но Рустам понял, что на руководство он может положиться.       Ну, или мог положиться, пока товарищ начальник не решил снюхать мозги себе нахуй.       Так думает Рус, глядя в липкий пол вагона. Короче, фен в крови усиливает удушающую тревогу, а вес жжет карман. Старый-добрый фен, настоящий боевой товарищ, из-за которого у Рустама теперь паническая атака. Прямо на работе. Рус чувствует, как сердце бьется у него не в груди, а прямо в голове. Капля пота неприятно скатывается по позвоночнику в трусы. Руки и ноги настолько холодные, что уже чужие. Кажется, тетка напротив, лисье пальто, смотрит на него очень внимательно. Рядом грузный мужик с кожаной папкой. Все вокруг как будто сжимается. Лучше нет товарища. Бойся два-два-восемь… ой.       Рустам вылетает из вагона на Таганской, потому что не хочет, чтобы его вырвало прямо в поезде. Он наклоняется над тусклой плиткой вестибюля, но со спазмом из него не выходит даже желчь.       — Пацан?       Рустам поднимает глаза. Мужик, светлый, чуть ниже его, но явно сильнее. Рус смотрит на его абсолютно неправильный хулиганский нос и на кошмарную оранжевую кожаную куртку. Что-то в нем, менее осязаемое, чем фуражки и звезды на погонах, но более важное, сразу выдает мусора в гражданском. Эта мысль не успевает и двух секунд провариться внутри Рустама — перед глазами мелькает корочка, и он ловит себя на том, что к нему приходит смирение. Он думает о весе в своем кармане, потом о Нуре, и почему-то вспоминает ржаво-голубую ракету на детской площадке, которую было видно из окна квартиры его мамы в Нальчике.       — Ты че людей пугаешь? Че с лицом? — абсолютно дворовой вопрос ставит Руса в тупик. — Документики посмотрим?       — Вы не представились, — шепотом говорит Рустам, сам не зная, зачем.       — Чего? — мент весь обращается в округлое недоумение.       — Вы не представились, — повторяет Рустам чуть громче и голос дает подросткового петуха. — Сотрудникам МВД положено представляться…       Мент оглядывает всю его площадь практически с жалостью. Рус представляет, что он жук, который перевернулся на спинку и теперь жалко шевелит ножками. И он слишком мерзкий, чтобы ему помочь. Рус думает про вес в кармане. Рус думает про то, что в своем капюшоне сейчас выглядит как карикатурный барыга из представлений о барыгах всех в мире родителей. И про то, что он бумажно-белоснежный, весь потный, и глаза у него наверняка красные.       — Вы не пхъедставились, — неожиданно мент пародирует рустамову дефектную букву «р» и сам с себя смеется. — Лёха меня зовут. Что с тобой, мужик?       Ебать, Лёха. Он думает, что наткнулся на городского сумасшедшего с ксивой из магазина приколов. «Секс-инструктор». «Министерство не твоих собачьих дел». Мусора так делать не должны. И у мусоров не может быть такой шкодной пацанской улыбки. Рустам думает о весе в своем кармане.       — Алле! — Рустам понимает, что молчит и смотрит на мента круглыми глазами уже слишком долго. — Так ты мне скажи, куда едешь такой красивый? Выглядишь, честно, пиздец. Че бегаешь тут, граждан мне пугаешь?       В град его мелких вопросительных тычков свой ответ Рус бы не вставил, даже если бы очень хотел. Он понимает, что мусору и не особо интересны его ответы. Он играется с Рустамом, так ему кажется. Пацанская подача, как назло, работает, дает ему ложное чувство безопасности, хоть карман и жжется так, будто он до краев набил его углями от кальяна. Это Таганская. Цыганка с картами, дорога дальняя, казённый дом. Думай. Он видит очевидный выход за плечом мента Лёхи.       — Я плохо себя чувствую. Заболел. Мне очень нужно в туалет, — Рустам слышит свой голос как со стороны и думает, что звучит до слез жалко.       — Ах, в туалет? Ну пойдем в туалет, мой хороший, — воркует мент.       Рус концентрируется на пятидесяти метрах плитки, шажок за шажком. Он чувствует мента сзади, а себя — почему-то до ужаса маленьким и нелепым, подростком, в которого одноклассники плюют слюнявыми бумажками. Проговаривает про себя план. Все очень просто — он зайдет в туалет, избавится от круглых, выйдет, и дальше — ничего страшного. Он просто нанюханный в метро. Это Москва, каждый третий в метро здесь нанюханный. Отмажется. Заболтает мусора. Надо слить вес. Даже если и придется писать в стаканчик. Нурлан отмажет. Позвонит куда надо. Позвонит Пашке Американцу. Даже Дусу-фээсбэшнику позвонит ради него, если более мелкие винтики откажут. Отпустят домой. А если даже и условка. Не страшно. Все будет хорошо.       Рустам прикладывает карту к валидатору туалета. Он представляет себе унитаз, из которого бьет божественный белый свет, и понимает, что сейчас любит его как что-то невероятно родное, даже слезы к глазам подступают. Лёха сопит за спиной, еще вдох и между ними будет дверь.       Рустам сам не понимает, как мент оказывается с ним в туалете. Они смотрят друг на друга, и Русу хочется закричать ему в светлое лицо.       — Ну, чего расстроился? — мент улыбается, делает два шага к нему и встает плотно-плотно. Русу кажется, что вес в кармане светится алым неоном сквозь тонкую ткань ветровки, а сердце — крыса и выстукивает Лёхе всю правду на морзянке. Тут куча наркоты. Бери меня. Не упусти.       — Мне очень плохо, — осторожно начинает Рустам. — Меня сейчас будет тошнить, вам оно надо смотреть на это?       — А чего нам плохо? — Леха разглядывает его, склонив голову, как собака. — Ширнуться надо?       Вот оно что, думает Рус. Чуйка у мента работает хорошо, но немного не в ту степь.       — Я за ЗОЖ, товарищ полицейский. Отравился в «Крошке Картошке». Реально, Алексей, вам это не надо, очень некрасиво все будет щас. Со всех отверстий.       — Ты бессмертный что ли, парень?       — Что я должен сделать, чтобы вы отсюда вышли? — вопрос вдруг задает как будто кто-то третий, Рус не узнает свой голос.       Леха не сомневается с ответом ни секунды.       — Отсосешь? — мент жестом стюардессы размашисто показывает на свои джинсы. Смотрит Рустаму в глаза. — Я тебе, может, и пару монет отстегну, если понравится.       Ментовской произвол, преступления против человечности и оборотни в погонах. Рус понимает, что столкнулся с бесповоротно конченым человеком. Как будто колет легкое разочарование, неуместное в этом туалете. Такое светлое лицо.       Мент отвечает на вопрос Рустама раньше, чем тот успевает его озвучить:       — А какая разница, кто сосет, мальчонка или девчонка. Рот-то у всех одинаковый.       Лёха смотрит на него и улыбается своей кривоватой улыбкой, которая сразу делает его моложе на десяток лет. Как он в органах-то работает с таким детским лицом.       Рустам закрывает глаза и снова визуализирует голубую нальчикскую ракету. Качели на цепочке. Песочница с забытым пластиковым ведерком.       Это просто хуй, в конце концов. Лёха, в целом, даже не урод — был бы симпатичным, если бы не катастрофа с носом. Просто хуй. Не первый и, возможно, не последний в жизни Рустама. Каким бы этот хуй ни был, он точно лучше, чем ассорти разных хуев в тюрьме. Таганка, зачем сгубила ты меня?..       Рус вздыхает настолько, насколько устал, показывает всем видом отсутствие энтузиазма, и тянется к джинсам мусора. Тут же ему прилетает сильный тычок в грудь.       — Пацан, ты ебу дал? — на его лице искреннее недоумение и еще что-то, что Рустам принимает за разочарование.       — По плану, ты за честь кавказскую мне ебнуть попытаешься. Там бы тебя за нападение на сотрудника при исполнении. А потом и в стаканчик пописали бы. И все, провокация типа. — Рустаму кажется, что мент растерян. В этот момент ему почему-то становится предательски легко. Хочется сигарету.       — Я тоже пошутил, — Рус глядит на него, не моргая. — Сосу только после свадьбы.       Совершенно неожиданно Лёха смеется. Он ебанутый, думает Рустам. Я вдвоем в туалете с ебанутым, который притворяется ментом.       — Ладно, хуй с тобой, пацан. Ссы, блюй, че там тебе надо.       Оставшись один, Рустам не пытается осознать произошедшее, а высыпает кругляшки из зиплока в ладонь, смотрит на них секунду, потом выкидывает в унитаз все таблетки кроме двух. Нажимает на смыв и стекает по стеночке. Внутри становится привычно пусто и глухо. Краденое у конторы он прячет в обрывок фольги в своем рюкзаке.       Он думает о том, как будет объяснять своему старшему, Гаджи, почему вместо простейшей доставки он покатал товар на метро и отправил плавать в канализацию. Потом объяснять Нурлану. Возможно, тот даже разрешит не оплачивать долг. Или заплатит сам. Его похвалят за то, что он не сдался мусору, это точно. Он один из самых живучих курьеров в конторе. Два года на их работе — серьёзный срок. Его ценят, точно. Больно не будет.       Рус включает кран и подставляет ладони под ледяную воду. Бьет себя по щекам. Смотрит на свое восковое лицо в зеркале и на подходе ловит накатывающую волну удушливого отвращения. Не дает ей накрыть его с головой, гасит на подходе. Не надо сейчас давать себе думать.       Мусор ждет за дверью. Если честно, Рус успел расслабиться и про него подзабыть. Когда так долго торчишь, память становится похожа на пуховый платок. Все, что тебя беспокоит, беспокоит ярко, но недолго. Воспоминаний не создаётся, все стекается в общую кисельную речку.       — На самом деле, парень, мне тебя жалко стало. Может быть, подвезти тебя куда-то? В больницу?       Типичная ментовская ловушка. Хороший коп, плохой коп, все в исполнении одного невероятно странного типа. Рус пятится к поездам. Ему не интересно, почему мент его не останавливает. Почему не настаивает на задержании и почему не позвал пятьдесят или даже сто коллег в форме и с собаками, пока Рустам топил в туалете свой товар. Он не думает об этом. Мало ли в стране ментов, которые херово выполняют свою работу.       — Тебе точно не нужна помощь? — На этот раз ему кажется, что Лёха практически искренен, и искренне не знает, что ему ответить. Нужна ли ему, Рустаму Саидахмедову, двадцать семь лет, город Нальчик, был бы инженером, если бы не вылетел с четвёртого курса из-за приступа психоза от стимуляторов, наркокурьер и мелкий винтик в большом механизме организованной преступности — нужна ли ему помощь. Он машет головой и ныряет в поезд метро.