Начерти

      Утро у Рустама наступает ближе к половине второго, он чертыхается, увидев пропущенный и лаконичное сообщение от Нурлана «ты кажется охуел». Сказывается недосып нескольких дней, сон после марафонов всегда глубокий, как кома. Он быстро собирается, попутно матерясь сквозь зубы на мышцы, которые тягуче болят. Сегодня солнечно, Рус жмурится и подставляет лучам лицо, но они уже совсем не греют. Он угощает себя сладким кофе по дороге, зябко обхватывает его ледяными пальцами. Быстро курит у метро и сбегает вниз, проехать свои смешные четыре станции до офиса. Летом он любил ходить туда пешком. В метро он, увидев в толпе чей-то рыжеватый затылок, мыслями возвращается ко вчерашнему мужику и пытается понять, что могло его так сильно напрячь. Объективно у него нет ничего, кроме «чую жопой». Он точно никогда не видел его раньше. Рус готов свалить резкий страх на выкуренную тогда на дорогу пятку, но сам в душе понимает, что для приступа паранойи этого было бы недостаточно. Мужик был огромным, но не выглядел злым, что-то при этом в нем леденило. Рус вспоминает почему-то, что у Ильи крупные, какие-то хищные зубы, и на этом решает свернуть лавку, пока наденькин клиент в его фантазиях не отрастил еще и рога и копыта.       Рустам сам не знает, почему офис на Варшавском ему так симпатичен. Ничего сильно красивого нет ни в нем самом, ни в окружающем районе. Вообще, «офисом» они называют несколько двухэтажных помещеньиц из красного кирпича. Рядом — огромный двор с парковкой, в котором какие-то предыдущие арендаторы установили кольцо для баскетбола; в качестве украшений пейзажа — не самый живописный в городе железнодорожный мост, Москва-река, которую еле-еле видно только со второго этажа, и пара чахлых березок. С одной стороны двор заканчивается забором и выходит на набережную, по которой редко ходят машины, со всех трех оставшихся сторон — забор повыше и коммерческие помещения. И, конечно, промзона, которая как будто скрывает их офис от лишних глаз. Они словно находятся в своем изолированном мирке, во дворе всегда тихо, если не считать привычного уже гула МЦД, а случайных любителей прогулок сюда не заносит.       Товар, конечно же, сюда никогда не подвозят — для этих целей существует склад на окраине ЮАО, с которого курьеры подбирают свои заказы. Можно даже сказать, что ничего ярко противозаконного на Варшавском не происходит. Офис — как детсад для курьеров, где можно получить зарплату и просто потусоваться. Из «взрослых» постоянно здесь находятся только Эмир и Гаджи, Нурлан тоже не любит куда-то уезжать, а вот Дедищев появляется раз в столетие ради каких-то переговоров — тогда Нур или Эмир гоняют оказавшихся под рукой курьеров и заставляют их зачем-то мыть полы. Площадь офиса кажется Русу избыточной для такого небольшого количества сотрудников, но он уже знает, что периодами через него проходят по десятку курьеров-однодневок, большинство из которых либо соскакивают, заработав необходимую сумму денег, либо сбегают, либо… об остальных вариантах долго Рустам не думает.       Он заходит в кабинет и на секунду замирает от чувства дежа вю. Нур сегодня очень красивый и здоровый, и выглядит почти так же, как в первую их встречу. О том, что этот похожий на трясину год нурлановой зависимости все-таки был наяву, напоминают отросшие волосы, и костюм, сшитый по меркам, отвратительно дорогой, который как будто теперь ему чуть великоват — когда Рустам замечает это, в сердце иголкой звенит смесь из жалости и нежности. Оба этих чувства Рус всегда старался гнать из себя, но все равно прокрадывается девичье желание как-то поддержать Нурлана, например, пожать руку и сказать «пиздатый ты мужик, Нурик» или даже обнять, с чем всегда были проблемы, потому что грань «пидорства» у Руса проходит почему-то именно по этой ватерлинии, и ласка к мужчине кажется ему большим извратом, чем член во рту. Из-за этого он никогда не целует Нурлана первым и дико стыдится того, насколько поцелуи с ним ему нравится. Он всегда плотно зажмуривает глаза и старается представить кого-то другого то ли на месте Нура, то ли на месте себя.       — Здарова, — неловко начинает Рустам, скользнув на гостевое кресло напротив Нура. Тот хмуро стучит указательным по запястью, по тому месту, где могли бы быть часы.       — Ну блин, ничего срочного же нет. Я уже обосрался, че уже тут.       — Обосрался — это точно, — Нур откидывается в кресле. — Ты чего Гаджи напугал? Он прибежал, сказал, что тебя, бля, чуть ли не с собаками на Таганке паковали.       Рустам мысленно улыбается. Ну да, приукрасил немного. Лучше так, чем неловко рассказывать, как мент зашел с ним в толчок.       — Не прям так, — теребит в руках веревочку от худи. — Но чувак был серьезно настроенный. Новенький, наверное.       Все в конторе знают, каких ментов на районе надо бояться, а с какими можно договориться. Заминки происходили как раз из-за всевозможных кадровых перестановок. На такой случай по инструкции следовало избавиться от веса и хранить молчание — Рустам все сделал соответствующе.       — Окей, допустим, но ты мне тогда скажи, как ты на Таганской оказался вообще? Тебе добраться надо было со склада в Даниловский. С хуя ли Таганка, Рустам? — тон голоса у Нура неприятно повышается. — Ты заблудился? Вам Гаджи маршруты дает, бля, зачем, для красоты?       Ну да, возможно, он немного соврал. Точнее, недосказал — недосказанность же не является враньем? Да, возможно, он заезжал прям с грузом по своим делам, на что контора говорит строгое нельзя. Еще и в Центр, куда по работе пока вот вообще нельзя. И вдобавок заезжал закинуть левак за чирик клиенту-музыканту по имени Кирилл. Там и разнюхался с ним перед основной работой. Конечно, все это озвучивать категорически не стоит.       — Еще и в Центр! Ты бессмертный, бля, реально? Тебя мало гоблины эти Белого отпиздили в прошлый раз? — Нур вторит мыслям Рустама и раздраженно убирает с лица челку. — Ты сам знаешь, какие у нас сейчас терки за ЦАО. Когда Пашка добазарится с Русланом и этим полумертвым армянином, тогда и тусуйся там хоть с полными карманами говна. А пока вообще чтоб тебя там не было.       — Не будет, — улыбается Рус. Он знает, что будет. — Все равно, я же мусору попался, а не гоблинам.       — Ну хотя бы мусор этот твой, скорее всего, не с нашего района, — Нур вздыхает и выглядывает в окно. — Деньги вернуть надо будет, Рус.       К этому Рустам подготовился. Демонстративно скользит ладонью по столу и оставляет на нем надину пятнашку. Он думал добавить для верности и десятку с музыканта, но решил, что хочет кроссовки.       — С завтраков накопил? — Нурлан мрачно разглядывает купюры.       — С обедов, Нурик. Остальное после зэпэшки. — Рустам в глубине души знает, что Нур доложит деньги за него. Или вообще нанюхается сегодня же и забудет про этот инцидент. Если Эмир, конечно, не сводил еще там свой дебет с кредитом и не узнал про рустамову оплошность.       — Все, пиздуй, — Нурлан неопределенно машет в сторону двери, Рус не обижается. — Гаджи напишет, когда работа будет. Голова, бля, от тебя заболела. ****       Рустам выходит из кабинета категорически довольный собой. Объяснять толком ничего не пришлось, потому что Нур заморочен своими проблемами: назревающая сделка века за ЦАО занимала почти все его мысли и силы. С Белым у него отдельные счеты, почти десятилетней давности, а сам Центр — район настолько сладкий, что даже у Рустама, которому ничего особенного с этого светит, при мысли о том, что он станет принадлежать Нурлану, как-то за компанию начинает трепетать в животе. Он машет рукой Вике, которая разговаривает о чем-то по телефону, сидя на месте Эмира. Рус выходит из офиса и по привычке поднимает голову, чтобы посмотреть на крышу их двухэтажного кубика, которую они слегка облагородили в нечто среднее между чиллаутом и просто курилкой. Он встречается глазами с прислонившимся к кованному ограждению Эмиром.       — Иди сюда, голова ты говяжья, — Эмир шутливо делает рукой рупор, хотя особой необходимости в этом нет, и Рус, закатив глаза, поднимается к нему по пожарной лестнице.       — Обосрался? — вместо приветствия спрашивает Эмир.       — Обосрался, — Рустам жмет плечами и выуживает из пачки сигарету.       Они садятся на деревянную лавку, которую Рус и Артем когда-то летом правдами и неправдами затаскивали на крышу по этой же лестнице. Эмир прикуривает и Русу, и свою коричневую сигарету.       — Что это за мент был?       — Честно — хер знает, первый раз его видел. Молодой какой-то. А что? — Рустама удивляет такой интерес к персоне мусора, в конце концов, если Эмир уже все знал, то и знал, что это случилось вне их района.       — Да как сказать, — Эмир мнется, что обычно ему не свойственно. — У них там что-то происходит, у ментов, странное. Ну как всегда, в общем, в МВД все через жопу. Я сам толком не знаю.       — Эмир, я думаю, это просто случайность, а я просто лошара. Забей, не наш район.       — Да ты понятно… — он немного молчит и чешет слегка покрасневший на холоде нос. — Это всех просто касается. На Западе что-то волнуется — нас задевает, в Центре — тем более, сам понимаешь. Там чувак новый в управлении пришел в должность… молодой очень, тридцати вроде нет, менты поменьше волнуются, всё не могут понять, чей он. На понтах, короче, какой-то мужик, жесткий.       — Жесткий? — Рус почти физически чувствует сложившийся пазл еще раньше, чем слышит имя.       — Говорят, да, — Эмир тушит сигарету. — Макаров, Илья Андреевич. Служил еще где-то в очень горячей точке, приехал оттуда еще более странным, чем уехал. Больше ничего не знаю, но, я тебе честно скажу, мне все это не нравится.       Рустам хочет рассказать, что, скорее всего, уже познакомился с Макаровым, но прикусывает язык в последний момент.       — А нам что с этого? Он же на место Ярушина пришел? Тот его, наверное, в терки наши внутряковые посвятил уже, не? — он старается, чтобы его тон звучал подчеркнуто жизнерадостно.       — А нам то, — Эмир смотрит на него, как на дурачка, — что Ярушин — клоун ебучий и алкаш, который за водку, шмару и две дороги хуевого кокоса, который у нас только школьники-мажоры берут, мать родную бы продал. Он два раза с нашим Павлом Эдуардовичем в баньке попарился и чуть не умер от счастья, что с такими людьми серьезными за столом одним посидел.       — Ага, — Рустам хихикает, представляя себе, как мент виляет хвостом, как собачка, при виде их Пашки.       — А когда Нурлан ему денег отсыпал, так вообще стал нашим лучшим другом. А вот с Белым у него не сложилось. Понимаешь, к чему я клоню?       — Кажется.       — А вот Илья Андреевич с Русланом как раз спелся, — Эмир разводит руками. — Я знаю, что тот к нему захаживает. Армию, суки, обсуждают, наверное.       — Суки, — подтверждает Рустам. — А что Нурик с ним не познакомился?       — Да познакомился, — отмахивается Эмир. — Толку. Он сказал, что Макаров — непереговороспособный дуболом. А ты знаешь Нурлана, ему если кто-то не нравится, он никогда не считает нужным это скрывать. Дедищев ругался страшно за то, что он посраться с ним умудрился, катаются теперь туда-сюда вместе, Макарова окучивают, рассказывают какой Белый плохой. Цветы с конфетами не возят разве что.       — Ага, — Рус кивает. — Только почему мне кажется, что я как будто все это не должен знать?       — Просто хотелось кому-то пожаловаться. Теперь я тебя застрелю, — Эмир очень серьезно смотрит ему в глаза, потом смеется и легко бьет кулаком в плечо. — Ты же не совсем дурак, Рус, понимаешь, что ты тут уже не просто курьер. Нур тебя ценит. И я знаю, что он сам многое тебе рассказывает.       Рус думает, знает ли Эмир, насколько сильно Нур его на самом деле «ценит». Потом понимает, что Эмир, конечно же, давно все знает. Рустаму, в принципе, всегда казалось, что в бухгалтерии стоит хрустальный шар, как у гадалки, а еще система скрытого видеонаблюдения, не только за ними всеми, но и за половиной Москвы.       — На самом деле, — начинает Эмир, и Рус снова чувствует в нем некую непривычную зажатость, — Я себя виноватым чувствую перед тобой.       Рустам отводит глаза и ничего не отвечает, давая Эмиру возможность продолжить.       — Я иногда думаю, что не надо было тебя во все это втягивать.       Они встретились в первый раз со времен Нальчика уже больше двух лет назад. Рустам тогда три месяца как переехал в Москву, снял какую-никакую квартиру (скорее, четыре стены и пол с потолком, но это теплее, чем спать на вокзале), устроился на какую-никакую работу (грузить что-то тяжелое или продавать что-то в уродливой синтетической футболке, он уже и не вспомнит), но, благодаря прирожденному таланту каждого прирожденного торчка, ухитрился все-таки выйти на каких-то сомнительных людей. Сомнительные люди открыли ему мир столичного мефедрона, и в тот день Рус как раз вывалился в девять утра на свет божий из очередной похожей на притон квартиры, где провел два рабочих дня, и полз в сторону своего дома, пугая своим видом торопящихся на работу москвичей.       По какой-то совершенно нелепой случайности и вселенскому стечению обстоятельств, именно в начале десятого утра Эмир шел по этой же улице к своей припаркованной машине, и тоже после бессонной ночи. Тачку с товаром задержали на границе, он гавкался по двум мобильным одновременно, объясняя в один, какие документы надо срочно выслать, а в другой — в какую лапу дать мзду.       Они сразу узнали друг друга. Рустам помнил его со школы. Эмир учился на два года старше, всегда выглаженный и ухоженный, даже подростком. Староста, отличник, олимпиадник и активист, при этом — не задрот и ботан, а звезда и мечта половины девчонок — он был всем тем, чем Рустам никогда бы не мог стать. Возраст был ему к лицу, как и кашемировое пальто и очки в тонкой оправе, поверх которых он сейчас со смесью жалости и удивления смотрел на Рустама. Эмир же помнил его нелепым и не доросшим до резко удлинившихся рук и ног, но забавным и харизматичным пареньком. Он когда-то зазывал его и его лучшего друга Тамби играть в школьный КВН, но к моменту, как те созрели, уже выпустился и уехал учиться. По нальчикским связям до него доходили слухи, что кто-то там из его школы решил публично сторчаться, но он не думал, что это именно Рустам. Теперь он видел это своими глазами — Рус стоял перед ним, худой и бледный, как тень от самого себя.       Эмир посадил его в кафе есть горячий суп, бросив Нурлану сообщение перехватить проблемы с товаром. Они поговорили, и Эмир предложил ему поработать на контору. Оставил свой номер, адрес, сказал обращаться при любой проблеме, довез до дома. Рустам долго не думал, приехал через сутки, как только пришел в себя после марафона. Так все и началось.       — Рус, ты знаешь, я тогда хотел тебе просто сунуть денег, — Эмир смотрит прямо на него, но Рустам не поднимает глаз. — Но понимал, что ты бы их тупо спустил на меф. Но и звать человека с зависимостью работать с веществами — это было весьма дерьмово с моей стороны.       — Эмир!       — Да стой, дурак ты, я не так часто перед кем-то извиняюсь… Короче, это была не самая блестящая моя идея. Я хотел тебе помочь, и чтобы ты был под присмотром. И…       — Эмир, — Рус прислоняется к нему плечом. — Я тебе благодарен. Хуй знает, что за два года бы случилось, если бы мы не встретились. Я не думаю, что что-то хорошее. Возможно, я бы уже подох. И с зависимостью из-за работы стало получше, как ни странно.       — Ой бля, Рустам, — Эмир морщит нос. — А с Нурланом вы чем занимаетесь? В шашки играете? Я же вижу, как кокс вас, э, сплотил.       Рус не находится с ответом и неопределённо ведет плечом.       — Это и к нему претензия, кстати, но я ему и так голову выедаю.       — Ага.       — Что «ага», Рустам? — Эмир встает с лавки и, сунув руки в карманы пальто, начинает ходить туда-сюда, Рус следит за ним, как за маятником.       — Бля, Эмирсергеич, все под контролем, я обещаю, — Рус старается улыбнуться.       — Я прям чувствую, что к нам очень быстро приближаются какие-то сверхнеприятные времена, — Эмир останавливается и смотрит куда-то неопределенно с крыши. — Очень тихо прошло два года, работу на поток поставили, менты, юристы, таможня, клиенты, бабки — все с кайфом было. Не бывает, чтоб так долго было хорошо. Как обычно…       — Ну, это из-за сделки по Центру, — пожимает плечами Рус. — Все на очке. Закончите с ней, и все снова пойдет нормально, только еще даже лучше.       — Сделка… — Эмир, потоптавшись, садится обратно на лавку. — Что тебе Нурлан рассказывал про нее вообще?       Рустам за секунду прогоняет в голове все, что знает (и что в состоянии вспомнить), оценивает, и понимает, что знает мало что.       — Мало что, — озвучивает он. — Что Центр исторически был за Мартиросяном, тот ушел на пенсию и отдал его Белому, но дед еще возникает периодически со своими ценными мнениями по поводу того, как делать дела, — и не против, чтобы они делили центр с Пашкой. И что Нурик работал на Белого лет восемь назад, а теперь они друг друга ненавидят люто. За старые терки, и плюс Белый так и не пережил, что Нур съебался работать к Паше. Ну, и просто что Белый бешенный какой-то.       — На самом деле, Белый неплохой мужик, — начинает Эмир, и Рустаму тут же вспоминается передаваемая от курьера к курьеру легенда про их бывшего коллегу, Артура с какой-то армянской фамилией, которому Белый за нарушение территориальной неприкосновенности лично выбил монтировкой колено. — Неплохой, но очень ожесточившийся. Ты знаешь, что именно Нурлан у него делал?       — Не особо, но я так понял, он был что-то типа его Расула. Менеджер по разрешению экстренных ситуаций.       — Типа того, но не совсем. Видишь ли, Руслан начинал не один. С ним работала Юлия. Отжали вместе Северо-Запад, она не была какой-то помощницей — полноценный партнер. Единственная тогда была женщина с такими полномочиями, — Эмир прикуривает вторую сигарету, возится долго с зажигалкой, и Рус думает о том, что никогда не слышал от Нура этого имени. — В общем, наш начальник и решал вопросы от их имени, и был ее личным телохранителем.       — Оу, — Рус чувствует, как неприятно поворачивается в животе. — Я, кажется, догадываюсь, что потом случилось.       — Ага. Подорвали в машине. По идее, Нурлан должен был проверить на минирование, но что-то пошло не так, — Эмир вздыхает. — Он никогда подробно не рассказывал, что случилось. Когда погибла Юля, Руслан немного ебанулся. Народа положил, пока искал виновных… Разогнал охрану, Нурлана чуть не убил, он лежал долго в больнице. Тоже не знаю, что именно Белый с ним сделал. И знать не хочу, если честно.       У Рустама наконец-то складывается полная картинка сделки по Центру, осознание делает вдруг все понятным и прозрачным. Он вспоминает несколько шрамов странной формы на спине Нурлана и со стыдом осознает, что из всего рассказа он в основном вынес обиду на него за то, что эту историю он узнал от Эмира, а не от него.       — Короче, теперь ты понимаешь, — не дождавшись ответа, Эмир продолжает: — Это все — тёрка не за район даже и не между Русланом и Пашей, по факту. Нурик тут — главный камень преткновения, и Белый скорее умрет, чем отдаст нам Центр. И, боюсь, в нашем случае это не фигура речи. Заднюю никто уже не даст.       — Прикольно.       — Рустам, ты дурак?       — Я так перевариваю, не ворчи. — Рус встает и наклоняется прямо к лицу замершего в возмущении Эмира. — Почему бы Паше просто не отдать Нура прям Белому? Или даже не убить самостоятельно? Хороший подарок для обмена на Центр, голова Нура в подарочной коробке. Белый будет в восторге.       — Ты меня удивляешь иногда очень сильно, Рустам, — в глазах Эмира он ловит что-то неясное, но, скорее, одобрительное. — Паша — человек старых правил. Честный, даже в нашем бизнесе. Настоящий сын своего отца. И Нурика он очень любит, поверь, и не променяет его на бабки.       — А я смотрю, ты, брат, в людей очень веришь.       — В Дедищева верю, — Эмир пожимает плечами. — Во всех остальных — не особо, поэтому я и хочу, чтобы ты был осторожнее. И все вы тут. Знаешь, Американец-старший же погиб от своей принципиальности, вот и Пашка такой же. Он справедливый, но очень упертый — и из-за этого можем пострадать мы.       — А ты бы на его месте отказался от претензий на Центр? Или сдал бы ему Нурлана? — Рус пытается считать выражение на лице Эмира, но тот остается непроницаем.       — Я не на его месте. Мое дело — чтоб на бумагах все было красиво, Рус.       — Но все-таки…       — Поэтому, — Эмир прерывает с нажимом. — Я тебя, блядь, прошу, Рустам, как человека, — спокойнее с кокосом. Нурлан с тобой совсем расслабился, пожалуйста, держи себя и его в руках. Он нам всем нужен сейчас вменяемый.       — Я ж не мама его, — смеется Рустам. — Я ему запрещать должен?       Эмир смотрит на него совсем не весело.       — Ты понимаешь, о чем я. Хватит нюхать!       — Все-все, ладно, принял, понял, — Рус плюхается рядом на лавку. — В следующий раз забью ему огромную плюху…       — Сука, Рус!       — Не злись, ну.       Они какое-то время сидят молча, наблюдая за фиолетовым и совершенно зимним небом над Москвой-рекой.       — А это что было, разговор по душам на закате? — Рус хитро оборачивается к совсем потухшему Эмиру.       — Ну, наверное, можно и так назвать.       — И что, сосаться теперь будем?       — Господи, нет. Только если ты мирамистином помоешься. Прям весь.