Начерти

      — Ну, Рус, ты не драматизируй, это царапина почти что, — Андрей холодными пальцами проводит по его ребрам, и Рустама передергивает.       Андрей Бебуришвили мог бы стать очередным талантливым хирургом в династии талантливых хирургов, если бы не понял однажды, что кокаин и столичные тусовки прикольнее медицины, — так он и попал к Нурлану на счетчик и теперь зашивал пулевые, накладывал шины и всячески чинил сотрудников конторы от повреждений, которые тяжело было бы объяснить в поликлинике. Долг Нурлану он выплатил и от зависимости за деньги своей шокированной семьи пролечился где-то за рубежом, но барыг и наемников продолжал зашивать по старой дружбе и за благодарность в валюте, а вне работы на их контору просиживал штаны в обычной государственной больнице и выписывал школьникам рецепты на все что попросят.       — Ты уж прости, Андрюша, в меня первый раз стреляли, не привык пока. — Рустам колючий, потому что и сам чувствует себя глупо: понял, что ему не так уж и плохо, еще на подъезде к дому их штатного врача в Марьино.       — Ну, в этот раз смерть миновала! — Андрей улыбается и хлопает его по коленке. — Короче, ничего важного действительно не задели, только мясцо. Я обработал, сейчас подошью, и побежишь дальше пакетики на магниты развешивать.       — Сейчас Расул обратно приедет, — с кухни возвращается Вика с бутылкой пива, обнаруженной в холодильнике у Бебура, тот неодобрительно на нее косится, но ничего не говорит. — С Эмиром. Подробности спрашивать, хотя я и не понимаю нахера.       — А Нурлан приехать не хочет? — Рус морщится, когда иголка протыкает кожу.       — А может, вы тогда все сюда приедете? И штаб теперь у меня дома будет, а, Коза-Ностра вы нагатинская? — возмущается Андрей, не отрываясь от работы.       — Андрей, мы тебе деньги платим не за то, чтоб ты подслушивал, — рубит Вика. — Мне никто не может ответить, где Нурлан. Эмир темнит что-то.       — Понятно, блядь, — шипит Рус сквозь зубы. Он более чем может представить, где Нурлан, связи с которым не было со злополучной поездки в свежеприобретенный клуб, — наверняка вывез жену с детьми в загородный дом, а сам шторы зашторил и играет в подводную лодку с коньяком и кокосом, пока у него поджигают офис и дырявят сотрудников направо и налево.       Когда Андрей заклеивает его бок широким пластырем, в дверь звонят и Вика впускает запыхавшегося Расула и Эмира, который кажется по-привычному спокойным, но Рустам знает его достаточно хорошо, чтобы заметить тревожный блеск в его глазах.       — Где пульт от телевизора? — вместо приветствия спрашивает Эмир и находит его сам раньше, чем Андрей успевает ответить, включает московские новости, которые встречают их съемкой пожара в знакомом здании.       «…поступили сегодня около пятнадцати часов. Очевидцы сообщили о звуках стрельбы, предположительно, из автоматического оружия. Возгорание в офисном здании было локализовано, пострадавших нет…»       — А я думаю, чего мне этот скользкий пидор из ЮЗАО вдруг звонит и помощь по-соседски предлагает, — Эмир мрачнеет. — Вот мы и в новостях.       — Это который из них? — Вика протягивает ему второе пиво, но тот отмахивается.       — Да главный. Паша, который под погонялом работает до сих пор, как будто мы в «Бригаде». Паша Воля.       — Ой, фу, — Вика в пару глотков заканчивает свое пиво, и приступает к тому, которое не заинтересовало Эмира. — Я с его пацанами общалась, когда ты уехал, а мы с Нурланом поехали печати ставить на бумаги по совместному с юго-западными закупу на Битцу, там, конечно, такие кадры, им не то что мефедрон нельзя доверить, а даже за хлебом в магазин сходить, и тогда еще…       — Вика, — с нажимом прерывает Эмир и обращается к стоящему посреди гостиной со скрещенными на груди руками Бебуру. — Андрей, ты же с Русом закончил? Выйди, пожалуйста, нам поговорить надо.       — Вы у меня дома, — Андрей пусто разводит руками. — Вы, может, на лавочке во дворе перетрёте?       — Андрей, — Эмир достает кошелек и отслюнявливает несколько зеленых купюр. — Спасибо за услуги и понимание, посиди, пожалуйста на кухне. Суп свари там, в окно на птиц посмотри.       Андрей закатывает глаза, но деньги берет и действительно уходит на кухню, захлопнув за собой дверь.       — Ну, это хотя бы не федеральные новости… — начинает Вика.       — Мы сейф с документами сразу вынесли, он в машине у моих пацанов, а они на складе, — подхватывает Расул. — Наружные камеры пишут на внешний носитель, с них ничего не снять. Мы начали тушить, но по мусорской частоте передали, что бдительные соседи уже вызвали 01 и 02, пришлось быстро сворачиваться.       — Рустам, что я должен знать про офис, но не знаю? — Эмир обращается к притихшему Рустаму. — И как ты?       — Я нормально, — он рассеяно задирает окровавленную футболку и показывает пластырь. — А в офисе, в сейфе Нурлана, кило кокаина. А сейф вряд ли горит. И нас быстро потушили.       — Блядь, я так и знал. — Эмир закрывает лицо ладонями, потом выныривает и снова принимает спокойный вид. — Здание все равно никак с нами не связано. Левая ИПшка. По одному кокосу на нас точно не выйти, но на такой объем точно слетятся федералы. Плюс стрельба. Блядь, Нурлан…       — Где Нурлан, Эмир? — Рустам чувствует себя абсолютно спокойно. Такая особенность — когда всю жизнь ощущаешь себя, как на вулкане, в момент настоящего кризиса в один момент приходит абсолютная трезвость.       Эмир молчит, смотрит ему в глаза, потом косится на Расула и на Вику и, наконец, со вздохом решает рассказать правду:       — В Сочи улетел два дня назад. В казино играть. Сегодня прилетит.       — Заебись. Нас тут убивают, а он в рулетку долбится. Круто, — Вика встает и ходит туда-сюда по комнате. — А Паша что? Он в курсе?       — Паша все это уже расхлёбывает. Будет стрела с Белым, глобальная. — Эмир поворачивается на Руса: — Тебе передает скорейшего выздоровления.       — И ему привет, — Рус знает, что он ему ничего, скорее всего, не передавал. Из шепота, сплетен, личных встреч и разговоров с Эмиром, он уже успел составить впечатление о Паше — ему на самом-то деле весь их бизнес не особо и нравился: обязывала преемственность поколений. Сам Дедищев — человек волевой, но мягкий, в последние годы еще и ударился в какие-то религиозные искания: церквей для отмаливания грехов пока не строил, но восточными верованиями увлекся, а они мало сочетаются с их работой. Так Нурлан и стал по факту руководящей единицей — Паше и самому было облечением свалить на него основную работу, оставаясь при этом «лицом» в статусе «сына самого Американца-старшего». И Нурлан справлялся с этой работой лучше всех. Когда-то.       Они расходятся прямо у Андрея во дворе: Рустам клянется и божится, что не при смерти и доедет сам, Расул настаивает, но не долго, и они втроём уезжают что-то решать на расуловом гелике, а Рус — на такси, и сразу до магазина. Бебур продезинфицировал его снаружи, но изнутри тоже необходимо.       Рустам из прошлого заботливо наморозил Рустаму из будущего льда, поэтому теперь он пьет водку «on the rocks», как взрослый, из резного стеклянного стакана — последнего выжившего из икеевского комплекта, заказанного когда-то и зачем-то с другой ерундой для дома, которая так и стояла с тех пор в коробке на балконе. Рус выкидывает футболку с бурыми пятнами, в последний раз гладит кудрявый уютный ворс куртки, и тоже отправляет ее в мусорку, окончательно решив, что сегодняшний вечер будет посвящён жалости к себе. На исходе трети бутылки ему, поплывшему от усталости и выпитого, звонит Надя.       — Детка, привет, — на фоне ее голоса орет музыка, слышится смех и голоса, и Рустам осознает себя одиноким и пьяным в пустой темной квартире. — Как дела? Что там у тебя в твоем волшебном мешке?       — Наденька, я… — он начинает с отказа, но взгляд падает на сумку на полу. — Твоего обычного есть, но есть кое-что другое и нормально так. Апер.       — Нос что ли? — Она, видимо, убирает трубку от лица и что-то спрашивает у остальных. — Да, давай. Привезешь в «Мишку»?       — Вы в «Мишке»? — Рус присвистывает. «Мишка» был клубным баром, который, строго говоря, располагался не на Патриках, но фотографии из него всегда венчались именно этим геотегом, а цены, лоск и понты соответствовали, все в нем было бежевым и блестящим, а в туалетах пахло Zelinski и Tom Ford.       — Да, девочками отдыхаем. Ну так что, приедешь? — Надя мнется. — Такси могу вызвать.       — Чтобы такая красавица, и мне такси? С ума сошла? Собираюсь, — Рус быстро вешает трубку и оглядывает себя. Видок, прямо сказать, категорически не для Патриков. Он организует себе еще бокал для ускорения сборов, залезает в морозилку, и вместе с формой для льда из нее выпадает забытый давным-давно конвертик из фольги.       — Как будто день рождения, — разом повеселевший Рус распаковывает его и зависает, пытаясь понять, фен перед ним или меф, порошок говняный и тусклый. — В целом же одна хуйня, да? Зато тут грамма полтора, общую стоимость посылки снизим, а сэкономил — заработал.       Поговорив сам с собой, он карточкой приводит кучку находки в приличный вид и смешивает содержимое с кокаином в зиплоке, в последний момент сует туда палец, чтобы зачерпнуть немного, но понимает, что пока хочется держаться за водку, и просто слизывает с ногтя крошки. Уже через полчаса его, намытого, вкусно пахнущего, нарядного и с оставшейся водкой внутри, везет на Маяковскую такси класса «бизнес». Наконец-то пригодилась самая блядская его покупка: насыщенно-бордовый брючный костюм, в котором была нужная Рустаму доза эпатажа, но надеть его особо было некуда, а внутренний Нальчик всегда говорил, что в нем он выглядит кричаще и вообще себя перепидорил.       — Вы не проходите, — его равнодушно оглядывает холёный фейсконтроль.       — Соболя позови, — так же равнодушно вздыхает Рустам и демонстративно смотрит на часы, и уже через пару минут суетливый и крошечный управляющий «Мишки» Илья Соболев, большой фанат их кокоса, ведет его через глянцевую и шуршащую пайетками толпу в вип-комнатку с диванами на корпоратив эскорта.       — Ты чего такой нарядный? — Наденька, как всегда вся в белом, оглядывает его со смешком, за столиком Рус отмечает и неотлучную от нее Катю Варнаву, как всегда в черном, и еще пару незнакомых или полузнакомых длинных худых девушек с русалочьими волосами.       — Настроение праздничное, — он плюхается на бархатный бежевый диван. — Ну что, кто первый со мной в туалет?       — Надя, это кто? — не понижая голоса, одна из девочек поворачивается к ней с круглыми глазами, Надя лица не меняет, профессиональный опыт.       — Да какой туалет. Это же «Мишка», а не рыгальня на Китай-городе, — ногтем с френчем она указывает на врезанный в стол круг из темно-зеленого стекла. — Сколько мы должны?       — На полтиннике сочтемся. Пять грамм отборнейшего, заграничного, от сердца отрываю, — Рус высыпает немного на стекло, с каждой секундой все больше ощущая сгущающееся напряжение и недоумение, в затылке уже колет от неловкости и осознания того, что тут его особо никто не ждал и ему не рад, и вообще нужно бы было уйти, но остановиться он уже не может и не хочет. Из, блядь, принципа.       — Нихуя себе, — четвёртая сразу возвращается из режима москвички к заводским настройкам. — Ты это сам все спылесосишь, с таким-то носярой, а мы тебе за это еще и полтинник?       — Красавица, такое можно продать за семьдесят пять кусков, а дураку и за сотку. А я вам скидку за приятную компанию. А это что у вас тут, водочка? О, Gray Goose, уважаю, — не теряя улыбки настоящего продажника, Рус угощается рюмкой ледяной водки и деловито, но собственной картой, чертит девочкам дорожки мешанины из непонятного происхождения кокса и так и не идентифицированного подвида спидов. — И вообще, пятиалтынник на четверых это сильно, вдруг перегородка не справится. Носик новый придется делать, дорого и обидно. Дамы, приглашаю!       Короче, эскорт как-то тушуется, пожимает плечами, да и приглашается, у Нади и одной из неизвестных Русу девушек даже обнаруживаются металлические трубочки, начинается вечеринка из красных шмыгающих носов и суетливых разговоров обо всем и ни о чем одновременно, Рустам разливает им и не забывает о себе, пробегают привыкшие к всякому официанты в слепяще-накрахмаленном и приносят цветные коктейли, идущие на запивку, играет приятное простое техно. Рустам старается не думать о том, что навязался, что перешел с Надей грань клиент-продавец, чего допускал раньше только с теми, кто приглашал его сам, как все тот же мрачный и жеманный Кирилл с Таганки, да и вообще, он имеет право на это, даже там, где не ждали, лучше, чем дома — одному, одному, постоянно одному, постоянно недо- или пере-, со своими дерьмовыми мыслями, и вообще…       …и вообще он пропускает момент, когда уже привалился к темно-зеленой стене туалетной кабинки, кабины, точнее, — она здоровая, зеркала и даже пару кустов в кадках, приглушенный свет. Он как-то бесповоротно и категорически нажрался несмотря на кокаин. Дверь тонкая, и он слышит, что кто-то заходит, — женские голоса, дверь перепутал.       — …и вообще, что это за пиздец? Тебе когда суши привозят, ты тоже курьера угощаешь?       — Ну, блядь, мне его жалко! Он какой-то, ну, ведет себя как клоун, типа общительный и со всеми в городе корешится, а сам как собака бездомная. Один раз с ним приветливо поговоришь и уже жмется.       — Надь, господи! Рожать тебе пора, пока домой такого же не притащишь.       Девушки идут в соседнюю кабинку вместе, потом моют руки и уходят, а Рус остается в своей со стучащим в ушах сердцем. Пытается продышаться, брызгает в лицо холодной водой, остаются влажные пятна на костюме, абсолютно неожиданно ноет под пластырем на боку, внутри горько и остро, до того, что некомфортно в собственном теле.       Вернувшись, он прикладывается к бутылке с горла. Одна из незнакомых девушек, шатенка, уже давит слезу и опять рассказывает про свой развод. Надя опять рассказывает про постоянного клиента, типа с верхней жердочки мусорского скворечника, который просит ее творить всякую дичь, но предлагает столько денег, что ей уже тяжело отказываться.       Монтажная склейка, и он уже сидит в обнимку с разведенкой на диване в холле бара, и они пьют просекко.       — Твоя проблема, Рус, в том, что у тебя нет нормальной фигуры отца.       — А у тебя как с фигурой отца? Профессию твою пиздец уважает, наверное, — буквы в онемевшем рту еле складываются в слова. — Какая там у вас у всех история обычно? Папа бросил, отчим трогал?       Рванувшую с криком, как птица, девушку, ловит искавшая их Катя, бросает на Рустама уничтожающий взгляд, а он стучит по дну тяжелой зеленой бутылки, доливая в себя последние капли.       Еще склейка, он сидит на ледяных мраморных ступеньках бара, последние часы, или минуты, или дни здесь очень тезисные, просто свет, ругань, смех, алкоголь, горечь и жжение в носоглотке, официант по дороге с чем-то вкусным на подносе, Рустам его толкнул, Надя извинялась. Она сидит с ним рядом и курит, на кортах, хоть и в шпильках, в прорезе струящегося платья ее медовое бедро.       — Все посрались, — она задумчиво выпускает дым, рука под подбородком.       — Ну, — Рустам думает. — Ну, все посрались.       — Мне теперь придется Соболю сосать, чтобы нас сюда опять пустили, ты понимаешь?       — Ой, да там сосать-то… — Рус откидывается головой на верхнюю ступеньку, краем глаза видит как выходящая из «Мишки» парочка с ужасом обходит их по дуге. — Ну, Надюх. Хочешь, я ему отсосу?       — Хочу, — Надя тушит сигарету об ступеньку и отправляет бычок куда-то за перила. — Рус, ну что с тобой не так?       — Меня никто не любит.       — Рус, пора взрослеть, — она от души смеется. — Никто никого на самом деле не любит. Люди обычно это примерно годам к шестнадцати понимают. Тебе сколько, двадцать три, двадцать четыре?       — Двадцать семь.       — У-у, — она оглядывает его по-новому. — Хуево, Питер Пен.       — Надь, а в меня сегодня стреляли.       — Ты торгуешь дерьмом и ведешь маргинальный образ жизни. Это было дело времени, — Надя поднимает разрез платья выше, показывает нитку стрингов и бок, на котором видны округлые отметины. — Об меня, вон, бычки тушили. А моей знакомой из стрипухи вообще кусок жопы отстрелили. Хватит ныть.       — Отдай водку, — Рус замечает слева от нее бутылку.       — Давай тебе такси просто вызову, — Надя устало вздыхает. — Хватит водки.       — Бля, Надя, — он рывком перегибается через девушку и почти ее роняет. — Ты меня не понимаешь.       — Да господи, пей, не жалко, я тебя не рожала, чтобы запрещать. — Она отталкивает его и отдает бутылку. — Давай только такси, или пусть тебя кто-то заберет. Позвони хоть этому казахскому Пабло Эскобару вашему, он тебя быстро в чувство приведет. Передай, кстати, что порошок говно. Мрачно от него, пиздец.       — Да пошел он нахуй, — Рус аккуратно, чтоб не пошло верхом, делает глоток и ищет в пиджаке телефон. — Ща, ща, заберут.