***
Они ему не верят. Как только Катара заговорила о том, что Зуко любит его, даже Сокка не хочет верить себе. Тем не менее, они решают привлечь помощь извне как можно быстрее. А это значит, что нужно лететь обратно к генералу Фонгу. — Генерал, — говорит Сокка, подходя прямо к нему со своим бумерангом, небрежно зажатым в руке. — Приятно видеть вас снова. Глаза Фонга метнулись к бумерангу, во взгляде мелькнул страх. Хорошо. Бумеранг обладает большей силой, чем думают люди. Фонг не упоминает о катастрофе, которой была их последняя встреча, и по просьбе Аанга разрешает им вернуться в близлежащий храм, лишь пробормотав несколько жалоб на состояние Аватара. Тот же мудрец, что и в прошлый раз, бросается им навстречу по высокой парадной лестнице. Аанг эффективно объясняет, что Сокку, вероятно, преследует могущественный покоритель огня, хотя он молчит о каких-либо догадках, кто именно преследует. — Призрак, вы говорите? — мудрец задумчиво поглаживает свои жесткие усы. — Я бы ожидал ауру мести от души могущественного покорителя огня, преследующего воина Племени Воды во время войны. И все же никакой тьмы нет. — И все же, — умоляет Сокка, — можно на всякий случай провести экзорцизм? — Почему бы и нет? На самом деле, вы как раз вовремя, — говорит мудрец, вскидывая брови. — Существует очищающий ритуал, чтобы стереть все или всех, что прилипло к вам. Завтра, одиннадцатого числа, один из мудрецов поведет целую толпу на очищение. Приглашаем всех вас присоединиться к церемонии. Она обладает мощной силой против всех форм негативной энергии и смоет все загрязнения, известные этому храму. Сокка хлопает в ладоши. — Это потрясающая новость!***
Это не потрясающая новость. Первая часть ритуала — это пост, который означает отсутствие ужина, завтрака и даже самой легкой закуски. Тоф отказывается, ссылаясь на то, что основная часть церемонии будет проходить посреди реки, а песка ей хватило на всю жизнь. Катара и Аанг разделяют его страдания, поэтому все они печально смотрят на Момо, который проводит утро, закопавшись в целую кучу клубникоперсиков. Вторая часть ритуала — это упражнения, набор священной хореографии с сопутствующими ей заклинаниями. Сначала Сокка чувствует себя немного глупо, размахивая руками. Затем он замечает, что его мышцы напрягаются в такт движениям и привлекательно блестят, и чувствует себя немного лучше. На шаге 2.5 они должны раздеться до нижнего белья и войти в ледяную реку. — Эй… — Сокка вообще-то должен повторять заклинание прямо сейчас, но он останавливается, чтобы прошептать Катаре. — Ты можешь подогреть воду? Она бросает на него взгляд и окатывает его ледяной волной, не прекращая пение ни на секунду. Он понимает — если он хочет быть свободным от странностей, связанных с Зуко или каких-то других, то должен делать это правильно. Поэтому он закрывает рот и идет вместе с остальной толпой в темный, жуткий и, к счастью, не секретный туннель. Река пробила себе путь сквозь скалу, и на другой стороне виднеется солнечный свет, скрытый гигантским потоком воды. Стиснув зубы, Сокка делает глубокий вдох и входит прямо в огромный водопад. Ледяная вода обрушивается ему на плечи, пронзая, сгибая спину и выбивая дыхание из легких. Он едва может открыть рот, чтобы произнести заклинание, потому что его зубы так стучат. Но через секунду ноша становится легче, и он понимает, что снова может стоять прямо. Он произносит то, что должен. Это набор древних слов, которые он не понимает, но их значение все равно проникает в его сердце. На мгновение ему удается открыть глаза, и солнечный свет, проникающий сквозь стремительный поток воды, кажется мягким и серебристым, как лунный. На секунду он забывает о Зуко и призраках и просто думает о Юэ. Мудрец зовет, сообщая, что они все могут выйти, когда будут готовы, но Сокка остается и отпускает свои заботы, как будто они могут просто исчезнуть вместе с падающей водой. Он действительно чувствует себя чистым, когда уходит с закрытыми глазами. И, хотя это может быть просто внезапное прекращение обрушения воды на его голову, он чувствует себя невероятно легким. Когда он снова открывает глаза, то видит в воздухе тонкий туман, поднимающийся над водой там, где водопад впадает в реку. А там, где солнце встречается с водяным паром, сияет бесконечная радуга.***
Освеженные и очищенные, они возвращаются в храм у базы Фонга. Мудрец приветствует их, сияя, и заявляет, что все четверо явно обновлены благодаря ритуалу. Это не слишком утешительное замечание, учитывая, что Тоф не участвовала в этом. — Это был мощный опыт, да? Сокка, Аанг и Катара энергично кивают. Тоф пожимает плечами. — Если к тебе цеплялся призрак, его почти наверняка смыло в другой мир. Но поскольку вы путешествуете с Аватаром, мы должны проявлять особую осторожность, — мудрец приносит причудливый золотой поднос. — Здесь мы разложим подношения, чтобы вызвать этого почтенного призрака, если он все еще с тобой. У вас есть какие-нибудь предположения, что ему могло бы нравиться в жизни? — Этого почтенного призрака? — переспрашивает Сокка. Он не может удержаться. Аанг хихикает. Но затем Сокка наклоняется вперед, нахмурив брови, подперев подбородок кулаком, и думает так усердно, как только может. Это трудная работа — представлять, что в Зуко было достаточно счастья, чтобы ему нравилось хоть что-то, и Катара с Аангом выглядят такими же озадаченными. Затем Аанг вскакивает на ноги, поднимая один палец. — Я знаю. Огонь! Мудрец осуждающе приподнимает бровь, но все же берет со стены горящий факел, кладет его в банку, чтобы держать вертикально, и ставит банку на поднос. — Есть еще какие-нибудь идеи? — Мечи? — говорит Сокка, вспоминая, что Аанг сказал о Зуко и его нескольких мечах. Мудрец хмурится. — Могущественные покорители огня смотрят на такие вещи свысока. Они считают бесчестным прибегать к какому-либо оружию, кроме огня. Хм. Может быть, Зуко думал, что он настолько потерял свою честь, что мечи были честным приемом. С другой стороны, сколько бы он ни кричал о том, что потерял честь, он все равно вел себя как самый громкий и гордый принц, которого Сокка может себе представить. С другой стороны, чтобы достичь уровня мастерства, описанного Аангом, ему потребовались бы годы практики фехтования. Здесь что-то не сходится. — Я не знаю, что ему... им нравилось, — добавляет Сокка после неловкого молчания. — Честь? Разлитые по бутылочкам детские слезы? Аватар, закованный в цепи? Мудрец делает долгий выдох. — Возможно, лучшее, что мы можем предложить — это шанс проявить себя, если они все еще здесь. Он щелкает пальцами, и подбегает послушница с письменными принадлежностями и маленьким переносным столиком. Она ставит маленький письменный столик перед Соккой и расстилает на нем чистый лист бумаги. — И что теперь? — спрашивает Сокка. — Мы ждем, пока чернила появятся на бумаге? Зная Зу... на что похожи люди из Народа Огня, они, скорее всего, начнут кричать… Он негромко вскрикивает, когда что-то сжимает его руку. Что-то вроде руки, хотя там определенно нет ничего, кроме разреженного воздуха, твердо направляющей его к кисти. Сокка сжимает эту руку, и она на секунду отпускает его, когда он сам обмакивает кисть в чернила и готовится писать. Рука возвращается и смыкается вокруг ладони Сокки, странное давление, которое ни горячее, ни холодное, но оно определенно есть. Затем оно начинает дергать Сокку за руку, как марионетку за ниточки, прижимая кисточку к бумаге. Начинают появляться иероглифы, объективно беспорядочные, но все же более аккуратные, чем обычные каракули Сокки… «Попробуй экзорцизм еще раз». Сокка читает это вслух, и в комнате воцаряется тишина. Аанг — мост в Мир Духов и все такое — первым приходит в себя. Он ставит свой посох на землю и требовательно спрашивает: — Кто ты? Секунду ничего не происходит. Затем, хотя он даже ничуть не двигает ее целенаправленно, рука Сокки начинает писать. И пишет. И пишет. Как только появляется первая пара иероглифов, сердце Сокки грозит остановиться. Когда его рука замирает, он читает: — Зуко. Сын Урсы и Хозяина Огня Озая. Принц Народа Огня и бывший наследник престола. Глаза мудреца вылезают из орбит. Лицо Аанга застывает, словно маска. Катара стонет так, как обычно стонет Сокка. Сокка же просто выдыхает, он даже не подозревал, что задержал дыхание, и оглядывается по сторонам. — Маму Зуко зовут Урса? Потому что я определенно этого не знал. — Да, — отвечает Тоф. — Я не знаю, что с ней случилось, но у Озая определенно когда-то была жена по имени Урса. — Ну, многие знали бы об этом, верно? — осторожно говорит Катара. — Откуда нам знать, что это не просто самозванец? — Да, — Сокка хватается за эту последнюю возможность. — Хорошо, скажи что-нибудь, что Аанг или Катара знали бы, но я нет. Что может быть трудно, потому что мы все время вместе, но... Лишь-бы-нет-но-вероятно-Зуко снова хватает его за руку. Сердце Сокки продолжает угрожать вырваться из грудной клетки каждый раз, когда это происходит. Он наблюдает за появлением иероглифов со все более хмурым выражением лица. — Ты... самозванец, — заключает он. — И не очень хороший. И ты больной на голову. — Почему? — глаза Аанга расширяются. — Что он сказал? Сокка всерьез рассматривает возможность поджечь бумажку, чтобы дети в комнате никогда не узнали об этом, но он смягчается. — Там написано: Аанг ворвался в мою спальню, напал на меня и несколько раз вбил меня в мой собственный матрас. — Что? — немедленно протестует Аанг. — Это неправда! — Сокка почти благодарит духов. Затем Аанг добавляет: — Я сделал это только дважды! Рука Сокки начинает яростно писать: «Ты связал меня моими собственными гобеленами…» — Да, но ты начал это, — парирует Аанг, огрызаясь на Сокку, хотя он здесь всего лишь посредник. — Ты ждал меня в своей спальне, и ты приказал своим парням сначала связать меня! Катара и мудрец возмущенно переводят взгляд с Аанга на свиток. Тоф восклицает: — Вы двое знаете, как это звучит? — Да, — пищит Сокка. — Я имела в виду Аанга и Зуко! Зуко сейчас мертв. Сокка подумывает присоединиться к нему из чистого смущения. — Это... действительно произошло? — выдавливает он. — Да. Это было действительно взрывоопасно, мы разрушили всю спальню Зуко. Сокка хочет какое-то время бессвязно бормотать, но его обрывают, когда его руку тянут обратно к свитку. Он послушно читает сообщение вслух: — Ты напутал с заклинанием, когда вошел в реку. Сделай это снова. Сокка закатывает глаза. — Отлично, значит, ты еще и сплетник? У Катары забавное выражение лица, как будто она осуждает Сокку по той же причине, но не хочет соглашаться с Зуко. — Ты напутал с заклинанием? — кричит Тоф, как раз в тот момент, когда Аанг говорит: — Подожди. Зуко. Ты... действительно хочешь, чтобы тебя изгнали? «Очевидно», — пишет Зуко. Сокка усмехается. — Почему? Сейчас ты подобрался к Аангу ближе, чем когда-либо смог бы, что означает, что это самое близкое, что ты получил от своей чести, — Зуко снова хватает его за руку с откровенно ненужной силой, и Сокка наклоняется ближе, чтобы посмотреть, что он пишет. — О, смотри, Зуко говорит: это действительно моя мечта — гоняться за Аангом по всему миру, потому что я неисправимый придурок с худшим вкусом в прическах и... ой! Зуко выкручивает ему руку. Места, где его пальцы впиваются в кожу, бледнеют, и это действительно больно. Сокка роняет кисть и снова отдергивает руку. — Вы оба, — Тоф топает ногой и сотрясает всю комнату, — прекратите это! Сокка повинуется. Примечательно, что Зуко тоже. На одно благословенное мгновение воцаряется покой. — Зуко, — говорит Катара, глядя в пространство над головой Сокки, — как ты... закончил вот так? «Это очевидно». Сокка невозмутимо смотрит на слова Зуко, прежде чем дать свой собственный, оживленный ответ: — Эй, мы бы не спрашивали, если бы это было очевидно. Еще один момент тишины, прежде чем Зуко снова берет его за руку, как будто ему нужно время, чтобы успокоиться. — Должно быть, меня изгнали из загробной жизни… — Сокка читает эту часть нараспев, но затем его энтузиазм иссякает, — признали недостойным достойной смерти. Хватка Зуко кажется твердой, мазки уверенными, как будто он убежден, что это правда. И все же у Сокки есть свои сомнения. В книгах говорилось, что для того, чтобы стать призраком, нужно сочетание определенных факторов. Это был не просто вопрос ценности. Это не может быть вопросом ценности. Хозяин Огня Созин, должно быть, наименее достойный человек в истории, он уничтожил Воздушных Кочевников, но никто никогда не обвинял его в том, что он стал призраком. — Я не думаю, что это так работает, — нерешительно говорит Сокка. — Это... плохая удача. Худшая удача для всех, кто когда-либо был вовлечен, но я не думаю, что ты стал призраком, потому что ты недостоин смерти. Ты полностью заслуживаешь смерти! Это прозвучало злобно, не так ли? После странной паузы Зуко снова берется за кисть. «Но я умер, не захватив в плен***
После этого мудрец отводит их в храмовую библиотеку. У него нет энциклопедий о призраках, как у Ван Ши Тонга, но у него есть записи о других храмах по всему миру и их практиках. — У каждой нации есть свой собственный способ борьбы с призраками. Мудрецы Огня всегда скрывают свои обычаи, но в историях говорится, что они могут порабощать призраков. Эта душа уже связана с твоей, возможно, ее можно было бы заставить служить тебе. Катара, Сокка и Аанг переглядываются. Аанг первым отмирает и спрашивает о других вариантах. — Мудрецы Северного Племени Воды имеют долгую историю борьбы с призраками, — говорит мудрец. — Однако я не уверен, что помощь, которую они могут вам оказать, — это та помощь, которую вы хотите. Сокка наклоняет голову: — Почему бы и нет? — Сила Племени Воды в его способности меняться. Когда кого-то посещает такое присутствие, как это, — он глубоко вдыхает, явно испытывая искушение оскорбить это конкретное присутствие, но передумывает, — они утверждают, что лучше всего приспособиться к узам. Они мастера втягивать сдержанных призраков в открытое общение. Это кажется излишним — вам двоим явно есть что сказать друг другу. Сокка потирает голову. У него от последней попытки Зуко «общаться» все еще болят корни волос. — Воздушные Кочевники лучше всего знали свободу. Они могли бы отделить вас друг от друга с минимальными усилиями, но боюсь, что теперь этот вариант невозможен, — когда он говорит это, факелы в комнате становятся немного тусклее, хотя Сокка списывает это на легкий ветерок. — Чтобы отделиться от этого призрака, ты должен оставаться в пределах Царства Земли. Самый могущественный экзорцист из ныне живущих — Главный Мудрец Ба Синг Се. Он обязательно спасет тебя, если ты сможешь встретиться с ним. Но поскольку он занят другими духовными делами страны, — он протягивает руку за каменный стол и открывает на удивление обычный картотечный шкаф, выуживая оттуда два листка бумаги, — возможно, вы захотите проконсультироваться с местными духовными экспертами. Они, скорее всего, предложат быструю помощь. Сокка берет один из листков и улыбается. — Монахини, с которыми остался Бато! Это здорово, я уверен, что они помогут. — А в остальном… — Катара размахивает вторым листком со сдержанной злобной ухмылкой, похожей на ту, которую Зуко мог бы когда-то подарить им, если бы его мышцы рта были способны улыбаться. — Мы должны навестить тетю Ву.***
Тетя Ву по дороге к монахиням. Конечно, тетя Ву по дороге к монахиням. Это просто вопрос эффективности, говорят все Сокке (кроме Зуко, который все еще злобно, милосердно молчит). Они оставляют мудреца, который обещает быть осторожным со всей этой ситуацией, так что теперь они должны посетить двух других духовных экспертов, которые могли бы помочь. И во время своих визитов они не должны тратить время на то, чтобы возвращаться назад, только потому, что Сокка может затаить обиду на их ближайшую остановку. (Между прочим, это огромная обида. Обида, такая же большая, как вулкан, который чуть не взорвался у них под ногами, благодаря тете Ву и ее блестящим пророчествам.) Сокка сидит на спине Аппы, скрестив руки на груди, дуется и ни с кем больше не разговаривает. Ему приходит в голову, что прямо сейчас он ведет себя так же, как Зуко. Он отвергает это как неудачное совпадение. Что-то касается его руки, легкое, как перышко. Сокка прищуривает глаза, но позволяет своей руке потянуться к ручке и его дневнику. На этот раз он просто читает сообщение, не повторяя его вслух. «Я искренне извиняюсь за то, что напал на тебя сегодня утром. Это было глупо и неправильно с моей стороны». Первое, на что обращает внимание Сокка, это «сегодня утром», что явно было специально сформулировано именно так, чтобы показать, что он не сожалеет обо всей этой погоне за Аватаром. Второе, что замечает Сокка, это то, что Зуко извинился. — Катара, — шепчет он. — Зуко извинился за сегодняшний день. Она усмехается, как будто не верит Зуко настолько, насколько это возможно, учитывая всю проблему с неосязаемым призраком. И все же, вопреки здравому смыслу, Сокка доверяет этому извинению. Может быть, потому, что у Зуко было много способов не смертельно напасть на него, и дергание за волосы с разбрызгиванием чернил приходится на приятную часть спектра. (Может быть, потому, что призрачная ладонь Зуко так мягко держала его руку, выводя слова, с нежностью, которой, как ему казалось, принц Народа Огня не может обладать.)***
— Трудно читать по ладони того, кого здесь нет физически, но именно поэтому я вместо этого составила оба ваших гороскопа, — заявляет тетя Ву в своей театральной маленькой задней комнате. — Из них я могу понять будущее вас обоих. Теперь, когда вы под моей опекой, вы можете забыть обо всех своих заботах. — Спасибо, тетя Ву, — говорит Сокка сквозь стиснутые зубы. — На самом деле никто так не влияет на мой уровень стресса, как ты. В руке у него ручка и чистый лист бумаги. До сих пор Зуко молчал. Аанг задает главный вопрос: — Как нам разделить Зуко и Сокку? Она зажигает палочку благовоний без всякой видимой причины, кроме как для того, чтобы усилить напряженность. Или, может быть, она рассчитывает, что дым затуманит их разум, и они временно подумают, что в ее словах есть смысл. — У вас необычная связь, и я признаю, что подробности призрачной магии ускользают от меня. Но одно ясно из чтения ваших гороскопов. Сокка наклоняется вперед, заинтересовываясь против своей воли. — Вы двое были созданы, чтобы жениться друг на друге. — Что? — это крик, который исходит от каждого человека в комнате. Момо издает невербальный протестующий визг. — Я никогда не встречала две души, более идеально подходящие по темпераменту, вкусам, ценностям... — Никогда за миллион лет, — кричит Сокка, даже не думая о том, как его рука что-то пишет. Когда он смотрит на бумажку, там написано: «Никогда и за миллион лет». Сокка тычет пальцем в свиток. — Это единственное, что у нас есть общего. — И ты прав! Возможно, не найдется другой такой подходящей пары, как вы, даже через миллион лет, — невозмутимая тетя Ву показывает пару таблиц, покрытых астрологической тарабарщиной. — Как ты можешь видеть по положению Луны во время рождения вас обоих, вы демонстрируете замечательную совместимость во всех отношениях. Эмоционально, духовно, физически... — Он мертв! — Близость принимает разные формы, — говорит тетя Ву совершенно безмятежно. — И не мое дело судить. Из того, что я вижу, вы уже разделили свой первый поцелуй, не так давно. — Конечно, он этого не делал, — огрызается Катара, практически вибрируя от негодования. — Верно? — Верно, — говорит Сокка, его голос подскакивает на октаву. Тоф фыркает. — Лжец. — ...Я действительно надеялся, что это был летучий мышеволк, — признается Сокка, опуская голову и пощипывая переносицу, чтобы предотвратить надвигающуюся головную боль. — И в свою защиту скажу, что мы были в проклятом лабиринте, и это был либо он, либо труп! — Все, что тебя возбуждает, — замечает Тоф. Все остальные уставились на него, разинув рты. Чтобы избежать их пристального внимания, Сокка совершает немыслимое и охотно соглашается с предсказаниями тети Ву. — Хорошо, допустим, мы с Зуко... теоретически совместимы, — он выдавливает это слово из своего горла. — Почему это имеет значение? Я точно не могу выйти замуж за мертвого парня. — Вообще-то, — тихо говорит Аанг, — я уже был на призрачной свадьбе раньше. Видите ли, тетя Буми, Сона, была помолвлена, но девушка, которую она любила, погибла в несчастном случае. Но Сона все равно согласилась на свадьбу. Таким образом, их семьи могли бы быть связаны друг с другом, и, возможно, ее невеста была бы более спокойной, и их навсегда запомнили бы за их любовь. — Призрачный брак — старомодная традиция, которая в наши дни становится все более редкой, — добавляет тетя Ву. — И по соглашению, там обычно нет буквального присутствия призрака. Тем не менее, звезды говорят, что вы будете крайне нетрадиционной парой. — Да, но ты здесь что-то упускаешь, — протестует Сокка. — Звезды могут говорить все, что хотят, но у меня нет причин выходить замуж за принца Крикуна... — Согласно звездам, — мягко вмешивается она, — он достигнет мирной смерти, если и только если вы поженитесь. — Ты. Ты думаешь. Ты, — мозг Сокки терпит неудачу в нескольких попытках составить предложения, и в конце концов он падает на пол. Может быть, если они примут его за мертвого, то любезно забудут об этом. К счастью, его младшая сестра произносит тирады даже тогда, когда он не может этого сделать. — Это абсолютно нелепо, — возмущается она. — Я так сильно уважаю тебя, тетя Ву, но при всем моем уважении, нет мира, в котором Сокка женится на Зуко. Он напал на нашу деревню, и он преследовал нас по всему миру, и он принц Народа Огня. Они забрали у нас нашу мать! Голос Катары дрожит, а рука Сокки тянется к ручке. Он упорно отказывается двигаться, ему не интересно слушать, как Зуко оскорбляет его мать или, что еще хуже, оправдывается. — Но, — осторожно говорит Аанг, — разве это повредит? — Катара оборачивается для новой порции оскорблений, но он поднимает две руки в порядке самозащиты. — Я знаю! Я знаю, это странно, и они не будут чувствовать себя так, как мы ожидали бы от двух мужей. Но разве Сокка не может просто продолжать жить своей жизнью после этого? Он будет как вдовец, он все еще может жениться на ком-то другом, кто жив, верно? Никто не должен знать. Лежащий на полу Сокка протирает лицо ладонями. — Что Зуко вообще выиграет от женитьбы на мне? Как это может чему-нибудь помочь? — Ну, — бормочет Тоф, лукаво опуская глаза, — наверное, его выгода в том, что он по уши влюблен в тебя. Комната снова взрывается воплями. Сокка даже позволяет Зуко потянуть его руку к ручке, чуть не выворачивая локоть из-за спешки, чтобы написать: «Я никогда не хотел романа с Соккой». Тоф хмурится. — Я не могу доказать, что он лжет, но согласно тому, что вы сказали об этой книге? Призраки постоянно преследуют своих близких. Так что... — Технически… — Сокка отчаянно ищет альтернативные объяснения, потому что мысль о том, что Зуко питает к нему нежные чувства, заставляет его чувствовать себя отвратительно. — В книге говорится, что призраки преследуют значимых людей, таких как любимые. Но заклятые враги тоже считаются. Аанг приподнимает бровь. — Разве не я заклятый враг Зуко? — Эй, может быть, у него был здоровый страх перед бумерангом! — в эту секунду Зуко завладевает вниманием Сокки, написав новое сообщение, нажимая на ручку так сильно, что она несколько раз пробивает бумагу. — Хм. Он говорит: Я тоже не вижу, как брак может помочь, кроме как с похоронными обрядами. Сокка на мгновение поднимает ручку. — Это часть призрачности, не так ли? Ты не получил подходящих похорон? В ответ Зуко пишет: «В самой простой форме похорон Народа Огня один из самых близких членов семьи должен провести для вас бдение при свечах сразу после вашей смерти, но Азула, похоже, думала, что я жив». Сокка прищуривает глаза на необычное имя. — Азула — это та, страшная? «Моя сестра, да». Сокка стонет. — Разве кто-нибудь другой не может жениться на тебе? Это обязательно должен быть я? — Это должен быть ты, — говорит тетя Ву. — Звездные карты ясно говорят об этом. — С более практичной точки зрения… — Тоф прерывает бормотание Сокки о том, куда тетя Ву может засунуть свои карты. — Тебе только что исполнилось шестнадцать, верно? Это незаконно для всех нас, и я чувствую, что мы не должны привлекать к этому посторонних, если в этом нет необходимости. — Фу… — Сокка много раз в своей жизни хвастался тем, что он самый старший, и он забирает все свое хвастовство обратно. — Есть ли здесь какое-то преимущество? Могу ли я получить хорошее приданое из казны Народа Огня, ну, ты знаешь, в качестве компенсации за то, что женился на этой головной боли? «Ты получил бы корону Народа Огня, — снова начинает писать Зуко, и на одну короткую секунду Сокка переполняют планы и радость, — если бы все члены королевской семьи, министры, генералы и адмиралы были мертвы. Или если ты победишь Хозяина Огня в Агни Кай». Все закатывают глаза. — Очень полезно, приятель, — Сокка резко бросает ручку, обхватывает голову руками и пытается обдумать это все логически. Женитьба на Зуко — удар по его гордости, и мысль о том, чтобы каким-то образом связать себя с членом королевской семьи Народа Огня, вызывает у него очень странные узлы в животе. С другой стороны, у этого мало практических недостатков, а Сокка — воплощение практичности. — Вы все должны пообещать, что никогда никому не расскажете об этом, — наконец говорит он. «Пожалуйста, не надо, — добавляет Зуко. — Мое имя и так вряд ли почитается, но это все равно останется вечным позорным пятном». — Какая романтика, — бормочет Сокка. — Как скажешь. Я выйду замуж за Зуко, чтобы никогда больше не иметь с ним дела. Аанг серьезно кивает. — А как насчет тебя, Зуко? «Я чувствую то же самое, что и Сокка».***
Они уезжают от тети Ву в монастырь на севере, надеясь, что монахини смогут предложить лучший вариант, чем замужество. — Боюсь, лучший совет, который я могу предложить, — в глазах настоятельницы появляется жалость, и она усиливается, когда они раскрывают, кто именно прицепился к Сокке, — это устроить похороны в стиле Народа Огня, достойные одного из их принцев. И без полного сотрудничества его нации единственным таким обрядом действительно было бы бдение при свечах, проводимое близким членом семьи. Родителем, ребенком, братом или сестрой… или супругом. Сокка стонет. — Прекрасно. Отлично. Так как же мне на самом деле выйти замуж за призрака? Оказывается, это самая простая часть. Хотя эти монахини никогда раньше не заключали призрачных браков, в их библиотеке хранятся записи о нескольких предыдущих свадьбах как в Стране Огня, так и в Царстве Земли, где одна или обе стороны были мертвы. Ни в одной из этих записей не утверждалось, что призрак активно присутствовал на церемонии. Сокка считает это плюсом — если бы ему действительно пришлось пройти полную церемонию бракосочетания с Зуко, невидимым или нет, он бы спонтанно воспламенился. Вместо этого им нужно найти доверенное лицо, которое физически заменит Зуко. — Я голосую за чучело, — говорит Сокка. — Можно нам сделать чучело? Таким образом, мы сможем сжечь его в конце! — И как бы забавно это ни звучало, — отвечает Катара, изо всех сил стараясь успокоить его, — на большинстве этих свадеб были живые доверенные лица. Мы тоже должны это сделать, чтобы подстраховаться. Так что Сокка не получит забавного чучела для сожжения. Это его свадьба, и он не получает ничего, чего хочет, и продолжает непрерывно ворчать себе под нос. Конечно, он благодарен монахиням, которые с удивительным изяществом справляются с этим фарсом. Он благодарен, что они украшают главный зал монастыря. Он рад, что они готовят свадебный ужин. — Но гребаные духи, — бормочет он, — разве на свадьбах не должно быть мяса? Даже если на свадебной вечеринке будет вегетарианец-Аватар? Зуко тычет в него рукой, и Сокка со вздохом открывает новую страницу в своем блокноте. «Ты должен заставить их заменить все цветы. Они используют цветы камелии и кактуса». — Что в этом плохого? «На языке цветов Народа Огня камелия, возможно, означает изящную смерть, но в основном это говорит о том, что мы влюблены. А цветы кактуса — это признак…» Ручка замирает, и Сокка поднимает бровь. — Не могу догадаться, если ты мне не скажешь. «Это признак того, что обычно делают супруги, но мы никогда, никогда этого не сделаем!» — Что… ох, — щеки Сокки вспыхивают. — Ну, так получилось, что мне нравятся кактусы. «Кактус заставил тебя сказать всем, что моя душа полна шаров». — Из огня! Как сказано в книге! В этом нет ничего плохого! Катара тащит его, чтобы сшить ему костюм. Это костюм из колючей, пахнущей нафталином парчи, которую монахини вытащили из какого-то пыльного шкафа, ужасного ярко-красного цвета, от которого у Сокки болят глаза. Это факт, на который он постоянно жалуется. Тоф слоняется в углу, пока Катара снимает мерки… не похоже, что она увидит что-то лишнее (Зуко определенно увидит что-то лишнее, но если он следил за Соккой неделями — включая несколько ванн — то не увидит ничего нового. Сокка решил не паниковать по этому поводу. У него слишком много других проблем, которые сейчас имеют первостепенное значение. Во всяком случае, учитывая состояние его мышц? Ему нечего стыдиться.) Пока Катара втыкает булавки в штаны, рука Сокки тянется к ручке. — Если ты посмеешь шутить о том, что она должна сделать перед меньше… — он обрывает свою угрозу раньше, прежде чем ему придется выяснить, как вообще угрожаешь тому, кто уже мертв, и читает то, что написал Зуко. — О, не бери в голову. Зуко пишет тебе. Опустившись на колени с пригоршней иголок, Катара одаривает его ядовито-сладкой улыбкой. — И что его высочество хочет мне сказать? — Он возражает против костюма доверенного лица, — сообщает ей Сокка, — потому что неуместно одевать его дублера в одну юбку. Ее улыбка превращается в злобную гримасу. — Ты знаешь, сколько времени уходит на то, чтобы сделать даже один шов? Ты хоть представляешь, насколько сложно было бы сделать рубашку или целый халат? Тебе повезло, что я не отправила его туда совершенно голым! Развеселившись, Сокка решает еще больше разозлить ее, поэтому он перефразирует остальные записки Зуко более претенциозно и произносит их со своим самым величественным и напыщенным акцентом: — Он также хотел бы заявить, потому что дракон, которого ты пришила, больше похож на огненного червяка… — Фу! — она втыкает иглу в штаны Сокки, слишком близко для комфорта. Сокка храбро продолжает: — Более того, если бы он прожил достаточно долго, чтобы жениться, он не носил бы на голове ничего, кроме очень претенциозного — я имею в виду благородного — верхнего узла. Поэтому он самым решительным образом протестует против надевания шелковой вуали на макушку его доверенного лица... — Монахини дали нам эту ткань, и я не собираюсь тратить ее впустую. В любом случае, — огрызается она, — Зуко должен поблагодарить меня за вуаль, потому что, если бы он действительно прожил достаточно долго, чтобы быть здесь, никто не захотел бы видеть его лицо! — Огнеопасно, — шутит Тоф со стороны. Тоф, вероятно, не замечает каламбура. К сожалению, Сокка замечает. — Они не это имели в виду? — нерешительно спрашивает он. Это может быть ложью — Катара, безусловно, могла иметь в виду именно это — но это действительно немного низко, даже для Зуко. — Мы возражаем против твоего лица, потому что ты мерзкий принц Народа Огня, а не потому, что... да. После долгой паузы Зуко пишет снова. «Теперь я чувствую себя намного лучше». Сокка прищуривается, глядя на надпись. — Это был... это был сарказм? У тебя есть чувство юмора? «Конечно, есть». После долгой внутренней борьбы Сокка позволяет себе слегка усмехнуться.***
В призрачном браке доверенные лица не должны быть живыми людьми. Поскольку Сокке отказали в забаве с чучелом, ему придется вместо этого жениться на животном. Традиционно это была бы белая птица. В его случае это летающий лемур. По словам монахинь, новобрачные из Народа Огня должны плакать, когда их ведут на свадьбу. Момо безупречно следует этой традиции. Он скулит, пиная свою ярко-красную юбку и дергая за вуаль, каким-то образом привязанную бечевкой к ушам. Аанг несет его к Сокке, и он действительно пытается медленно и торжественно шагать по дорожке, которую они расчистили для этого, но по мере того, как скулеж Момо становится громче, он начинает двигаться быстрее, завершая процессию поспешной трусцой. Тоф продолжает фыркать, Катара прячет улыбку, а Сокка откровенно хихикает. К тому времени, как Аанг представляет заместителя жениха, тот шипит и визжит. — Ух ты, — говорит Сокка, — он действительно вошел в роль, а, Зуко? Зуко дергает его за хвост в знак протеста — слегка, выражая неудовольствие, не причиняя никакого реального вреда. Сокка все равно драматично скулит, и именно тогда Момо использует свой шанс сбежать. Он расправляет крылья, выпрыгивает из рук Аанга и описывает дугу прямо над их головами, маленький шарик раскаленной добела энергии с тянущимся за ним шелковым шлейфом. Сокка ловит его, только схватив за хвост. Настоятельнице, наблюдающей за «церемонией», требуется время, чтобы прийти в себя. — Мы начнем традиционный обряд Народа Огня. Пожалуйста, преклоните колени в первый раз, чтобы почтить духов. Монахини утверждают, что только Сокка должен выполнить эту часть, но они не могут быть уверены, поскольку в текстах не очень ясно указаны требования ни к призракам, ни к лемурам. Зуко мог бы преклонить колени рядом с Соккой, если бы это его хоть немного волновало. (И на всякий случай Аанг откидывает вуаль Момо и ставит на землю неглубокую тарелку с пюре из лунных персиков. Момо быстро спрыгивает вниз, встает на четвереньки и утыкается лицом в тарелку, идеально повторяя позу Сокки.) — Я чту духов, — бормочет Сокка, — надеясь, что мои прошлые действия понравились им и что этот брак соответствует их воле. На секунду его горло грозит сжаться, но нет, луна не сражает его. Он почти хочет, чтобы она это сделала. Он встает. Момо остается на коленях, все еще по уши в персиках. — Преклоните колени во второй раз, чтобы почтить память своих предков и предков твоего нареченного. Сокка снова опускается, почти касаясь лбом земли. — Я чту своих предков, как живых, так и умерших, благодаря их за мудрость и жертвы, а также стремясь к миру и свободе для нашего племени. Я чту умерших предков того, кто рядом со мной, посвящая вторую миску лунных персиков, которые Аанг прячет под своей одеждой, их духам-лемурам… Как будто он может понять его, Момо внезапно набрасывается на Аанга, прокладывая себе путь к еде. Одновременно настоятельница начинает протестовать, и Зуко толкает Сокку в руку. — Я действительно должен говорить хорошие вещи о Созине? — говорит Сокка, игнорируя Зуко и обращаясь к настоятельнице. — Вы понимаете, насколько это нелепо, верно? — Зуко тычет его снова, более сильно. — Хорошо, чего ты хочешь? — Сокка вытаскивает ручку, которую он привык засовывать за пояс, и достает блокнот. — Это... не такая уж плохая идея. Зуко написал: «Просто скажи что-нибудь приятное, что правда обо всех». — Я чту предков Зуко, как живых, так и увечных, — это приносит ему тычок в спину. — Я имею в виду умерших, надеясь, что мертвые останутся мирно мертвыми, а не, знаете, вернутся, чтобы преследовать нас. Я надеюсь, что все они запомнятся на века, и очень, очень точно. И я надеюсь, что Озай получит все хорошее, чего он заслуживает. Он вкладывает столько сарказма, сколько может вложить в слово «хорошее». Хотя Катара, Тоф и Аанг хихикают на заднем плане, Зуко не делает никаких новых возражений, когда Сокка поднимается, чтобы снова встретиться лицом к лицу с настоятельницей. В уголках ее губ играет улыбка. Тем не менее, ее голос серьезен, когда она говорит: — Встаньте на колени в третий раз, чтобы почтить память своего жениха. Поэтому Сокка послушно опускается на землю. — Я чту Зуко, — он подавляет желание истерически рассмеяться над этим, — выйдя за него замуж, чтобы он мог достичь мира, которого ищет… — он собирался остановиться на этом, но, учитывая брачные клятвы, это кажется недостаточным. — И обещая обращаться с ним по крайней мере так же хорошо, как он обращается со мной? Он замолкает, внезапно почувствовав себя неполноценным. Затем что-то касается его руки там, где она прижата к земле, проталкивается снизу, а затем вокруг. Ох. Зуко держит его за руку. Это не в первый раз — их руки соприкасались много раз, но на этот раз Зуко не причиняет ему боли, не тянет его куда-то и не выдвигает никаких требований. Его рука просто там. Сокка не совсем понимает, что с этим делать. Он догадывается, что это попытка соблюсти свадебные традиции. Нерешительная попытка вести себя так, как положено молодоженам. Сокка сжимает руку в ответ.***
Итак, Сокка теперь женат. Настроение на свадебном пиру подавленное, в чем Сокка винит тот факт, что все пять блюд вегетарианские. — Я говорил, что мы должны были есть мясо, — жалуется он себе под нос, ковыряясь в салате. Ну, не только себе под нос. Зуко подталкивает его отложить ложку и взять ручку. «Самая большая проблема не в мясе, а в чае. Мне даже плевать на чай, но запах этих горелых листьев отвратителен». — Ты можешь чувствовать запах? — с любопытством спрашивает Сокка. «Да. Пожалуйста, постирай свой спальный мешок». Кратковременный интерес Сокки сразу же угасает. — Мне жаль, что это не дворец, к которому ты привык, но когда ты путешествуешь... «Я не привык к дворцу. Я прекрасно знаком с тяготами путешествий, но это не повод отказываться от элементарной гигиены». — Пожалуйста, — фыркает Сокка, — что принц знает о «тяготах путешествия»? «Я не жил во дворце с тех пор, как...» — Эй, Сокка, — зовет Тоф, — мы должны ограбить банк Народа Огня, чтобы раздобыть тебе приданое. Зуко немедленно бросает все, что он писал, чтобы начать справедливый протест: «Вы не имеете абсолютно никакого права требовать приданого; это для людей, которые создают семью и новую совместную жизнь, что, очевидно, здесь быть не может». Тоф слышит это заявление, которое Сокка произносит с самым надутым видом, на какой только способен, изображая Зуко. Затем она улыбается ему во весь рот. — Я абсолютно точно ограблю банк Народа Огня.***
Солнце опускается к горизонту, тарелки и цветы убраны. Все, что осталось в зале — это незажженная свеча. Настоятельница садится напротив Сокки, поставив свечу между ними. — Ваш брак действителен в глазах закона и, надеюсь, духов, несмотря на определенные… вольности со свадьбой. Однако настоящие похороны требуют большей честности чувств. Определенный уровень серьезности и уважения. Сокка кивает, пристыженный. Затем настоятельница смотрит на Катару, Тоф и Аанга, сидящих позади Сокки, чтобы поддержать его. — Я понимаю, что этот призрак — тот, с кем вы сражались на поле боя. Если вы боитесь, что не сможете искренне оплакивать его, то здесь вы отступаете. Сокка оглядывается на них троих. Тоф и Аанг выглядят крайне решительными, но Катара смотрит вниз на свои руки, как будто вот-вот скажет что-то совершенно неподходящее для данного случая. — Эй. Она снова смотрит на него, в глазах светится что-то нечитаемое. — Ты должен это сделать, поэтому я остаюсь. — Технически, ты теперь тоже его семья, — предлагает Сокка. Шутка не совсем сработала. — Ты должен оставаться со свечой от заката до рассвета, — говорит настоятельница. — Традиционно при бдении не говорят вслух, но в уме ты должен вспомнить того, кто ушел. Представляй его — его триумфы, его безрассудства и время, проведенное вместе. Поразмышляй о том, как он ушел. Попрощайся с ним. — Эм, — Сокка поднимает руку, чувствуя себя неподготовленным школьником. — Что, если я не знаю точно, как он умер? Настоятельница наклоняет голову. — В большинстве случаев я бы сказала, что ты должен просто подумать о том, что знаешь. Однако на этот раз душа присутствует, и с ней можно посоветоваться. — А, — говорит Сокка. Он пытается сформулировать вопрос какой-нибудь поделикатнее, а затем сдается. — Эй, Зуко? Ты можешь рассказать нам, что случилось? Наступает долгая пауза, пока Сокка с ручкой наготове. Затем он зачитывает ответы по мере их поступления. «Я не знаю. Я не совсем осознавал, что меня окружает». — Какие-нибудь зацепки? У тебя не хватает парочки конечностей? «Нет. Я выгляжу точно так же, как и когда смотрел в зеркало в последний раз». — Ты чувствуешь себя отравленным? «Нет. Я чувствую только холод». — Что последнее ты точно помнишь? «Вас троих». Сокка прищуривается. — Это не имеет смысла. Ты был в порядке, когда мы видели тебя в последний раз. Катара сбросила немного снега тебе на голову, чтобы вырубить тебя, но она не сделала ничего смертельного. «Что произошло после этого?» Он пожимает плечами. — Я не знаю. Мы оставили тебя там. — Где это, там? — внезапно спрашивает Тоф. — Снаружи, на Северном полюсе, — отвечает Сокка. — Итак,— говорит она, звуча нехарактерно осторожно, — вы оставили покорителя огня без сознания в куче снега? Сокка холодеет, хотя и не знает почему. — Да? Я полагал, что у него будет иммунитет ко льду. Просто расплавит себе путь наружу за две секунды. Лицо Тоф становится смертельно бледным. Она медленно качает головой. — Хозяин Огня приберегает экстремальный холод, — шепчет настоятельница, — в качестве последнего способа пыток для покорителей огня. Или как особенно гротескной формы казни. — Но я… — Сокка запинается на секунду, просто произнося случайные слоги, пока его мозг отчаянно ищет альтернативные объяснения. — Конечно, я сказал оставить его, но мы не пытали его. Мы никого не пытаем! Он был весь закован в броню, и за две секунды до этого яростно сражался, и у него была целая армия, которая могла поддержать его, вы думаете, он был один? Пожалуйста! Он был в порядке... — Закат, — резко говорит настоятельница. Она окончательно обрывает Сокку, чиркает спичкой и зажигает свечу. Сокка бросает взгляд на окно с внезапным отчаянием, только чтобы обнаружить, что мир погрузился во тьму, пока он не смотрел. Теперь он должен молчать. Он должен это сделать для бдения. Он сидит перед свечой и смотрит на колеблющееся пламя, слишком ошеломленный, чтобы думать о чем-то, кроме имени. Зуко. Зуко. Как мог Зуко… Видите ли, у Сокки есть все факты, выложенные перед ним. Он всегда умел смотреть фактам в лицо. Он ничто иное, как практичность и заземленность в реальности. Но это не может быть правдой. Призрак, которого он видел во время своего флирта с кактусовым соком, выглядел точно так же, как Зуко, когда они видели его в последний раз. Те же полузажившие синяки на лице — никаких дополнений. Все четыре конечности целы. Та же самая специальная броня, которую он носил на Северном полюсе. Плюс тот факт, что его семья убеждена, что он все еще жив, и нет никаких доказательств, что Зуко когда-либо выходил из боя. Никаких признаков того, что он получил новые травмы после их последнего столкновения. У него нет причин быть мертвым, кроме того, что он замерз насмерть, закопанный глубоко в ничем не примечательный сугроб. Сугроб, где они его оставили. Сугроб, где Сокка сказал его оставить. У него перехватывает дыхание. Факты и теории соединяются в его мозгу в том молниеносном озарении, которое пробирает до костей, потому что все это имеет идеальный, ужасный смысл. Он знает, почему Зуко должен преследовать именно его — не Аанга, не любимого человека, а только его. Парня, который лично запечатал его не очень метафорический гроб. И он знает, как Зуко получил свою «гротескную смерть», которая, по словам книги, должна быть у каждого призрака, в дополнение с «глубоко личным страданием». Они — он — заморозили юного принца Народа Огня насмерть. Духи. Позади него не слышно слов, только тихое сопение, когда Аанг начинает плакать. Затем раздается какой-то шорох — вероятно, Катара тянется, чтобы обнять его. Сокка не может отвести взгляд от крошечного мерцающего пламени. Он не плачет. Он чувствует себя так, словно его ударили бумерангом по голове, поэтому мир кажется странным, туманным и менее реальным. Он не может плакать. Может быть, ему и следовало бы, но он не такой, как Аанг или Катара. Они похожи, эти двое, с безграничным состраданием и тонко настроенным чувством справедливости, которые заставляют их стремиться раскрыть каждую слезливую историю, которую они слышат. Это не значит, что Сокка холодный или жесткий — он помогает в каждой безрассудной схеме спасения мира и держит большую часть своего цинизма при себе. Его альтруизм — это не только притворство. Он действительно заботится об угнетенных людях, которых они встречают, по крайней мере, умом, в интеллектуальном смысле. Где-то позади него Катара начинает плакать вместе с Аангом. Она стала более шумной, с резкими всхлипами. Ее голос звучит сердито. Сокка просто устроен не так, как они. Из-за войны он стал прагматиком. Или постарел. Или онемел. Сейчас трудно уловить разницу. Тем не менее, он определенно не совершал хладнокровного убийства — он морщится, отмечая непреднамеренный каламбур, — и не намеревался покончить с жизнью Зуко. Он просто делал то, что должен был сделать, чтобы защитить своих друзей и свою семью, а также весь мир. Преднамеренное убийство не было частью этого. Конечно, в конце концов, это не имеет значения, не так ли? Не для Зуко. Если Сокка честен, то кажется не совсем реальным, что принц Зуко мертв. Зуко никогда даже не казался убиваемым. Как он мог? Он был похож на один из тех танков Народа Огня, которые невозможно разбить, потому что даже если вы перевернете их вверх дном или сбросите с обрыва, они каким-то образом выровнятся и продолжат стрелять. Он был менее человечен, чем лесной пожар. Голодный. Переменчивый. Тот, кого невозможно победить одному человеку. И конечно, Сокка смеялся над ним. Он высмеивал его стрижку и его одержимость честью. Юмор никогда не позволял ему забыть, как в первый раз, когда они встретились с пепельным снегом, падающим с неба, Зуко был монстром, созданным для его кошмаров. (В окно врывается ветерок, и пламя свечи пригибается, угрожая погаснуть. Повинуясь инстинкту, Сокка поднимает руку, чтобы прикрыть его.) Ему не все равно. Он излил всю свою заботу лабиринту — и Зуко — на обозрение. Он заботится о Катаре, папе и всей их деревне, а теперь еще об Аанге и Тоф. И Юэ. Духи, было бы легче, если бы он меньше заботился. Но идет война, и мир в огне, и есть предел тому, скольких людей Сокка может впустить в свое сердце. Принцы Народа Огня — даже те, кто трагически погиб на войне, — вряд ли поместятся. После полуночи Сокка отказывается от важных вопросов ради незначительных мелочей. Зуко «просто подросток», как выразился Аанг, и его взгляды на символику цветов столь же страстны, как и его взгляды на честь. Он подросток и последний, кто целовал Сокку, даже если это было просто для того, чтобы помешать ему поцеловать вместо этого настоящий труп. Сокка надеется, что это был первый поцелуй Зуко. Это бы объяснило, как он просчитался достаточно сильно, чтобы разбить Сокке губу. Сокка хихикает, хотя и не нарочно. Он с удивлением обнаруживает, что в этом нет злого умысла. Это несущественные мелочи. И все же, когда они достигают тех сюрреалистических часов перед самым рассветом, когда Тоф начинает храпеть, а все остальное перестает иметь смысл, Сокка думает, что мелочи могут быть всем, что имеет значение. Еще позже Аанг и Катара засыпают, прислонившись друг к другу. Тоф использует колено Катары в качестве подушки. Остальные факелы в зале гаснут, а свеча горит все слабее и слабее. Сокка начинает задаваться вопросом, закончится ли когда-нибудь эта ночь. Свеча горит до восхода солнца. Первым просыпается Аанг, а затем просыпаются Катара и Тоф. Тоф сонно спрашивает, все ли закончилось. Настоятельница подносит свечу к губам, собираясь задуть ее, но она гаснет сама и дымится. Затем Сокка чувствует прикосновение к своей руке, мягкое, как дыхание. «Я все еще здесь, — пишет Зуко. — Извини». Вините в этом недостаток сна, но Сокка улыбается.