***
Сокка изобретает код. Эффективный фонетический код, который можно передать исключительно прикосновением, легкими движениями пальцев вверх и вниз по его рукам. Он объясняет его Зуко приглушенным голосом, постоянно помня об охранниках, патрулирующих коридор снаружи. (Приятно иметь что-то конкретное, на чем можно сосредоточиться, помимо холода, голода и общего ощущения надвигающейся гибели.) — Хорошо, — шепчет он, — ты можешь сказать мне свое имя? Есть нерешительность, но в конце концов он чувствует это: «Зуко». — Где я нахожусь? «Народ Одня ». — Народ Огня, нужно было еще одно прикосновение, — поправляет Сокка. Это проще, чем иметь дело с подтверждением того, что да, он заперт на вражеской территории. «Кипящая Скала». — Что это? «Самая надежная тюрьма». — ...Я польщен, — острит Сокка, потому что, черт возьми, что еще он может сделать. — Очевидно, я заслужил особое обращение. «Камера строгого режима. Азула сказала, что ты заслуживаешь…» Зуко делает паузу, а затем рисует закорючку на спине Сокки — их недавно согласованный знак для вопроса. — Застрял на букве? Одно нажатие для «да». Это занимает минуту, но они разбираются с буквой. — Просто ударь меня по локтю для этой буквы и не попади мне по нерву, — говорит Сокка. Он упрямо держится за свою холодную рациональность, не имея ровно никаких диких предположений относительно того, чего, по мнению Азулы, он заслуживает. (Казнь? Встретится ли он наконец с Хозяином Огня, когда его проведут через Кальдеру к жертвенному алтарю?) «Азула сказала, что ты заслуживаешь здесь наименее комфортной камеры». И это объясняет холодный воздух, который через неравные промежутки времени вырывается из отверстия в потолке. — Так это комната пыток для покорителей огня. Одно прикосновение. Паршиво для Народа Огня, что Сокка с Южного полюса. Он может справиться с небольшим холодом. Вода здесь течет и не замерзает, эта камера никак не сравнится с погодой дома. (Конечно, дома бы у него было пальто, идеально подогнанные ботинки и столько шарфов, во сколько его замотала бы Катара.) — Хорошо, — Сокка вздыхает. — Расскажи мне все, что произошло.***
О чем-то из этого он уже догадался. Мудрец в храме генерала Фонга не выдержал давления и рассказал Азуле обо всей призрачной ситуации и направил ее к Главному Мудрецу в Ба Синг Се. Затем Главный Мудрец солгал, когда притворился, что успешно изгнал Зуко. И Сокка, и Зуко почувствовали, когда он искренне попытался разорвать связь — тот последний удар мачете не был настоящей попыткой. Это было просто шоу, потому что он догадался о враждебном присутствии Азулы, благодаря либо мистической силе кактусового сока, либо молнии, ударившей в пещеру по соседству. Этот удар был притворством, исключительно для нее. Это Азула проникла под озеро Лаогай. Она ворвалась в «учебные комнаты», а не Аанг, и она перепрограммировала одного агента Дай Ли, чтобы он служил ей. Затем она приказала ему похитить и перепрограммировать двух его коллег, и им — перепрограммировать еще двух коллеги, и бац, у Азулы в руках была экспоненциальная стратегия подбора персонала. Очевидно, она хотела выждать время, пока не соберет все силы под своим контролем, прежде чем атаковать. Но Главный Мудрец настоял на встрече с Соккой, как только закончил подготовку к экзорцизму, и генералы отклонили их просьбу о встрече, и она решила действовать раньше, пока Аанг не покинул Ба Синг Се и снова не выскользнул из ее рук. «Она была ближе, чем я когда-либо, к тому, чтобы поймать его, — говорит Зуко. — Если бы Лонг Фен — глава Дай Ли — не разгадал ее план и не вмешался со своими верными войсками, Аанг был бы заперт здесь с тобой». — Хотя Азула действительно хитрая. Как этот парень Лонг вычислил ее? «Ну, в его распоряжении была всеведущая шпионская сила». Точно. Этого было бы достаточно. — А потом что? «Катара и Тоф не смогли добраться до тебя в пещерах. Они действительно пытались, но им пришлось забрать Аанга и уходить. Азула отступила. Она отбросила Дай Ли. Слишком велика вероятность, что они все еще были в какой-то степени лояльны. Потом она вернулась домой с Тай Ли и Мэй. И тобой, хотя она использовала травы, чтобы держать тебя как бы замороженным и бредящим все время». Вернулась домой. Сокка не пропустил этот поворот фразы. — Это объясняет странные сны, — фыркает он. — Но почему бы ей не выбросить меня за борт? Твоя сестра была более чем готова убить меня, когда мы встречались в прошлый раз. «Мэй сказала, что ты будешь более полезен в качестве заложника, если Катара, Тоф или флот Южного Племени Воды снова вызовут проблемы». Мэй. Сокка не так часто видел ее, но она не произвела на него впечатления человека, который регулярно щадит жизни своих врагов. — Почему она это сделала? Если он в долгу у этой ужасающей девчонки с ножом, которая каким-то образом смогла выжить, будучи подругой Азулы, он хотел бы знать об этом. «Я попросил ее об этом». Брови Сокки взлетают вверх. «Я разжигал огонь в пещерах зелеными искрами от кристаллов. С ними было легче работать, чем с обычными искрами, и я хотел уничтожить наш блокнот до того, как он попадет в руки кому-нибудь еще. Мэй увидела, как я покорял. Поэтому она спустилась на гауптвахту со свечой, чтобы я подал ей сигнал». — И что ты ответил? «Что и ожидалось. Я сказал ей, что ты важен для меня, и умолял сохранить тебе жизнь». Что и ожидалось. Правильно. Сокка сворачивается калачиком и на некоторое время кладет голову между колен.***
В тюрьме ходят сплетни. Не так уж много, потому что Сокку держат глубоко внутри не очень спящего вулкана, а заключенных держат далеко друг от друга здесь, внизу, но Зуко подслушал достаточно, чтобы собрать некоторые крохи новостей. Нет ни слуху, ни духу ни о Катаре, ни о Тоф. Не напрямую. (Кое что слышно о военном саботаже — оружейные заводы Страны Огня самопроизвольно затопляются или рушатся. Очень большое число погибших. Сокка одновременно надеется и не верит, что они обе несут за это ответственность.) Обрушилась лавина новостей о том, как погиб Аанг. К настоящему времени Состояние Аватара стало общеизвестным. Когда Азула выстрелила в него своей молнией, она убила Аанга и навсегда покончила с Аватаром. (Зуко прямо не говорит, что стражники празднуют, но Сокка может сложить два и два.)***
«Он не мертв». Сокка не отвечает. «Катара не пострадала, и у нее была вода из Оазиса Духов. Она может исцелить все, что сделала Азула». Сокка прижимает ладони к глазницам, вдыхает и задерживает дыхание. «Он не может быть мертв. Я слышал это раньше, я слушал, как все говорили мне, что Аватар исчез, и тогда они были неправы. Они и сейчас ошибаются». — Я позволю тебе отрицать это за нас обоих. «Не отрицание». — Это вселяющий надежду оптимизм. Одно и то же.***
«У моего дяди была лучшая пословица для таких отчаянных ситуаций». — Да? Наступает пауза. «Я не помню, как она звучала. Мне следовало лучше слушать, извини».***
— Как долго я здесь нахожусь? «Это утро второго дня. Я не могу выйти на улицу, но я все еще чувствую солнце. И есть смена караула». — И они не приносили еду? «Не для тебя». — Круто. Круто.***
Когда еду все-таки приносят, засовывая через запертую щель в двери, Сокка почти сожалеет, что желал этого. Там куча нашинкованной сырой капусты с гарниром из подозрительно подгоревших грибов, плюс какая-то неопределенно серовато-фиолетовая масса. — Эи. «Если ты добавишь воды в капусту и мясо, я могу сварить их для тебя». — Это мясо? «Копченый морской слизень. Хотя они должны были приготовить его — только щупальца безопасно есть сырыми». Сокка прищуривается. — Я не вижу щупалец. «Они дорогие. Стражники, вероятно, отрезали все щупальца и оставили их себе». — Как насчет грибов? — спрашивает Сокка. — Они же не отравят меня, правда? «Я думаю, что грибы нормальные. Женщина в камере над тобой съела их вчера на ужин». — И с ней все в порядке? «Она утверждает, что в стенах есть огнедышащие кальмарокрысы, но она твердила это еще до обеда». — Я... пока обойдусь без грибов, — Сокка осторожно берет еду с тарелки, стараясь по минимуму прикасаться к грибам.***
Зуко говорит ему, что солнце снова взошло. Сокка перестает ждать другую порцию и ест грибы. У него сразу же начинает болеть голова, но может быть это из-за того, что у него больше нет хоть какого-то графика сна.***
«Тебе следует поспать». — Прошел всего один день, — говорит Сокка, неопределенно взмахивая рукой, как будто отгоняя муху. «Прошло уже два дня». — Э-э, то же самое. «Это не так. Однажды я не спал три дня, когда только начинал искать Аватара. Пожалуйста, не пытайся это сделать». — Что случилось? «Мне приглючилось, что мама машет мне с соседнего острова, и я прыгнул за борт в полном облачении, чтобы добраться до нее». Сокка не знает, что на это ответить. Его мозг затуманен и давно потерял всякую связность, и он сотни раз засыпал только для того, чтобы проснуться от холодного воздуха, дующего с потолка. Зуко немного согрел камеру, но они не могут нагреть ее слишком сильно, иначе стражники могут заметить тепло, когда будут проходить мимо, поэтому холод продолжает пробиваться сквозь облака пара. Сокка одновременно оторван от реальности и совершенно устал от нее. (Так что, возможно, грибы были плохой идеей.)***
Его будит звяканье ящика для еды. Сокка вскакивает и видит, что ему принесли обугленные останки того, что, возможно, когда-то было кальмарокрысой. Он пытается соскрести немного пепла, пачкая черным ногти, но как бы глубоко он ни ковырял, не может найти никаких признаков цвета. «Мне очень жаль». — За что? Не твоя вина, что твой отец морит голодом своих заключенных. «Я приношу извинения от имени своей страны. Я не уверен, что кто-то заслуживает такого обращения, и уж точно не шестнадцатилетний подросток, запертый здесь без какого-либо судебного разбирательства». — Да. Что ж. Добро пожаловать в Народ Огня. Он пытается впиться зубами прямо в мясо, но только для того, чтобы подавиться, когда оно хрустит и покрывает весь его рот сажей. Когда он кидается к раковине, Зуко на секунду прекращает делать пар, и Сокка полощет рот водой с неприятным привкусом. — В чем, — говорит он, тяжело дыша и давясь послевкусием, — смысл всего этого? Нет ответа. — Серьезно, — говорит Сокка, не ожидая ответа. — Они уже заперли меня в крошечной камере под землей, где меня никто не сможет найти. Какой смысл давать еду, которая не съедобна? «Во время Агни Кай отец сказал мне, что страдание научит меня уважению». Сокка бросает кальмарокрысу обратно в прорезь для еды — она падает с грохотом. — Уважению. Правильно. Если бы у меня не было тебя, то все, чему бы это меня научило, — это ненавидеть всех в Народе Огня. «Очевидно, ты не должен быть здесь, — выстукивает Зуко несколько секунд спустя. — Но, может быть, люди вокруг действительно закоренелые преступники. Как еще с ними можно было справиться?» Сокка сжимает переносицу и зажмуривается, желая вернуть в свой мозг хоть какое-то подобие ясности. — Я не говорю, что люди Племени Воды никогда не хотят мести, но... если рассуждать здраво, речь идет не столько о том, чтобы заставить людей заплатить, сколько о том, чтобы исправить положение. Нужно держать людей подальше от опасности, что иногда означает изгнание преступников из общества. Но иногда... — он делает паузу, чтобы снова прищелкнуть языком. — Иногда страдания на самом деле никому не помогают. Не преступнику. И даже не жертве. «Но как работает правосудие без наказания?» — Правосудие не обязательно должно сводиться к наказанию, не так ли? — плюхнувшись на свою подстилку и обхватив колени руками, Сокка поднимает голову, глядя туда, где, как ему кажется, могло бы быть лицо Зуко, слова выходят из-под контроля. — Речь может идти о втором шансе. О том, чтобы позволить людям исправлять свои ошибки. Я имею в виду, серьезно, какой смысл морить голодом людей, которых ты уже победил? Или... или ты думаешь, что получил правильный урок, когда твое лицо обгорело? Сокка здесь определенно перегибает палку. Он продолжает говорить. — Я был единственным воином дома, и это была моя работа — учить всех детей тактике боя. Ты знаешь, сколько людей поддержали это? Знаешь ли ты, как люди смеялись над моими укреплениями? Если бы я ходил и сжигал всех, кто не был полностью готов сотрудничать, в Южном Племени Воды больше никого не осталось бы. Что, оглядываясь назад, могло бы кое-что сказать о качестве его боевых планов. Но его точка зрения все еще остается в силе. Внезапно силы покидают его. Он снова берет кальмарокрысу, сухую и твердую, как кость, и начинает грызть.***
Сокка не уверен, когда засыпает. Он уверен, что просыпается слишком рано, испуганный жутким криком снизу. «Его не пытают активно, — говорит ему Зуко. — Иногда люди здесь просто кричат». Сокка вздыхает и возвращается в постель.***
Зуко говорит ему, что он спал в среднем по четыре часа в сутки с момента прибытия в Кипящую Скалу. Иронично, не правда ли? Сокка обычно проклинал свой график за то, что он был слишком плотным, чтобы отдыхать. Теперь его дни пусты — он не должен ничего делать, кроме как придумывать безнадежные планы побега и смотреть на единственный лучик света в темноте — и сон не приходит. Его тело устало, желудок урчит от нерегулярных приемов пищи разного качества. Он еще больше утомляет себя тем, что качает пресс, делает растяжку и бегает по этой крошечной клетке, которую он может пересечь двумя большими шагами. Он сочиняет планы побега («что, если мы наполним ящик для еды кипятком, засунем туда руку стражника и откажемся возвращать ее, пока они не передадут ключи?»), и он без жалоб слушает, как Зуко указывает на практические недостатки. Он нарочно изводит себя, устанавливая изнурительный график там, где его не существует. — Должна быть причина, по которой они выпустили меня отсюда. Что, если я вызову охранника на Агни Кай? Может быть, я могу блефовать и сказать, да, я настоящий покоритель огня... «Проблема не в том, что ты не можешь покорять огонь — люди носят доспехи, если обе стороны согласны, я думаю, что не-покоритель может также попросить меч». Сокка раздувается от надежды. «Проблема в том, что он тоже не сможет покорять огонь, и Агни Кай не может быть вообще без огня». Сокка на мгновение сдувается, прежде чем прийти в себя: — Эй, если он не покоритель огня, может быть, я могу взять его в заложники... «Если ты попытаешься это сделать, ты умрешь». Он стонет, прислонившись головой к стене, и перебирает в уме другие варианты. Не то чтобы его мозг сейчас на что-то годится. Не тогда, когда его самый сексуальный орган превратился в бесформенное серое вещество, похожее на морского слизняка. — ...Что, если я отвлеку охранника своими соблазнительными чарами? «Нет». — Ты думаешь, я не могу? «Я не знаю, сможешь ли ты». Сокка резко поднимает одну руку и медленно оттягивает воротник с одной стороны. У туники не особенно низкий вырез, но ему удается сдвинуть одну сторону вниз на плечо, не порвав ни одного шва. (Другая сторона воротника в настоящее время душит его. Увы, красота требует жертв.) Он натягивает на лицо то, что, как он надеется, является развязной улыбкой. — Ты же сам сказал, что нужно воспользоваться моими плечами. «Сокка, это закончится ужасно для всех, кто будет в это вовлечен. Я не буду мешать тебе встречаться с другими людьми, если ты этого хочешь, но я умоляю тебя. Не так». Нажатие его пальцев нехарактерно настойчиво. Сокке требуется время, чтобы провести более тщательную оценку рисков, и да, Зуко прав. — Я должен был догадаться, что ты ревнивый, — язвительно замечает он, возвращая тунику на место. Через мгновение он получает свой ответ: «Спасибо».***
Сокка сделал все возможное, чтобы довести себя до изнеможения. Теперь у него постоянно болит голова, даже когда он стоит у окна и смотрит на улицу, чтобы его глаза не совсем забыли, как видеть. Боль отдается в голове, и кожа слишком чувствительная, ему трудно дышать, ему жарко и холодно одновременно, и он измотан до мозга костей. Он все еще не может заснуть. Поэтому он встает для очередного раунда выпадов из одного конца своей камеры в другой. Он надеется, что напряжение утомит его до такой степени, что он уснет, но он также абсолютно готов продолжать, пока Зуко не скажет ему, что уже рассвет. Не то чтобы восход солнца имел значение, здесь, внизу, где лампы светят одинаково тускло в любое время, но, по крайней мере, он может притвориться, что у него есть причина быть на ногах… «Я знаю, что ты делаешь». — Ага, — огрызается Сокка, раздраженный, хотя для этого нет причин. — Выпады. «Ты пытаешься переутомить себя, чтобы отдохнуть. Я тоже пробовал это, после Агни Кай. И кончилось тем, что я прыгнул за борт в полном вооружении». — Тогда что... «Медитации?» Сокка закатывает глаза, делая еще один выпад. — Я не Воздушный Кочевник. Или покоритель огня. «Тебе и не надо ими быть. Сядь, скрестив ноги, и сложи руки чашечкой». Со вздохом, который почему-то делает его еще более напряженным, Сокка плюхается на свою подстилку и складывает руки вместе. Зуко осторожно переставляет их так, чтобы его левая рука обхватывала правую. «Вдохни на восемь счетов. Выдыхай тоже примерно на восемь, но ничего страшного, если выдох будет короче или длиннее. Старайся делать глубокие вдохи животом, рядом с руками». Сокка должен закрыть глаза. В конце концов, Аанг закрывал глаза, и кто он такой, чтобы сомневаться в Аватаре в таком деле? (Тем не менее, Сокка не сводит глаз с маленького пятна света, просачивающегося сквозь решетку камеры.) «Твое дыхание слишком высоко». — Может быть, потому, что легкие на самом деле находятся выше желудка? Сокка хотел сказать это с сарказмом, но слова получаются просто горькими. Мгновение не никакого ответа. «Извини. Я не очень полезен». В спешке Сокка говорит: — Нет, мне очень жаль. Что ты собирался сказать? «Просто…» Снова молчание. «Можно я тебя обхвачу? Только вокруг талии, я не буду давить на тебя, но, может быть, это поможет, как напоминание о том, куда должна направляться энергия». Сокка кивает. И затем руки Зуко оказываются у него на боках, пальцы ложатся ему на изгиб бедер. Они твердые, но не ограничивают. Сокка дышит, внезапно резко, чрезвычайно ощущая свою талию, и, несмотря ни на что, напряжение рассеивается, выдох за медленным выдохом. (Зуко просто держится за него, именно так, как и обещал. Это не должно быть похоже на откровение.)***
Сокка лучше спит после медитации. Это не меняет того факта, что его разум ускользает. Нет никакого внезапного разрушения. Никакого драматического отрыва от реальности. Просто случайное замечание о том, что он больше не может следить за ходом мыслей или нитью разговора дольше, чем на несколько минут. «Ты не сломаешься, как другие заключенные, — настойчиво клянется Зуко. — Ты здесь не один. Я удержу тебя на плаву». Может быть, Сокка воображает отчаяние в его пальцах, когда они танцуют по его рукам. (Зуко может слышать крики сломавшихся заключенных в соседних камерах лучше, чем Сокка.) «Хочешь услышать анекдот о чае?» Сокка вскидывает голову. — Ты? Хочешь рассказать мне анекдот? Одно нажатие для «да». Он пожимает плечами. — Давай. Но предупреждаю, я был настоящим знатоком комедии до того, как меня заперли в этом холодильнике. «Я не помню завязки, — признается Зуко, и теперь его пальцы почему-то ощущаются как-то неловко. — Но концовка такова: “Оставь меня в покое, я устал !”» Может быть, холодильник снизил его стандарты, но Сокка начинает хихикать и не может остановиться. — Я не слышал такого хорошего каламбура... о, очень долго. Это занимает секунду, но он чувствует дуновение воздуха, похожее на смешок, на своем лице. «Улун?» Сокка кивает с усмешкой. Затем: — Хм, я только что почувствовал что-то у себя на лице. «Должно быть, это твой муж. Жаль, что он мертв — вы двое были такой хорошей парой». Сокка запрокидывает голову и оглушительно хохочет, пока не приходит охранник и не требует объяснить, что здесь такого смешного. — Просто ищу слова, — отвечает он с остекленевшими глазами и намеренно слишком широкой улыбкой. Первые два слова он произносит невнятно. Почти как «жасмин».***
Аанг мертв. Сокку упал так, что не мог видеть, как он ловит молнию грудью и отлетает назад, как он валится на землю с грацией покорителя воздуха. Как Азула надменно ухмыляется в знак победы. Сокка не смотрит в ту сторону, но он все еще лежит на земле, в ушах все еще звенит от раскатов грома, ноздри щиплет от дыма и озона. Он все еще полностью, ненавистно жив, потому что он пытался принести одну великую жертву, которая спасла бы мир, и у него ничего не вышло… Тряска за плечо пробуждает его от кошмара. Он резко выпрямляется, тяжело дыша, бессмысленно моргая в темноте. — Я замерзаю. Это не преувеличение — кровь в его жилах холодна, как лед. По его рукам пробегают пальцы, но он не может расшифровать слова, не тогда, когда его голова кажется такой легкой и в то же время такой тяжелой, что вот-вот опрокинет его назад и сильно уронит... Кто-то его ловит. Последовала еще одна серия прикосновений, когда Сокка закрыл лицо руками и отчаянно попытался сосчитать до восьми. Он не может. «Могу ли я…» Сокка снова перестает понимать слова, пока на его спине не появляется закорючка — вопросительный знак. — Делай со мной, что хочешь, — бормочет он, едва узнавая свой дрожащий голос. — Мне все равно. И вдруг в темноте его поддерживают две руки. Две руки обнимают его, а за спиной ощущается грудь, твердая и устойчивая, даже когда он дрожит. Затем руки скользят вниз к талии Сокки, и каким-то образом это снимает оцепенение, как ничто другое. Мышечная память берет верх, и Сокка делает вдох вниз, к животу, хотя воздух, кажется, застревает где-то в его грудной клетке. Он позволяет себе откинуться назад. В темноте кажется, что его ловит живой человек. Не то чтобы он мог видеть, что это не так. (Он может чувствовать дыхание Зуко даже сейчас.) «С тобой все будет в порядке». — Не хочу быть бесчувственным, — каким-то образом выдавливает Сокка, изо всех сил стараясь улыбнуться, — но я сейчас чувствую себя немного бестелесным. Руки Зуко покидают его талию и поднимаются к голове. Они погружаются в волосы Сокки — растрепанные и нестриженые — и расчесывают узлы, мягко массируют кожу головы. Сокка дышит, закрывает глаза и сосредотачивается на этом ощущении. — На что это похоже? — спрашивает он. — Быть мертвым? Еще одно бестактное замечание, но у него нет других экспертов по этому вопросу. Зуко делает паузу в расчесывании, чтобы ответить. «Для меня это очень похоже на это место. Я чувствую себя замерзшим и пойманным в ловушку, и здесь очень темно». — У тебя есть окно? — он устало указывает на дверь камеры с ее крошечной полоской света. «У меня есть ты». Сокка кивает, понимая лишь наполовину, и откидывается назад. Все напряжение вытекает из него. Внезапно он может спать вечно. Непринужденным тоном он говорит: — Я должен был быть мертв. Руки Зуко снова останавливаются в его волосах. «Что ты имеешь в виду?» — Аанг был Аватаром, — выдыхает он, борясь с жжением за глазами. — Я просто парень с бумерангом и кучей плохих каламбуров. И призраком, я знаю, — добавляет он через секунду. — И я действительно имел это в виду, когда сказал, что хочу, чтобы ты освободился. Но если мы будем практичными... на его месте должен был быть я. Объективно. Нет такого мира, где я заслуживал бы выжить, когда Аватар мертв. «Я не верю…» — Ты думаешь, что он жив, я знаю, — перебивает его Сокка, слова застревают у него в горле. — Но мы оставили за собой целый след из тел, и я сказал себе, что это стоило того, чтобы сохранить Аангу жизнь достаточно долго, чтобы уничтожить Озая, потому что некоторые жизни просто по своей сути стоят этого. Я говорил себе, что жизнь Аанга стоила тебя... Зуко берет его за руку, крепко сжимая ее, и Сокка не может с этим смириться. — Это глупо. — Он сворачивается калачиком, прекрасно понимая, что должен держаться и освободить Зуко от своего веса, но все же слишком устал, чтобы уйти. — Я такой, такой глупый. «Почему?» Сначала единственный звук, который он может издать, — это скулеж сквозь стиснутые зубы. Это нечеловеческий звук, как будто кто-то провел смычком по обеим струнам эрху сразу. Он не должен был этого говорить. Он не имеет права так говорить. Это звучит издевательски, лицемерно и отвратительно в том смысле, в котором он больше не может разобраться. (Но кто еще должен это сказать?) — Я бы хотел… — эти слова вырываются из его горла, и жар, наконец, растекается по его щекам. — Чтобы ты все еще был жив. В течение минуты ничего не происходит. Затем, когда он плачет, Зуко просто крепче обнимает его.