Пригласи меня тысячу раз

В висках пульсирует нескончаемая головная боль. Она поселилась там в первое утро без Килгрейва и больше никуда не уходила. Могла бы, по меньшей мере, платить за ренту, думает Джессика. Но всё становится хуже, когда из раза в раз она слышит пронзительный лязг металла о металл и клацанье цепей. Считается, что безумие — это делать одно и то же снова и снова и ожидать при этом других результатов. Что ж, судя по всему, Триш определенно безумна. Одному Богу известно, сколько времени Джесс лежит на полу с тех пор, как закончилось виски. И в отличие от предыдущей квартиры Триш — чистой, огромной и похожей на крепость — в этой нет ни одной полки с заначками для Джесс. — Триш, — рычит она сквозь стиснутые зубы. — Ты, блядь, можешь… Дребезг цепей ненадолго замолкает, пока Триш отвечает ей куда более деловым, чем позволено, тоном: — Отпусти меня, и всё закончится. Лязги раздаются снова, когда Джесс не удостаивает её ответом. Она думает, что, наверное, так себя чувствовал Эбинезер Скрудж, когда ударил первый колокол. Но был ли Марли таким же упрямым мудилой? Они заходят в тупик. Триш без устали требует свободы, чтобы пойти и вершить свою паршивую версию правосудия, но Джесс держится непреклонно. Сквозь головную боль и грохот цепей она силится вспомнить прежние времена, — задолго до Сэллинджера, до смерти обеих их матерей, до Малуса, Симпсона и гребанного Килгрейва — когда Триш была цельной, доброй и хорошей, до того, как мир обошёлся с ней, а она ответила ему той же монетой. Хотя нет, всё это неправда. Триш никогда и не была правильной, уравновешенной или хорошей. Как и сама Джесс. Именно поэтому, несмотря ни на что, они — две ходячие катастрофы — так отчаянно держались друг друга: как тогда, в туалете ночного клуба, Джесс поднимала с пола Триш, у которой глаза стали сплошным зрачком от того, чем она наширялась, или когда Триш ловила Джесс прежде, чем та рухнет на ковер, покрытый коркой крови, которая могла оказаться как и её собственной, так и чьей-то ещё, а то и вовсе одновременно и той, и другой. Так или иначе, как бы жизнь не разводила и не сводила их вновь, они всегда прикрывали друг другу спины, начиная с того самого дня, когда Джессика, будто тряпичную куклу, вышвырнула Дороти Уокер из ванной. А теперь Дороти мертва из-за человека, который не имеет права топтать эту землю, но который ради их собственного блага продолжает жить и дышать на свободе. По крайней мере до тех пор, пока Джесс не найдёт что возразить по этому поводу. А возражений у неё хватает. Но прямо сейчас, в этот самый момент, она просто чертовски измотана. Не говоря уже о… — Джесс, — Триш каким-то чудом перестала греметь цепями, и этого достаточно, чтобы Джесс оторвала голову от пола. — Джесс, я есть хочу. Джесс роняет голову обратно на бетон. — Думала бы об этом прежде, чем объявлять мне холодную войну. — Да ладно, Джесс. Даже после стольких лет и невзгод Джессику по-прежнему убивает то, как сочно этот короткий слог срывается с губ Триш. Джесс. Будто её имя могло быть Святым словом. Будто даже сейчас, за одержимой горем и жаждой мести Триш стояла сила, способная успокоить нечто глубоко внутри неё — нечто сломленное и разъярённое. И Джесс должна оттащить её от края. Ведь это может сделать только она. С громким стоном она отрывается от холодного бетона и тащится на кухню. — Ладно, что у тебя здесь? Где твои хвалёные макробиотики и диетическая капуста? Триш усмехается с гимнастического коврика ака тюремного седалища. — Да брось! Я больше не занимаюсь этой ерундой. Джесс открывает шкаф над раковиной и от увиденного невольно прыскает от смеха. Наигранно подняв брови, она поворачивается к Триш, чтобы показать пятилитровую канистру белкового коктейля: — Серьёзно? — Что? Мне нужен протеин для набора массы! — Как скажешь, Рэмбо, — Джесс закатывает глаза и водворяет канистру на место. Триш, ковыряясь в одном из звеньев цепи, замечает: — Тебе пора обновить свои поп-культурные отсылки. — Ну, сейчас это не наша главная проблема, — Джесс достает телефон из кармана брошенной куртки и набирает Малкольма, порезанный палец цепляется за треснувший экран (его бы починить, но на следующей же неделе он разобьётся снова). Малкольм отвечает на втором гудке, голос дрожит от нетерпения: — Как у неё дела? Хочешь, чтобы я вмешался? — Категорически нет. Но сделаешь мне одолжение? — Пока ты мне платишь, это не одолжение. — Два цыплёнка генерала Цо и говядину Гунбао с вонтонами из китайского ресторанчика на 39-й улице, — отчеканивает Джесс. Малкольм вздыхает на другом конце линии. — И это лучшее применение моих… навыков? Ты ведь знаешь, что могла просто заказать китайскую еду на дом? — Конечно, но какому-то бедолаге из доставки незачем знать, что я держу на привязи Пэтси Уокер. — Ох, ладно. С другого конца комнаты Триш что-то слишком тихо и неразборчиво бормочет. — Я не расслышала, — накрыв трубку рукой, громко говорит Джесс. Триш мечет взглядом молнии и огрызается: — Я сказала: пусть привезет спринг-роллы. — Спринг-роллы будут, когда перестанешь строить из себя Дэвида Блейна, — пытается обуздать её Джесс. В ответ Триш, гремя цепью, громко топает ногой. Джесс бросает на неё косой взгляд и вновь подносит телефон к уху. — И привези спринг-роллы. Боже, и бутылку виски. — Я полагал, виски само собой разумеются. — Видишь? Поэтому я рада, что мы снова работаем вместе, — язвительно откликается Джесс. — Буду через полчаса. Ты у меня в долгу, Джессика. — А когда нет? — она вешает трубку, не попрощавшись. Триш приваливается спиной к балке — явный прогресс после бесчисленных попыток сбежать. — Так ты снова работаешь с Мальком? — Фу, не называй его Мальком. И да. Лишние руки не помешают. — Для чего? — невесело смеется Триш. — Для операции по спасению моей души? Джесс занимает свой пост на полу, — слишком уставшая, чтобы стоять без особой на то нужды. Она допивает остатки бурбона, зная, что выпивка уже в пути. — Что-то вроде того. Снова наступает ночь, — Джесс не волнует точное время — и спартанские апартаменты Триш заливает лунным светом, в его голубом сиянии Триш будто светится изнутри. Или тонет. Тишина незаметно подкрадывается к ним, будто кошка в тени. Джесс не знает, куда им двигаться дальше. Триш удивляет её, когда тихо, но отчетливо говорит: — Ты знаешь, что я всегда заказываю спринг-роллы. И этого — мимолётного, незначительного — замечания достаточно, чтобы зажечь в груди Джессики крохотную искорку надежды, что прежняя Триш всё ещё где-то там. Триш, которая часами не отходила от неё, когда Джесс не могла уснуть, и они смотрели повторы «Частного детектива Магнума», хотя он не нравился им обеим. Триш, которая за всю их чертову жизнь разделила с Джесс столько еды на вынос, что и сосчитать невозможно. Триш, которая заботилась о них двоих, когда Джессика не могла позаботиться о себе самой. Триш, которая считала героем любого, кто хотя бы старался быть хорошим. Триш до того, как мир сломал её, или Триш сломалась сама, — или что бы там ни случилось. Джесс не скрывает от Триш лёгкую, искреннюю улыбку. — Я знаю, — отвечает она.

Тот, кого я любила, однажды дал мне коробку, полную тьмы. Понадобились годы, чтобы я поняла — это тоже был подарок. — Мэри Оливер