Пригласи меня тысячу раз

— Как рука? Джессика не отвечает. Сквозь ароматный пар она лишь пристально следит за Триш, пока та проворно накладывает завтрак в тарелки. — Ты вырубилась и истекала кровью, так что я забинтовала рану тем, что нашлось в аптечке. На испачканные простыни, конечно, плевать, и я знаю, что ты быстро заживаешь, но… — Триш. — Что? — Триш поднимает взгляд от яиц. — Ешь, Джесс. Они не отравлены. — Ну, раз ты сказала, что они не отравлены, я не могу не думать о том, что они на самом деле отравлены. — Ой, да Боже! Не драматизируй. Джесс впечатывает кулак в стол с такой силой, что по дереву расходится трещина. — Пять часов назад тебе так приспичило свалить отсюда, что я буквально приковала тебя к стене. А теперь ты… я даже не знаю. Серьезно, что с тобой происходит? Я что, сейчас услышу про очередного мудилу из списка Эрика? Что тот валяется где-то в переулке со свернутой шеей? Триш приподнимает бровь и кладёт вилку на тарелку. — Ты и правда больше не доверяешь мне? — Нет! С какой стати? — Джесс откидывается на стуле и скрещивает руки. Даже сейчас она не может утверждать это наверняка. Зная, что та сделала и собирается сделать, любой другой на её месте уже сдал бы Триш копам. Но часть её — самая глупая, как беззаветно верная псина, привычная к побоям — всегда будет доверять Триш, всегда даст ей второй шанс, и третий, и четвертый. С тяжелым вздохом Триш тянет к себе тарелку Джессики и, откусив сначала от яичницы, а затем от панчетты, возвращает её обратно. — Не отравлено, хорошо? Пожалуйста, поешь. Я переживаю за тебя. — Ты переживаешь за меня? — Джесс не может сдержать смешка на этих словах. — Конечно! Я всегда за тебя волнуюсь. И пусть наши взгляды разошлись… — Преуменьшение масштабов клятого тысячелетия, — усмехается Джесс. — Тысячелетие ещё не закончилось. — Кончай ёрничать. — Лопай свой чёртов завтрак. Джессика принимает тот факт, что спорить с Триш лучше не на пустой желудок. И даже ей, навороченной лабораторной крыске, требуется подпитка, особенно теперь, когда она вынуждена зажигать без селезенки. Поэтому, бросив на Триш взгляд, как она надеется, полный ненависти, но скорее всего просто обиженный, Джесс набрасывается на еду. И это, возмутительно, вкусно. Она с таким увлечением поглощает панчетту, что не замечает, как на лице Триш расцветает нежная, на грани с обожанием, улыбка: в кои-то веки Джессика Джонс нормально поест. Попеременно набивая рот, Джессика произносит: — Мой вопрос остаётся в силе. Про чей труп мне сообщат сегодня Коста или Хогарт? — Ничей. Я… я не искала новые объекты, ясно? — Объекты? Господи, Триш. — Семантика. Суть в том, что ты права. Мне… мне нужно сделать шаг назад. Оценить всю эту… — Триш замолчала, неопределенно водя руками в воздухе. — …бойню? — предлагает Джесс. Триш поджимает губы. — Ситуацию, — наконец говорит она. — Я многое потеряла, мы обе потеряли, и я… я хочу всё исправить между нами. Искренне хочу. Есть только два человека, на которых мне не начхать, и один из них… Джесс ловит в её взгляде нечто такое, чего не видела там с тех пор, как Триш начала закидываться ингалятором Симпсона. — Я не могу потерять и тебя. Только не снова. — С этими словами Триш накрывает руку Джессики своей, и псина внутри Джесс опять предает её. Эта женщина раз за разом лгала ей, хладнокровно убивала людей, убила мать Джессики на её же глазах, и всё же вот она Джесс, готова снова ей довериться, поверить в то, что та говорит то, что говорит, безо всяких на то оснований, готова вновь пригласить её вернуться. Триш Уокер погубит её. Впрочем, это она знает с пятнадцати лет. Джесс перехватывает руку Триш и крепко сжимает. Сбитые костяшки Триш багровеют на фоне белой перевязанной ладони Джесс. — Ты не можешь меня потерять. Хрен я от тебя отстану, — говорит Джесс с ненавистной дрожью в голосе. Но Триш опережает её и громким всхлипом вышибает несколько кирпичей из стены, возведенной вокруг неё. — Я скучаю по ней, Джесс. Я скучаю по ней. Тело Джесс бездумно тянется к Триш и опускается перед ней на колени, как это было в ночь, когда умерла Дороти, как это будет всегда, пока Триш позволяет ей это, несмотря на всю боль, что они причиняют друг другу. — Я знаю, что скучаешь. Знаю. Сэллинджер за решеткой, а синяков на Джесс меньше обычного, рядом Триш, и ни одна из них не пытается никуда сбежать. И вот голова Триш опускается на плечо Джесс, и Джесс, как никогда прежде, нежно укачивает её, и у них есть время. У них есть время.

«when you are the only passenger if there is a place further from me I beg you do not go» — Frank O’Hara, «Morning»