Пригласи меня тысячу раз

— Тот… ниндзя в маске, с которым ты зависала. На счету у которого трупы, — говорит Люк. А он хорош; Джессике надо отдать ему должное. Сделать вид, будто его волнуют аресты в Гарлеме, хотя в действительности это не так. Чертов палец, запущенный в свежую рану. Но постойте-ка, похоже, взросление в доме звездного ребенка приносит свои плоды. Так же легко, как свалиться с барного стула, Джесс напускает на лицо скуку и отвечает: — С октября её не видела, так что не то, чтобы я с ней «зависаю». — Хорошо, но… — Может, вся эта маска лишь хэллоуинская придурь, — говорит она как можно более небрежно. Она подливает себе бурбон и лишь затем замечает, что стакан уже был полон. Да блядство… Ей нужно что-то делать с руками. Люк берёт её за плечо и поворачивает лицом к себе. Она и бровью не ведёт. — Думаешь, я не пойму, что ты увиливаешь? Прояви ко мне чуть больше уважения. — Я тебе ничего не должна, Люк, — она сменяет тактику. — Мы в расчёте. Он выглядит слегка задетым, но тут же успокаивается. — Джесс, перестань. Она натворила делов. И это даже не секрет. — И даже не твоя проблема, — отвечает Джессика сквозь стиснутые зубы. — Линчеватель с суперсилами срывается с поводка и убивает без суда и следствия? Я бы сказал, что эта проблема касается всех. — Как любезно вломиться ко мне и пояснить за то, как работает правосудие. А теперь убирайся вон, — Джесс тычет большим пальцем в сторону двери. Люк игнорирует её и продолжает наступать: — Зачем ты её покрываешь? — А зачем ты вырядился, как мафиозная шишка? Он поджимает губы. — Я не вырядился… — Разоделся как с иголочки, Лицо со Шрамом. Люк бросает на неё взгляд и неловко поправляет узел на своем дурацком галстуке. — Я вырос. Сделал выбор. Может, и тебе пора. — Ещё раз: вон отсюда. — Она идёт к двери в надежде, что он последует за ней. Он остаётся на месте. — Кто она? И не говори, что не знаешь. Нам с тобой похрен на эту чушь с тайной личности. Да, Джессика помнит, как несколько лет назад Мёрдок прятал лицо под нелепым рогатым чепчиком, и они оба лишь закатывали глаза. Времена были проще, как ни крути. — Она вне игры. Ясно? — Она должна ответить за то, что натворила. — А что если она уже? — поворачивается Джесс, твёрдо стоя на своём. Эта «так и никак иначе» хрень ей уже до смерти надоела. Люк не Хороший, и Триш не Плохая. Все они просто люди, и все они могут лажать. Но они, чёрт возьми, делают всё, что возможно в их силах. Люк опускает глаза и убирает руки в карманы. Джесс понимает, что он меняет стратегию. — Я знаю, каково это дорожить кем-то… и всё равно делать то, что надо делать. — Какого хрена это значит? — Я рассказывал тебе о своем брате Уиллисе? — Нет, но чувствую, что сейчас расскажешь. — Он поднимался с самого дна. Но всегда находил способ провалиться ещё глубже. Он заслуживал большего. Но жизни, которые он разрушил? Они на его совести. — Ты отправил его в тюрьму, — говорит, не спрашивает, Джесс. Люк поднимает на неё большие, полные сожаления, глаза. — Хуже. Я отправил его в Рафт. Это убило меня. Но это было правильно. Она признательна, что ознакомилась лишь с сокращенной версией его истории. Потому что услышь она больше, то могла возненавидеть Люка. — Рафт? Ты отправил собственного брата в этот плавучий концлагерь? Люк хмурится и отводит взгляд. — Он сделал свой выбор. И вынудил меня сделать свой. — Чушь собачья. — Он представлял опасность для себя и окружающих. Это был единственный выход. — Кто сказал? — Я сказал. — Он снова встречается с ней взглядом, и Джесс требуется вся её выдержка, чтобы не моргнуть. — Подумай об этом, Джонс. Джессика знает, что приложила руку к тому, что Люк Кейдж стал тем, кем он стал. Сколько она его знает, у него была непробиваемая кожа, но неприкасаемым он возомнил себя только сейчас. Джесс бросается в атаку. — Знаешь, никогда бы не подумала, что из нас двоих оптимистом буду я. Но вот он, долбанный День наоборот. Люди не всегда меняются к худшему, Люк. Иногда они становятся лучше, если дать им хотя бы пол-ебического-шанса на это. Она вспоминает всех знакомых, кто нарывался в жизни на дерьмо, и думает, что искупление ни разу непохоже на прямую линию, устремленную в небо. Жизнь ухабиста и погана, и единственный способ пройти через неё — найти того, кто тебе дорог, и крепко держаться за него. Выражение лица Люка смягчается. — Должно быть, ты очень сильно любишь того, кто скрывается под маской. И в этот момент Джессика понимает, что облажалась, потому что он знает. Или, по крайней мере, у нее есть стопудовое предчувствие, что он знает. Вот, что происходит, когда пытаешься кого-то защитить, до того, как выпить кофе. Она находит лишь один жалкий выход из ситуации: робко умолять: — Люк… Пожалуйста. Он грустно улыбается ей, и наконец он снова похож на прежнего Люка, который умел, когда нужно, пускать всё на самотёк. — Прости. Я здесь не для того, чтобы читать тебе лекции о том, что правильно и неправильно. Честно. — Почти меня одурачил. Он кладёт ладонь ей на плечо, но в этот раз жест кажется дружеским. — Я доверяю тебе, Джессика Джонс. Если ты говоришь, что справишься со всем, мне этого достаточно. На этих словах Джессика сглатывает неловкий комок в горле. — Давай согласимся просто не лезть в дела друг друга. Между этой и 96-й улицей полно кварталов. — Раз так надо, — Люк убирает ладонь. Он набрасывает плащ поверх широких плеч и поворачивается, собираясь уходить, как вдруг, всё еще держа пальцами ручку двери, начинает тихо посмеиваться. — Что? — спрашивает Джесс. — Ничего. Просто я… думал прийти и растолковать тебе, что к чему. А ты заставила меня сомневаться в одном из самых трудных решений, которые я когда-либо принимал. — Ну, видимо, Счастливого Рождества, — коротко кивает Джесс. — Счастливого Рождества. Приглядывай за своей девушкой. За своей девушкой. Почему от этого ей становится так тепло на душе? — Ты же знаешь, я работаю одна. — Уверен, что это так, — ухмыляется Люк с порога.

Судить людей нельзя никогда. — «Филадельфийская история»