Мрак мертвой вечности

Новогодняя атмосфера заполнила дома всех Москвичей, везде стояли елки, переливающиеся в свете шаров разных цветов, в центре были масштабные гуляния и, несмотря на невероятный холод, люди толпами бродили по ярмаркам и меж башен кремля. Даже снег шел как-то по-особенному, все намекало на преддверие праздника и забавляло горожан. Но в доме Никитиной было пусто: ни елки, ни гирлянд — ровным счетом ничего. Будто это обычный день, не отличающийся от других таких же. У слуг был выходной, всех распустили по домам, к их семьям, дабы те могли подготовиться к празднику. В усадьбе стало совсем пусто. Елена словно призрак разгуливала по коридорам, ее одиночество было невообразимым, настолько тяжелым, что хотелось уснуть на двое суток и забыться. Никакого праздничного ужина в планах не было, все это стало каким-то ненужным, ничего не хотелось. С утра Никитина позвонила знакомому в магазин, дабы тот оформил доставку на адрес Федора, Елена не была человеком любящим дарить подарки, но как-то так совпало, что идея купить новые повседневные туфли Баранцову, выпала именно на Новый Год. Из-за такого праздника она набрала еще пару сюрпризов и огромной посылкой отправила в дом Федора. Стояла какая-то гробовая тишина, что еще больше будоражила меланхолию, расходящуюся по разуму Елены с неимоверной скоростью. Она не выдержала и решила перебить это какой-то музыкой. Никитина зашла к себе в кабинет и вытащила из закромов огромного дубового шкафа в стене граммофон, поставила к себе на стол и начала искать пластинку. Выбор произошел довольно быстро и пал на сбор городских песен. Первая заиграла “Вечерний звон”, звук шуршал и скрипел, но сквозь помехи начал пробиваться приятный заливистый бас. Никитина откинулась на спинку стула и прикрыла глаза наслаждаясь пением. Музыка была какой-то неотъемлемой частью жизни Елены: она выросла с ней в обнимку, словно родные сестры. Вся ее судьба так или иначе была связана с этим. За свою долгую жизнь Никитина научилась играть на множестве инструментов, но большего всего ее влюбила в себя скрипка. Через нее она с легкостью передавала все свои эмоции и мелодия всегда получалась невероятно живой и глубокой. А оперное пение стало для нее большой отрадой, так как туда уходило множество сил и в этом деле, как казалось, никогда нельзя дойти до конца — безотрывно развиваешься и идешь к вершине. Диапазон голоса — уникальная вещь и Елена с рождения была одарена немалым, но не переставала его улучшать и росла все выше и выше. Вспомнив про вчерашнее дело, Никитина разгребла какие-то выписки и копии таможенных документов, что ей выслал Федор с утра. — Если у меня опять намечаются проблемы — я застрелюсь, — Елена тихо выругалась себе под нос, всматриваясь в имена прибывших; карандашом подчеркивала незнакомых, — В списке гостей Винтера числится только одна неизвестная — некая София. Но больше нигде про нее ничего нет, как-то странно это все. Вроде ничего знакомого у меня в голове не возникает. Авось и правда обычная Петербурженка, любительница опер? Почему я вообще так забеспокоилась? В последнее время вся на нервах, меня это раздражает. Убрать бы их всех из моей жизни, была б возможность — сделала это собственными руками. — У Никитиной была привычка бормотать себе что-то, когда она бы в одиночестве, так создавалось чувство, что ведется диалог и в комнате есть немой собеседник, которому можно все выговорить. Елена откинула документы на край стола и забросила попытки что-то выяснить. Там же лежал замечательный роман Достоевского “Преступление и наказание” в твердой обложке и тиснеными золотом краями, название вензелями красовалось на самой середине обложки, а под ним печально блистал портрет Раскольникова. Никитина с минуту покрутила книгу в руках, раздумывая: стоит ли перечитать? Но видимо, в голове прозвучал отрицательный ответ и она положила роман на место. Скука все больше и больше охватывала ее, а делать совершенно было нечего. Время близилось к вечеру и Елена понимала всю ущербность своего бытия, даже в такой праздник она была совершенно одна. С ног сбивала тоска и грусть, ведь понимание того, что кроме одного одинешенького Федора больше у нее никого и нет. Ни мужа, ни детей, ни какой-либо подруги или родственницы — абсолютно никого. И она сама была виновата в этом, ведь не интересовалась ни в каких дружеских иль романтических отношениях. Все это было как-то чуждо ей, но в то же время жизненно необходимо. Никитина никогда не могла объяснить психологию своих действий, сколько бы не пыталась. Просто приняла это как должное, видимо, ее недоверчивость и непробиваемая холодность сыграли с ней плохую шутку, из-за чего все кто мог уходили от нее или умирали. Но все еще оставалось загадкой факт того, что Федор, за все практически двести лет их дружбы, не ушел, не бросил, они даже не ссорились. Все это походило на какую-то выдумку в мышлении Елены: ведь как к ней, — к такой холодной и мерзопакостной женщине, может относиться так тепло и душевно самый что ненаесть светлый человек в мире? Вот и сейчас, этот рыжий ангел, посланный небесами, как снег на голову свалился Никитиной: резкая трель телефона пробивалась сквозь песню граммофона — в трубке зазвучал радостный голос Федора: — Приветствую, Леночка! Надеюсь, ты не думала, что я брошу тебя одну в Новый Год? Конечно же нет! Дорогая моя, я получил твой подарок, но пока еще не открывал, оставил сюрпризом! Мы с Ксенькой очень тебя ждем, приходи обязательно — отметим вместе. Отказов не принимаю, — он хихикнул и повесил трубку, даже не дав вставить и слова Елене. Теперь, кажется, праздник будет похож на праздник, а не на торжество печали. Елена начала собираться, она не рассчитывала вырядиться как-то шикарно, но нашла давно забытое платье, которое она не надевала лет так сто уж точно. Это была шикарная работа известного кутюрье и досталась Никитиной как подарок, из-за восхищения ее фигурой, на которую это платье садилось абсолютно идеально. Оно не было слишком пышким или броским — полностью черное, с белыми оборками и открытыми плечами; рукава держались на предплечьях и уходили прозрачной шалью вниз. Но единственное, что смутило Елену — открытая спина, она не особо любила ее показывать, но все-таки поняла, что Баранцов вряд-ли будет созывать непонятных родственников или знакомых и весь праздник пройдет в тихом “семейном” кругу, где стесняться нечего. Посмотрев на время, Никитина убедилась, что оно сейчас подходящее, чтобы выехать, так как дорога займет, дай Бог, минут пятьдесят, из-за навалившего снега, а с запасом лучше выехать на пол часа раньше, дабы точно успеть. Елена закуталась в свою шубу и обулась в теплые валенки, чтобы не отморозить ноги, как это чуть не сделала вчера. Ее личного экипажа не было, так как даже лакей отпущен домой, поэтому ей пришлось немного пройтись до первой оживленной улицы и поймать карету там. Водитель оказался несколько неуклюж и его лошади, как пьяные рассекали по дороге, но все же путь оказался более или менее спокойным, Никитина даже успела раньше запланированного у нее в голове времени. На пороге Елена отряхнулась от снега, что за пять минут дороги до входа в усадьбу Федора покрыл ее плечи. Она взяла тяжелый дверной молоток и стукнула пару раз об металлическую пластину. Двери отворил дворецкий — старенький мужчина, весь седой, но до сих пор держащий выправку, видимо, проработал тут много десятков лет. Пока Никитина раздевалась, из гостинной начали раздаваться какие-то шуршания и оттуда вышла семья Баранцовых. Аксинья была просто неотразима: легкое платье кофейного цвета оборками спускалось в юбке, а ее тонкие плечи покрывал бежевых платок, рыжие волосы были распущены и небольшими кудрями вились вдоль шеи. Федор же был в классическом костюме, единственное, что ярко бросалось в глаза, так это тонкий галстук изумрудного цвета. В любви добавлять какие-то броские детали в свои образы Баранцову не откажешь. — Привет еще раз! Как я рад тебя видеть! Что-то я начал думать, что ты не придешь — слишком быстро бросил трубку, но хорошо все обошлось и ты с нами. Кажется мне, что мы впервые так отмечаем у меня дома, — Федор крепко обнял Елену, та ничего не сделала в ответ на подобное приветствие лишь кивнула. — И я очень рада Вас видеть тут! Для меня большое счастье, что в этот Новый Год папа познакомил меня с Вами, — Аксинья лишь улыбнулась и пристроилась рядом с Никитиной, что оказалась между Баранцовыми. Так они вместе прошли в гостинную, где стояла гигантских размеров елка — чуть ли не под потолок. Она вся пестрилась яркими стеклянными игрушками: зайчиками, оленями, санями. А внизу стояли две большие фарфоровые фигурки Деда Мороза и Снегурочки. Все напоминало какую-то детскую сказку из книжек. Чуть ближе к стене стоял стол, перенесенный из столовой, где уже виднелись разные яства и напитки. Натертые бокалы отбрасывали блики по комнате, на золотые приборы, которые были явно вытащены из каких-то закромов, где все лежало для особых случаев. — Не ожидала увидеть такую прелесть, у вас очень красиво, — Елена не могла оторвать взгляда от комнаты, ей не верилось, что она не находится в каком-то сером помещении, где давят стены, а наслаждается пребыванием в таком уюте и комфорте, что создали Баранцовы. Перед ее глазами сразу встала картина, как они наряжали елку: Федор неуклюже стоял на табуретке, пока Аксинья подавала ему игрушки и тот вешал их под самой макушкой. Она давно не чувствовала такого спокойствия. — Присаживайтесь, Елена Александровна, до полночи еще целых два часа у нас есть время, чтобы обсудить что-нибудь. Я вся прямо пылаю от радости! Как же я все-таки люблю Новый Год, с детства еще! Эта атмосфера, прохладненький снежок, что стелется по улицам, запах ели и подарки… Ох, я уже в нетерпении! Никогда не была так взволнована и счастлива как сейчас, для меня это все так ново — я не помню, когда у нас последний раз была на празднике еще одна девушка помимо меня, до того, как ушла мама. Мне есть с кем поговорить о всяких женских штучках, — Аксинья была такой же болтушкой, как и отец, казалось, она могла говорить вечность и без остановки. Елену это радовало, ведь самой тянуть весь разговор ей было тяжело. — Я в детстве особо не отмечала Новый Год, как и сейчас, поэтому для меня такое празднование очень необычно, но ваш дом меня очаровал, он правда выглядит, как из сказок — это очень… уютно. Тем-более, меня радует, что у Вас появилась компания для разговора в моем лице, мне тоже давненько не хватало чисто женского общения, а то крутиться постоянно подле мужчин утомляет, — казалось Федор чуть побагровел от слов Никитины, от нее он точно не ожидал такого услышать, ведь за все их общение он не разу даже не подумал о том, что и правда ведь, Елена общается только с ним, а он как никак мужчина и не может во всем понять ее. — Ну, вот! Видите как все складно! Я так рад за вас, вы не представляете. Я пока отойду, оставлю вас наедине, поболтайте о своем, — широко улыбаясь и подмигнув, Федор вышел из комнаты и, судя по звукам, потопал куда-то наверх, так что девушки и правда остались вдвоем. — Не посудите наглостью мой вопрос, но просто мне очень интересно: есть ли у вас муж или кавалер? Просто для меня так удивительно, что Вы дружите с моим папой и на Вас нет никаких нападок. Обычно мужчины бывают слишком ревнивы, что даже из дому не выпускают! Жуть какая… — Аксинья повернулась вполоборота на небольшом диванчике, дабы посмотреть в глаза Елены, сидящей напротив в кресле-качалке. — Для меня это совершенно обыденный вопрос, не волнуйтесь. Нет, у меня никого нет и не было уже давно, я, так сказать, одиночка. Может по своей воле, а может по воле кого-то свыше, но моя судьба сложилась именно так, что романтических отношений в моей жизни не существовало вовсе. А у Вас есть кто-нибудь? Я уверена, что за такой очаровательной девушкой должны толпами ходить. — Эх, как бы мне хотелось ответить “да”, но, к сожалению, это будет ложью. Раньше у меня был прекрасный граф, но, видимо, как и у вас, не по моей воле, он влюбился в другую даму. Но я ничуть не расстроена, все эти обиды в прошлом и нисколь не беспокоят меня. Я спокойно двигаюсь дальше и полагаюсь на свое сердце — оно никогда не ошибется. В любом случае, любовь для меня дело вторичное, сначала хочу построить карьеру. Знаете, есть у меня одна мечта и я отчаянно буду к ней стремиться! — Я думаю, Ваше сердце сделает правильный выбор. А мечты — это всегда прекрасно и, главное, поддерживать ее огонь новыми поленьями, а не тушить водой. Вы бойкая девушка и если чего-то захотите — обязательно придете к этому, так что я буду ждать от Вас весточку о том, что Вы наконец ее исполнили. Если не секрет, то какая у Вас мечта? — Елена чуть толкнулась вперёд, кресло скрипя ножками, вернуло ее ноги к полу, она наклонилась и положила голову на руку, которую локтем поставила на колено. Она явно была заинтересована в разговоре, что бывает крайне редко. — Моя мечта несколько необычна для женщины, но я бы хотела стать врачом. Помогать людям доставляет мне огромное удовольствие, правда, мне приятно видеть, как им становится лучше от моих действий и не важно как, пускай я буду хирургом — крови не боюсь, но главное, что помогу, сделаю других счастливыми! Вот в этом для меня заключается истинная радость, — Аксинья тоже чуть придвинулась вперёд, они сидели совсем рядом, но разговор их так занимал, что казалось, между ними километры пропасти и хотелось быть ближе. — Я слышала, что женщинам уже можно оканчивать Высшие врачебные курсы. Вы проходили их? Конечно, в нашем патриархальном строе женщине тяжело пробиться в такие профессии, но, знаете, я бы поборолась за место, чисто ради того, чтобы доказать — я могу большего и никто не сможет мне запретить. — Да, я закончила их с отличием, но вся проблема заключается в том, что нужно ещё и Высочайшее разрешение держать экзамен, коего я не имею и получить не могу… Кто знает, сколько понадобится времени для того, чтобы это можно было реализовать, но я обязательно дождусь и пускай мне будет сто лет — даже так я сдам его, чего бы мне это не стоило! — Вы большая молодец, я поражаюсь стойкости Вашего духа. Поистине сильный человек — силен во всем. И эта мечта, к которой Вы упорно стремитесь всегда будет Вашим светом во тьме, даже когда будет совсем тяжело, вспоминайте ради чего Вы стараетесь и все пойдет намного легче. — Спасибо, Елена Александровна, Ваши слова и правда дают ещё большую мотивацию не опускать руки! А у вас была когда-нибудь мечта? — Тяжело сказать, если быть откровенной… — и тут Елена правда задумалась, для нее это была сложная тема, которую она не раз поднимала во время своих размышлений в голове, но так и не находила ответ. — Я не могу вспомнить ни одной своей мечты, что была у меня в жизни, возможно, у меня их и не было вовсе, но знаете, мне бы хотелось сделать своей мечтой — избавиться от одиночества. Это единственная проблема, что двигает меня вниз, а не вперед. И мне кажется я потихоньку исполняю ее. Потому что у меня давно не было такого интересного собеседника, как Вы. Мне очень хочется общаться с Вами дальше, дабы узнать получше. Баранцовы каким-то магическим способом умеют завоевать мое расположение, похоже, это у вас в крови. Аксинья широко улыбнулась, ей было приятно, что не одна она заинтересована в этом общении и намерена развивать это приятельство в нечто большее, возможно даже крепкую дружбу. Их разговор прервал вошедший Федор, они совершенно не услышали его, хотя тот ходил достаточно шумно. Он обошел девушек и, пододвинув стул, присел рядом. По нему было видно насколько он рад тому, что его два близких человека нашли общий язык и этот праздник пройдет в такой теплой атмосфере, способной растопить даже холодное сердце Елены. — Ох, вы заметили сколько время? Мы так и не заметили, что уже полчаса до Нового Года осталось! Давайте рассаживаться за стол, я что-то уже проголодался, — Федор вернул стул во главу стола, усадил рядом с собой Аксинью по правую руку, а по левую руку — Никитину. Начался праздничный ужин, дворецкий расхаживал с первым блюдом и накладывал его в тарелки — это была вкуснейшая отбивная с овощами, пахло просто великолепно. Чего-чего, а еда в дома Баранцовых всегда была отменная и приносила полное удовольствие от ее употребления. Никитина уплетала ужин за обе щеки, хотя по ней трудно было сказать, что она вообще ест — ее худощавое телосложение было от природы таким, но вкусно поесть она всегда любила и это доставляло малую долю радости в ее жизнь. Аксинья тоже не мельчила и набивала рот, а ее отец так и вовсе чуть ли не мычал от удовольствия. Это и вправду можно было назвать семейным ужином. Такой уют и понимание могло быть, кажется, только между членами сплоченной и хорошей семьи, возможно, тем самым идеалом, что многие ставят себе в пример отношений.