Мрак мертвой вечности

Рыжий огонь плавил снег, что пытался улечься поудобнее на волосах, он заставлял его кипеть и, кукожась, скручиваться в маленькие комья, мигом таявшие, превращаясь в стекающие капли воды, обрамляющие полосы бакенбард по щекам и проскальзывающие за ворот к шее. Федор невольно ежился от прохлады, быстро касающейся его кожи, это было не особо приятно — стало наказанием за то, что оставил шляпу на работе. После всех мучений он мгновенно вылетел из здания министерства, проклиная его ко всем чертям, проверку, да и чего греха таить, Царя — тоже. Столько часов потерянных в пустоту было так жаль, ибо в памяти каждую минуту всплывали картины уехавшей кареты, за которой хотелось погнаться, но это было невозможным. Время тянулось так медленно, растягивая каждую свою частичку как можно сильнее, чтобы только позлить Федора и задержать его там, когда сердце уже бежало далеко-далеко от этого серого здания, с унылыми окнами-решетками. Но наконец-то он там, где и хотел — около больницы. Утро только просвечивалось на горизонте, слабые лучи вырисовывались в просвете между землей и ночью, ласкали макушки птиц, оставшихся зимовать, трепетали их перья и пернатые заводили новые песни, не похожие на все те, что были раньше. Ступени запорошило снегом, дворники еще спят и не успели убрать его, но это не мешало проходу, поэтому цокая каблуками туфель, подаренных Еленой, Федор в миг добрался до двери и начал колотить в нее, что есть сил. Никто не открывал. Приходилось стучать еще и еще, а с занятыми руками это не очень удобно реализовывать. На пороге, как привидение, появился старый мужчина, не облаченный в халат, простой сторож, что видимо сладко спал в своей комнатушке. — Чего Вам надобно? Закрыто. Пять утра. Вы время видели? — Было уже хотел закрыть дверь, но Федор просунул ногу в небольшую щель и задержал охранника еще на пару минут. — Мне срочно, Вы понимаете? Дочь лежит не то живая, не то мертвая. У Вас что детей нет? Ну, посочувствуйте бедному отцу, надо мне! — За ногой последовала рука, теперь осталось протащить тело и считай эта узкая щель сменилась на полноценный вход. — Не положено. Приходите в восемь — тогда пущу, а сейчас ступайте домой. Делать Вам что больше нечего как по больницам шарить? — Старичок дернул дверь на себя, чуть не прищемив конечности Баранцову, но тот мертвой хваткой вцепился в этот жалкий кусок дерева, скрепленный гвоздями, что еще одного “дерга” не выдержит и развалится. — Ну что мне сделать? Пустите, так сложно? Я не буйный, врачей бить не собираюсь, всего-то дочь проведать пришел… Вот если не узнаю как она там и что вы с ней натворили — стану буйным. Как говорится: не буди зверя. Да… — Дверь снова дернулась и наудивление выдержала, но как-то подозрительно скрипнула, — Постойте-постойте же, а! Жаль что-ли? — Фамилию, — после названной просьбы сторож удалился, оставив дверь открытой на цепочке, Федор посчитал это отличным шансом, пошарил рукой по стенке и нашел задвижку, подцепив ее пальцами, скинул вниз, что звеня закачалась на цепи. Баранцов вошел внутрь, пристроившись за стариком, который не ожидал такой наглости, но не оторвал взгляда от замусоленного журнальчика с кучей записей на своем столе. — Так это Вы… Черт возьми, поистине сумасшедшая семейка. Дочь Ваша лежит на третьем этаже, сорок первая палата, с левой стороны коридора. Жена Ваша как втемяшилась сидеть там, так и всю ночь провела, еще знакомство с нашей врачихой завела, так та ее выгораживает и оставила. Теперь и я в таком же положении с Вами. Тьфу… Если мне сделают выговор — на Вашей совести будет. Халат вон там. Себе возьмите и жене своей и чтоб не видел больше! — Сторож указал куда в бок, разрезав своим дряблым тупоконечным пальцем воздух, потом подошёл, захлопнул дверь, провернув позвякивающей связкой ключом в замке, и побрел в свою комнатушку отдыхать дальше. — Она мне не жена, Господи, не разводите сплетен! — Слова Федора улетели куда-то вдаль разбиваясь об стены, так и не дойдя до адресата. Он скинул свою дубленку, накинул вместо нее один халат на плечи, перекладывая все гостинцы из одной руки в другую со вторым вместе, и наконец побрел по лестнице наверх. Дверь палаты тихонько открылась, не издавая лишнего шума и скрипов. Внутри ходил небольшой ветерок от щелей в окнах, а с открытым проходом создавался сквозняк, из-за чего Федор поспешил войти и закрыться. Он хотел было подойти к Аксинье, но сначала надо разобраться со всем тем, что покоилось у него на руках. Дубленка была повешена на угол ширмы, припрятавшейся в углу, цветы положены на стул рядом, который он придвинул ближе к кровати потерпевшей, на тумбочку выложились сочные апельсины, блистающие оранжевыми пористыми боками, что источают невероятно приятный запах цитруса. Упав на стул, предварительно переместив цветы к гостинцу, впервые за долгие часы, Федор вытянул ноги и расслабился, всмотревшись в спокойное лицо дочери, что мирно спала, тихо вдыхая ноздрями воздух и выдыхая через приоткрытый рот. Он хотел взять ее за руку, но как назло сел со стороны сломанной, отчего это не представлялось возможным. Баранцов посмотрел на фигуру напротив, Елена, склонив голову вправо — тоже спала, ее волосы выглядели слегка растрепанными и несколько прядей спадало прямо на лицо, закрывая глаза. Федор проследил направление ее рук: одна лежала на исписанном листе с книгой, а другая уползала куда-то на больничную койку. Из интереса Баранцов немного приподнялся и увидел, что Никитина держит Аксинью за руку — это поначалу слегка удивило, от чего Федор ухмыляясь фыркнул, но вспомнив все события вчерашнего дня, он пришел к выводу о том, что это был день невиданной щедрости от Елены и она дарила свою тактильность всем тем, кто в этом нуждался. Расслабившись в окружении дорогих ему людей, которые были полностью в порядке, Федор блаженно закрыл глаза, откидываясь на спинку стула и закидывая ногу на ногу. После всей нервотрепки и бессонной ночи он тоже безумно устал, отчего мозг его мгновенно погрузился в сон. Сновидения были как фейерверки: быстро взрывались яркими красками, пестрились искрами и резко опадали дотлевающими частицами, было трудно разобрать, что снится, но явно что-то хорошее и приятное. Первой из всей спящей палаты пробудилась Аксинья, пытаясь проморгаться, она начала осматриваться по сторонам: первым заметила отца, что приспокойно похрапывал, и улыбнулась, ей было радостно, что после всего он в порядке и рядом с ней. Ощущения начали приходить в норму и Баранцова почувствовала тепло в своей ладони. Она перевернула голову и заметила пробивающееся сквозь пряди лицо Елены, совершенно спокойное, в полном умиротворении. Во время всех событий ее не было рядом, так откуда же она взялась в палате?.. Аксинья отмела эти мысли, если есть, значит так было нужно, да и от их переплетенных рук стало как-то радостнее, отчего она сама не понимала, но почему-то чувствовалось так хорошо. Пребывание в больнице еще никогда не было таким приятным: лежать в окружении близких, держаться за руки, слышать привычный храп отца и совсем позабыть об ужасах прошедшего дня. Словно и не было ничего, будто все и правда прекрасно. Только сломанная рука и слабая головная боль напоминали, что это точно было и это заставило помучаться ее сполна. Аксинья чуть приподнялась на кровати, не выпуская руки и стараясь сильно не шуршать, чтобы не разбудить отца. Но это не вышло, как только до его уха донесся слабый хруст больничного одеяла, он мгновенно распахнул глаза и увидел дочь, что слегка рассеяно улыбнулась. — Как ты, Ксенечка? Голова сильно болит, а рука? Все в порядке с тобой? Я тебе тут апельсинчиков твоих любимых принес и розочек немного, светло-розовые, смотри какие красивые, я долго выбирал. — Федор обратил все свое внимание на Аксинью, даже его шепот был слишком громким из-за полноты заботы и радости в нем. — Все хорошо, папенька, у меня ничего не болит, будто заново родилась, уж точно! Немного в затылок отдает, но я практически не чувствую, все в порядке, — Баранцова улыбнулась и потянулась было за апельсином, но травмированная рука отправила ее обратно на постель, — Правда этот гипс жуть как мешает. — Давай почищу, — взяв цитрус в руки, Федор начал отрывать кожуру маленькими кусочками и складывать в стопку на тумбочке, вскоре он закончил и передал дочери, та взяла его пальцами сломанной руки, благо ими она могла спокойно двигать, и начала понемногу откусывать апельсин. — Спасибо большое! Расскажи, что произошло? Я практически ничего не помню, после того как ушла на кухню зачем-то, а потом как пропасть… Хотя еще вспоминается удар, прямо по голове, и темнота. — Ох, там такая долгая история… Без подробностей если, то ты очень сильно ушиблась, когда тебя толкнул тот парень, сразу сознание потеряла. Я с ним недолго поборолся и он убежал. Потом Лене позвонил, она приехала сразу же, тебя с врачом забрала в больницу, а мне срочно на работу вызвали — проверка. Так что не смог, к сожалению, поехать с тобой, но я рад, что вы, видимо, с ней спелись и все так хорошо, — Баранцов рассматривал свои колени и теребил последнюю снятую корочку, он нервничал, потому что не сказал всей правды и не хотел, чтобы Аксинья ее знала. — Ну, все хорошо, что хорошо кончается, ведь так? Главное, что ты цел, а то я помню как он вцепился тебе в руку, словно пес бешеный, ужас какой… Бывают же такие… А Аркадий Порфирьевич как? Нападавший этот, я помню, так его толкнул… Надеюсь, он в порядке! — Аксинья доедала свой апельсин, стараясь не забрызгать соком кровать и себя саму. — С ним все хорошо, слуги его сразу оттащили, осмотрели, ничего такого, просто пару ушибов, видимо, пожалел его. Хоть старенький, а живуч! — Федор улыбнулся, ему пришлось по душе то, что они сменили тему с себя, на другого пострадавшего — дворецкого, так будет меньше вопрос требующих подробностей. — Как все славно, все целы и здоровы! Мне нравится такой исход, было бы печальнее, если бы с тобой что-то случилось… С твоей рукой точно все хорошо? Я помню крови много было, — Баранцова вновь вернулась к этому и по глазам отца заметила, что тот не хочет об этом говорить, поэтому решила быстро придумать что-то отвлеченное, чтобы сказать, — Ты, кстати, слышал какой помпезный бал закатывают наши соседи в воскресенье? Я столько слухов слышала, ужас! Говорят, все высшее общество там соберут, представляешь? — Да ну? Первый раз слышу… Ха! Как удивительно, живем рядом, а я даже понятия не имел. Надо будет расспросить, может получится выбить пригласительные для нас. Как думаешь, а? — Подмигнув Федор расплылся в улыбке, он любил куда-то выходить с дочерью, для него это было большим счастьем — наблюдать как веселится Аксинья и как далеко она от гнетущих забот. — Я только “за”! Если надо, я схожу с тоб… —- Баранцова прервалась на полуслове, она почувствовала движение рядом с собой с другой стороны. Елена слишком далеко забрела в сновидения и видимо уснула очень крепко, отчего ее тело совсем обмякло и медленно склонялось вперед, пока окончательно не упало лицом в ноги Аксинье. Послышался громкий хлопок — это свалилась книга, с которой рядом, легко покачиваясь, улегся листок. Даже от такого Никитина не проснулась, как будто уши ее отключились на время и пропустили столь сильный звук, от которого даже Баранцовы поморщились. Замок из их рук пришелся прямо под живот Елены, но даже это было не помехой ее сну, она продолжила тихо сопеть в такт своему сердцебиению. Лента на волосах совсем ослабла и осталась где-то у кончиков, из-за чего большинство локонов рассыпалось по кровати, обрамляя складки одеяла и лежащую Аксинью, что удивленно смотрела то на отца, то на Никитину. — Похоже, она сильно устала. Никогда не видел, чтобы она так крепко спала, удивительно даже… Обычно ей хватает шороха мыши в дальнем углу, чтобы открыть глаза, а тут даже книжка ее не растормошила, — Федор вытянулся, разглядывая спящую, необычное поведение удивило всех в этой комнате. — Ничего, пусть отдыхает, она мне совершенно не мешает. Бедная, что же ее вымотало так?.. —- Взгляд Аксиньи приобрел сочувствие и некую долю печали, она часто замечала уставший вид Елены, когда та отводила свои глаза вдаль и сейчас тревожить ее совершенно не хотелось. Люди не устают столь сильно просто так, на все есть своя причина, но зачастую она остается тайной недоступной другим. — Я пойду, поговорю с врачом, сейчас как раз время приема, думаю, он уже на месте. А вы отдыхайте пока, я скоро вернусь, — Федор поднялся со стула, оглядел комнату и быстро поцеловал дочь в лоб, вскоре после этого удалившись из комнаты. Стало тихо, даже птицы перестали заливаться трелью под окнами, было слышно лишь тихий шепот ветра, что тонкими струями пробивался сквозь оконную раму и скользил по полу, так и не набрав сил подняться выше. Рыжие пряди, закручиваясь, струились по плечам, обрамляя их и подчеркивая остроту. Они поджигали подушку, задерживаясь языками пламени на белоснежной наволочке. Аксинья чувствовала себя несколько неловко: что делать, если человек спит у тебя в ногах? Но это чувство быстро ушло, заменившись другим. Любопытство в этой войне взяло верх. Волосы скользнули прижимаясь к спине, а тело постепенно сгибалось, нависая над спящей. В мыслях Баранцовой не было ничего плохого, просто хотелось посмотреть, от чего и зачем — неизвестно, просто хочется. Иногда такое случается, что не отдаешь отчет своим действиям, желания захлестывают проблески разумных доводов против и делаешь то, чего хочешь на данный момент. Обычно такие поступки запоминаются навсегда. Аксинья отодвинула пальцами сломанной руки черные локоны с лица Елены, очень аккуратно, стараясь ничего не задеть. Неожиданно для себя она поняла, насколько приятные волосы у Никитиной, такие пушистые и мягкие, но отчего-то после прикосновений к ним на пальцах оставался еле заметный черный налет. Показалось, безухое со стороны смотрящего, лицо, чуть зажмурившееся от лучей солнца, которые скользили по бледным скулам и розовым губам, приоткрывшимся от позы. Белоснежные ресницы слегка дергались под напором невидимых потоков воздуха. Склонившись сильнее Баранцова смогла рассмотреть профиль Елены подробнее, с анфаса нельзя было даже и подумать о том насколько ее нос выделялся из общей массы утонченности, он был как неожиданная деталь, что все портила, но отчего-то именно на ней смотрелась идеально. Любой бы сказал, что это “орлиный профиль”, но задумавшись Аксинья пришла к выводу, что это совершенно не так. “Профиль ворона, изящный, четкий, очерченный, с чуть заметным покатом внизу и яркой горбинкой. — Баранцова ушла в мысли сильнее, — Орел не ее птица — не похожа.” Покопавшись в догадках она поняла, что почти откровенно сверлит взглядом спящую, а это не то чтобы неприлично, просто неправильно. Не стоит делать так — есть риск украсть сны и мысли, так и случается порой, из-за этого многие теряют самую интересную часть. Споткнувшись во сне и полетев куда-то вниз, Никитина вылетела в реальность, холодную, что сразу же сжала ее в кулак, прибрав весь покой к себе. Протяжно зевнув она не сразу поняла где находится и что в принципе происходит, но тут осознание окатило, как воды бурной реки у берега. Два кофейных глаза смотрели прямо на нее, посередине уже виднелась гуща, расширившаяся от темноты, создаваемой волосами, которые горели. — Простите, — Елена резко вскочила, пытаясь хоть как-то оправдать лишнюю минуту задержки на ногах Аксиньи, — Я Вас не смутила? Надо было разбудить. Я обычно не сплю так крепко. — Ничего страшного, мне было удобно, а разрушать Ваш сон мне совершенно не хотелось. Каждый имеет право на отдых — ведь так? — Баранцова улыбнулась и развеяла этим все мысли о вопросах к ее состоянию и так понятно, что все отлично. Елена хотела поправить волосы, потому что они стояли дыбом, словно она пробежала марафон и выглядели жутко нелепо, только потянула правую руку, как почувствовала в ней присутствие другой. Сначала она удивилась, потом задумалась и наконец вспомнила, но замаскировала весь этот мыслительный процесс тем, что просто вернула руку Аксиньи на место и продолжила собирать обеими хвост. Кисть Баранцовой сжалась в кулак, словно не хотела отпускать тепло, которое долго время чувствовалось в ней. Ее задорный взгляд из под рыжих ресниц так и напрашивался задать к нему вопросы, но Никитина специально молчала, чтобы Аксинья все выдала сама. Они долго сверлили друг друга взглядом и все же никто не хотел говорить, поэтому Елена встала, необратив внимания на небольшой беспорядок вокруг себя, и отправилась к окну. Задумчиво вглядываясь в фигуры снежинок, опускавшихся на перила, она все думала: что же ей сказать? — Как спалось? — Через тон слышалась улыбка, такая широкая, обнажающая все зубы, Баранцова слега шуршала одеялом, видимо, хотела встать. Но Никитина быстро ее “посадила” на место: — Не ворочайтесь и не вставайте — в Вашем состоянии это вредно, — а после продолжила все так же в поисках каких-то замысловатых фигур в окне, — спалось замечательно. Давно я так не высыпалась, по правде говоря. — Ох, как прекрасно! Я тоже выспалась, никогда не ожидала, что в больничной палате будет так хорошо. — Аксинья снова начала шуршать, но в этот раз, похоже просто переворачивалась, решила не рисковать. — Ваш отец приходил, — это прозвучало, как утверждение, поэтому Баранцова даже не удосужилась ответить, — я схожу поговорю с ним. Не скучайте. Цокая невысокими каблуками туфель, Елена удалилась из палаты и пошла на поиски Федора, пускай и спалось хорошо, но какие-то странные мысли терзали ее голову, как термиты сгрызали деревянные мозги, она старалась их отогнать подальше, но получалось как-то скверно, отчего ее настроение стремительно портилось и превращалось в апатичную массу, покрывающую ее тело, закрывая глаза и уши. Чуть поодаль от огромного окна, чуть ли не во всю стену, покрытую шрамами штукатурки и свежими ранами деревянных рам, стоял Федор, перекидываясь скудными фразами с Ириной. Старикашки и след простыл — это бесило. С ним хотелось разобраться на месте, дабы быть уверенной: правдивы ли больничные легенды или это лишь шутки? Кажется, беседа окончилась, так и вышло. Ирина, попрощавшись, исчезла за дверьми других палат, а Баранцов покачивался на каблуках и рассматривал коридор, посреди которого заметил знакомую фигуру и сразу выдвинулся к ней. — Леночка, привет! Как спалось? Почему этот вопрос так всех мучал? Какая кому разница? — Здравствуй, просто прекрасно, лучше не придумаешь, — прозвучало это очень грубо, хотя грубить-то и не хотелось, просто как-то вырвалось из-за бессмысленно нараставшего раздражения. — Все в порядке? — Понятное дело это смутило Федора, он сдвинул густые рыжие брови поближе друг к другу и выпытывающе смотрел на Елену. — Да, как-то случайно вырвалось, извиняюсь. Спалось хорошо. А проверка как прошла? Выглядишь помято. — Никитина только вблизи заметила покрывшееся мелкой щетиной лицо Баранцова и появившиеся чуть синеватые мешки под глазами. — До пяти утра с этим бредом возились, представляешь? Мне все нервы измотали! Подай им то, сделай это. А почему тут так? А чего вы штат не сокращаете? Идиотизм! Вот если хотелось послушать кучу глупых вопросов и пытаться выглядеть вежливым — тебе туда. Как мальчик на побегушках там бегал, ну, хоть отстали — уже хорошо, а то кто их знает, чтобы потом было. Даже Свиридов как по струнке ходил, на удивление за работу взялся и все так аккуратненько выполняет. Думаю, уж не постарался ли кто? Физиономию подпортили, — Федор улыбнулся и так хитро-хитро посмотрел на Никитину, что тут уже и не требовалось ответа кто постарался — он и так знал. Отойдя чуть к стенке, Баранцов сел на какую-то лавку около кабинета, удивительно пустую. Рядом опустилась Елена, искоса поглядывая на безлюдность вокруг. — Ну, как обычно, они не умеют ничего решать нормально. Всегда так. Хоть другим проблем не вылезло и на том хорошо. А Свиридов побоялся, видимо, что кто-то решил ему перечить в этой шарашкиной конторе, — Никитина ненадолго замолчала, вновь огляделась несколько затравленно. Все еще не могла привыкнуть к такой тишине и безлюдности — это очень странно. В больницах обычно после праздников места вдохнуть не было, а тут… — Расскажи, что было вчера, максимально подробно. Такое нельзя оставлять просто так, понимаешь? Мне нужно знать все от начала до конца. Даже из рабочих соображений. — Лен, ты уверена? Я очень не хочу об этом говорить, понимаешь… — Федор уткнулся взглядом в стену напротив, будто ощупывая трещины, насколько они глубоки, откуда появились, сколько им лет… — Это необходимо. Рассказывай как бы не хотелось. Будешь молчать — эта тварь еще кому-нибудь башку оторвет и это буду не я или ты, — Елена посмотрела туда же. Теперь они оба гуляли по давним воспоминаниям жителей и работников этого места. Но оттуда нужно было уходить и переплывать в более свежие, которые дадут больше ответов, чем эти. И как же хотелось, чтобы не прибавилось нераскрытых загадок, над которыми придется ломать голову сильнее, чем над старыми.