Мрак мертвой вечности

Зеленые глаза хитро сверкнули, будто показывая превосходство их обладателя. Он знал, что ему удалось так ловко обмануть внимательную Елену и это забавило его еще больше. Всю жизнь он только и гнался, чтобы искусно обвести кого-нибудь вокруг пальца, а позже эффектно раскрыться перед ним. Все это походило на спектакль в заброшенном театре, в который никто никогда более не придет. — Все верно. Я думал, это не станет для тебя большим удивлением; что ты разгадала это еще давно, но, как я вижу, слишком сильно понадеялся на твои умственные способности. Наверное, стоило сделать скидку на то, что ты женщина. Они ведь по природе глупы, не так ли? — Михаил обнажил белые зубы в звериной улыбке, похожей на оскал волка над упавшей в мертвом сне жертвой. Он подошел уже настолько вплотную к столу, что мог одним движением таза сдвинуть его вперед. Правая рука так и покоялась за спиной, отчего создавалась какая-то притягательная тайна в его образе, словно он специально окутал себя этой дымкой неизвестности и держал козырь в рукаве, так как Елена была перед ним, как на открытой ладони. — Скорее глуп тут ты, раз используешь свою беспочвенную ненависть к женщинам, как аргумент к моей недальновидности. Но зачем тебе понадобилось приплетать в это дело Свиридова? Он ведь безответственный хитрец, который мог разрушить все дело за секунду. Как-то непродуманно с твоей стороны. Или он был нужен, чтобы оказать психологическое давление на меня, ведь раньше мы были друзьями и ты думал, что я не переживу такой серьезной потери? Если это все правда так — ты полный идиот. Потому что ничто не способно было меня так обрадовать, как его исчезновение, — спрятав в ладонь скальпель, чтобы он был незаметен, Никитина отступила назад, ей не нравилась такая близкая позиция без возможности правильного отступления в случае нападения. Она как могла пыталась держать лицо, на миг ее привычный образ сменился неожиданной грустью, выраженной в растаявшей голубизне льда ее глаз, словно сейчас вода потечет слезами по ее щекам и обратится в кипяток сжигающий бледную кожу, но спустя секунду вернулось обычное ее состояние: отрешенный взгляд уходящий в пустоту глубин мыслей, опущенные уголки рта, еле поднимающиеся при разговоре. — Ты можешь строить сколько угодно различных теорий, можешь месяцами разгадывать все сложности моего плана и избегать перипетий. Но кто всегда будет на шаг впереди? Конечно же я! И ты сама это достаточно понимаешь, чтобы не спорить со мной. — Михаил прокашлялся и нервно дернул плечом руки, что все еще пряталась за спиной, — но я пришел не за этим. Я польщен, что ты так понадеялась на охрану союза, что там все честные и порядочные люди и, конечно же, доверила мне следить за твоей слугой Хельгой. Бедная малышка была так напугана, что не могла и двух слов связать, чтобы объяснить мне зачем пришла… Но когда у нее все-таки вышло, я понял, что просто не могу ее оставить в живых! Так прискорбно, что именно эта германская сиротка осталась свидетелем, мне жаль. — И с ехидной улыбкой он наконец вытащил руку из-за спины, резким и точным движением. Его широкая ладонь сжимала голову Хельги за волосы, рот ее был мерзко открыт и обрамлен собственной кровью, от вырезанного языка, глаза застыли в мученическом выражении, Михаил постарался над тем, чтобы изрядно ее истерзать. По запаху крови, можно было понять, что отсекли шею совсем недавно, кровь до сих пор мелкими тягучими каплями падала на пол. Михаил поместил ее на стол, средь документов, как будто поставил жирную точку в этих разбирательствах. Это была прямая угроза, все так и говорило: “Пойдешь дальше — постигнет такая же участь.” Зубы с лязгом сомкнулись от удара, что невольно показалось даже, что она все еще жива и сама это сделала. Елена отпрянула от стола, в разуме все помутилось, она была не в силах смотреть на эту отсеченную голову, хотя до этого видела сотни таких и они никогда не шокировали ее так, как сейчас. Никитина подумать не могла, что Михаил снизойдет до такой подлости и позволит себе убить невинное дитя, которому жить и жить еще на этом свете. — Это подло. Раз какой-то ребенок представляет для тебя опасность, то ты не только глуп, но и ничтожно слаб. Она чуть не умерла со страху, а ты решил добить ее таким подлым способом? Что ты хочешь доказать мне? Свою силу? Можешь убивать людей и ничего за это тебе не будет — я так понимаю. Но, поверь, возмездие всегда приходит и я никогда в жизни не оставлю убийство невиновного просто так, — взвесив все “за” и “против” Елена приняла решение идти в нападение, конечно, сейчас у нее все шансы упустить Михаила, но так он, возможно, получит тяжелую травму, чем просто убежит целым и невредимым. — Ах! Конечно, как я мог забыть, что ты самый свирепый и опасный жнец в истории?.. Вот теперь я точно начинаю бояться, смотри даже ладошки затряслись и какой-то шум в голове, мама, кажется я схожу с ума! — Михаил начал театрально прикладывать руку ко лбу и вздыхать, как неприличная дама, он напоминал шута, а не язвительную змею, от чего Елене хотелось только расхохотаться, что он так глупо сыграл на ее слабостях. — Довольно. Ты ведь понимал, что не уйдешь от меня без боя? Думаю, такое тебе под силу было просчитать. Так нападай или я возьму все в свои руки, — не окончив последних слов Никитина рассекла воздух рукой, словно крылом, пройдясь кончиками пальцев по незащищенной груди Михаила, который не успел увернуться. Сквозь полы жилета начала проглядывать алая кровь, что все больше и больше пропитывала ткань, расползаясь неравномерным пятном. Михаил никак не мог понять, что произошло, он не рассчитывал на такую быстроту действий, что простая ладонь может так легко рассечь ему грудь. Трость пролетела над их головами, управляемая его руками, и клювом ворона впилась в плечо Елене, которая отпрыгнула в сторону, намереваясь защитить голову. Еще взмах руки Никитиной и задняя часть колена Михаила была рассечена, он склонил ногу и невольно встал, преклоняя голову, Елена распрямилась наслаждаясь тем, что сумела всего одним ударом привести его в такое ничтожное положение. “Можешь начать молить прощения,” — пронеслось у нее в голове и она сама удивилась подобной мысли, ранее у нее никогда не возникало желания опустить кого-то перед собой и заставить извиняться, но теперь оно впилось острым жалом в мозг, не отпуская ее до последнего. — Сволочь, — лишь прошипел Михаил в ответ на свое унижение, он пытался встать опираясь на трость и у него это выходило очень плохо, а под взглядом Елены с высока — и подавно. Но все же он смог подняться и стоял на одной ноге, поджимая другую, грудь его все еще кровоточила, а разорванные связки отдавались жгучей болью по всему телу. — Иди отсюда, — Никитина отошла вбок, сжимая в руке окровавленный скальпель, который Михаил заметил только что, теперь он понял, что так легко рассекало его плоть и это была вовсе не ладонь. — С чего такая милость, сударыня? Разве не в ваших интересах, чтобы я умер? — Он любил ехидничать, обращаясь на “вы”, но в данной ситуации это выглядело смешно в его-то положении. — Ты сам все просчитал и понял, с чего я должна раскладывать твой план тебе же по полочкам? — Елена прекрасно знала почему он пришел к ней будучи Свиридовым, а не в своем настоящем облике, конечно, никто не догадается отрывать бороду у трупа и досконально сверяться с его биографией, ведь так, не вглядываясь, он был очень похож. Если сейчас она его убьет, по-сути, убьет Свиридова и тогда проблем не оберешься, никому не доказать, что это Михаил — сообщник Шувалова, который проходит по делу о краже крови. — Спасибо, не утруждайся, скоро еще встретимся. — Постукивая тростью по ступенькам и каблуками по паркету у входа, Михаил медленно ретировался из дома Елены, оставляя за собой кровавый след. Никитина лишь проводила его глазами и только сейчас опомнилась, что она тоже слегка ранена. Небольшая струйка крови стекала с ее плеча к локтю, обвивая руку, словно змея, на черной рубашке совершенно не было видно алой дорожки, но резкий запах так и ударял в нос отчего Елена решила все-таки обработать рану и не мучать свое обоняние, которое сбивалось из-за резкого и чуть кисловатого запаха вампирской крови. В ящике стола, как верные спутники постоянных перепалок Елены, лежали пара колб со спиртом и бинты, сначала она решила протереть скальпель и, вылив пару капель на небольшой кусочек марли, аккуратно провела им по лезвию, сначала вверх, потом вниз, но ее необычное оружие было достаточно острым, из-за чего порезало ей палец. Она невольно защипела и приложила большой палец к губам, будто надеясь, что таким способом сможет спастись от боли из-за серебра, но это мало помогло. По-итогу, она перевязала не только плечо, которое оказалось достаточно глубоко пробито клювом трости, но и замотала палец, от чего тот стал выглядеть по-смешному огромным. Убрав все принадлежности обратно в стол Елена отправила свой взгляд куда-то в пустоту, рассматривая голову Хельги на столе, к которой прежде сидела спиной. Она аккуратно взяла ее в руки и понесла прочь из кабинета, ее нужно было похоронить, а не оставлять все как есть. Но куда? Отдельно без тела? Это будет издевательством. Ехать в штаб Союза тоже опасно. Не значит ли это, что нужно опять посылать слугу туда?.. Еще одну смерть Никитина видеть не хотела, но тому и нет причин умирать, это необходимо, там с ней смогут разобраться в местном морге уж точно, а после этого и похоронить можно достойно. Решено. Голова Хельги была завернута в плотную ткань в несколько слоев и передана Андрею, который, по злой шутке судьбы, и не знал, что нес в руках мертвую голову возлюбленной. Ему предстоял долгий путь на карете сквозь начинающуюся метель, а так же долгие объяснения с охранником, но Елена понимала, что иначе никак. Сейчас ей лучше вообще не появляться подле кого-то, иначе его не минует смерть. Какое-то небывалое отчаяние захватило ее с головой, она сама не знала, что делать дальше, как ей быть раз такие обстоятельства нарочно загоняют ее в одиночество, ей хотелось бежать от самой себя, бежать из этого дома наполненного кровью и болью, уйти навсегда. Елена вскочила со стула и, даже не одевшись, выбежала из поместья, рассекая меж деревьев сада и кустов покрытых снегом. Холодный ветер проскальзывал под рубашку, надувая ее пузырем, а юбка ударяла по ногам, словно хлыст. Домашние туфли пинали комья снегов и сугробов, она спотыкалась и практически падала и, не ведая, что творит, бежала по лесу, по дорогам, по улицам Москвы. “Ежели судьба одаривает меня только страданием, не значит ли это, что большего подарка от нее я не достойна? — Думала Никитина, — значит ли это, что я должна поплатиться за все отнятые жизни и чувствовать это отчаяние? Но почему те мертвецы, которые были обречены на смерть еще с момента зарождения в их головах мысли о преступлении, никогда не будут способны получить то же, что и я? Судьба устраивает все по своей невидимой воле, и пускай не верю я ни в Черта, ни в Бога, думается, она слишком жестока ко мне. Всяк способен совершить ошибку, всяк способен переступить черту, но всегда должна оставаться хоть малейшая капля сочувствия к нему, небольшая жалость, от которой тот сможет почувствовать себя не одиноким и живым.” В ночи не было никого, кроме птиц, оставшихся зимовать, вороны гулко каркали ей вслед, бродячие собаки гнали сзади и пытались укусить пятки, она все бежала, закрывая руками голову и пряча обезумевшие от печали глаза. Весь пейзаж темных улиц закружился в голове, сливаясь в непонятное пятно: окна, дома, люди. Некоторых Никитина, сама того не замечая, расталкивала руками, они ругались вслед, но только увидев проблеск ее глаз в черноте лица, сразу замолкали — их пугала та боль, что отражалась, на прежде каменном, лице, даже не зная ее ранее, они полагали, что та вдоволь натерпелась. Организм ей начал отказывать, Елена замедлялась и спотыкалась все больше, пока окончательно не выбилась из сил и не упала спиной в снег. Перед ее глазами встало величественное здание с небольшими резными балконами на третьем этаже и античными колоннами. Воздух касался своими слабыми дуновениями испарины на лбу, сбрасывая капли к вискам. Ясное ночное небо глядело на нее своими многотысячными белыми глазками в виде звезд, но самый большой глаз возвышался над ней, еще не раскрывшись, убывающая луна будто закрывала себя верхним веком. Какое-то смутное воспоминание пробивалось сквозь пелену неожиданного безумия, казалось, что Никитина уже где-то видела это здание и оно было до смутного знакомым. Белые пустые коридоры, большие комнаты, скверный мужчина… Точно — понимание ударило, как током — это была больница, та самая больница, в которой лежала Аксинья. То ли сама судьба привела Елену сюда, то ли она намеренно прибежала в это место, сама того не поняв. Холодный снег пропитывал рубашку и смешивался с каплями пота на спине, создавая неприятные ощущения. Поежившись Никитина встала, ноги подкашивались от усталости, но все же она напрягла их и запрыгнула, не без доли усилий, на первый попавшийся балкон и (как удачно стеклись все обстоятельства) она увидела через запотевшее окно мирно спящую в теплой постели Аксинью, мягкий свет луны скользил по ее спокойному лицу, которое казалось даже во сне улыбается. Елена не решалась зайти, ее мокрая промерзлая фигура насупилась над дверью балкона, она до сих пор не могла отпустить мысль, что если приблизится еще хоть к кому-то, то он сразу умрет. Но никто не знал, о ее общении с Аксиньей, никто не знал как ее зовут, Свиридов( точнее уже Михаил) лишь окликал ее пассией и больше не акцентировал внимание на этом, возможно, Баранцова была везучей или ее надежно скрыл отец от вампирского мира. Сжав ледяную руку в кулак Елена все же переборола себя и, разжав ладонь, мягко опустила ее на ручку двери, аккуратно войдя в палату. Ей в лицо мгновенно ударили теплые потоки воздуха, которые с мороза казались обжигающими. “Что же я делаю? Так неприлично и бессовестно врываюсь в палату другого человека, смотрю на спящую, от чего той может стать в высшей степени жутко…— Никитина, пустившаяся в раздумья, аккуратно присела на стул подле кровати. — Кажется, я совсем обезумела. Если с ней что-то случится по моей ошибке — я никогда не прощу себе этой вольности, этой мерзкой слабости, что сейчас подкашивает мой холодный разум. Но я ничего не могу поделать с собою, сейчас я так ничтожна, так мала и низка перед ней, так виновата, что хочется упасть на колени и молить прощения.” Мрак окутал всю комнату, белая ширма превратилась в устрашающую тень, что нависла над присутствующими здесь. Казалось, что тут все выглядело так, будто художник разочаровался в очередном своем шедевре и, в момент сомнения в идеальности и прелести своей картины, взял большую кисть, окунул ее в черный цвет, да в несколько слоев прошелся по всему полотну, перекрывая то уродство, по его мнению, что он сотворил. Все будто хотело спрятаться, укрыться во тьме ночи, и только спокойного лица Аксиньи касались лучи света, выделяя ее какую-то необычную исключительность в этой картине. Елена в нерешительности оглянулась, она знать не знала зачем сюда пришла, что должна делать и для чего. Это выбивалось из ее привычных планов и расписаний, где каждое занятие имело особый смысл и стояло там где надо. В обычный день, она бы уже лежала в постели с книгой, увлеченно перелистывая страницы и убегая вслед за историей, но теперь… Что теперь? Сидит в больничной палате, около человека, что пострадал от-части по ее вине, нервно оглядывает комнату и заламывает пальцы. Никитина находилась в каком-то исступлении, меланхоличном, переходящим в полное отчаяние, будто весь негатив, скопившийся в ней годами, сегодня почему-то решил выйти наружу и разрушить ее прежде эмоционально отвергнутую жизнь. — Единственная радость моя сейчас, что Вы живы, — Елена заговорила тихим шепотом, не пытаясь обращаться к Аксинье, а наоборот желая даже, чтобы та ее не услышала, но мысли вырывались звуками невольно, заглушить их было невозможно. — Весь тот ужас, что сейчас происходит в моей жизни, является каким-то преднамеренным моим убийством, ранее была беда — и ее нет, сейчас же она тянется и тянется, неделями не отпуская. Все превратилось в какой-то сонный бред с улыбкой на лице, которой у меня даже и нет. Я не могу больше улыбаться, не могу быть счастливой и уже полтораста лет не отпускает меня эта ужасная печаль, о которой я не могу поведать никому, потому что считаю себя самым ничтожным и слабым человеком в мире. Всех, с кем я была знакома и близка — убивают. Вера, Александр, Феодосия, Катя, Хельга и даже Свиридов, которого я иногда терпеть не могла. Эти люди не заслуживали смерти из-за меня, из-за такого жалкого существа погибать унизительно. Но а теперь, и вы будто невольно метите в этот список, что если бы отец ваш не был дома? Страшно представить, и вы бы умерли из-за меня. А это ужасно… Я бы никогда не смогла простить вашу гибель. К черту, что мы знакомы от силы неделю, к черту это все... Потерять такого человека, как вы, было бы огромным ударом… Елена сгорбилась, падая лицом в собственные руки, ей было чуждо такое признание, что она к кому-то привязалась, что кто-то стал ей дорог, даже такие простые слова вырывались у нее тяжело и с большим усилием, словно кто-то извне тянет их из ее головы, обнажая перед всеми. Все проявления каких-то теплых чувств стали для нее мерзостью, будто бы она этими поступками показывает, что ее можно легко обмануть, как простофилю. — Простите, что я так невольно врываюсь в ваш монолог… — Аксинья повернула голову, словно и не спала вовсе и немного привстала, дабы разглядеть в темноте Елену по-лучше. — Я не могла уснуть и лежала, погруженная в дрему, как услышала ваши шаги, точнее еще не знала, что они ваши, и решила притвориться спящей. Вы верно не хотели, чтобы я слышала эти слова и признания, но поверьте, я никак не хочу воспользоваться ими в злом ключе. Просто… поймите, что в этой жизни не все ложится на ваши плечи и вы не ответственны за смерть или же раны других, возможно это как-то косвенно с вами и было связано, но вовсе не является вашей виной. Если это вас так гложет, старайтесь рассказать про это кому-то кто способен вас понять. Вы не одна и никто вас в этом не винит. Вы достойный человек, один из немногих людей такой внутренней силы, которых я знала, вы заслуживаете большего, поверьте. Повисла тишина, Аксинья старалась по-аккуратнее привстать, чтобы не касаться чего-либо сломанной рукой, она не могла увидеть ни одной эмоции на лице Елены — абсолютно ничего, так как та продолжила сидеть спрятав лицо в руки. Баранцова было потянулась здоровой рукой к ней, чтобы положить на плечо, но Никитина резко повернула голову и устремила свой взгляд, полный какого-то отчаянного непонимания на Аксинью, ожидая увидеть там отвращение и презрение, за ее жалобы, но на удивление столкнулась лишь с искренним переживанием и сочувствием. — Почему?.. — Не в силах преодолеть себя, Елена кинулась ей в ноги и одной рукой сжала ночнушку на спине Баранцовой, а другой сминала одеяло, покрывающее ее ноги. Аксинья чувствовала как та безмолвно кричала раскрыв рот, чувствовала, как она плачет без слез, словно в этой позе мученика она изливает всю свою душу до конца. Положив руку ей на голову, Баранцова аккуратно поглаживала Елену по волосам в надежде, что сможет хоть этим успокоить и немного взять на себе всю ту боль, что она испытывает сейчас.