⊹──⊱✠⊰──⊹
Ковентри встречает прохладным, но мягким ветром и ласкающим кожу осенним солнцем. Однако Марина все равно ежится, поплотнее запахивая черную мантию униформы и оглядываясь по сторонам — они трансгрессировали не в центр, однако даже отсюда, поверх крыш невысоких песочно-рыжих домов их переулка, можно заметить стремящиеся ввысь шпили соборов вдалеке и услышать гул центральных улиц, по которым неспешно передвигаются пешеходы и проезжают десятки машин. Сережа тоже мельком оглядывается, но рассматривает скорее ближние дома — обычный промышленный район города, потому здания здесь старые, кирпичные, но от того не менее цепляющие какой-то своей загадочностью и чужими историями. — Пойдем уже, — вздыхает Кравец, проходя вперед, и шаги по усыпанной каменной кладкой улице тихим шелестом отлетают от кирпичей стен. Лазарев кивает, следуя за девушкой, но озираться не перестает. Марину незнакомая архитектура уже не прельщает. Она устала — от этих бессмысленных проверок детей, от других регионов и их жителей; устала так, что с заданием хочется поскорее закончить — потому что в большей степени вероятности очередные свидетельства окажутся «лже». За прошедшие полгода они посмотрели уже достаточно городов — и это могло бы быть хорошим моментом, если бы такие знакомства не шли бок о бок с запахом крови и магии. Разрушенные здания, истошные крики задетых маглов и чаще всего именно их кровь — тех, кто не может позволить себе трансгрессию на короткую дистанцию, чтобы сбежать от обломков задетого магией обскури здания, которые сваливаются прямо на головы, не оставляя и шанса на жизнь. Отчаяние пульсирует в голове каждый раз, когда очередной разрушенный город позволяет себя рассмотреть — обветшалые за десятки минут районы, опустевшие либо по причине успешной эвакуации жителей мракоборцами, либо от ударов обскури. Те, когда атакуют, не различают совсем ничего — по крайней мере, Марине кажется так каждый раз. Проклятым детям плевать, заденут они своей магией пожилого мужчину, квартиру с малым ребенком или бездомную, жалобно пищащую кошку — они не останавливаются даже тогда, когда мракоборцы направляют в них разрушающие заклинания. У обскуров одна цель — убивать разрушением. И не так важно, кто попадет под поток. Кравец уже сбилась со счета, сколько служащих она видела за последнее время. Еще страшнее — сколько убитых среди них было. Благодаря Попову сейчас все работает как часы — во всех городах есть собственные резервы, которые задерживают появившегося обскура в границах одного района до тех пор, пока не появляются лондонские, а после занимаются эвакуацией и помощью пострадавшим как маглам, так и мирным волшебникам. В это время силы Лондона занимаются уничтожением цели. После их появления задача всех остальных — съебаться как можно дальше, прихватив жителей, накрыть поле боя не просматриваемым снаружи куполом от маглов, а после прочесать территорию и стереть всем случайным свидетелям память. Но так было далеко не всегда. Как оказалось после нескольких стычек, в битве со стихийной магией потери зависят напрямую от численности посланных туда жертв. Арсений вовремя понял, что отправлять каждый раз несколько десятков людей бороться с противником, атакующим магией массового поражения, глупо — и потому мракоборцы Лондона в большинстве своем были распределены по городам, в то время как в городе осталась лишь необходимая для защиты в экстренной ситуации часть и команда быстрого реагирования под командованием самого Попова. Раньше она была больше — дюжина обученных мракоборцев, лучшие из лучших. Но со временем ряды сократились — половина погибла, кто-то потребовал перевода в резервы других городов, навсегда теряя свое лондонское место, но обретая призрачную надежду на безопасность, другие сбежали. Преследовать их, вопреки уставу, никто не стал — сил у Министерства не так уж и много, чтобы тратить их на кару дезертиров, пусть даже сейчас каждый человек на счету. За эти сумасшедшие шесть месяцев из двенадцати человек под командованием Арсения осталось всего лишь трое — Катя, Марина и Сережа. Лазарев, к слову, оказался единственным добровольцем — вступил в отряд не так уж давно, месяц как, и пока успел застать лишь один бой, в котором чудом остался в живых. Хотя, у Марины не столь высокая самооценка, чтобы называть себя чудом. То, что она вытащила Лазарева буквально из лап смерти, защитив от обскури в фатальный момент — меньшее, что она могла сделать. Пока они в молчании идут по старому городу, Кравец вспоминает о шестом появлении обскури — быть может, виной этому близость Ковентри к Бирмингему, в котором все и случилось. С каждым разом нападения обскури становились все жестче — и в тот день под магией полегли почти все из резерва города, пока удерживали существ в ожидании группы Попова. Тогда было убито множество тех, с кем Кравец служила долгие годы и кого направили во второй по величине крупный город Англии на подмогу. Тогда же Марина и сорвалась — провалилась в такое отчаяние, что была готова стать дезертиром, согласиться хоть на смертную казнь, лишь бы не видеть, как один за другим умирают товарищи. Каждая такая битва была пороховой бочкой для всех — и не потому, что кто-то мог умереть, а потому что кто-то мог сдаться. Не выдержать напряжения, устать от опасностей — банально поехать головой от постоянных убийств. Но ей повезло — у нее был, да и сейчас есть, Сережа. Добрый, ласковый и совершенно сумасшедший Сережа, который гладил ее по голове темной ночью, когда волшебница постучалась в его дверь в служебном доме в последней агонии здравомыслия, и который следующим днем подписал документы о том, чтобы вступить в их отдел. «Ты же не бросишь меня тут одного, верно?» — спросил он тогда, и Марине пришлось найти в себе силы. Тогда она злилась — на манипуляцию друга, на отсутствие поддержки и желания отпустить из этого ужаса. Сейчас — понимает, что именно Лазарев для нее сделал. Потому что они дружат уже очень долго — больше пяти лет точно, уже сбились со счета — и тогда он предпочел верить не отчаявшейся Марине, а ее настоящей, искренней сущности, которую просто поглотил страх. Настоящая Марина корила бы себя за то, что ушла — Кравец понимает это сейчас, но Сережа понимал уже тогда, слишком хорошо ее зная. Марина ведь не из тех, кто бежит, а моменты слабости бывают у всех — и Лазарев тогда нашел нужную нить, за которую стоило потянуть, чтобы девушка не натворила ошибок. Если бы Кравец сбежала, она бы никогда не простила себе того, что бросила всех. Бросила бы Арсения. Когда-то почти неизвестного ей вышестоящего начальника, который за прошедшие месяцы стал частью их выжившей семьи и упрямо делал все для того, чтобы у них был хоть малейший шанс на успех. Человека, выматывающегося больше остальных, принимающего необходимые и правильные решения, который не щадил себя, отправляя других отдыхать, а сам продолжая работать, взваливая на свои плечи ответственность за каждого мага. Начальника, который за прошедшее время стал товарищем, почти что другом — в боевом понимании, а не личном. Марина всегда думала, что может быть предана лишь своему делу — но за эти месяцы поняла, что это дело порой скрывается в людях. В Арсении, для которого ее уход стал бы большой утратой, потому что Марина действительно сильный маг — и она не смогла бы в здравом уме так поступить из уважения к этому человеку и преданности ему же. Марина знает многое о том, что происходит в Министерстве — привычка такая, еще из самого детства, которая помогла выжить и жить. И до личного знакомства с Поповым она лишь слышала о том, что его приближенный круг готов отдать за него жизни, и искренне не понимала, в чем же зацепка. А когда сама стала ближе — наконец поняла. Потому что этот человек отдает свою жизнь за них ежедневно — за всех мракоборцев, просиживая в Министерстве все свое время, рискуя ради общего блага и не сбегая тогда, когда планы и стратегии рушатся. Потому что Арсений сам занял боевую позицию — пусть это и было руководством Министра, но он не отказался. Марина больше чем уверена, что тот даже секунды не сомневался — и уже через пару дней наравне со всеми сражался с обскури, по возможности прикрывая чужие спины, а не только свою. И эта отдача не могла не скреплять уважением — не только тех, кто был в отделе с самого начала, но и новопришедших. Точнее, Сережу — тот вообще по сути своей эмпат, потому достаточно быстро уловил всеобщее настроение в коллективе в виде полного доверия руководителю, будучи до этого, конечно, наслышанным об Арсении с уст Марины. И Арсений позволил тогда Сереже присоединиться к ним — хотя это больше походило для того на верную смерть. Марина не знает, о чем и как говорил Лазарев с ним, но знает одно — Арсений по итогу понимал риски, но разрешил не опытному в боевых навыках разведчику стать частью отряда самоубийц. — Марин, мы пришли. Голос друга вырывает из мыслей — Кравец останавливается у очередного потертого здания, поднимая голову и выдыхая. Ковентри — достаточно промышленный город, и потому мракоборцы здесь затаены в одном из десятков огромных домов, за которыми скрываются промышленные зоны цехов. Вывеска типового завода почти неразличима — раньше там наверняка было какое-то прикрывающее название, но район здесь непроходной, а потому редко кто из маглов решит стучаться в на первый взгляд пустующее здание производства, которое для них всегда будет закрыто. — Могли бы поприличнее место выбрать, — слегка потеряно произносит Марина, подходя ближе к увесистой двери и взмахивая палочкой. Замок щелкает, дверь послушно приоткрывается — Лазарев придерживает ее, давая коллеге пройти вперед. — Зато безопасно, — парирует он, следуя за волшебницей, но замолкает, едва они проходят сквозь следующую дверь небольшого предбанника. Здание, выглядящее снаружи покинутым, внутри оказывается живым — светлые старые стены, множество дверей дальше по коридору, старенькая, но добротная стойка ресепшена в паре метров от входа. Тут и там снуют люди — маги — перемещаются между дверьми, словно муравьи на ферме, но не обращают на вошедших никакого внимания, увлеченные своими делами. Замечает их невысокая девушка за стойкой — поднимается на ноги сразу же, меняя прежде расслабленное лицо на сосредоточенное, почти боевое, каким оно у мракоборцев положено быть по уставу, и произносит громко: — Марина Кравец и Сергей Лазарев? — Все верно, лондонское управление, — подтверждает Марина, подходя ближе и наблюдая за тем, как девушка выходит из-за стойки к ним навстречу. — Отлично, — в чужом голосе даже намека на улыбку нет — лишь почти срывающаяся от старательности серьезность. — Я провожу вас. «Новенькая, небось», — подмечает Кравец, обмениваясь взглядами с Лазаревым, когда они следуют за волшебницей вглубь коридора. Тот улыбается уголком губ, мысли поддерживая — они оба на службе настолько давно, что такая активность и «примерный облик» других в глаза бросаются сразу же, потому что присущи лишь вдохновленным новичкам, что теперь, на опыте, вызывает лишь добрую насмешку над теми, кто еще не познал на выбранном пути все виды дерьма. Девушка приводит их в самый дальний кабинет — табличка на двери гласит «начальник управления Мусагалиев А. Т.» — и удаляется тут же, оставляя остановившихся напротив стола наедине с сидящим за ним магом. Мужчине лет около сорока, но выглядит он хорошо — крепкий, пусть и слегка упитанный, с цепким взглядом светло-карих уставших глаз. Смольные волосы аккуратно пострижены и уложены, а лицо гладко выбрито — тот явно следит за собой, и даже заметно старая фирменная рубашка темного цвета выглядит опрятно. — Азамат Мусагалиев, можно на ты, — произносит мужчина, поднимаясь из-за стола, чтобы пожать руки вошедшим. — Марина Кравец, — девушка пожимает протянутую ладонь, улыбаясь. — Сережа Лазарев, — волшебник кивает, пожимая руку следом, и первым занимает одно из кресел перед столом. Марина садится в соседнее, пока Мусагалиев возвращается на свое место и с толикой интереса осматривает мракоборцев. — Отряд Арсения, значит? — хмыкает тот, слегка прищуриваясь, что выглядит будто излишним для и так узкого разреза глаз. — Мне все было интересно взглянуть, какие у него бойцы. — Первое впечатление бывает обманчиво, — Марина улыбается чуть шире, почти что хитро, наверняка зная, как они выглядят. Красивая, на первый взгляд хрупкая девушка и не блистающий особой мужественностью и опытным взглядом парень — скрытые за масками внешности мракоборцы, которых часто воспринимают не так, как следовало бы. — Не думаю, что мое мнение ошибочно, — мужчина разводит руками, улыбаясь едва — и улыбка у него мягкая, такая же, как и оценивающий взгляд. — Я, знаете ли, не привык сомневаться в людях, которых выбирает Попов. Марина усмехается, откидываясь на спинку кресла и кладя руки на деревянные подлокотники — читает по этой улыбке чужое отношение, и от этого становится комфортнее в разы. Кравец понимает — с этим человеком имеет смысл говорить. Потому что за прошедшие месяцы выявляется определенная закономерность — все те, кто поддерживает Попова в эти смутные времена, а не требуют смены власти под гнетом страха, действительно заинтересованы в их общем деле и жизнях людей Министерства. — Знакомы с Арсением? — удивляется Сережа, которому до сих пор в новинку то, что «начальники» вообще умеют коммуницировать с кем-либо, кроме самых вышестоящих людей. — Конечно, — Азамат уже не улыбается, но звучит размеренно, в меру дружелюбно по отношению к незнакомым ранее коллегам. — Он ведь лично назначает людей на пост начальников управлений мракоборцев в каждом городе. — Чтобы получить такую власть нужно постараться сильнее, чем просто познакомиться, — с легкой усмешкой вставляет Марина. — И это естественно, — мужчина смотрит на нее, складывая кисти рук в замок. — Но только Арсений никогда не ставит людей, которые хотят просто власти или утоления личных принципов. Думаю, вы знаете это не хуже меня. — Само собой, — кивает Марина. Азамат нравится ей с каждой секундой все больше — и тем, что не сводит все сразу к делу, которое у всех уже в печенках сидит, и умеренной откровенностью, которая тоже есть выверенный ход опытного волшебника — подцепить расположение собеседников темой и мнением, которое они наверняка разделяют. — Тогда мы рады знакомству, — озвучивает общее впечатление Лазарев, улыбаясь и тоже принимая более расслабленную позу в кресле. — Но мы, все же, приехали ради дела. — Конечно, — Азамат отклоняется от стола, чтобы достать из ящика стопку бумаг и передать волшебнику в руки. — Я бы не стал беспокоить вас по пустякам, но наши ребята заметили кое-что странное. — Беспризорные дети? — уточняет Марина, склоняясь ближе к Лазареву, уже раскрывшему документы так, чтобы обоим было удобно видеть фотографии подростков. — Не совсем, — Азамат дожидается, пока мракоборцы поднимут от записей взгляд. — Я бы сказал — дети, не занесенные в реестр. Оба волшебника тут же хмурятся — за все прошедшее время это действительно новая информация. Чаще всего управления посылают к ним бессмысленные свидетельства — да, обнаруживаются странные дети, пару раз даже откровенные беспризорники, занимающиеся магией сами, а не числящиеся в школе. Но во все разы постоянным было одно — все юные волшебники были занесены в реестр и легко по нему находились, а еще у всех были палочки. Даже сегодня Марина с Сережей уже встретили тому подтверждение — ибо первой точкой был Брайтон, где за возможного обскури приняли излишне молчаливую девочку-магла, шатающуюся по улицам потому, что родители банально выгоняли ту из дома ради спокойного удовлетворения своих плотских утех. Подойти и проверить самим наличие в ребенке магии у тамошних мракоборцев не хватило смелости — и потому болтать с ней, а заодно накладывать на ни в чем неповинного ребенка забвение пришлось Сереже. — А вот это уже интересно, — отзывается Марина, перехватывая взгляд мракоборца. — На магию этих детей проверили? — Здесь все сложнее, — Мусагалиев слегка наклоняется вперед, но смотрит серьезно. — Я не хотел беспокоить вас по пустякам, поэтому сначала решил все проверить сам. Замеченных детей было двое, — он кивает на документы, где отражаются фотографии невысокой девочки и, что удивительно, парня, выше ее почти в два раза. Кадр размытый — запечатлен явно издалека, и можно рассмотреть только фигуры. — Это не те, кто объявлялся в городах, — уверенно отвечает Лазарев, который, хоть и не присутствовал на большинстве битв, идеально вызубрил все материалы по делу. — И второй… Не ребенок, разве нет? — В этом-то и проблема. А еще, — Мусагалиев жестом показывает перевернуть страницу, и на следующей обнаруживается уже более близкий ракурс. На фото — центральная площадь, где разворачивается празднество дня города. На фоне толпа людей в разношерстных одеждах, но фокус волшебной палочки, сделавшей реплику момента, направлен на двоих — высокого светло-русого парня с яркими, светлыми глазами и девочку, которую тот держит за руку. Ей на вид лет десять — волосы у нее обесцвечены в оттенок, близкий к белому, и острижены по плечи. У девочки мягкие и приятные черты лица — а еще внимательный взгляд и замершая на губах полуулыбка, на которую с неким снисхождением косится спутник. Одеты они оба неброско — парень в толстовку и джинсы, а девочка в длинное светлое платье, на которое поверх наброшена непонятного цвета накидка, скрывающая плечи. — Обратите внимание на руку и шею юноши. — Татуировки? — замечает Кравец, вскидывая бровь и рассматривая двух на первый взгляд совершенно обычных маглов, которые обычно грешат нанесением краски на тело. — Но что в этом такого? — Мои люди заметили похожие у девочки, но не смогли запечатлеть — на пересечении плеча и шеи. Зачем делать татуировки ребенку в столь юном возрасте? — Намекаете на то, что татуировки — магические? — предполагает Сережа, явно теряющийся в сумме не складывающихся во что-то понятное факторов. — Такая практика, конечно, используется, но они же… Ну, не слишком действенны. Это действительно так — даже зачарованные магией знаки в виде тату в лучшем случае направляют потоки магии в теле волшебников в нужное русло, и то спустя время сходят, разрушаясь под циркулирующей по всему телу силой мага. Конечно, некоторые чародеи пытаются работать с этой стезей — в основном касательно лечебной магии, когда закладывают в такой знак ее свойства, которые, пока тату держится на теле, действуют почти наравне с постоянным вливанием зелий и микстур. Но все же более эффективными они от этого не становятся — зелья, так или иначе, работают быстрее и лучше, а прямые заклинания лечения тех же сломанных костей занимают даже меньше времени, чем нанесение какого-либо знака. Волшебники не слишком вдаются в эту тему на уровне исследований — попросту потому, что это практически не нужно. — Может, этот парень — ее брат или даже юный отец? — фыркает Кравец, отстраняясь от бумаг и переводя взгляд на Мусагалиева. — Ему на вид лет двадцать пять в крайнем случае. Вот и прививает ребенку модные магловские течения. — Я понимаю, что пока все это звучит бессмысленно, — продолжает Азамат, замечая недоверие на лицах мракоборцев. — Но, спасибо моим ребятам, они решили проследить за этой странной парочкой. И тогда нашлось подтверждение того, что они связаны с магией. Мракоборцы садятся ровно, слегка хмурясь. Сережа складывает листы, еще раз с интересом взглянув на фотографии, и поднимает взгляд на руководителя управления с вполне читаемым нетерпеливым «и-и?». — Эти двое скрылись в одной из пристроек промышленного района. Но когда мои мракоборцы вошли следом — то обнаружили только заброшенный склад. Спрятаться там было негде, ровно как и выйти незамеченными, — мужчина слегка опускает голову, не сводя взгляда с коллег. — Анализ того места показал использование перемещающих заклинаний. Однако порталов там не было. — Трансгрессировали, — понимает Марина, отчего липкая дрожь проходит по телу. Если это были волшебники — а это были они, если смогли трансгрессировать — то тот факт, что они не занесены в реестр, напрямую указывает на то, что ребенок может быть обскуром. — Стоп, парень тоже не занесен в реестр? — буквально читает мысли Кравец Сережа. — Но как такое возможно для взрослого мага? — Вот и я задался таким вопросом, — пожимает плечами почти равнодушно Азамат. — Возможно, магл, а трансгрессией пользовалась девочка. Но тогда кто он — сопровождающий? — Неважно, — качает головой Марина, чувствуя зарождающееся внутри возбуждение от возможных сдвигов этого дела. — Главное, что, если девочка использовала магию — она, скорее всего, обскур. Как давно они были в городе? — Вчера, — Азамат поджимает губы, слегка сжимая кисти на столе. — Я сначала подумал, что их убежище может быть здесь — в конце концов, город большой, среди заводов легко затеряться. Однако мои люди уже прочесали все промышленные районы — ни следа. — Возможно, следующее нападение должно было быть здесь, — ловит взгляд мракоборца Лазарев, — поэтому они были на празднике. Но что-то пошло не так, или им дали приказ отступить. — Ваших людей могли заметить? — уточняет Марина. — Они были в штатском, но… Мы же с вами понимаем, что произойти могло все, что угодно, — вздыхает Азамат. — Может, и заметили, и потому решили бежать. В кабинете повисает предсказуемая тишина — информации много, но, что важнее, эта информация наконец важная. Сережа продолжает изучать собранные командой этого города данные, переворачивая страницы, пока Марина прикрывает глаза и пытается сконцентрироваться. Это уже близко. Уже теплее. Быть может, у них появляется шанс разобраться в этом. — Спасибо вам, — кивает Марина, открывая глаза и поднимаясь с места, чтобы вновь протянуть Азамату руку. — Эта информация — кажется, то, что может помочь нам. Азамат поднимается следом, впрочем, как и Сережа. Улыбается мягко, пожимая руку твердо — вкладывая в этот знак всю поддержку, что может выразить через жест. — Все во благо страны. Передавайте Арсению, что он может на нас рассчитывать. Они прощаются и, наконец, покидают управление, вновь выходя на свежий воздух. Марина глубоко вздыхает, замирая на ступенях дома — позволяет себе осмотреть улицу и едва заметно улыбнуться. — Я вижу, что у тебя улучшилось настроение, — замечает Лазарев, пряча документы под мантией и сходя с лестницы, но оглядываясь на подругу. — А оно было плохим? — усмехается Марина, спускаясь следом и равняясь с мракоборцем, чтобы они продолжили путь, хотя трансгрессировать могут прямо отсюда. — Ну, учитывая, что ты молчала всю дорогу и ни слова не сказала о стычке Антона с Арсением — скорее всего, — улыбается Сережа. — А я, вообще-то, готовился. — Перемывать другим кости, м? — Эй, не надо делать вид, что я тут главный сплетник! Марина тихо посмеивается. Они неспешно идут по улицам, и она наконец позволяет себе смотреть по сторонам — на пошарпанные временем стены домов, неровную каменную кладку под ногами и более расслабленного, чем несколькими часами ранее, друга, что улыбается ей уже привычной родной улыбкой. — Странный этот Антон, — все же произносит Кравец, но не ради пустой болтовни — скорее, чтобы действительно поделиться переживаниями. Она знает — Сережа поймет. — Он ведь должен был понимать, на что шел. И сейчас все это выглядит так… — Будто он Арсения ненавидит? — хмыкает Сережа. — Ну, его можно понять. Я, конечно, не помню особо их отношения, потому что отделы все-таки разные, но… По-моему, шесть лет назад об их расставании все шептались. Да и сейчас, — подмигивает он Марине. — Эй! — девушка возмущенно хмурится, но на губах играет улыбка, и тычок в плечо выходит совсем не болезненным для мракоборца. — Да я же… Ох, ладно, да — мне интересно! Но не вижу в этом ничего предосудительного. В конце концов, нам вместе работать, — фыркает девушка, отворачиваясь и наблюдая за птицей, что кружит над одним из домов. Молчит какое-то время, но все же продолжает. — Я их видела пару раз. Ну, тогда. Еще когда Арсений был простым мракоборцем. — И как? — Команда из них… Крутая, — улыбается девушка едва заметно. — Да и вели они себя не так, как сейчас. — Они же расстались. И шесть лет не виделись. Это логично, — пожимает плечами Лазарев. — Ты не знаешь, кстати, почему? — Никто не знает, — вздыхает девушка, поджимая губы. Почему-то эта история ее задевает особенно — может, оттого, что теперь выходит наблюдать ее вблизи. — А Шастун вряд ли расскажет. Но, знаешь… Не думаю, что он Арсения ненавидит. — Нет? — приподнимает бровь Сережа. — Нет. Злится, может, но… — Марина останавливается, задумчиво прикусывая губу. — Смотрит на него так. Странно. Марина останавливается — потому что вызывает в голове образы того самого Шастуна, что как снег на голову им свалился. Потому что вспоминает чужие взгляды на их руководителя — пристальные и тягучие, такие, которые не отслеживаешь сам, когда цепляешься за другого и думаешь, думаешь, думаешь… Марина часто ловила за этим саму себя, когда смотрела на одного человека. — Странно — это как ты на меня сейчас? Кравец вздрагивает, и перед глазами проясняется — Сережа стоит напротив нее. Усмехается, но по-доброму, не обращая внимания на очередную мелочь. Марина слишком хорошо знает, что скрывается за такими взглядами. — Отвали, — фыркает она, улыбаясь уголком губ и отворачиваясь, чтобы убедиться в том, что улица все еще пуста и их никто не заметит. — Нам пора обратно. Трансгрессируем? Сережа кивает, и уже через мгновение на улицах Ковентри нельзя заметить двух волшебников в темных мантиях.⊹──⊱✠⊰──⊹
У Арсения болит голова, но свежий воздух слегка помогает проветрить мысли. Он опирается об ограждение балкона, лениво рассматривая виды, что открываются на территорию близ Министерства — шумные улицы, старинные дома и вечно спешащие куда-либо волшебники и маглы несколькими десятками метров ниже. Поднимает взгляд выше, смотрит дальше. Город раскрывается, как на ладони — маг очерчивает взглядом Биг Бен, несколько мостов и спрятавшееся среди крыш колесо обозрения в самой дали. Вслушивается в жизнь этого города и делает еще одну затяжку почти истлевшей сигареты. Он должен эту жизнь сохранить. Сейчас ему нужно смотреть дальше, видеть больше — не позволять себе зациклиться на той темноте, что смыкает свои чумные руки на горле. Он должен находить в себе силы — и видеть то самое солнце даже в их истории, ведь сейчас оно вечерними бликами ласкает пусть и нелюбимый, но родной ему город. И неважно, что на Лондон сейчас опускается закат — важно, что в их битве Арсений все еще верит в рассвет. Он выбрасывает остаток сигареты, уничтожая его щелчком пальцев прямо в воздухе — мусорить все еще не в его привычках. Возвращается в коридоры, уверенным шагом направляясь к нужному кабинету на другом этаже. Марина и Сережа принесли информацию — наконец-таки, черт возьми, информацию. Впрочем, Арсений не сомневался, что Азамат не станет тревожить их из-за глупостей, как часто делают другие управления в последнее время — Попов всерьез задумывается о том, чтобы пересмотреть начальство городов после того, как все это кончится, ведь, как оказывается, далеко не каждый город оказывается разумен и достаточно независим в такие смутные времена. Но это потом — все потом. Ему еще предстоит подумать над полученными данными более основательно. В том, что девочка обскур, Попов не сомневается — вряд ли появление, да и неожиданное исчезновение волшебницы, не занесенной в реестр, это случайность. А вот кто сопровождающий ее парень — вопрос хороший. Но с этим им еще предстоит разобраться — в любом случае, у них уже есть зацепки. Арсений коротко стучит в дверь и тут же открывает ее, оказываясь в просторном кабинете руководителя отдела разведки. Светлый, наполненный, как и практически все кабинеты, шкафами с документами и отчетами — но все равно более фамильярный, ведь руководительница имеет свой вкус буквально на все. Широкий диван из светлой кожи, стеклянный столик перед ним, на котором располагается корзинка с фруктами; неподалеку — еще один круглый столик, но повыше, где покоится большой шар, похожий на тот, что используют для предсказаний, но здесь он нужен совершенно для других целей. — О, Арсений! — раздается женский высокий голос, и Попов оборачивается в сторону рабочего стола, что тоже блестит белым цветом. Девушка за ним широко улыбается и подскакивает с места, вытягивая руки в приглашающем в объятия жесте. — Давно ты не заходил, я уже скучать начала! Мракоборец вздыхает, качая головой и подходя ближе. — Привет, Оль, — он прячет руки в карманы, останавливаясь напротив и игнорируя чужое желание телесных контактов. — Ты нашла то, что я просил? — Ох, Сень, ну ты как всегда, — тянет Бузова, надувая по-театральному губы и складывая руки на груди. Арсений от сокращения имени морщится, но не поправляет — устал уже это делать, все равно бесполезно. — Нет бы просто зайти чаю попить, спросить, как дела… Руководитель разведки накручивает на палец прядь светлых волос, хлопая густыми ресницами и посматривая на коллегу будто бы искренне расстроенным взглядом карих глаз, но это, конечно, не имеет успеха. — Оль. Девушка цокает, поправляет воротник аляписто-красной рубашки, что струится по телу, и вытаскивает из кармана белых штанов палочку. Взмах — и одно из яблок срывается из корзинки, прилетая волшебнице точно в руку, и только после этого она садится за стол, взглядом указывая Арсению на кресло рядом, но он лишь качает головой. — Нашла я твоего Часовщика, — бросает она уже серьезнее, но кусок от яблока откусывает уж слишком громко, не боясь смазать ярко-красную помаду. Бузова — такая, сколько Арс себя помнит. Громкая, яркая и причудливая — карусель эмоций и настроений, которые сменяются в волшебнице за секунды. С ней тяжело долгое время находиться рядом — слишком много энергии та излучает, в ответ забирая твою, однако работу свою Оля всегда выполняла прекрасно. Арсений уже давно понял, что за этой маской игривости и яркости — маской ли? — скрывается далеко не глупая женщина, иначе та бы, банально, не сидела сейчас в этом кресле и кабинете. Однако с Олей по-прежнему одновременно слишком просто и слишком сложно — с ней главное найти баланс, чтобы знать, когда помолчать, выслушивая удивительные, но не относящиеся к делам истории, а когда отвесить комплимент и улыбку, чтобы та расцвела и помогла тебе в том, в чем помощь действительно требуется. — И? — терпеливо уточняет Арсений, наблюдая за тем, как девушка щурится от кислоты зеленого фрукта. — Ты ведь связалась с ним? — Ну, конечно, связалась, — фыркает она почти оскорбленно. Наконец откусывает последний кусочек и бросает огрызок в мусорку, что стоит прямо у стола — тот исчезает в бесконечности, что призвана ведру колдовством. — Он согласен работать с нами. Внутри скручивается чувство, похожее на банальную, глупую радость — но Арсений тормозит себя, не позволяя расслабляться раньше времени. — Но у него есть условия, — добавляет Бузова, бросая внимательный взгляд на Попова. Ну да, вот оно. Не может быть все гладко и просто. — Слушаю. — Он вообще сначала хотел говорить только с тобой, но я сказала, что ты слишком занят, — как обычно заходит с десятого круга Оля, откидываясь на спинку и кладя ногу на ногу. — Важный такой, знаешь, будто сам Министр… Но да ладно. В общем, затирал мне что-то про то, что может сделать вам вашу эту штуку, но его и самого интересуют обскуры, потому что магия и бла-бла-бла. Я тут не слишком вникала, непонятный тип. — Так что за условия? — не сдерживается Попов, и Бузова, видимо, замечает опасный блеск голубых глаз, так что вздыхает. — Он, короче, хочет иметь доступ к этому делу и вписаться в твой отдел. Арсений сначала думает, что ему послышалось — он приподнимает бровь, однако Оля замолкает. Лишь смотрит на него ожидающе, вновь накручивая прядку на палец, и не замечает, как руки руководителя в карманах сжимаются в кулаки. — Что?.. — почти шипит он, делая шаг к девушке. — Оль, ты с ума сошла? Какое «доступ к делу»? Какое «вписаться в отдел»?! Это сверхсекретные данные! — А я — что? Я — ничего, — пожимает плечами девушка, садясь ровно. — Я тебе просто передала его слова, Сень. — Ахуеть, — выдыхает Арсений, прикрывая глаза и сжимая челюсти так, что зубы грозят вот-вот лопнуть. — Блять, этот Часовщик… Мало того, что мы о нем не знаем ничего, даже имени, так еще и просит… Появившаяся было в груди радость сменяется ураганом — ярости и гнева, что закипает буквально в каждой клеточке тела. Арсению сейчас хочется рвать и метать — потому что какого, блять, хуя, тот человек, который сейчас необходим сильнее всего, не согласен сотрудничать. Точнее, согласен — но на его условиях, слишком опасных и непозволительных для Министерства. Все надежды сейчас действительно на этого чертового Часовщика — потому что только он сможет создать артефакт, что поможет им в поимке обскури. Арсений не дурак — понимает, что с помощью своих сил схватить ребенка практически невозможно, а даже если шансы и есть — то такая операция станет непростительно жертвенной и опасной. Им просто не хватит сил. Но эти условия… Арсений зло выдыхает, нарезая уже второй круг по комнате — Бузова все это время за ним молча следит, слава богу, не подливая масла в огонь. Они, все же, знают друг друга слишком давно — чтобы Попов мог позволить себе выразить при ней хотя бы толику переполняющих его эмоций, а Оля понимала, что в такие моменты стоит опустить свои собственные. Мракоборец наконец останавливается на месте, но руки из карманов не достает — продолжает сжимать в кулаки, и лишь только голову опускает, чтобы дать себе возможность восстановить дыхание. Ему нужно успокоиться. Так делу не поможешь. — Я понимаю, что ты расстроен, Арс, — тихо произносит Бузова, и маг наконец поднимает на нее взгляд — девушка глядит на него жалостливо, поджав губы. — Но, может… — Может — что? Допустить к делу совершенно левого человека? — раздраженно проговаривает Попов, но тут же останавливает себя. Выдыхает, прикрывая глаза на секунду, и вновь смотрит на Олю — серьезно, уже менее взбешенно. Она это замечает, а потому продолжает. — Он говорил мне о том, что постоянно ищет источники магии для своих артефактов, — спокойно продолжает волшебница. — Скорее всего, обскури ему за этим же. «Но он просит не просто обскури, а влиться внутрь отдела», — кричит подсознание опасливым криком. И пусть Часовщик имеет сейчас то, что нужно ему — плевать. Арсений не станет рисковать всем — найдет другой способ, сам выроет выходы и придумает. Ответственность давит на плечи тяжелым грузом — но Попов благодарен ей за то, что она не позволяет принимать взбалмошных решений. — Я не пойду на это. Арсений разворачивается, и голос Оли застает его уже у самых дверей: — Если передумаешь, то я… всегда здесь. Он кивает, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь. Вряд ли такое произойдет.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Кофе? Выглядишь херово. Антон поднимает голову, замечая перед собой улыбающегося Лазарева, протягивающего бумажный стаканчик. — Я… Да, спасибо, — Шастун находит в себе силы для слабой улыбки, забирая подарок. Сережа садится рядом, придвигая от своего стола пустующее кресло — они пока в кабинете одни, ведь оба оказались самыми ранними, кто пришел этим утром в отдел. Антон наблюдает за чужими действиями с легкой усмешкой — но не говорит ни слова против. — Не знал, что ты пьешь, поэтому он просто с молоком, — продолжает тем временем незатейливый диалог Сережа, делая глоток из своего стакана. — Пойдет, — кивает Антон, грея руки о теплый картон. В их отделе тихо — по коридорам еще никто не ходит, а из окна едва слышны редкие проезжающие машины. Шаст косится на это самое окно, что рядом с его столом, и поглубже вдыхает свежий воздух — открыл его, только пришел сам, и это немного помогает сбросить остатки сонливости. Кофе на вкус тоже оказывается неплох — как и факт того, что Антона, кажется, после вчерашнего избегать никто не собирается. — И чего же ты в такую рань пришел? — спрашивает Лазарев, закидывая ногу на ногу — и улыбается. Продолжает улыбаться, сияя карими глазами, в которых вкрапления янтаря плавают — то ли оттенками цвета, то ли неясным теплом, что сочится сквозь каждый его жест. Дружелюбно и искренне. Антон уже и забыл, что такие люди бывают. — Не спалось, — пожимает плечами он, делая еще глоток и внутренне осекаясь. В груди разрастается противное чувство стыда — за то, что он не может ответить нормально. За то, что Сережа ведь сам первый шаг делает — пытается сблизиться с новым коллегой, а Шаст не то, что сам навстречу не шел все эти дни, но и даже сейчас будто не прикладывает усилий. Хотя, на самом деле, прикладывает — только не получается. Ведь где-то глубоко внутри — искренне хочет поговорить, да и улыбнуться пошире, нежели этот слабый оскал, но не получается совершенно. В голове — так много мыслей, что кашей стучат. Об обскури, об этом ужасном плане кого-то «третьего», о вчерашнем осмотренном теле, о собственной служебной квартире, в которую он снова забыл закупить еды, о Кате и об… Арсении. Черт. Антон думал, что станет лучше, если он переспит с этими мыслями — с воспоминаниями о двух их вчерашних разговорах. О двух личинах Попова — той самой, что вжимала его в этот же стол, властной и непоколебимой; и той отчаявшейся, уставшей, что показал ему Арсений в собственном кабинете — когда слушал и, кажется, слышал. Когда говорил с ним. Почти что как раньше — банально, но необходимо разговаривал. Искренне. Всего один крохотный дюйм навстречу — но Шастун чувствует, как стены внутри него покрываются трещинами, принося нестерпимую боль. Потому что стены — это буквально он весь. И Арсений самим собой разрушает его, что бы ни сделал. — Как дела, кстати, с тем убитым? — выводит из раздумий голос Сережи — спокойный, ни разу не укоряющий. — Вы же вчера с Катей осматривали. Антон виновато поджимает губы, смотря на коллегу из-под челки. Хотя бы взглядом пытается передать благодарность за то, что тот старается — пусть и не может понимать, что у Шастуна в голове, но прикладывает усилия все равно. — Да… Странно все. Убили то ли кинжалом каким, то ли еще чем. Следов магии не было, — рассказывает Антон уже легче, потому что о делах говорить проще. — Может, убийца — магл. Потому что странный способ для магов. — Это точно, — соглашается Лазарев, вздыхая. — Но, на самом деле, мы примерно также думали и про прошлое тело. Убийцу, конечно, можно найти, если постараться, но… Он абстрактно взмахивает рукой в воздухе, вновь возвращая кисть на колено, и ловит заинтересованный взгляд Антона. — Но? — Не запаривайся зазря, Антон, — объясняет маг. — Арсений, конечно, отправил вас осмотреть тело, но… Все мы понимаем, что сейчас не до этого. Это ведь не первое убийство или еще какое преступление за все время, пока дичь с обскури происходит. А людей на то, чтобы решать это все, слишком мало. — Откладываете на полки? — понимает Шастун, хотя что-то внутри беснуется от мыслей о том, чтобы забивать на сотворенное кем-либо зло. — Вроде того. Сил едва хватает на главную проблему, — усмехается горько Лазарев, прикусывая губу и виновато поглядывая на собеседника. — Я вижу, что тебе не все равно, но… Побереги себя. И так не просто сейчас. Шаст кивает, вновь отводя взгляд к окну и в несколько глотков допивая кофе. Разум окончательно проясняется — спасибо, кофеин и разговоры — и волшебник понимает, что Сережа, в целом, прав. — Поэтому вы и не распространяетесь о том, что среди Министерства есть жертвы. — Ага, — Сережа встает, подхватывая пустой стаканчик коллеги, и доносит до мусорки, выкидывая вместе со своим. — Если чернь магического мира узнает, что мы ослабли, то волна преступности грянет не слабая. Арсений, конечно, пытается решать все эти проблемы, ты не думай, что мы тут хуи пинаем и забиваем на все. Просто в приоритет он ставит нашу главную цель. Антон с легким удивлением наблюдает за чужими действиями — чужой бессмысленной, но милой заботой — и не сдерживает улыбку, когда Лазарев возвращается на место. — Не сомневаюсь, что Арсений поступает правильно, — тихо признается Шастун. Сережа косится на него с легким удивлением, но лишь улыбается — и Антон ему вновь за эту тактичность благодарен. — Кстати, Шаст, не хочешь… В смысле, — Лазарев, видимо, замечает, как округляются чужие глаза от сокращения его фамилии, поэтому уточняет: — ничего же, если тебя так звать? Антон мешкает, смотря в чужие глаза и чувствуя, как внутри вновь что-то сдавливает. Шаст. Раньше это было его вторым именем — это чертово сокращение, которым его звали не только друзья, но даже едва знакомые. Которым он представлялся сам — сам любил разрушать расстояние между собой и другими, сразу сближаться на уровень, открываться и других узнавать. «Шаст» — как эмблема прошлого. Прошлого открытого и искреннего Шастуна — что готов был идти навстречу другим и этого не боялся. Прошло столько лет — и его сейчас так зовет разве что Саша да Дима. Двое близких, которые у него остались — он не уверен даже, что когда-нибудь Катя назовет его так снова, потому что это… близко. Но Антон смотрит в чужие карие, теплые глаза — и на чужую мягкую, неуверенную улыбку. На чужую искренность смотрит — открытость того, кто тоже ведь наверняка немало черного пережил. — Знаешь, зови. Я не против. Сережа улыбается еще шире — и, только хочет закончить первый вопрос, как дверь в кабинет отворяется, и в помещение входят Катя с Мариной. — Доброе утро, — улыбается Кравец, мельком очерчивая взглядом сидящих близко друг к другу парней и приподнимая бровь. Но чего-то вроде «спелись?» она так и не говорит — проходит к своему столу и падает за него. Катя молча салютует рукой, улыбаясь, однако, уголками губ — и смотрит на Антона чуть дольше, чем на Сережу, отчего у Шаста что-то отлегает внутри. Атмосфера неуловимо, но меняется — уже не давит так сильно, как это было все дни до и в особенности вчера. Они все разбредаются за свои столы, лениво перебирая документы. Антон еще раз пролистывает вчерашний отчет по осмотренному телу — и все же следует совету Сережи, закрывая папку и откладывая на угол стола. Им всем сейчас не до этого. Дверь открывается вновь — и в кабинет входит Арсений. Мельком осматривает коллег, убеждаясь, что все в сборе, и кивает на приветствия и пожелания доброго утра. Тот выглядит уставшим — поправляет пальцами лезущую в глаза челку, оправляет черную рубашку у горла, отставляя стаканчик, что держал в руках, на стол к Варнаве. Под глазами у руководителя — еще более заметные синяки, будто тот практически не спал этой ночью, а в глазах все то же безразличие, однако тот слегка приподнимает уголки губ, обращаясь к команде: — Я решил, что нам стоит поработать над командным духом на поле боя. Антону, — он мажет по нему взглядом секундно, но Шастун тут же садится прямо, — нужно сработаться с нами. Так что спускайтесь в тренировочный зал. — Сейчас? — вздыхает плаксиво Марина, распластываясь по столу и надувая губы. — Арсе-ений, еще же такая рань! — Сейчас, — твердо говорит он. — Как раз энергию выпустите. Мы не знаем, когда произойдет следующее нападение. Легкая атмосфера утра стирается этим замечанием — сразу же становится как-то противно тяжело, и потому мракоборцы вздыхают, поднимаясь с мест. Варнава придвигает к себе стаканчик Арсения — заглядывает внутрь, цокает едва слышно и останавливается рядом с ним, пропуская к выходу остальных коллег. Антон бросает на руководителя быстрый взгляд, выходя последним — но Попов в ответ не смотрит. А Катя, видимо, задерживается намеренно — и Шастун, выйдя за дверь, останавливается сразу же, не прикрывая ее до конца, чтобы услышать чужой диалог. — Арс, ты спал сегодня вообще? — Варнава говорит тихо, но в голосе плещется беспокойство. — Опять энергетический тоник? — Спал, — отвечает Попов с усталой усмешкой. — Пару… часов. — Что-то случилось? — Нужно было подумать над кое-чем. Я расскажу вам позже, — шорох одежды и сорванный, взволнованный выдох Кати. — Не переживай. Я в порядке. Антон сильнее сжимает ручку, сглатывая. «Ты ведь не в порядке, Арсений». — Антон-Антон, — Шастун вздрагивает, не замечая, как Кравец оказывается совсем близко. — Подслушивать нехорошо! — Я не… — бормочет он, тут же отходя от двери и растерянно смотря на коллегу. Марина тихо хихикает, кивком указывая следовать за ними. — Пошли. Или хочешь попытать свою память и найти тренировочный зал сам? Шастун вздыхает, качая головой, и идет следом. Обменивается взглядами с Сережей, который лишь улыбается уголками губ, давая понять, что ничего такого не случилось — да и Марина не развивает эту тему, переключаясь на Лазарева. — Ты, кстати, чего сегодня так рано на работу свинтил? Обычно же вместе ходим. Шаги мракоборцев эхом разносятся по коридору, пока они доходят до лифта и заходят в него. Кравец жмет на кнопку, и железные створки закрываются, а механизм тянет их на нижние этажи Министерства. — Да Оле надо было помочь, — объясняет Сережа, улыбаясь мягко совсем, почти нежно. — Там по поводу старых отчетов, когда я еще у них служил. Антон ловит чужую улыбку и едва заметный блеск в карих глазах — вспоминает хорошее настроение коллеги с утра, которое, видимо, было последствием этой встречи. — О, — выдыхает Марина, отводя тут же взгляд. — Ясно. — Оля, — вспоминает Антон, задумываясь на мгновение. — Разведка… Бузова, что ли? — Ага, — Лазарев улыбается еще шире, кивая. — Ты знаком с ней? — Общались когда-то, да, — пожимает плечами Шастун. — Надо, наверное, зайти будет. Поздороваться хоть. «Да и не только к ней стоило бы», — шепчет подсознание, однако Антон отгоняет его голос. — Она стала руководителем разведки, если что, — отчего-то гордо добавляет Сережа, заглядывая Антону в глаза. — Два года уже как! — Ух ты, — искренне удивляется маг. В его памяти Бузова осталась как слишком эксцентричная, но забавная девушка, с которой они иногда пересекались по делам и пару раз пили вместе. Не то, чтобы он тогда думал о ней как о карьеристке — но и не вдавался в чужую душу никогда, в общем и целом. — Она молодец. Лифт останавливается, отчего все вздрагивают и слегка покачиваются на месте — двери открываются, и Марина, молчавшая весь путь до этого, быстрым шагом выходит первая. — Пойдемте уже, — бросает она слегка нервно. Волшебники переглядываются, однако следуют за девушкой. Тренировочный зал огромный — высокие потолки, темные пол и стены, покрытые материалом, что усиливает магию. Совершенно пустое пространство для того, чтобы творить в нем условия, необходимые для тренировок — магические симуляции и противники, что создаются здесь, чем-то напоминают методы тренировок в Академии Мракоборцев. Антон, когда они стали служить в Министерстве, долго убивался — он надеялся, что со службой они будут свободны от бесконечного повторения своих навыков, однако позже, конечно же, понял, что это было не зря. В Академии не могли научить всему — особенно единичным моментам, что случались в реальных битвах — а в отделениях мракоборцев ответственно относились к развитию не только новых, но и опытных служащих. Тренировки были нужны при формировании новых команд, при неизвестных ранее противниках или для повторения уже пройденного, но позабытого материала — и сейчас как раз был один из таких случаев. — Антон, возьми форму там, — Марина кивает на почти незаметную дверь, ведущую в раздевалку. — Ага. Парень оглядывает уже одетых по форме коллег. И Марина, и Сережа, и даже Катя, что пока еще не пришла, еще с утра были одеты в привычную мракоборцам спецодежду — черные штаны и обтягивающие, но удобные кофты из материалов, блокирующих чужую магию. В форме, конечно, никто не ходил каждый день — надевали на тренировки и на задания, и то не всегда; магическая защита на одежде хоть и пустяковая, но сама форма все же удобная, а сейчас, судя по всему, будет не просто урок по оттачиванию заклинаний. Интересно, когда Арсений успел предупредить их, что сегодня униформа понадобится? И почему не сказал об этом ему? Антон быстро переодевается в один из комплектов чистой формы, что висят в раздевалке. Помещение темное, такое же, как и сам зал, только одна лампа освещает небольшое пространство с дверью, что ведет в душевую. Шастун замирает напротив широкого зеркала, осматривая себя — форма сидит как влитая, и мракоборец ведет по ткани пальцами, очерчивая собственную фигуру; среди черноты помещения и одежд собственные зеленые глаза блестят как-то неестественно ярко. А, может, от давно позабытого ощущения — что он снова аврор Англии. Шастун усмехается, поспешно отворачиваясь от зеркала, и возвращается обратно в зал. Катя с Арсением уже здесь — стоят неподалеку от Сережи с Мариной, и все одновременно оборачиваются на Антона. Антон замечает, что на Арсении сейчас — униформа тоже. Переоделся наверху? — На площадку, — командует Арсений, кивая в сторону пустого пространства. Антон не перехватывает чужой взгляд, хотя его чувствует — как Арсений осматривает буквально каждый сантиметр его тела, сокрытый одеждами Англии, пока мракоборец идет мимо него. Шастун игнорирует, запрещая себе думать об этом, и проходит следом за коллегами за светлую линию, что разграничивает безопасную и опасные зоны. Несколько ламп, что освещали пространство, меркнут — начинают светить приглушеннее, когда Попов взмахивает рукой. Он остается за защитной чертой — насыщать зал собственной магией, программируя ее на создание иллюзий и реплик, что через пару мгновений будут учить уже опытных мракоборцев работать друг с другом. По залу разносится легкий гул — то магия отражается от стен, усиливаясь, а после начинает собираться прямо вокруг мракоборцев, что тут же вытягивают палочки. Это пространство может многое — вплоть до того, чтобы стать целой иллюзией с погружением в какой-либо мир или его часть. Однако Арсений не создает масштабных иллюзий — не погружает их в какой-нибудь город или разрушенный район; лишь светлые, огненно-желтые тени из тысячи песчинок собираются тут и там в силуэты людей, ярко выделяющихся среди темноты зала, которые пока что замирают на месте. Мракоборцы интуитивно становятся ближе, спинами друг к другу, и поднимают палочки. — Готовы? — доносится эхом голос Попова. — С каких пор ты спрашиваешь, Арсений? — весело восклицает Марина, даже не оглядываясь на него. Она первая бросается на силуэт, когда они оживают — уворачивается от чужой магии и взмахивает собственной палочкой, прожигая иллюзию насквозь. Остальные мракоборцы тоже срываются с места — рассыпаются по пространству, уворачиваясь от потоков магии силуэтов и колдуя свои. Адреналин хлещет в кровь — Антон несдержанно усмехается, когда перед ним из воздуха появляются сразу две иллюзии, атакуя, но мажа. Парень откатывается в сторону, ставя защитный блок, и в следующую секунду разрушает силуэты потоком собственной магии, что вырывается из палочки вслед мыслям. — Цель этой тренировки — сработаться, — громко напоминает Попов, и его голос эхом отлетает от стен, будто бы впиваясь в душу. — Изучайте друг друга! И Антон слушается — время от времени, уходя от атак или ставя защиту, наблюдает за своими коллегами. Лазарев сражается с иллюзиями слегка боязливо, но до пугающего четко — не пропускает возможностей атаковать, вовремя ставит защиты и прикрывает Марину, хотя той помощь практически не нужна. Она сражается с улыбкой на губах, почти отчаянно резко и вместе с этим легко — будто лавирует в танце, не сдерживаясь в заклятиях и практически не защищая себя щитами, постоянно рвется вперед с целью будто бы уничтожить как можно больше противников. Антон чувствует позади себя всплеск магии — оборачивается, чтобы увидеть, что за ним стоит Варнава, прикрывшая его спину от очередной атаки иллюзии. Та оборачивается всего на секунду — и улыбается азартно, так же, как и несколько лет назад, а после вновь бросается вперед, продолжая тренировку. Шастун усмехается тоже — и подстраивается под чужой ритм, нападая на те же иллюзии, что и Катя; позволяет себе вновь услышать чужую магию и стиль, чтобы разделить поле боя и вместе с тем связать его в общее. Они бросают друг на друга редкие взгляды, слышат в секундных движениях просьбы — и за пару десятков секунд расправляются с пятью иллюзиями, что продолжают появляться вокруг, но это не страшно; не страшно, когда спина опирается о чужую спину, а магия двух людей действует сообща. Пространство наполняется запахом магии, в воздухе витают звуки сражения и шепот заклинаний; в темноту зала прорываются золотые песчинки, что взрываются пылью при уничтожении иллюзий. Их темп не быстрый, но и не медленный — в пору тяжелый, чтобы они успевали смотреть друг за другом и вместе с тем разминать старые кости. Антон судорожно вдыхает, когда отражает атаку от Лазарева, тем самым разрушая иллюзию в метре от них — разведчик очень глупо подставился, вновь прикрывая тыл Кравец. На передышку дается всего пару секунд — Антон пользуется ей, параллельно ловя благодарный взгляд Сережи, а после вновь бросается в атаку. Бой — он как танец, если ты сражаешься с кем-либо вместе. По нему можно сказать слишком многое. В нем можно увидеть, какие люди связаны особенно сильно, кто интуитивно занимает какие позиции, как предпочитает атаковать и защищаться. Антон видит, что эта команда действительно сильная — ребята работают слаженно, меняются ролями как картами, не пытаясь утягивать на себя одну позицию постоянно, чувствуя стили друг друга и мысли. Что важнее — Антон чувствует, как они пытаются ловить и его волны, подстраиваясь под чужой стиль и ища контакта в быстрых взглядах и брошенных в них сигналах, не избегая его. Они действительно пробуют с ним сработаться. И это добавляет сил — Антон расслабляется, пусть и остается максимально сосредоточенным на обстановке вокруг. Но что-то внутри себя отпускает — позволяет другим увидеть собственные движения, не старается действовать «правильно» или подходяще — на мгновение приоткрывает себя, свою собственную усталость и вместе с тем жгучее желание колдовать эту магию. Он действительно давно не сражался бок о бок с кем-то вот так — против большого количества противников, против чужой магии бок о бок с… Командой? Кажется, это чувствуется только сейчас — в чужих полуулыбках и взглядах, в мурашках от чужой магии, пролетающей в сантиметрах от тела, но не задевающей; в доверии, когда подставляешь спину и знаешь, что ее прикроют; в том, что сам бросаешься вперед в один момент, а во второй отступаешь, позволяя Кате разом снести две иллюзии, а Марине добить оставшихся, что отвлекаются на Лазарева, который целенаправленно забирает на себя внимание неживых противников. — Достаточно! Иллюзии рассеиваются, а мракоборцы останавливаются, тяжело дыша. Только сейчас понимается, что они устали — тела наливаются свинцом, а легкие горят от вдыхаемого кислорода, и Марина падает прямо на черный пол, отдыхая, а Лазарев становится рядом с ней, улыбаясь. Катя отходит в сторону и прислоняется к стене, поправляя слегка растрепавшийся хвостик. Антон сам сгибается, упираясь руками в колени, пытаясь отдышаться — но все же приподнимает голову, чтобы посмотреть на Попова, что стоит в паре десятках метров от них, все еще за чертой. И Антон видит чужой взгляд — тот в темноте почти что горит. Но не скверными эмоциями, как часто бывало в последние дни — он горит необъяснимой уверенностью и горячей гордостью за своих людей. Арсений перехватывает этот взгляд — смотрит пару мгновений, а после улыбается уголком губ лично Антону, едва заметно кивая. «Ты молодец». Антон опускает голову, все еще тяжело дыша — скрывает дрожащую улыбку за растрепанными кудрями своих волос, прикрывших лицо. — Это было неплохо, — провозглашает спустя пару минут Попов, выходя к ним на площадку. — Очень неплохо. Он ободряюще улыбается — не широко, едва заметно — но эта улыбка ему идет. Эта улыбка, кажется, задевает каждого подошедшего ближе мракоборца и даже все еще сидящую у их ног Марину — и они смотрят на руководителя довольно и благодарно. Антон против воли смотрит на чужое лицо дольше положенного — Арсений все еще выглядит уставшим, Арсений все еще не в порядке. Но этой улыбкой он дает им надежду — дает так искренне, что, кажется, пропускает ее ростки и внутрь себя тоже. — Арсе-ений, — тянет Марина и ерзает на месте, прищуриваясь хитро и складывая руки на согнутые колени. — А чего это ты топишь за командную работу, а сам в стороне стоишь? — Вот-вот, — неожиданно поддерживает Катя, хитро взглянув на руководителя. — Мы-то с тобой уже сражались, а вот Антон… Надежда, расцветающая вокруг, лопается. Шастун тут же рвано выдыхает, смотря на девушку — «нет, блять, не смей» — а после мельком смотрит на Попова, у которого по лицу отчего-то сейчас ничего нельзя прочитать. — Мы работали вместе, — тут же спорит Антон, незаметно даже для себя сжимая руки в кулаки. — Когда-то. Так что не стоит. Арсений молчит — Антон чувствует на себе его прожигающий взгляд, но смотрит на Катю, которая поджимает губы и смотрит уже серьезнее. На мгновение косится на Марину с Сережей — те внимательно наблюдают за сценой — и вновь смотрит на Шастуна. Взглядом пытается донести — вам двоим это нужно особенно, не упрямься. И Антон знает это — понимает, конечно, прекрасно. Понимает, что личное действительно может влиять на командную работу — ведь они здесь не шутки шутят, а на чертовых обскури охотиться собираются. Понимает, что при любом скрипе или несовершенстве их общей, на пятерых, работы — все может пойти прахом, смерть будет уже не шуткой, а самой настоящей реальностью. Антон понимает, что их командная работа с Арсением пусть и была хороша, но — давно. Шесть чертовых лет назад. И сейчас чувствовать друг друга уже невозможно — они от этого отказались. Но если они хотят выжить, научиться этому вновь просто необходимо. — А я бы посмотрела на то, о чем до сих пор легенды в Министерстве ходят, — ухмыляется Кравец, заставляя Антона переметнуть затравленный взгляд на нее. — Ну, о самой сильной парочке мракоборцев. Антон морщится при слове «парочка», однако посыл чувствует — буквально кожей. Чертова манипуляция, что все равно задевает что-то внутри — черт, они ведь и правда когда-то лучшими были. Он слышит смешок рядом и с недоверием косится на Арсения — а тот и не спешит убрать эту усмешку с губ. — И вы не будете ныть, если запустить еще один круг? — уточняет он. Он соглашается. — А ты считаешь, что это имеет смысл? — приподнимает бровь Варнава, складывая руки на груди и ухмыляясь уголком губ. — Наша работа с тобой отточена до идеала, Арс. Вам стоит тренироваться вдвоем. Она этого не говорит — но все ее понимают. Марина кивает, и Сережа следом тоже — правда, находит секунду еще и взглянуть на Антона, чтобы мягко, по-доброму улыбнуться ему. А Антон молчит — у него внутри вихрь заворачивается огненным смерчем, и дыхание вновь просится сбиться. Он закусывает губу, краем глаза смотря на Арсения — спорить он, действительно, не имеет права, но соглашаться первым… — Ну что, — Попов резко поворачивается к нему, смотря прямо в глаза и растягивая губы в усмешке, — не боишься столкнуться с призраками, Шастун? Эта фраза выбивает остатки воздуха, и Антон не сдерживается, выдыхая рвано. Столкнуться с призраками — не с иллюзиями, что создадут вокруг них. С призраками — их общего прошлого. Столкнуться с ними, чтобы вновь протянуть руку другому — и попробовать вместе работать. Чужие искры в глазах и эта усмешка цепляет что-то внутри — Антон чувствует, как загорается темным азартом Попов, наверняка перекрывая им собственное нежелание, но связывая с необходимостью перед их общей обязанностью. И Шастун заставляет себя загореться самому — поддаться чужой провокации и кивнуть в ответ, не отводя взгляда. — Юху-у! — восклицает Марина, рывком поднимаясь на ноги и почти подпрыгивая. — Тогда мы создаем вам условия! — Не сдерживайтесь, — полушепотом бросает Попов, все еще не отводя от Антона взгляда. И Антон не отводит тоже — лишь слышит, как отходят от них коллеги, как пересекают защитную линию и тихо переговариваются о том, какой силы иллюзии собираются сотворять. До начала есть всего пара мгновений — пара мгновений этого открытого, слишком пристального взгляда, в котором мешается обоюдная провокация, опаска и злое желание доказать, что преодолеть этот рубеж не стоит ничего ровным счетом для каждого. — Победить общего врага, а не друг друга, да? — отчего-то вспоминает Шастун, позволяя себе ухмыльнуться уголком губ. Сейчас он может позволить себе быть честным — им эта открытость необходима, потому что они снова должны стать командой. Сейчас — на одну тренировку, позже — на все бои с обскури. Не навсегда и не в жизнь — они могут не сближаться вне поля, но здесь, к сожалению, просто обязаны, какие бы противоречивые чувства это ни вызывало. — Придется попробовать, — на чужих губах такая же ухмылка играет, — Шаст. Антон ловит себя на том, что руки начинают дрожать — но думать становится поздно. Гул эхом разносится по пространству — и Арсений поворачивается в сторону первых иллюзий, делая шаг к нему и становясь плечом к плечу, пока Шастун поднимает палочку для атаки. Шаст Шаст Шаст Шаст Антон не медлит, срываясь вперед — потому что срывается что-то внутри. Он уничтожает сразу несколько иллюзий горячим шепотом, за которым следует его магия — он сжигает золотые силуэты в попытке сжечь чужой голос в собственной голове. Арсений ощущается неподалеку — чувствуется, вопреки всему, всеми органами чувств; замечается боковым зрением, когда прикрывает Антона от совместной атаки сразу нескольких иллюзий, что заходят со спины. Из-за черты слышатся тихие хихикания Марины и подбадривающие крики Сережи — их коллеги, как и обещали, не сдерживаются, держа в руках свои палочки и колдуя все новых противников, что ведут себя по-разному, потому что каждый из магов закладывает в своих кукол собственную стратегию. Силуэты сияют будто бы ярче, сближаются в небольшую толпу, и их собирается около дюжины перед волшебниками на поле, которых загоняют в угол — Антон и Арсений дышат тяжело, прижавшись друг к другу плечами, но не отводя взгляда от приближающихся врагов. — Ты ведь знал, да? — шепчет сорванно Антон, с трудом контролируя сбитое от схватки дыхание. — Знал, что так будет? — Не понимаю, — выдыхает Попов громко, но ухмыльнуться все равно умудряется, — о чем ты. Он ловит секундный взгляд Шастуна, и они понимают друг друга без слов — бросаются в разные стороны, уклоняясь от сконцентрированной атаки, и, огибая круг, колдуют заклинания, что уничтожают так кстати собравшихся в одном месте иллюзии. Только на замену исчезнувшим появляются новые — в этот раз окружают — и двое мракоборцев вновь встречаются телами, вжимаясь спинами друг в друга и перебойно дыша. — Униформа, — продолжает Шастун свистяще, сглатывая, только горло от сухости дерет все равно. Одна из иллюзий направляет в них поток магии — Антон делает шаг вперед, прикрывая Арсения и отражая ее, а после и следующую. — Ты… переоделся… — Какой наблюдательный, — Шастун чувствует, как чужая рука обвивает его талию — в нужный момент, чтобы резко отступить назад и увлечь за собой партнера, проворачиваясь на месте и защищая от пролетевшей мимо магической волны. Антон сглатывает, чувствуя горячий, сбившийся от нагрузок шепот прямо у уха: — Катя… была убедительна. — Ее идея? — хмыкает Шастун, выскальзывая из чужих рук, чтобы вовремя заблокировать следующий удар и нанести атаку в ответ — его поток уничтожает сразу нескольких. Сердце бьется в самом горле — но, кажется, не от темпа боя. — Кого же еще, — фыркает насмешливо Попов, атакуя следом, но на Шастуна не смотря. Однако Антон слышит чужое сбитое дыхание в паре сантиметрах — они вновь стоят непозволительно близко, отчего-то интуитивно выбирая именно такую тактику боя. Они бросаются в стороны на пару мгновений — чтобы окружить несколько иллюзий и уничтожить их, подхватывая заклинания друг друга. И снова — глаза в глаза, пусть и на пару мгновений. Вновь — отчетливое понимание чужих действий, когда пропускаешь их через себя, возможность услышать чужую магию и сплести со своей. Антон в который раз наблюдает за тем, как колдует Арсений — тот напряженные руки с длинными пальцами вскидывает в разные направления, и потоки магии вырываются из ладоней прямо; он двигается четко и отточенно, колдует все так же красиво, как и несколько лет назад — полностью магии отдается, позволяет ей проходить через тело, чувствует ее кожей и кончиками пальцев. Прикрывает глаза на мгновения, чтобы дать себе передышку, — зная, что Антон прикрывает — и защищает напарника следом в ответ, мельком бросая взгляды на то, как густоту воздуха разрезают взмахи чужой палочки и такие отточенные, по-своему притягательные движения. Антон замечает, что Арсений смотрит. Цепляет взглядом его движения — наверняка анализирует, что изменилось, пристраивается к новым фишкам и действиям, проникает в чужое поле. Антон делает то же самое. Позволяет себе перехватить чужую талию так же, как сделал и сам Арсений, чтобы увести от атаки — и прошептать на чужое ухо уже самому: — А у нас неплохо выходит. И — отпустить тут же, перехватывая чужой зажженный взгляд и дрогнувшие в ухмылке тонкие губы. Они погружаются — вновь погружаются в бой целиком, уже не слыша, что прикрикивают им коллеги и как создаются иллюзии; весь мир перестает в эту секунду существовать — остается только чужой пульс в ушах и быстрые, но прозрачные взгляды, позволяющие вторгаться в душу, чтобы друг друга чувствовать. Потому что без этого они бы не были той лучшей командой из двоих человек. А у Арсения глаза горят — боевым азартом, приятной злобой в их вечном соревновании сил. И чужая усталость уходит будто с лица — исчезает на эти жалкие минуты, потому что, действительно, сейчас они оба сбегают от внешнего мира сюда, в полный магии зал, где могут видеть лишь взгляды друг друга. Антон уверен, что у него глаза горят тоже — потому что он чувствует, что чертова тяжесть слетает с души. Потому что Арсений прикасается вновь — цепляет его за локоть секундно, прикрывая это очередной сменой позиций, чтобы было удобнее поставить на них защиту — и кровь от этого прикосновения волнами по телу расходится, распаляя магию внутри лишь больше. Они все еще хороши. Они все еще чувствуют. И Антон не успевает задуматься над тем, почему так легко позволяет всему этому происходить — и почему позволяет Арсений. Просто в этот раз они не ломаются друг перед другом, как когда-то в России — сейчас они понимают, что в силах заткнуть своих демонов на какое-то время, чтобы банально выжить. Чтобы смочь вновь работать в той самой команде. Антон возбужден — не в физическом плане, а всей своей сутью и душой чертовой. Тем, как слаженно ловят его сигналы, как он ловит чужие в ответ — возбужден запахом разрушенных иллюзий вокруг и пониманием, что даже с ребятами такого понимания достигнуть не удалось. Даже с Катей. Потому что это — Арсений. С ним всегда по-другому. С ним все — особенно. Даже спустя шесть лет. Они делают шаг навстречу друг другу, поднимая руки. Осталось всего две иллюзии — за их спинами — и Шаст проскальзывает правой рукой между чужой талией и локтем, чтобы взмахнуть палочкой и разрушить противника за спиной Арсения; а Попов, позволяя это, взмахивает своей правой над чужим плечом, сметая иллюзию за Антоном магическим потоком. Они замирают, едва поворачивая головы друг к другу и отводя взгляды от мест, где только что рассыпались последние силуэты; замирают, и только рука Арсения едва расслабляется, локтем опускаясь на плечо Шастуну. Они дышат перебойно, смотря друг на друга. Антон сглатывает, жадно рассматривая чужое лицо — чужой живой блеск в глазах, приоткрытые тонкие губы, что Арсений облизывает, едва на них опускается взгляд. У того волосы растрепались и взмокли, на висках едва различимые капли пота — у Шастуна наверняка вид не лучше, но Попов тоже смотрит почему-то, быстро, не отрываясь, будто до этого возможности смотреть не было. Не было, на самом-то деле. Так близко — нет. — Ух ты, — выдыхает Антон, чувствуя, как слегка дрожит чужая рука на его плече. Он чувствует от нее яростное тепло. — Мы все еще что-то можем, — соглашается Арсений дрогнувшим шепотом. Антон чувствует чужое дыхание на своем лице — и едва сдвигает руку, что все еще возле талии чужой, чтобы коснуться ее запястьем. Зачем зачем зачем зачем Они оба от этого вздрагивают — слишком заметно — но из ступора вырывает громкий крик со стороны: — Е-ба-а-а-ать! Они отходят друг от друга резко, выдыхая, будто бы, только сейчас. Антон опускает взгляд тут же, чувствуя, как по телу проходит дрожь — а следом и жар, что застывает где-то в районе шеи, едва перетекая на скулы. Сбившееся дыхание Арсения все еще слышится неподалеку — но уже достаточно далеко, и выходит вдохнуть свободнее. Антон поднимает голову и смотрит на подошедших к ним коллег слегка потерянно, будто из транса выходя; но те — улыбаются слишком широко и довольно, Марина же вообще подпрыгивает на месте. — Ебать! — повторяет громко она. — Я, конечно, ожидала чего-то крутого, но… — Может, мы тут лишние? Мне кажется, вы и вдвоем обскури зад надерете, — ухмыляется Сережа, складывая руки на груди и изучающе оглядывая уставших, но уже почти спокойно дышащих коллег. Катя же лишь молча улыбается, пристально посматривая на друзей. — Так, — выдыхает Арсений, смахивая прилипшую ко лбу челку и вновь напуская на себя строгий вид начальника, — спасибо, конечно, но мы все еще команда, а не дуэт. — Вы не потеряли хватку, — наконец произносит Катя, кивая удовлетворенно. Антон поспешно отводит взгляд, улыбаясь уголками губ — слушать похвалу приятно, но отчего-то смущающе жутко. Может быть потому, что эта похвала для них с Арсением — общая. — Спасибо… — бормочет все-таки он. К нему подходит Сережа, хлопает по плечу и говорит что-то — очередные восхищения, но Антон не слышит почти. Замечает краем глаза, пока они плетутся к мужской раздевалке, чтобы принять душ, как Катя подходит к Арсению и шепчет что-то на ухо, касаясь бережно плеча — тот в этот момент выглядит замершей статуей, а голубые глаза с каждой секундой затягиваются какой-то темнеющей пеленой. Антон понимает — потому что его накрывает тоже. Он выскальзывает из-под руки Сережи, дрожащими руками стаскивая с себя униформу и тут же заходя в душевую — леек тут как раз три, но каждое место перекрыто стеклянными черными стенками, как кабинка, и Антон влетает в одну, включая воду и шипя от того, что она чертовски холодная. Блять Эйфория, которая сквозила по венам во время боя, отступает. На смену ей приходит колючее понимание — флешбеки событий, произошедших несколько минут назад. Чужие горячие руки, что прижимали к себе во время боя — секундно, но ощутимо. Сорванный шепот на самое ухо. Собственное желание и, что хуже, выполнение этого желания коснуться другого. Коснуться Арсения. Антон закусывает губу, чтобы не завыть. Бьет кулаком в черное покрытие стены, упираясь лбом в стену, но шум воды глушит эти звуки. Однако Шаст слышит, как дверь раздевалки хлопает еще два раза с разным промежутком времени, а соседние лейки включаются тоже — Сережа и Арсений тоже в помещении, и приходится в очередной раз напоминать себе держать себя в руках. Арсений. Хорошо, что здесь чертовы кабинки — и он не увидит его. Прохладные струи текут по разгоряченной коже и мышцам, которые, однако, не расслабляются. Антон все еще дышит тяжело — потому что мысли горло пережимают, и все то, что копилось и варилось внутри последние сутки, отчего-то именно сейчас вспарывает вены. Он думал, что ему все равно. Он думал, что будет легко. Он, блять, думал, что уже справился с этим! Но перед глазами вопреки — чужие голубые глаза в тот момент, когда их тренировка закончилась. Чужой живой взгляд — открытый, бурлящий, как тогда, в молодости. На плече, на талии, да везде — все еще ощущение чужих прикосновений, что горят даже под почти холодной водой. «Шаст». — Сука… — шепчет он, вновь закусывая губу. Он слышит, как открывается кабинка посередине, а следом хлопает основная дверь — наверняка это вышел Сережа. Антон напоминает себе, что ему следует поторопиться — он за двоих понимает, что видеть друг друга сейчас нельзя и не хочется. Но почему-то вместе с тем понимает также четко — Арсений выйдет позже, сколько бы Антон в этом чертовом душе ни простоял. Он всегда брал на себя больше ответственности. Сейчас Антон сопротивляться не хочет. Раньше брал. В прошлом. Это прошлое, Антон — смирись наконец. Антону не нравится — не нравится, что он реагирует так. Что вообще реагирует. Что вопреки логике прислушивается к чертовому шуму воды и, кажется, действительно слышит — чужое сбитое дыхание в другом конце комнаты. Он может представить, как Попов точно так же, как и он, упирается лбом в холодную поверхность и пытается эти чертовы десять минут пережить. Это все было зря. Не для дела зря — но для них точно. Потому что вышло, от чего-то, слишком — как всегда чересчур, потому что по-другому у них не выходит. Искренне — в этих чертовых касаниях и взглядах, что дольше положенного; Антон и не думал, что он мог хотеть этого. Но стоило только сбросить броню — и случается это. Залпом, смерчем, цунами — вырывается в моменте, а сейчас, сделав круг, накрывает обратно, закапывая по самые уши. У Антона внутри горит — и он шипит, сжимая руку на своей груди и царапая ногтями кожу. Прочь прочь прочь Рана вскрывается — тонкие нити разрывают чужие прикосновения и слова. Антону следовало тогда зашить себя лучше. И он мог бы хоть прямо сейчас сказать — «это все не значит ничего, Арсений, ни-че-го!» — тот ведь услышит, если прикрикнуть громче воды. Вот только они оба выбирают молчать — понимая друг друга и старые раны, позволяя взять паузу. А еще Антон понимает, что сейчас не в силах лгать себе самому. Точно не значит?..⊹──⊱✠⊰──⊹
— Ты же понимаешь, что должен в этой тренировке участвовать? — спрашивает требовательно Варнава, когда за дверью становится совсем тихо. Арсений молчит, сжимая губы и вертя в руках свой картонный стаканчик с тоником. От этого вкуса уже в горле першит — но он заливает в себя эту дрянь почти литрами, чтобы банально не отключиться. Он действительно спал сегодня лишь пару часов. Ему нужно было придумать новый чертовый план — потому что идея с Часовщиком невыполнима никак. Нужно было еще раз осмыслить принесенную Мариной и Сережей информацию, чтобы сойтись с ними в догадках — эти двое неизвестных детей наверняка имеют отношение к их проблеме и могли бы вывести на того, кто за этим стоит. Быть может тот самый второй, что был с девочкой, и есть тот, кого они ищут, ведь он явно старше проклятых детей. Ему нужно было в этот же вечер разослать ориентировки по городам — чтобы, при одном лишь появлении кого-то из этих двоих, его команда могла оперативно вмешаться и попытаться схватить. А, и еще не забыть оповестить команду, что следующим утром им нужно иметь при себе униформу, но с этим он тоже справился — с Мариной и Сережей удалось поговорить при передаче документов от Азамата, а Катя очень удачно заглянула в его кабинет перед уходом со службы. — Понимаю, — хрипло произносит Арсений, морщась так, будто вновь глотнул чертов тоник. На деле же он выбрасывает полупустой стакан в мусорку и поднимает на Катю взгляд. Он знает, что она видит — ему тяжело. И пусть голову получается забивать работой — он и не думал, что будет благодарен этой ситуации хоть чем-то — но мысли все равно возвращаются к одному и тому же не-человеку, что когда-то устроил собственную атаку обскури внутри его души. Он думал, что это будет намного проще. Что чужие обскуры уже давно разрушили его внутренний город дотла. — Арс, — надрывно шепчет Варнава, сжимая чужое плечо. — Пожалуйста, ты же… Помнишь, что можешь поговорить со мной, да? И с Сережей тоже. Мы ведь не будем тебя осуждать. Арсений горько усмехается. Он это знает — да, черт возьми, знает. Но он пока не понимает и сам, что может сказать — потому что внутри слишком перемешано все, и непонятно, стоит ли пытаться развязывать все узлы, которыми он когда-то эти чувства связал. Сейчас ему хорошо — ему нормально — пусть и тяжело, но стабильно. Ему проще испытывать к Шастуну неприязнь, почти переходящую в ненависть — этим было бы намного проще окрасить все, чтобы запретить себе любые пути отхода — но он отчего-то не доводит собственные эмоции до конца. Он не решается начать ненавидеть Антона так же, как и не решился сделать это шесть лет назад. — Да, Кать, я помню, — кивает он, прочищая горло и с трудом приподнимая уголки губ. — Спасибо. Он не может быть честным даже с самим собой — на это пока не находится сил. Но ради нее и Сережи он постарается — потому что они его крылья, что не дали когда-то упасть в пепел падшего города. — Тогда переодевайся и пойдем, — улыбается девушка, и Арсений кивает в очередной раз, выходя вместе с девушкой в коридор. Катя замечательная — она не торопит, не пытается вытащить что-то силками. Она понимает, а если и не до конца, то старается это сделать. Всегда принимает других такими, какие они есть, скрывая свою огромную душу за масками саркастичности и поверхностного равнодушия. Арсений заходит в свой кабинет, пока Катя ждет его в коридоре. Подходит к шкафу в углу, где висит сменная одежда — он не так уж и редко оставался ночевать в Министерстве — и та самая униформа, что осталась еще с давних лет его служения простым мракоборцем. Попов искренне счастлив за друга — за Сережу, которому досталась такая восхитительная жена. Потому что Матвиенко за эти годы вырос тоже — многому научился у Кати, старался слушать и слышать ее, как, впрочем, и она его. Быть может, поэтому они все еще вместе — они свою любовь строили. А Арсений с Антоном свою любовь когда-то попросту приняли — и не знали потом, спустя годы, что с ней делать и как ухаживать за этим диким цветком. Эта мысль заставляет на мгновение замереть — Арсений закусывает губу, но тут же трясет головой. Это уже не важно. Они спускаются вниз в молчании — Арсению действительно необходимо это время, чтобы настроиться, и Варнава в очередной раз понимает, просто оставаясь рядом. Темный тренировочный зал отрадой для расшатанной за прошедший разговор души — в темноте всегда проще сконцентрироваться на важном, отпустив то, что выворачивает наизнанку при свете дня. Ребята говорят, что отправили Антона переодеваться. Но поговорить они толком не успевают — тот возвращается через пару минут, и Арсений не удерживается, рассматривая знакомую форму на худом, подкачанном теле. Как будто и не проходило шесть лет. Почти такой же Антон. Только напряженный все еще — это его состояние, кажется, теперь вечное. Но теперь он хотя бы не боится смотреть в глаза — и ядом уже не плюется. Арсений не знает, что помогло вчера больше — разговор в кабинете их команды или же в кабинете самого Попова, но что-то изменилось точно. Что-то, от чего стало легче и самому Арсу. Тот факт, что хотя бы на одном фронте теперь можно не сражаться с врагами — потому что Антон, кажется, действительно решает им для Попова не становиться вопреки предпосылкам. А потом — тренировка. Тренировка, на которой вся его команда так погружается в бой, что Арсений может позволить себе не держать лица — и жадно, изучающе следить, но не за каждым членом команды, а всего за одним. Антон все еще — профессионал. Двигается отточенно и резко, уверенно и умело — будто бы даже лучше, чем годы назад. Поначалу, наверняка по привычке, работает практически в одиночку — но после Арсеньевского «цель тренировки — сработаться» действительно начинает обращать внимание на своих напарников. Антон его слышит. И это так неожиданно, что на мгновение сбивает дыхание. Шастун приехал другим. Арсений ведь помнит его — знает, как тому тяжело было услышать других, если это шло вразрез с его собственным мнением. Особенно тяжело было услышать Арсения — или Арсению самому тяжело было ему что-то сказать. Но Арсений укладывает себе в голову этот факт — как и чужие движения, что танцем на поле боя. Чужую магию, что срывается с палочки, чужое мимолетное облегчение, когда Антон чувствует, что команда не избегает его — принимает. Арсений ведь этого и правда хотел. И ему повезло с людьми, которые действительно его команда — им не нужно приказывать или давить, чтобы они делали все правильно. Он так искренне ими гордится. Арсений заканчивает тренировку — потому что задачей не стоит свести команду нагрузкой с ума, а главная цель, кажется, оказывается достигнута. Потому что он ловит взгляд Шастуна — уставший, но горящий, будто бы выведенный из комы последних дней — и улыбается ему, приободряя. «Ты молодец». Попов подходит ближе, уже зная, к чему приведет разговор. Совсем слегка удивляется тому, что Марина находит нужные слова для того, чтобы поддеть Шастуна, который, конечно, этой идеи опасается как огня — Арсений думал, что этим займется Катя, но в очередной раз восхищается в мыслях тому, что его команда порой действительно думает и работает, словно единый организм. И ему самому опасно и толику страшно — соглашаться на это. Но он зажимает все свои жалкие эмоции в кулак, не позволяя сорваться — потому что он обязан сделать все для того, чтобы у их команды был шанс. Даже если для этого предстоит вновь открыться Антону. Пусть — всего лишь на поле боя. — Ну что, — Попов смотрит прямо в глаза, скрывая бурю внутри за усмешкой; поддевает намеренно, в том числе и себя, чтобы не передумать. — Не боишься столкнуться с призраками, Шастун? Двусмысленность вырывается сама по себе — и он видит, как теряется от этого Антон. Но не отступает — конечно же нет. Они никогда не были готовы друг другу проигрывать. — Победить общего врага, а не друг друга, да? — вспоминает Антон слова Белого из России. Только подумать — двенадцать лет прошло, а проблемы у них все те же. Даже смешно. — Придется попробовать… Шаст. «Шаст» — неосознаваемым выплеском, тем самым первым шагом к «тому, что уже было когда-то». Когда-то они с этим справились. Сейчас — не имеют права сдаваться. И они ныряют в бой — ныряют без права всплыть и вдохнуть кислорода. Вновь ловят друг друга, подхватывают и делают сильнее — Арсений правда не думал, что это будет так просто, но оказалось, что всего лишь стоило обоим сбросить замки, чтобы старые связи вернулись. Арсений правда не думал, что по этому ощущению так скучал — когда тебя понимают без слов, а ты понимаешь в ответ. Сколько бы лет ни прошло, как бы ни изменились чужие навыки — пазлы одного конструктора все равно складываются воедино, идеально подходя гранями. Белый когда-то научил их общаться во время схватки — быть одним целым в бою, слушать друг друга и слышать. Как жаль, что никто не научил их в жизни тому же. Они замирают в самом конце поединка — непозволительно близко, касаясь друг друга и смотря прямо в глаза. Напротив друг друга — лицом — как было всегда, что не изменчиво даже сейчас. Чертово слияние со времени боя все еще держит — не позволяет закрыть собственную душу от чужого глубокого взгляда, что сейчас горит сильнее самого яркого пламени. Арсению кажется, что он наконец видит в чужих глазах ту самую свежескошенную траву. — Ух ты, — шепчет Антон, и Арсений вторит внутри себя — действительно «ух ты». Арсений видит, что Антон повзрослел. Он уже не тот упрямый юнец, что сжигал своим пламенем все вокруг — сейчас он спрятал этот огонь глубоко внутри, но все еще может вызвать его, чтобы сделать себя сильнее. И он, кажется, наконец учится своим пламенем управлять — направлять его не на яд, что способен сломать чужие сердца, а на собственные установки, что могут мешать. Антон не хочет сражаться с ним в паре — но сжигает это предубеждение ради общего дела. Антон нежелание идти на диалог — сжигает. Пусть пока лишь на поле боя — но это то единственное, с чего они начали и чему действительно когда-то смогли научиться. Антон вчера сжег собственную гордость и извинился — Арсений не выделил это вниманием, но он, черт возьми, это услышал. И пусть их работа в отделе — тоже своего рода поле боевых действий — плевать. Антон изменился — и Арсений теряется в том, как теперь к этому относиться. Они остаются с Катей наедине на пару жалких минут, пока остальные плетутся к раздевалкам, чтобы смыть с себя пот и усталость. Девушка искренне улыбается, мягко сжимая его плечо и наклоняясь к самому уху: — Ты молодец, Арс. «Ты молодец». И эти слова делают легче, пусть сердце и сжимается в тиски все равно — экстаз битвы проходит, мысли вновь врываются в голову, а прошедшая тренировка горит последствиями для собственного рассудка. Он кивает, уходя в раздевалку последним — чтобы наверняка не пересечься с Антоном, который, он уверен, тоже чувствует себя сейчас далеко не так беззаботно, как было во время боя. Арсений думал, что будет легче. Он загнанно дышит, прислоняясь лбом к прохладной стене и скрывая хрипящие выдохи за шумом воды. У него перед глазами — чужие зеленые омуты и движения родного когда-то тела. У него по венам — чужая, знакомая магия и этот восхищенный взгляд, который всего секундно пробился, когда Шастун следил за тем, как Попов колдовал. У него внутри — Антон. Все еще. Каждый день на протяжении гребанных шести лет. Черт. Антон, который бросил его — который ушел, ничего не сказав. Который разрушил его город, что сам когда-то отстроил. И сейчас, вернувшись, делает это вновь — поливает кислотным дождем цвета свежей травы, разъедая и проклиная вконец. Почему почему почему Почему ты ушел тогда Почему ты смотрел на меня сегодня Почему ты касался меня Почему я сам делал это Броня выстраивается снова — Арсений к ней уже привык, Арсений ее любит сильнее, чем любил когда-либо себя. Только вот он не успевает выгнать все разрушающие мысли прочь — и сейчас они этой броней запечатываются внутри, раздирая грудную клетку и сердце. Почему ты вернулся, блять, почему?! Арсений сжимает руки в кулаки, закусывая губу почти до крови. Это пройдет. Он справится с этим. Антон тогда выбрал молчать — и Арсений не будет переступать через себя, чтобы узнать, почему его выбросили. Попов слышит, как открывается кабинка Антона, а после хлопает входная дверь — и выдыхает уже свободнее. Это все последствия тренировки — он знает. Ведь похожее было тогда, в России. Но он больше не позволит Шастуну причинить себе боль — никогда не позволит. — Это пройдет… — шепчет он, закрывая глаза и вжимаясь лбом в стену. Э т о п р о й д е т .