⊹──⊱✠⊰──⊹
«Я тебя ненавижу, Антон». Эти слова звучат в голове все то время, что Шастун потерянно стоит в коридоре после того, как дверь кабинета руководителя с грохотом закрывается. Эти слова — стучат в висках, когда из их отдела выходит взволнованный Эд, спрашивая, что случилось и почему его нет так долго. Эти слова — в кровь, сумасшедшим вихрем, когда Антон сбегает от чужого вопроса и покидает Министерство трансгрессией сразу же к дому. Я. Тебя. Ненавижу. У Арсения взгляд горел, когда он это произнес — уже позабытой искренностью и порывом, той честностью, что люди обыкновенно выдают тогда, когда взрываются окончательно. Антон ведь тоже взорвался — но его честность вырвалась в признанном и ошеломляющем «боюсь». Я боюсь за тебя. А честность Арсения — вот такая. В ответ. — Черт… — Антон закусывает губу до крови, сжимая руки в кулаки. Очередная сигарета тлеет, брошенная посреди пепельницы — в маленькой кухне витает горький туман дыма, что пропитывает одежду и волосы. Антон ведь знал, что может это услышать — знал, пожалуй, еще с самого начала его возвращения. Но сейчас — оказался к этому не готов. Только не после всего. Все попытки идут насмарку — все чертовы попытки, когда он хотя бы делал вид, что пытался. Все смешки Эда, все теплые взгляды Кати и легкие разговоры с Мариной — они стираются, забываются так стремительно, будто никогда и не существовали. Антон в этот вечер чувствует, что не справляется — окончательно. «Я заслужил это». Потому что Арсений прав — он имеет чертово право не только говорить так, но и испытывать эту самую ненависть. Теперь становится ясно, почему тот избегал его все прошедшие дни. Антон совершил ошибку — и расплачивается за каждое ебаное последствие каждый раз. Шастун поджигает новую сигарету, задыхаясь ей — но курит упрямо, не желая даже притрагиваться к алкоголю, что стоит в одном из шкафов. Такую боль — хочется прожить самому. Чтобы прочувствовать каждый ее росток — и каждый шип обвивающих шею стеблей гардений, справедливо приносящих новые шрамы. Понимание того, как сильно ранили чужие слова — убивает. Потому что из-за этой чертовой боли, что внутри разрастается безоглядно, вдруг понимается. Ему больно не просто так. И если бы ему все еще было на Арса плевать — такого бы не было. Антон ведь сам плевался когда-то словами о ненависти, да что там — он бы даже не уделил им внимания, если бы Попов сказал это тогда, когда Шастун только приехал. Но — не сейчас. — Сука, да нет… — шепчет отчаянно Антон, не замечая, как губы расползаются в лихорадочной улыбке. Да. Потому что Антон поднимается со стула и доходит до комнаты, замирая перед кроватью. Потому что вспоминает — садится на мягкий матрас и смотрит на пространство рядом с собой, туда, где той самой ночью сидел Арсений. Он его взгляд — видит словно перед собой. Он его губы — чувствует, прикрывая глаза. Намеренно вызывает в памяти те воспоминания — и давится ими, давится так, что болезненно морщится, в какой-то момент не выдерживая и падая в подушку лицом. Он вспоминает их поцелуй и мешает с желчной фразой про ненависть — и боль разрывает изнутри так, как никогда раньше. Антон воет в подушку — так громко, насколько позволяют сжатые страхом и безысходностью связки. Антон себя ненавидит.⊹──⊱✠⊰──⊹
Шастун приходит в отдел одним из последних — надеясь, что Эд уже ушел с кем-то в лабораторию и меньше людей заметят помятое лицо и черные круги под глазами. Однако все оказывается хуже — мало того, что Эд в кабинете, здесь находится еще и Арсений. Внутри режет от одного лишь взгляда на него — и потому Антон поспешно опускает глаза, уходя за свой стол. Однако чувствует на себе пристальный взгляд — и от чужого нежеланного внимания хочется зарычать, но мракоборец бросает все силы на то, чтобы не показать эмоций ни одним мускулом. — Е-бать, че за траур? — тянет Выграновский, обводя взглядом волшебников. — Завали, Эд, — прерывает Варнава, мельком посматривая на друзей. Она взглядом прикипает к чужим лицам — к сжавшемуся будто, закрывшемуся снова Антону, и к мрачному, напряженному максимально Арсению. Вопрос «что случилось» не помешало бы задать сразу двоим. Эд фыркает, из кабинета выходя. А Арсений этого даже не видит — потому что, словив взгляд Варнавы, которая замечает его внимание к Шастуну, тут же опускает взор в стол, продолжая молчать. Или — замечает, но сегодня отчего-то решает не бдеть за тем, каким образом по Министерству перемещается Часовщик. Выграновский возвращается через какое-то время — вместе с ним в комнату проникает запах свежего кофе. Он через весь кабинет проходит к столу Шастуна, резким движением ставя два картонных стаканчика на стол прямо перед чужим лицом. Антон от резкого звука вздрагивает, поднимая голову — взгляд у того потерянный, будто тот не здесь совершенно. Но он проясняется, когда Эд пододвигает один из стульев поближе — за стол, впритык к Шастуну — и садится рядом, задевая того плечом. — Завтрак подан, товарищ. Твой любимый, вроде, а? — и ухмыляется привычно, кивая на стаканчики. Антон мешкает — он переводит взгляд с Часовщика на принесенный подарок, открывая безмолвно рот. Мельком смотрит в сторону — замечает направленные на них пристальные взгляды остальных членов команды. Арсений смотрит тоже — так же, как и вчера; прожигающе, опасно раздраженно. Только в этот раз не на него — на Эда. Кофе на вкус действительно хорош — Шастун делает глоток, одновременно с этим приближаясь к Часовщику ближе, чтобы шепнуть: — Ты что творишь? Потому что Эд не знает, какой у него кофе любимый — Антон ему этого банально не говорил. Эд растягивается в еще более широкой улыбке — поворачивается резко, почти задевая собственным носом чужой, и склоняется к уху. — Тебе ведь нужно заставить его ревновать, — шепчет он, мельком стреляя взглядом в сторону Арсения. — Я прав? Антон этот взгляд видит — и давится кофе, закашливаясь и сгибаясь над столом, отчего Эд тихо посмеивается. — А нам в лабораторию не пора?.. — шипит Антон, поднимая голову и оборачиваясь на Выграновского. — А ты быстро схватываешь! — громко, вырванно для остальных из контекста говорит Эд; подскакивает на ноги, театрально поклоняясь остальной команде. — Просим нас извинить, но мы сваливаем. Он подхватывает Шастуна под локоть, когда тот встает, и успевает зацепить и свой кофе — а Антон, окончательно сбитый с толку, просто плетется следом, замечая выражения лиц остальных. Марина — усмехается. Катя — хмурится. Арсений… Арсений провожает их тяжелым взглядом до самых дверей — наверняка — но Антон этого прожигающего взгляда не выдерживает на половине пути. Когда дверь за спинами закрывается и они оказываются в коридоре одни, Антон вырывает руку, возмущенно произнося: — Эд, блять, ты совсем охерел?! Выграновский подносит палец к губам, издавая шипящее «тш-ш». Идет в сторону лифтов — и Антону ничего не остается, кроме того, как следовать за ним, сжимая в руке чертов стаканчик. — Да ладно тебе, Антох, — фыркает насмешливо Часовщик, когда они заходят в лифт — створки закрываются, наверняка скрывая их от лишних ушей. — Неужели я не угадал? — Не угадал, — цедит Антон, впихивая в чужие руки стаканчик и отворачиваясь. Эд цокает и закатывает глаза. — Только не заливай мне, что вам обоим насрать. Арсений Сергеевич на жопной тяге вчера чуть не улетел от того, что ты меня защитил. — Это не ревность, — отзывается зло Шастун, прекрасно понимая, к чему маг ведет. — Ну да, — хмыкает тот. — А я тогда не Часовщик. Или ты не заметил, что было сейчас? Антон напряженно дергает плечом, раздраженно уставившись на Эда — тот закрывает ладонью рот, приподнимая брови, показывая пресловутое «ок, молчу». Лифт останавливается на нужном им этаже — створки раскрываются, выпуская волшебников в коридор. — Не будем об этом, — пресекает сразу Антон, когда Выграновский нагоняет его и всучивает в руки стаканчик снова. — И не делай так больше. — Ну-ну, — фыркает насмешливо маг.⊹──⊱✠⊰──⊹
Они возвращаются в отдел ближе к вечеру — Эд причитает о том, что заебался сидеть в этом кротовьем подвале, почти как в норе, а Антон в ответ лишь хмыкает, впрочем, полностью разделяя неприятные эмоции после долгих часов замкнутого пространства. В кабинете Марина и Катя, которые, едва волшебники входят внутрь, напрягаются как-то — посматривают тяжело, опасливо из-под ресниц, будто не решаясь заговорить. Атмосфера вокруг царит мрачная — Антон ее чувствует почти кожей, и даже Эд косится на девушек непривычно для себя настороженно. — Все нормально? — все же уточняет Антон, обращая взгляд к Кате. Та — поджимает губы, сглатывая. Качает головой и кивает на дверь. — Зайди к Арсению. Он просил. Антон приподнимает в удивлении брови — с чего бы вообще? — и мельком оглядывается на Выграновского, который присвистывает и складывает руки на груди. — Эд, блять, — выдыхает устало Антон. — Я подожду тебя! — прикрикивает Часовщик, когда Шастун выскальзывает за дверь, но мракоборец на чужую реплику не реагирует. Зачем Арсений позвал его? Антон доходит до нужной двери, впервые за все время замирая перед ней, пусть и кладет пальцы на ручку — чувствуя, как тревога, подцепленная в чужих взглядах, постепенно прорастает внутри. Что-то не так. Что-то произошло. Он выдыхает, открывая дверь и заходя внутрь. Сразу же поднимает глаза на сидящего за столом Арсения — тот мельком смотрит на него, но тут же опускает взгляд вновь. — Заходи. Антон закрывает за собой дверь, подходя ближе. Маг тут же встает — подхватывает какой-то листок, сжимая в руке, и выходит из-за стола, становясь прямо напротив Шастуна. Он в глаза — не смотрит, продолжая сжимать в пальцах бумагу. Однако тело напряжено все — вплоть до сжатых в побелении губ — и Антону действительно становится жутко. — Что-то случилось? — произносит он вполголоса. Попов молча протягивает лист ему, не поднимая головы. Антон нерешительно забирает — но продолжает на руководителя смотреть. — Арсений?.. Его переводят? Отсылают обратно? Увольняют? Что, блять, что?! — Я… — Попов сглатывает, мешкая, будто слова даются ему с трудом, и наконец поднимает взгляд; тяжелый, осколочный, с трудом сдерживаемый будто в попытке не выдать лишних эмоций. — Я попросил Сережу посмотреть предсказания на этот год. Голос глухой — такой, будто Попов признается в чем-то, что может разрушить все; и потому Шаст не медлит, разворачивая листок и вчитываясь в текст тут же. Прочитывает снова и снова — по новому кругу. Но в какой-то момент замирает — зрачки больше не бегают по словам, и ожидаемая звонкая тишина повисает вокруг мраком. — Антон… — Нет! — рявкает Шастун, сминая в руках листок и в один шаг отходя к окну, зажмуриваясь и запрокидывая голову назад. — Блять, нет, нет!.. Он дышит тяжело, выкидывает лист к черту — в волосы пальцы запускает, отчаянно качая головой. А Арсений замирает за чужой спиной, едва сделав шаг следом — ведь останавливает сам себя. Они больше не могут друг друга касаться — даже сейчас. И потому просто смотрят в темные шторы, что скрывают любые попытки проникновения света — и дыхание у обоих сбоит, а пульс эхом стучит в висках. У Арсения — тоже. Потому что Антон не поворачивается, но произносит так моляще-отчаянно, что хочет взвыть: — Скажи, что это не правда. Что я неправильно понял. — Все так, — выдыхает Арсений, прикрывая глаза. — Прости, Антон. Я хотел сказать тебе утром, но… Вы ушли. — Катя и Марина?.. — В курсе. — Блять, — глухо произносит Антон, наконец разворачиваясь. Он смотрит прямо в глаза — неверяще, жалко. Разбивая этим взглядом на атомы — потому что осознание с каждой секундой сильнее, потому что мысли все те же проскальзывают, что и у Арсения в голове вчера. Во взгляде потухающих с каждой секундой зеленых глаз — обреченный, несправедливый вопрос «почему?». Арсений тянется было рукой вперед, но одергивает себя в последний момент — поджимает губы, взгляд опуская. Он помнит, как они нашли это же предсказание двенадцать лет назад — помнит тот ужас, что сковал сразу два сердца, потому что разделить боль было попросту невозможно. Помнит, как держал Шастуна за руки, надеясь спасти от падения где-то глубоко в душе — а сейчас не может даже положить руку тому на плечо, и от этого просто невыносимо. Встретиться со страхом впервые, без знания — не так страшно, как повстречать его вновь. Когда ты уже прошел слишком тяжелый путь, полный боли и сожалений — узнать о том, что тебе предстоит пережить это вновь, всегда намного ужаснее. Этот ужас неизбежного будущего сейчас замирает в чужих зеленых глазах, разрушая последние остатки души. — Мы разберемся, — почти неслышно произносит Арсений, так и не поднимая головы. — Антон, мы… — Что? Вместе справимся? — чужой резко взорвавшийся тон заставляет посмотреть прямо в глаза; Антон кривит губы, прищуриваясь и выдыхая запально. — Ты же ненавидишь меня, Арсений. Разве не так? Попов открывает было рот, но осекается, чувствуя, как все маски летят окончательно. Что же он натворил?.. — Обойдусь, — выплевывает Антон; одну из тех больных фраз, что пронзили вчера насквозь. Опускает голову и огибает Арсения — тот разворачивается следом в последний момент, вновь вскидывая руку, но… Но лишь скрипит зубами, останавливая себя — и наблюдая за тем, как хлопает дверь вслед ушедшему магу. Почему, блять, все так⊹──⊱✠⊰──⊹
Эд ждет его в коридоре — подрывается с места сразу же, как Шастун выходит из кабинета, но тот на него даже не смотрит, быстрым шагом уходя к лифту. — Антон!.. — Молчи, Эд, — рычит волшебник, опуская голову еще ниже, — пожалуйста, блять, молчи. Выграновский тормозит рядом — прямо перед лифтом, наравне с Антоном, обеспокоенно пытаясь заглянуть в глаза, но просьбу выполняя. Шаст жмет на кнопку несколько раз — будто так чертов лифт быстрее приедет — и шипит что-то себе под нос, качая головой. Они оказываются на улице через пару минут — и Антон, бросив тихое «в служебку», исчезает в потоке трансгрессии. Эд нагоняет его уже в баре. Молча следует за Шастуном до барной стойки, где тот берет сразу бутылку, сам забирает бокалы и вновь проходит за коллегой к одному из самых дальних столов. Антон теряется абсолютно пустым взглядом где-то на уровне груди Эда — в глаза не смотрит, пока разливает крепкий напиток по роксам. Ставит бутылку на стол с гулким звуком — и тут же осушает свою порцию залпом, морщась и наливая еще. — Что случилось? — не выдерживает Выграновский, перехватывая чужую ладонь, когда Антон тянется было повторить свои действия. — Шаст! — Ебаная хуйня, — выдыхает мракоборец, поднимая тяжелый взгляд. Смотрит долго — так тяжело, что чужую руку Эд отпускает, видимо, замечая что-то не то. Антон пьет снова — выдыхает горячо, качает головой и откидывается на спинку стула, прикрывая глаза. Выграновский делает глоток из своего рокса — взгляда от волшебника не отводя, наверняка зная, что тот все же начнет говорить. Антон какое-то время сидит в молчании — переваривая что-то внутри себя — а потом вновь склоняется над столом, наполняя бокал, но уже не пьет сразу же. — Помнишь, о предсказании тебе рассказывал? С Шеминовым, — он ловит чужой кивок и криво усмехается. — Это проеб был. Оно не про тот год было. Про этот. Делает сразу глоток — всего один, в этот раз не до дна — и смотрит на Выграновского с вызовом сумасшедшим каким-то, не столько к нему, сколько к самой вселенной. Эд хмурится — хмурится сильно, и взгляд его тяжелеет так заметно, что Антону вновь становится жутко. Но уже не так, как в чужом кабинете — двойная порция виски подряд в этот раз бьет почти сразу, притупляя воющую внутри сирену хоть как-то. — Так, Шаст, подожди, — качает головой Выграновский отчего-то слишком уверенно. — Не может быть, чтобы речь была про тебя. — А про кого? — усмехается нервно Антон, разводя руками. — Это блядское предсказание реагировало на мою магию, Эд! Двенадцать лет назад! И я уверен, что, если спущусь в Зал Пророчеств сейчас, все будет по-прежнему. Блять, ну что за… — сокрушенно взвывает Шастун, ударяя свободной от бокала рукой по столу. Эд молча выпивает еще пару глотков. Они сидят в тишине какое-то время — Выграновский то и дело поднимает на мага взгляд, словно задумываясь о чем-то, а потом вновь качает головой. — Нет, хуйня. Ну как, бля, эта штука вяжется с обскурами вашими? И ты тут причем? — Как будто я знаю, — фыркает Антон зло. — Может, меня просто убьют нахуй в следующий раз. — Там же про добровольное желание умереть, — напоминает Эд неуверенно. — Как звучит предсказание точно? Эти чертовы строчки у Антона уже на внутренней стороне век — и потому он произносит все слово в слово, почти без запинки. — В год змеи грянет день, когда кровь четырех стихий смешается. День, в котором людские слабости откроют путь к бессмертной и бескрайней силе. Пошедшие за ним добровольно прольют свою кровь против воли — чистую кровь, но лишь отданная добровольно жизнь того, кто не должен был колдовать, завершит ритуал. Этот день станет рождением смерти. Он морщится на последних словах — ебаная чертова смерть — и вновь делает несколько глотков из бокала. Эд закусывает губу, барабаня пальцами по столу — но уже через несколько мгновений поднимает уверенный темный взгляд на Антона, заставляя того смотреть прямо в глаза. — Шаст, да хуйня это все. Бля, может, это ошибка какая… Прозвучит странно, но ты же банально можешь не жертвовать собой, да? — Выграновский замечает вскинутые брови и закатывает глаза. — Ну, в смысле… У вас есть эта херобора. И есть проблема. Вы же, бля, мракоборцы — разберетесь, что к чему и откуда ноги лезут, перебьете всех раньше или что вы там хотите… — Поймать обскура, чтобы выйти на того, кто за этим стоит, — вставляет Антон. — Ну да, — кивает Эд. — Найдете его — и дело с концом. Может, у тебя тут роль убийцы, а не жертвы, а? Может, ты отдашь чужую жизнь кому-нибудь? Антон скептично вскидывает бровь и все же усмехается этой наивности. Однако чужое желание поддержать греет — пусть Выграновский и выглядит сейчас скорее как растерянный кролик, не понимающий, в какую сторону от волка бежать, чтобы не съели, но он все же старается. — Было бы славно, — признается Антон, пусть и не верит чужим словам ни на йоту. Какое-то время они пьют в тишине — Антон не замечает, как две трети бутылки заканчивается, в то время как Выграновский даже не допивает свою первую порцию. Он посмеивается с этого в одну секунду — тихо и истерично — а в другую вновь погружается в свои мысли, мельком замечая на себе задумчивые, тяжелые взгляды Эда. Тот, наверное, пытается еще что-то придумать — чтобы поддержать хоть как-то. Но сейчас Антону это не нужно — ему достаточно чертового виски в бокале и понимания, что в крайнем случае его дотащат до дома. Так и происходит — когда они выходят покурить, Антон почти наворачивается на лестнице, но Выграновский его подхватывает. — У-у, все, дядь, тебе хватит, — усмехается нервно тот, возвращая Шастуна на ноги и похлопывая по плечам. — Пойдем-ка поспим. — Пер-ред смертью… не нас-спишься!.. — фыркает Антон, однако о чужое плечо опирается. Эд издает звук крайне утомленного умирающего тюленя — видимо, от чужого пьяного юмора — и с трудом направляет качающееся тело в сторону дома. Пройти здесь недалеко — можно было бы, конечно, воспользоваться трансгрессией, но тогда Шастуна скорее всего стошнит, а это сейчас не нужно из них никому. Они заходят в парадную и с еще большим усердием преодолевают лестницу на нужный этаж. — Бля, Шаст, — кряхтит Эд, — если бы ты столько не весил, я бы тебя уже как принцессу отнес. Антон смеется — отчаянно и в моменте действительно весело, утыкаясь лбом в чужое плечо, когда они останавливаются переждать его смех. Выграновский вздыхает тяжело, трепля того по макушке — и снова тянет наверх. Шаст не помнит, как управляется с открытием двери и палочкой — замечает лишь, что Эд засовывает ее обратно к нему в пальто, когда помогает раздеться, а после, справившись со своим плащом и обувью, приваливает к стене, опускается на колени и стягивает чужую обувь. — Эд-д, на колени не для этого встаю-ют, — ухмыляется Шастун. — Не переживай, я в курсах, как это работает, — усмехается в ответ Выграновский, поднимаясь рывком. Склоняет голову, изучая поплывший взгляд зеленых глаз, и щелкает мракоборца по носу. — Пошли, пьянь. Не в моих интересах пользоваться твоим положением. По крайней мере, сейчас. — Что? — Ничего. Заебешь. Давай, булками шевели. Антон фыркает, а уже в следующее мгновение чувствует под собой мягкость матраса — маг зарывается в одеяло носом, мыча блаженно, и перекатывается на спину. Куда делась дорога до комнаты? Впрочем, неважно — судя по всему, завтра с утра провалов в памяти будет еще больше. — Э-эд! — зовет Шастун. Кровать прогибается под чужим весом — сощурившись, в темноте Антон замечает силуэт Выграновского, сидящего рядом. — А? — миролюбиво откликается тот. — Останься. Со мной, — выдыхает Антон. — Пожалуйста?.. Он чужого лица не видит — понимает о чужом раздумии только по тому, что Эд еще какое-то время сидит неподвижно. А потом тот вздыхает, хлопком по бедру заставляя подвинуться — и падает рядом где-то, так, что тепло чужого тела под боком сразу же ощущается. — Спасибо… — шепчет Антон, закрывая глаза. Эд его обнимает — а, может, это кажется только, потому что туман окружает со всех сторон, утягивая в мерную, долгожданную темноту пьяного сна.⊹──⊱✠⊰──⊹
Голова раскалывается. Вкус чертового тоника уже въелся в язык — но Арсений делает еще один глоток энергетического напитка, перелистывая страницу очередного отчета. В архиве тихо и пустынно — повсюду лишь книжные стеллажи, заполненные бумагами и данными, да почти вековая пыль. На столе перед магом разбросаны десятки документов — он бессмысленно, вот уже который час, пытается найти хоть какие-то зацепки. Ничего не выходит. Потому что истоки чертового предсказания отыскать тяжело — и Арсений не понимает, как могут быть связаны чертовы стихии, недолжные колдовать маги и год змеи. Это все похоже на ритуал — все еще — но глупо было бы верить, что речь по-прежнему о факультетах обычной магической школы, ведь дело совсем не в этом. Речь об обскури — детях, которые в той самой школе не были даже ни разу. И Арсений не понимает, как это может быть связано — все эти отданные жизни, которые скрываются за «пролитой против воли кровью», за этой самой чистотой крови и смертью. Чьей? Обскуров или все-таки их? Бумаги отсылают лишь на старые, почти прошловековые источники сомнительного качества — что-то о темной магии, что практиковали когда-то в менее прогрессивных странах, жертвоприношениях и связи с темным миром хаоса как прородителя всех магических выплесков. Но где искать более подробную информацию — непонятно, потому что у Министерства, банально, не хватает собранных за десятки лет знаний. Если речь про пролитую кровь чистокровных — об обскурах, то тогда логика есть. Четыре стихии — черт с ним, к чему тут вообще упоминание этих стихий — может быть, это о четырех смертях чистокровных детей. О четырех погибших обскурах — от рук мракоборцев, и сейчас становится жутко от понимания, что они убили уже троих. Что, если после четвертого — настанет тот самый конец? Обскуры ведь действительно «проливают свою кровь против воли» — их убивают мракоборцы, в то время как они «следуют» за кем-то другим. В том, что у всего этого хаоса действительно есть зачинщик, Арсений теперь не сомневается — все слишком подходит. И ритуал по-прежнему должен завершиться смертью. Смертью того, кто не должен был колдовать — смертью маглорожденного. Смертью Антона. Как это произойдет? Что нужно сделать, чтобы Шастун своей жизнью не жертвовал? Что им, блять, делать? Арсений пытается найти ответ на этот вопрос весь вчерашний и сегодняшний день — но ничего не выходит. Он лишь убеждается в том, что Шеминов все еще находится под стражей, но даже это не сильно спасает от груза чернеющих мыслей — десятки догадок и теорий вьются вокруг, оборачиваясь петлей. Если обскури появятся вновь — их нельзя продолжать убивать. Они должны сделать все, чтобы не подставить Антона — не заставить его броситься в пекло, ценой своей жизни защищая кого-то или их дело в целом. Нужно дождаться артефакта от Часовщика и выйти на стоящего за всем этим магом, а пока… Пока они должны сделать хоть что-то. Но Арсению страшно — не впервые за это долгое время. Потому что он вспоминает последнюю битву с обскури — и воющая интуиция внутри заставляет холодные мурашки бежать по всему телу. Ему не показалось тогда — обскуры делали все, чтобы спровоцировать их на агрессию в ответ. Чтобы мракоборцы были вынуждены уничтожить одного из них — или же для того, чтобы разработанный в последней надежде план не имел на успех ни единого шанса. И если речь не об исполнении предсказания, а о прерывании стратегии их команды — то дела плохи. Потому что у обскуров откуда-то была информация, что они собирались сделать во время последней битвы. Ведь до этого поведение этих подростков было другим — они лишь рушили, не преследовав, пусть и нападали намеренно, не позволяя их появления игнорировать. Однако в последний раз все было по-другому — лондонскому управлению не оставили и шанса на то, чтобы воплотить в жизнь их план, ведь появление второго обскура спутало и без того хлипкие карты. Совпадение? Арсений не верит. Зачем эти нападения продолжаются? Почему конечной цели не видно? Обскуры тянут время, чтобы ритуал выполнился? Или «некто» посылает их в бой для того, чтобы были отданы те самые «жизни»? И поэтому, когда Министерство выбрало тактику поимки, обскуры сделали все для того, чтобы снова вынудить на смертельную агрессию? Или в смертях речь — вообще не про сошедших с ума детей? Быть может, об умерших мракоборцах? Сережа был чистокровным — но ведь не он один пал в бою, и чистокровных там действительно большая часть. Тогда бы предсказание было исполнено уже давно… Давно, если бы Антон был здесь раньше. Он ведь приехал совсем недавно — но вместе с тем все равно не вяжется что-то, потому что мог ведь и не появиться тут вовсе. Вряд ли обскуры знали, о чем подумает Министр Магии и какой указ издаст спустя целых полгода этой войны. Это все напоминает что-то параноидальное. Потому что почти в каждый момент в висках жутким стуком чертово «Шастун» — как единственная зацепка всего этого хаоса и вместе с тем главный страх. Арсений должен его отстранить. Отправить обратно в Россию или хотя бы запретить участие в операциях. Он должен спасти ему жизнь. Но вместе с этим пониманием внутри колет тот самый груз — чертовая ответственность мракоборца, отвечающего за всю Англию и их общее дело. Мракоборца, который в ответе за то, чтобы прекратить эту бойню — который, вопреки всему, знает, что ключ ко всему наверняка кроется в Шастуне. Если он защитит его — они рискуют никогда не разобраться во всем этом сами. И сейчас Арсений отчаянно разрывается между двумя собственными личностями в своей голове. Он не может рисковать им — и вместе с этим обязан. — Сука… — выдыхает Попов, закрывая лицо руками. Кроме того, чтобы разбираться с проблемами постепенно, ничего в голову не приходит — и сейчас Арсений решает сосредоточиться на последней пришедшей мысли. Среди них есть чужой. Кто-то, кто сливает информацию зачинщику хаоса — иначе игру обскуров на шаг вперед объяснить не выходит. Кто-то, кто мог бы передать информацию о появлении Шастуна — если темный маг во главе обскуров знает о его роли в ритуале. Тот ведь должен знать, как добиться исполнения предсказания — что для получения новой для себя силы нужна отданная жизнь, и вряд ли такое затягивание войны до момента приезда Антона лишь совпадение. Значит, обскуры действительно начинают действовать жестче. Если Антон, как последняя часть пазла, уже здесь — значит оттягивать дальше смысла уже нет. Что изменилось после его приезда? Арсений сжимает в руках листы, перебирая в голове прошедшие дни. Нападение двух обскуров вместо единоличной атаки. Смерть Сережи. Договор с Часовщиком и появление Эда. Появление Эда. Тревожные мысли, вьющиеся вокруг этого мага, сдавливают окончательно — маска совпадений трещит, вызывая внутри волну напряжения. Эд — больше всего подходит на роль «чужака». Но интуиция разбивается о колкие факты — его не было здесь в тот момент, когда они обсуждали план, отказавшись от услуг Часовщика. Однако в голову все равно приходит шальная мысль — неожиданное поведение обскуров в последней битве вспыхивает возможной манипуляцией к тому, чтобы Арсений согласился на сделку. И если Антон действительно ключевой элемент ритуала — внимание к нему Эда, как и его появление, еще более подозрительно. Но неужели может быть так, что все просто настолько? Арсений должен понять, сука, должен — потому что у них время на исходе, он чувствует. И мыслить рационально получается плохо, хоть в голову и приходят резонные мысли о том, что Часовщик, вообще-то, никогда не предлагал им свои услуги — они ведь сами на него вышли, когда поняли, что чужая магия и артефакты могут помочь в плане, который придумал сам Арс. Слишком много вероятностей — это не может вязаться. И вместе с тем Арсений убеждается в том, что должен проверить — проверить Выграновского до конца, чтобы знать, действительно ли в его руках их спасение или все же погибель.⊹──⊱✠⊰──⊹
Было бы глупо не попытаться сделать хоть что-то. — Эд, что означают твои тату? — Антон поднимает взгляд от бумаг. Всю первую половину дня он проводит в отчетах — ищет хоть что-то, за что может зацепиться пылающий мозг, выделяет закономерности нападений и почти наизусть заучивает всю информацию, что у них есть. В том числе — о подозрительных детях со странными символами на коже. Выграновский вскидывает брови удивленно, отклоняясь от своего стола — того самого, за которым раньше работал Сережа, а теперь периодически чахнет Эд, восполняя свою магию в их отделе в перерывах от работы. У Антона в руках — данные из Ковентри с фотографиями тех самых детей, которые появлялись на площади. На размытых изображениях все еще неизвестный им парень с тату — и, по данным мракоборцев того города, у девочки рядом с ним странные рисунки на теле есть тоже. — Магические руны, — отвечает спокойно Эд, пожимая плечами и с интересом косясь на бумаги перед мракоборцем. — А шо такое? Команда переглядывается — нервно и тяжело, помня о завете Арсения о том, чтобы не делиться лишней информацией с чужаком. Антон пристально смотрит на Катю — та хмурится, но в итоге принимает решение за всех, замечая в глазах коллег пусть и противоречивое, но вынужденное согласие. — Не так давно нам сообщили информацию о детях, которые, скорее всего, являются обскурами, — говорит она, поднимаясь из-за стола и подходя к Шастуну. Тот понятливо передает документы девушке в руки, и Катя отдает их Выграновскому, развернув на страницах с фото. — Может, знаешь, что это значит? Выграновский сдвигает брови, задумчиво изучая листы — и через пару мгновений поднимает голову, отвечая на требовательный взгляд Варнавы. — Видно хуево, но, — он мельком смотрит на остальных, — похоже на рунное татуирование, да. Так не разобрать, но они отличаются от моих. — Что это вообще? — хмурится Кравец. — Разве тату не бессмысленны для магов? — О-о, не, — хмыкает Эд, откладывая листы, будто теряя к ним интерес. — Я какое-то время занимался этим, да и на самом деле много кто увлекается. Если посмотрите на внутреннюю сторону своих колец — тоже увидите руны. Они, конечно, бессмысленны на телах волшебников в долгосрочной перспективе, потому шо разрушаются, — он обводит магов взглядом, утверждаясь в понимании этого факта другими, — но с артефактами работают. Запечатывают магию, если простым языком. — А тебе тогда эти татуировки зачем? — Антон окидывает взглядом тело Выграновского, на что тот усмехается. — Связь с моими творениями, — просто говорит он. — Точнее, они позволяют мне отвязать артефакты от моей магии — как, м-м… закрыть доступ к своему магическому потоку. Если этого не делать, то я буду связан со всеми покупателями, а силы будут утекать. Сложно объяснить. По непонимающим, нахмуренным лицам видно — понять сложно тоже. — И твои тату не сходят? — уточняет Марина. — Нет, — говорит просто Эд. — Пока целы мои артефакты — они держатся на их магии. — И из-за каждого артефакта ты наносишь себе тату? — неверяще фыркает Антон. — На тебе бы уже чистых мест не осталось. — Нет, конечно, ты че, — морщится Эд. — Я могу привязывать множество созданных вещей к одному знаку, — он поднимает руку, взглядом указывая на раскрашенную чернилами кисть. — Вот на этом, например, держатся не только ваши кольца, но и десяток других штучек. И благодаря тому, что происходит постоянное резонирование магии от тату к артефактам — магия моего тела не выводит их с кожи. — Ясно, — выдыхает Антон, опуская взгляд. Нихуя, на самом деле, не ясно. — Как думаешь, — спустя какое-то время произносит Варнава, обращаясь к Эду, — зачем эти знаки детям? И почему они не разрушаются у них? — Хороший вопрос, — задумчиво тянет Часовщик. — Возможно, это помогает им не сдохнуть?.. Вы же говорили, что некоторые из них взрослые слишком. Тату, по сути, как артефакты — при правильной работе с ними можно либо усилить магию заказчика, либо уменьшить. Может, тот чувак, которого вы ищете, этим и занимается. — С той магией, что внутри обскуров, тату разрушались бы слишком быстро, — говорит Антон, поднимая на Выграновского напряженный взгляд. — Если только, как ты сказал, не закреплять их связью с артефактами? Собственное предположение пережимает горло — и Антон видит, как в ответ на подозрительность напрягается следом Эд. — Я не знаю, кому я продаю свои вещи, Антон, — твердо говорит он, и взгляд серых глаз слегка темнеет. — Я мог бы напиздеть, что не работаю с темными магами, но вы же не дураки и все понимаете. Однако я не ебу и ебать не собираюсь, кому и зачем нужны мои услуги, пока это приносит мне деньги. Антон морщится — он, конечно, не должен удивляться этому факту, ведь и до этого осознавал примерный спектр возможностей работы Эда. Но внутри все равно что-то противоречиво ноет от понимания, что кому-то может быть все равно на последствия. Возможно, на те, которыми сейчас окружены они все — если тот «некто» действительно заказывал артефакты Выграновского ради этой войны обскуров. Атмосфера от чужого признания уловимо меняется — повисает вокруг тяжелым слоем, отчего Выграновский складывает руки на груди, продолжая молчать, но смотря попеременно на команду все с той же непоколебимой уверенностью в собственных словах. — Откуда нам знать, что ты не связан с этим? — произносит вдруг Варнава, прищуриваясь. Обвинение резкой пощечиной — и даже Антон вздрагивает, с неосознаваемым ужасом косясь на подругу. — Катя, — осуждающе выдыхает он, но девушка лишь цыкает в его сторону, не отводя взгляда от Часовщика. Эд смотрит в ответ — пристально, и в серых глазах понемногу разрастается злость. — Я не отрицаю, что могу быть связан, — повторяет он. — Но не по собственному желанию. И я скажу вам об этом один раз — не смейте приплетать меня к этому. Он встает из-за стола, убирая руки в карманы широких брюк — обводит тяжелым взглядом каждого члена команды. — Я бы никогда не стал убивать людей, — почти рычит маг. — И не был бы, блять, здесь, если бы был на стороне этих сраных обскуров. Да, я создаю опасные вещи, быть может, почти что противозаконные — хули таить сейчас — но я никогда не хотел, блять, творить то зло, что делают эти суки. И нет, ко мне не обращались с просьбами «помочь пожить обскурам», потому что я бы за такую хуйню не взялся, — он отвечает наперед, едва Варнава открывает рот. — Но да, какие-то заказы, которые я делал за последний год, могли подойти для этих целей. Я не ебу, что за мастер тот чел, который татушки им рисует — может, он их им ежедневно обновляет, и мои артефакты тут не при чем вообще. — Эд, — обеспокоенно хмурится Антон, тоже поднимаясь и оглядываясь на замерших от чужой речи девушек. — Прекрати, мы не… — Вы — да, — разозленно хмыкает Часовщик, выходя из-за стола и подходя к двери. Мельком смотрит на команду, выдыхая рвано и едва заметно качая головой. — Я могу вас понять, но… Похуй. Наверняка у Министерства есть выходы на моих клиентов — проверяйте, я буду только рад, если это поможет. Только вот прикол в том, что я и десяти процентов в лицо не видел, когда продавал, а уж о другой информации тем более понятия не имею. А еще не забудьте, что я не единственный незаменимый маг, создающий артефакты, окей? Если мне пришло в голову, как использовать руны для их поддержки, это не означает, что к тем же мыслям не пришли другие. Все, пойду поработаю, присоединяйтесь, чья там очередь, — бросает он раздраженно, тут же выходя за дверь. С уходом Эда в помещении становится осуждающе тихо — чужая злость, вызванная пусть и не до конца беспочвенным, но все же обвинением, резонирует от стен и сбитых с толку взглядов волшебников. Они молча переглядываются друг с другом, но так и не решаются заговорить — лишь Катя виновато поджимает губы, бросая взгляд на Антона. Шаст лишь качает головой — и выходит из кабинета следом за магом, без слов давая понять, что сегодняшнюю очередь «работы в норе» забирает себе. Эд предсказуемо находится в лаборатории — когда Антон заходит внутрь, тот не поворачивает даже головы, продолжая копаться с ингредиентами на столе. — Эд, — зовет Антон, делая шаг к ненавистному стулу, на котором обычно сидит. Выграновский не отвечает — игнорирует, делая вид, что слишком занят, и потому Антон вздыхает тяжело, все-таки усаживаясь на место. Однако смотрит на мага пристально, прокручивая в голове прошедший разговор и собственное отношение к этому. Но Эд сейчас, без чужих взглядов, действительно выглядит задетым — напряжение и нервный взгляд выдают все за него. И Антон, пусть и допустил Катино предположение к себе всего на секунду, сейчас все равно не может поверить в то, что Выграновский когда-либо смог бы пойти на что-то настолько низкое — в конце концов, Эд пусть и позиционирует себя как мудак и придурок, но такого отношения, как и чистого оскорбления, не заслуживает. — Так и будешь пялиться? — недовольно рыкает Выграновский, мельком смотря на Антона. Тот виновато поджимает губы, но взгляда не отводит — а Эд снова утыкается в материалы перед собой. — Прости, — произносит Антон, пусть это и дается ему тяжело. — Ты же понимаешь, это наша работа, и Катя… — Да понимаю я все, — фыркает Часовщик. — Мне похуй, Антон. Относитесь, как хотите. Я просто сделаю свою работу и уйду, ок? Похуй ему, как же. Ну-ну. Антон тяжело вздыхает, вставая со стула и подходя ближе — как раз в тот момент, когда Выграновский встает, видимо, чтобы взять что-то с другого стола, но из-за чужого приближения замирает на месте, оставаясь спиной к Антону. — Эд, — он кладет руку ему на плечо, чувствуя, как от этого прикосновения тот напрягается сильнее. — Я так не думаю. Правда. Я знаю, что ты хочешь помочь. В гулкой тишине лаборатории слышно, как Выграновский сглатывает — нервно, наверняка неосознанно. А потом он поворачивается — смотрит упрямо в зеленые глаза, пропуская момент того, что сам позволяет рассмотреть в своих расплывающуюся обиду и вместе с тем надежду на облегчение. — Я не такая мразь, — говорит он, мельком косясь на все еще лежащую на плече чужую ладонь. — Шаст, я, бля, вообще без б рассказал бы вам все, если бы мне было что. Последний заказ на артефакт с контролем магии у меня был почти год назад — и то там мне заказчица все уши прожужжала про то, что у нее сыночка палочки своим напором ломает и вечно от головных болей страдает. Да и сейчас я занимаюсь изготовлением артефакта для обскура — и это пиздец, я даже наполовину такого сильного не делал раньше. Не было у меня, не-бы-ло таких заказов, которые могли бы напрямую сдерживать этих детей. — Эд, я… — И единственное, что может быть, если мои украшения там и вплетены, — продолжает уверенно Выграновский, — это если тот чувак изменил их под свои тату и переплел магические потоки. Но нахуй мои украшения для этого брать — хуй знает. Он ведет плечом, сбрасывая с себя чужую руку, и отходит на пару шагов — перебирает материалы на другом столе, все еще заведенный, но уже не такой озлобленный. Антон остается на месте, раздумывая пару секунд, прежде чем продолжить. — А заказы на тату ты не берешь? — уточняет он, и Выграновский поворачивается резко, сверкая глазами. — Не мытьем, так катаньем? — прищуривается он. — Антох, блять. Нет, не беру! Потому что раньше я пробовал заниматься этим, но быстро пришел к выводу, что это слишком заебно и бессмысленно — без связи с физическими оплотами магии руны все равно не приживались надолго. И поэтому я вернулся к артефактам, чтобы не делать двойную работу. Нахуй мне сейчас кому-то наносить руны, когда я могу просто создать для мага часы, и этого будет достаточно? Руническая магия такой силы — заеб похлеще, чем создание зависящих от нее артефактов. Я на себе-то руны вырисовывал несколько лет и подстраивал так, чтобы все работало и не сбоило. — Все-все, я понял, — останавливает чужой поток Антон, поднимая руки в капитуляции. Выграновский фыркает громко, в пару шагов подходит ближе и протягивает руку. — Сигу дай. Антон послушно достает из кармана штанов пачку — вкладывает в чужую ладонь, наблюдая за тем, как Эд поджигает палочкой кончик сигареты и поспешно затягивается, уже спокойнее возвращая картонную коробочку обратно. Антон вздыхает, отходя обратно к своему стулу — садится на него, закуривая за компанию и позволяя молчанию и тлеющему в мрачном помещении дыму сгладить углы. Они тут курят уже не в первый раз — что против правил, конечно, но в целом никто не узнает, — и почему-то сейчас волшебник радуется тому факту, что Эд, пусть и оскорблен, но уже не выглядит таким злым и ссаными тряпками излишне обеспокоенного мракоборца не гонит. — Я тебе верю, — все-таки говорит Антон. Эд на него не смотрит, туша сигарету в пепельнице — какой-то маленькой алюминиевой коробке, внешне вообще на нее не похожей — и садится обратно за стол, но Шаст замечает, как уголки чужих губ едва заметно дергаются наверх. Эд все такой же взрывной — и вместе с тем все такой же отходчивый, ведь бросает в ответ «похуй, нормально все», вновь возвращаясь к работе.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Спасибо, Кать. Можешь идти. Арсений благодарен — правда благодарен Варнаве, которая приходит в его кабинет, судя по всему, сразу же после разговора с Выграновским. Которая держит его в курсе того, что происходит в отделе в его отсутствие — рассказывает о том, что знаки на детях могут оказаться тем самым рунным письмом, которое каким-то образом сдерживает их силы, и о реакции Эда на брошенное обвинение. Арсений чужой реакции не удивляется — ведь это закономерно, да и Часовщик наверняка знал, что в какой-то момент маги отдела могут начать присматриваться к нему, как к горящему во тьме острову с похожими знаками. Или не знал — и тогда его реакция оправдана еще больше. Только Арсению все равно все это не нравится. — Арс, — неуверенно зовет Варнава, и маг поднимает тяжелую голову от стола, смотря на нее. — Я вижу, что Эд не нравится тебе, но… Мне кажется, это правда может быть совпадением. Он бы не стал защищать нас, если бы был на той стороне. Она подходит ближе к столу, вытягивая ладонь с надетым на указательный палец кольцом — тем самым, что изготовил для их защиты Часовщик. — Мы с Мариной проверили их, — говорит она уверенно. — В тренировочном зале. И они действуют. Мы, конечно, не смертельные заклинания колдовали — черт знает, какой у них лимит — но защита и правда есть. Это не фальшивка. — Мгм, — мычит Арсений в ответ, кивая. — Хорошо. Ладно. Варнава вздыхает тяжело, едва заметно качая головой — скользит осуждающим взглядом по пустым от колец пальцам руководителя, но ничего по этому поводу не говорит. — Зови, если что. Я пороюсь по нашим каналам и поищу информацию по заказам Часовщику, но что-то мне подсказывает, что Эд сказал правду. Она уходит — послушно оставляет Арсения наедине со своими мыслями, которые продолжают с силой давить изнутри. Становится немного легче, да — как минимум от того, что его команда продолжает чувствовать его, Попова, отношение к Эду и не верит тому на слово. Что они сами способны проверить чужие подарки — сами об этом подумать — и второй слой облегчения вопреки всему появляется от того, что его люди, кажется, действительно под защитой магии Часовщика. Арсений знает, как работает рунная магия — он вообще знает много чего сверх благодаря этой чертовой войне. Ведь связаться с магами, которые занимаются ей, не составило большого труда — еще после того, как Азамат передал им информацию о рисунках на телах детей — и все опытные в этом деле маги сказали примерно то же самое, что и сам Эд. Что рунная магия — может быть действительно сильным дополнением к заложенным в волшебнике способностям, однако так или иначе временной. Именно под эгидой «силы» многие не только темные, но и обычные маги периодически наносят на себя тату у специализирующихся на этом волшебников — однако это происходит либо ради временного эффекта, либо чисто для блажи, чтобы показать другим статус и собственные возможности, ведь обращение к таким умельцам далеко не дешевое. Да и большинство из тех знаков, что видел Арсений у темных магов, достаточно часто были лишь пустыми картинками — возможностей вплетать в тело настоящую магию у тех действительно почти не было, а показаться «крутыми» хотелось. Арсений вспоминает тела тех нескольких волшебников, что попали в Министерство убитыми во время этой войны — они их руны, конечно, изучили тоже, однако запас магии в них был настолько мал, что практически не мог дать каких-то необычайных сил. Калейдоскоп переплетений. Арсений думает, что стоит проверить всех магов, что занимаются рунной магией — Бузова уже получила такое задание, но пока не дала никакой конкретной информации, ибо практически все из тех, кого она успела проверить, занимаются своей магией официально и никогда ни в чем замечены не были. А на тех, кто скрывается в подполье, выйти сложнее — практически невозможно, учитывая, как распространено такое баловство среди низших кругов. Но без сомнений остается одно — если, как и сказал Выграновский и другие волшебники, на телах детей рунная магия, то именно она помогает им жить. Полностью или как способ сдерживать необузданную магию — все еще под вопросом, но зацепка осталась. Арсений еще какое-то время сидит в молчании, нервно кусая губы — а затем подтягивает ближе еще не распечатанное письмо, чтобы вскрыть его и вчитаться в ровно написанный текст. «Привет, Арсений. Я пошерстил по поводу Выграновских — информации, на самом деле, немного, но есть кое-что странное. Во-первых, проблемная семья была, пусть и чистокровные все. У сына все, вроде, нормально, но у родителей несколько штрафов и заметок о том, что неоднократно попадались на нарушении закона о секретности. Использовали магию на маглах без оснований. Во-вторых, родители не в городе уже около двадцати лет. Судя по данным, уехали после очередного обвинения — и вот тут как раз-таки странное дело, потому что официально границы страны они не пересекали. Может, воспользовались незаконным порталом. Их сын, Эдуард Выграновский, жил один в городе — его допрашивали, но так ничего и не узнали. Говорил, что родители с ним не связываются, и они уезжали и раньше — жить одному, по его словам, было не впервой, однако в системе не было пометок о том, что эта семья когда-либо покидала страну. Сам не понимаю, почему его тогда не забрали в интернат — может, решили не заморачиваться, надеясь на то, что пацан не врет и родители живы. Только вот я нашел данные, судя по которым кто-то из наших проводил проверку — были подозрения по одному из дел касательно этих волшебников, что так вовремя исчезли с радаров. Что-то ему в той ситуации не понравилось — в отчетах есть сведения о допросе еще четырнадцатилетнего Эдуарда. На полу в доме была найдена кровь — по анализам, родителей этого мальчика и его самого, но подросток говорил, что они часто скандалили, и драки — привычное дело. Не знаю, как эта информация сохранилась, но я нашел его личные заметки — мракоборец был уверен, что родители-маги могут быть мертвы, однако доказать это не смог. Судя по всему, наш человек единственный пытался добиться того, чтобы отправить беспризорного ребенка в детский дом — но вовремя нашлись какие-то родственники из Бристоля, которые взяли за него ответственность. Пацана тогда на лето отправили туда, но потом, судя по всему, он вернулся в Ковентри — есть заметка об этом, но это дело дальше не раскручивали, потому что того мага повысили, а ребенок, по документам, был передан родственникам на основании исчезновения родителей. Родителей пометили «пропавшими без вести». Через четыре года в управление поступил запрос из Хогвартса — Эдуард Выграновский пропал, и в Ковентри его следов не нашли. А через какое-то время запрос был отозван — в школу тот отправил письмо, что он жив, и его не стали искать, потому что по документам тот был уже совершеннолетним магом. Данные из Бристоля я запрашивал — поэтому так долго не отвечал тебе. Не знаю, нужна ли тебе эта информация, но — те родственники уже давно мертвы. Старость. Детей у них не было, так что, фактически, из того рода Эдуард Выграновский последний маг, если он еще жив — по крайней мере, в Бристоле и Ковентри он не появлялся. Можем отправить запрос по другим городам, но это займет время. Надеюсь, что смог помочь. Азамат.» Арсений откладывает письмо и тяжело выдыхает, потирая переносицу. Отправлять запросы по другим городам не имеет смысла — Арсений знает, что Эд каким-то образом за прошедшие пятнадцать лет пересекал не только границы городов, но и стран, ведь Катя передавала ему эту информацию со слов самого Часовщика, не задавая лишних вопросов об интересе руководителя. Все сходится — родной город Шастуна Бристоль. Тот, в котором они с Эдом и познакомились как раз в то лето, когда Выграновского отправили к тем родственникам — и из которого Эд потом забрал потерявшего семью парня. Выграновский все прошедшее время в перемещениях был свободен — и тот факт, что его волшебная палочка не засветилась ни разу, а пересечения границ не просматривались, означает, что этот маг все же поставил на себя защиту от слежки и контроля Министерства. Антон говорил, что они с Эдом жили вместе, но одни — судя по всему, в Ковентри, как раз в тот момент, когда за Эдом уже не следило управление, ведь по документам он был под опекой родственников. Только вот Арсений помнит чертово «его родители жили в другой стране» от Антона. Эд Шастуну врал — ведь сейчас понимается, что это не так. Что подросток уже в те времена понимал, что его родители исчезли, но почему-то доказывал не только управлению, но и своему другу, что с ними все хорошо. Не хотел говорить об исчезновении потому, что больная тема? Не хотел в детский дом? Или все же?.. Родители Эда мертвы? Это бы объяснило внезапную пропажу — вряд ли у бедной семьи были деньги на то, чтобы купить себе доступ к незаконному порталу; если они остались в стране — не засветить свои палочки в течение такого долгого времени слишком сложно, да и им нужно же было где-то жить и работать. «Драки дома были привычным делом». Арсений напрягает всю свою память для того, чтобы вспомнить — вспомнить все то, что когда-либо рассказывал о Выграновском Антон. Смутно припоминает ремарки о том, что Эд отзывался о родителях равнодушно — они не ладили никогда, и это было одной из причин, почему два подростка в те годы так легко нашли общий язык. У Антона ведь тоже были проблемы в семье. Арсений хмурится — чужая история оживает в памяти сама по себе. Тот страшный момент, когда родителей Антона убили — Арсений ведь видел это в чужой голове, в Колдовстворце, больше двенадцати лет назад — и внутри все сводит тревогой. Мысли о прошлом Эда путают лишь сильнее. Размышления прерывает уверенный стук в дверь — Арсений поднимает голову, отвечая визитеру слышным «войдите», и уже через мгновение на пороге появляется Оля. — Приветик, — произносит она, в пару шагов подходя к столу и протягивая стопку бумаг. — Новое тело приехало. Арсений едва сдерживает себя от того, чтобы не скривиться — беспечность и равнодушие в чужом голосе режет, хоть они все уже и профдеформировались давно. Или это просто его нервы в последнее время сходят с ума — раньше реакции не чувствовались так остро. — Опять убитый без магии маргинал? — уточняет Попов. — Ага, — фыркает Бузова, складывая руки на груди, пока руководитель пролистывает бумаги. — Что ж им неймется то. Нет, это, конечно, хорошо, что таких дел у нас мало — значит, слухов еще нет, но… Арсений девушку особо не слушает — вчитывается в дело, отмечая про себя те же самые детали, что видел уже раньше, у прошлых двух трупов. Цепляется взглядом за описание раны — все еще свежая, что говорит о том, что убили мага не так давно. — Спасибо, Оль, — вздыхает он. — Можешь идти. Девушка кивает, с легким сомнением оглядываясь на руководителя — но молчит, тактично, что удивительно, не комментируя уставшего внешнего вида и темного взгляда. А у Арсения в голове тысячи вопросов — и по-прежнему ни одного ответа.⊹──⊱✠⊰──⊹
Осмотр тела забирают на себя Катя с Мариной — Арсений лишь устало кивает на чужую инициативу, наблюдая за тем, как девушки покидают их общий кабинет. Но сам не уходит — замирает у чужого стола, что рядом с окном, и едва касается его поверхности пальцами. За створками засыпает Лондон — такой же уставший, утомленный чужими страхами и желаниями. Засыпает, чтобы проснуться вновь — но эта надежда на завтрашний день уже давно не проникает под кожу. Под кожей — лишь тьма ночных улиц умирающего, горящего в исступлении города и его, Арсения, жизни. Он достает из кармана кольцо Выграновского, прокручивая его в пальцах — и эта сделка с собственной совестью горит ядом где-то внутри. Ответы на все вопросы — их должен дать Арс. Должен — своей команде, Антону и самому себе, всей чертовой Англии. Он не имеет права на ошибку — ведь цена за каждую высока непомерно. А руны на внутренней стороне металла блестят насмешливым закатным отсветом — «доверишься своей команде или все же себе?». Скрип старой двери отвлекает — Арсений поворачивается, опираясь поясницей о стол и пряча кольцо в кулаке. Появившиеся на пороге Антон и Эд останавливаются — и если последний смотрит с легкой насмешкой, приподнимая бровь, то Антон тут же опускает взгляд и проходит к другому столу, едва замявшись при первом шаге. Наверное, пошел бы к своему — если бы там не стоял Попов. Арсений на них не смотрит — он вновь переводит взгляд в окно, развернувшись едва, и наблюдает за переливами солнца на крышах далеких домов. — Не жди меня, — слышится тихий голос Шастуна, обращенный наверняка к Эду. Тот в ответ хмыкает, но молчит — видимо, тоже попадает в эту тихую картину угасающего усталого города, где любые лишние звуки дадут лишь новые трещины. Дверь хлопает вновь — и какое-то время в помещении все еще висит тишина. Она разрушается шорохом шагов — Антон подходит ближе, становясь к столу полубоком, на расстоянии всего метра; опирается так же, как и Арсений, бедром о поверхность — и тоже переводит взгляд за окно. Закат скользит по их лицам — и неминуемое ощущение затхлой, испорченной, но отчего-то все еще светлой осени проникает куда-то под кожу. Где-то внутри этого заходящего солнца все еще есть надежда — и она останется там, даже если наступит ночная тьма. По крайней мере, они оба хотят в это верить. — Я не могу тебя отстранить, — Арсений говорит это тихо, едва слышно; не поворачивая головы, но боковым зрением замечая, как на секунду Шастун прикрывает глаза. Они оба этим ощущением пропитываются — засыпающего под закатом отдела и взрослого, реального понимания, что у них обоих в некоторых вещах нет выбора и не будет. — Знаю, — так же тихо отвечает Антон. Арсений не продолжает — Антон понимает, какие ставки в этой игре. Понимает, что он сам — слишком важная фигура в этой шахматной партии, чтобы рисковать ради безопасности одного единственного человека сразу же всем. — Но я хочу это сделать. Антон поворачивает голову резко — Арсений медлит всего мгновение, хватая за горло взорвавшийся внутри страх, и поворачивается к коллеге тоже. Впервые за последние дни зеленые глаза, до этого меркнувшие под тяжестью и страхом, горят — нескрываемым изумлением и искренним замешательством. — Ты… — Антон размыкает губы, и от этого действия лицо почти оживает; но тут же сглатывает, затыкая себя. Однако взгляда — не отводит. Арсению еще никогда не было так тяжело смотреть в эти глаза. Он читает в них этот чертов вопрос — «почему?» — отчаянный и болезненный, потому что без подготовки такое произносить ведь нельзя. Им — нельзя. Чертов замкнутый круг. Но Арсений взгляда своего не отводит — слова пережимают горло, и он наверняка знает, что не будет способен ответить. Знает, что его разум уже выжжен чертовым закатом Лондона и горящими вокруг атаками целого мира — каждый день выжимает все силы, до последней чертовой капли, которая так необходима сейчас, чтобы оставить между ними хоть что-то. Арсений надеется, что Антон сможет прочесть в его взгляде все это сам — может быть потому, что вряд ли еще хоть раз осмелится поднять эту тему. — Прости меня, — почти шепчет Арсений, выдыхая рвано и закрывая глаза. Это «прости» — в минус его остатков резерва где-то внутри, потому что чувствуется, как внутри все сжимается. Чертова слабость — чертово «я боюсь за тебя», которое бросил тогда Антон и которое гнило все это время внутри, чтобы вырваться зеркалом. Арсений похоронил бы его — похоронил, если бы не знал, что в таком случае они оба погибнут. Он обязан сделать хоть что-то — обязан не убить Шастуна до конца самолично, потому что впереди у них долгий безвыходный бой с самой королевой судьбой. Он обязан сделать так, чтобы они могли вместе работать — даже если ради этого придется вырвать честность из самого себя с корнем, потому что по-другому до Антона достучаться не выйдет. Не сейчас — когда Арсений обрезал веревку почти до конца, и она вот-вот разорвется, если не успеть схватить за тонкую нить. Антон молчит — молчит так долго, что Арсению впервые кажется, что он готов, не поднимая взгляда, сбежать из этой чертовой комнаты, и потому он не открывает глаза. Он знает — в зеленых напротив так же рушатся звезды, ведь внутри чувствует то же самое. Арсений проигрывает — впервые за все года выбирая между долгом своей службе и сердцем второе. Он ведь надеялся, что даже не задумается об этом выборе — надеялся до тех пор, пока закат не осветил чужое лицо через призму их старенького окна. В эту секунду Арсений чувствует, как его разрушенный город трещит — то ли прорастающей зеленью, что вырастает на пепелищах всему вопреки, то ли окончательным разрушением старых завалов и всей почвы под ними. Он все-таки открывает глаза — но отвернувшись, скрывшись от рыжих бликов спиной. Смотрит в пол, не в силах поднять головы — не готовый встретиться с чужим взглядом, потому что произнесенные слова в этой тишине оказываются слишком честны. Потому что, если Антон сейчас скажет, что хочет сбежать — Арсений его отпустит. Арсений ведь всегда, когда тот бежал, его отпускал. — Арсений, — чужой хриплый голос проходит по телу мурашками; Попов сдерживается от того, чтобы жалко не закрыть глаза вновь — лишь накрывает кулак с зажатым в нем кольцом второй рукой. — Я никуда не уеду. Никуда не уеду. У Антона голос тихий — спокойный в собственной уверенности, какой-то особенной, будто в цвет закатному вечеру. Смирение в нем — очередной честностью и будто бы давно принятым решением. Арсений ведь знает, что Антон думал об этом варианте. Что Антон думал — и сейчас выбирает остаться. — Ты можешь погибнуть, — напоминает Попов, потому что обязан это сказать. — Мы все можем. — Знаю, — усталый смешок в ответ. — Но я все же попробую этого не сделать. Арсений все еще смотрит в пол — рыжие оттенки плывут по нему, и внутри чувство облегчения вновь смешивается с уже привычным ужасом предстоящего. А Антон, кажется, все также смотрит на него — позволяя остаткам солнца ласкать часть своего лица, и Арсению впервые не хочется шевелиться, чтобы не сломать чертову картинку. Картинку, в которой осознается главное решение — они останутся оба. Кольцо от такого долгого контакта с кожей теплое — Арсений раскрывает его в ладони, замирая всего на мгновение; слыша, как сбивается дыхание у рядом стоящего Шастуна. Антон отказывается от спасения ради них — и Арсений тоже делает в бездну шаг, надеясь, что совершает правильный выбор. Кольцо на палец садится, словно влитое. Сорванный выдох Антона врезается куда-то под легкие, но Арсений отклоняется от стола, покидая кабинет как можно скорее. Зная, что если посмотрит на Антона сейчас — подпишет себе приговор. Или уже подписал?