The glacier eventually melts

Освальд встаëт на ноги и начинает передвигаться по дому. Лазает везде, трогает всë и лопает как не в себя. Иногда купается в ванне с пеной и задорным плеском. Дурное расположение духа постепенно исчезает вместе с раной. Теперь Освальд весел, пытается шутить и отгадывать заковыристые загадки. Нигма просит его не уходить без предупреждения и трясется от страха. Работать спокойно больше невозможно. Он спешит домой чуть ли не бегом, с розовой коробкой из ближайшей пекарни. Кобблпот открывает ему с улыбкой и под свист бурлящего чайника. Это так здорово — забыть обо всëм, болтать с кем-то об убийствах, понимать кого-то как себя, быть с кем-то рядом так близко. Кобблпот ровно одну ночь спит на диване. Там жутко неудобно, холодно, попросту одиноко, так что он возвращается обратно в постель — к Эдварду. Внутри оживает любопытство и что-то ещё. Такое требовательное и обжигающее, что сердце пылает насквозь. — Слушай, к чему была та реплика? — интересуется он в темноте, пока ему не спится. — Какая реплика? — Про какую-то там шкалу Квинси... — Кинси, — машинально исправляет Нигма; он весь в поту и напряжён целиком как струна у скрипки. — Точно! Я спал и ни черта не запомнил, зачем ты это сказал. — Это о человеческой сексуальности, — голос сам по себе становится низким. — О шести разных сексуальностях, если точнее. Он краснеет, вспоминая все те разы, когда он дрочил на Кобблпота. В архиве, в кабинете, дома за стенкой, бесстыже издавая звуки и размазывая сперму по одежде. Наверное, Кобблпот даже слышал раз или два, но не подавал виду — до сих пор. — Не знаю насчëт шести, но у меня под боком только одна, — заявляет ему Пингвин шёпотом на ухо. — Она плохо шифруется и вся из себя такая нерешительная... — Отгадай загадку. — Что, сейчас?! — Можно выигрывать у меня вечно, но вот проиграть — только однажды. Что я? — Идиот, вот что ты. У меня и в мыслях не было тебя убивать. Все десять прохладных пальцев хватают Нигму за шею и поворачивают к себе. Они целуются очень медленно и неловко — потому что впервые.