***
В машине же всё было спокойнее. Можно поразмыслить о чём-то. К тому же, Виктор решил заехать по дороге в магазин и накупить лакомств. Некоторые из них Апфель уже схомячил в машине, так как после течки всегда просыпается дикий голод, но остальные он доесть не успел, потому что машина уже подъехала к особняку Моретти.***
Апфель сначала не поверил своим глазам. Это не особняк, это целый дворец с огромнейшим садом. Ладно, представлять такие дома у себя в голове, но чтобы видеть вживую... Такой особняк и представить-то нельзя на самом деле. Выйдя из машины, Апфель всё больше засомневался. Может, Виктор покажет домик чуть поменьше, чем этот? Ну не может же быть так, чтобы этот особняк оказался родным жильём Виктора. – Завораживает? – спросил Виктор, закрывая дверь машины и её саму, – А я ведь говорил, что десять тысяч долларов – пустышка по сравнению с этим особняком. Забираешь свои слова назад? – Нет, – Апфель повертел головой, – для меня это слишком огромные деньги. А на похожий особняк я и в жизни не сумею заработать. – Ничего, – Виктор подошёл к Апфелю и встал рядом с ним, тоже поглядывая на особняк, – тут ведь всё тоже когда-то начиналось с ма-аленького домишки, вот примерно размером с твою квартиру, и теперь посмотри, чего добилась моя семья за все года. – Вижу, – молодой человек даже кивнул, – а меня сюда вообще пустят? – Пустят, если ты не сам сюда пришёл, а вместе со мной. Давай, пойдём скорее, чтобы время не тянуть, – парень слегка приобнял Апфеля за плечо, чтобы тому не было так страшно. И сделав всего-то один шаг в сторону ворот, Апфель тут же остановился, и вместе с ним также сделал и Виктор. – А может, обратно поедем? – Апфель стал поправлять футболку, – Всё-таки, я для них абсолютно чужой человек... – Не бойся, я обязательно тебя со всеми познакомлю. Моя семья состоит в основном из хороших людей, они тебя постараются не обидеть. Ты ведь здесь не собираешься жить с ними, а всего останешься на несколько дней, как в отеле. Пойдём, я буду рядом с тобой. Только вздохнув и снова кивнув Виктору в ответ, они вместе направились к главному входу особняка. Переступив через ворота, Апфель тут же устремил взор на белокаменный фонтан: по сути, он похож на городской, но только чуть поменьше, и здесь не ходят жители, туристы и маленькие дети, бросая золотые монетки в знак удачи. Он здесь стоял, кажется, как экспонат: только посмотреть и всё, стоять рядом с ним нельзя, а то обрызгает с головы до ног, а просто смотреть на него – глаза устанут. Пройдя и через фонтан, Виктор с Апфелем уже стояли на крыльце рядом с большими дверьми, которые больше напоминали вход в замок, нежели чем главный вход в особняк. До сих пор не верится, что здесь Виктор когда-то рос и жил, но тому будет комфортно хоть в однокомнатной квартире жить. Какие же там комнаты должны быть?.. Всё это только поистине удивляло молодого человека, а как только Виктор нажал на замок около левой двери, то и вовсе зажмурил глаза, будто ожидая чего-то страшного. Вдруг, двери приоткрылись будто сами по себе, и тогда Виктор, слегка поглаживая по плечу Апфеля, шепнул на ухо: – Всё хорошо, открой глаза. Апфель открыл и тут же внутри всё замерло только при одном виде входной. Только молодой человек подумал про то, что ему не следовало бы вообще наступать на мраморный пол, как вдруг Виктор снова пошёл, а застаиваться сзади, как пугливый ребёнок, не совсем хотелось бы. В середине лестницы, там, где находится развилка, стоял какой-то человек в знакомом кремовом костюме, смотря через огромные окна на заднюю часть сада. – Mio padre, вы что-то рано вернулись, – первым начал разговор Виктор. Двери сзади закрылись, и Апфель увидел, как лучи света всё скорее и скорее уходили прочь из-под ног, и, после того, как они захлопнулись, стало слегка прохладно в помещении. Отец Виктора повернулся, держа в зубах толстую сигару. – О-о-о, какие гости! – заметно отец поменялся в лице, улыбнувшись во все зубы и вынув изо рта сигару, при этом выпустив густой клубок дыма куда-то в сторону. Он стал медленно спускаться вниз, до этого положив сигару рядом с хрустальной табакеркой, – Решил возвратиться в родной дом и с miracolo? А ты ведь говорил- – Мы здесь всего лишь на несколько дней. Если я и собирался бы к вам переехать обратно, то сообщил бы об этом заранее, а не вот так с ходу ввалился бы в родной дом. – Тоже верно, – ответил отец, – а что произошло? Неужели опять нападение? – Нет, кое-что другое. Течка. – А-а-а, так бы сразу и сказал! – отец подошёл вплотную к Виктору и прошептал на ухо, – что ж ты моментом-то не воспользовался? – Прекратите, – Виктор показал рукой, что лучше бы отец отошёл на несколько метров. А ещё лучше – на несколько километров, – отец, лучше скажите, где ему пристроиться на эти несколько дней. – Можем отдельную комнатку под него выделить, всё равно там никто не живёт пока, – заметив, что Апфель как-то странно прижался у Виктора, отец посмотрел уже на него, – а ты чего так съёжился? Боишься? Да не бойся, мы тебя не съедим. Что-то худой ты, совсем, видно, Victtorio тебя не кормит. – Кормит, – впервые что-то за это время промямлил Апфель, – я сам по себе такой... – Ну ничего, ничего, всему своё время, оно ещё с нас всех возьмёт. – С моим отцом ты уже прекрасно знаком, – Виктор повернулся к молодому человеку, – Кристиано Моретти. – Акцент, – лицо отца стало слегка строгим. Виктор вздохнул. – Christiano Moretti. – Так-то лучше, – и снова это добродушно-милое лицо, улыбающееся словно всему на свете, – познакомь его с остальными, много кто сейчас в гостинной сидит. – Sí, – ответил Виктор и, всё также приобнимая Апфеля, направился вместе с ним в гостинную. Раскрыв двери, перед Апфелем предстала умилительно семейная картина: женатая пара сидела на диване вместе с некоторыми детьми, остальные же игрались на полу. А справа в уголке, там, где больше всего проникало солнечного света, какая-то девочка играла на фортепьяно "К Элизе", причём так неторопливо и размеренно, что на секунду Апфель невольно погрузился в прослушивание этой пьесы, но тут же его прервал голос Виктора: – Здравствуйте, – и тотчас же композиция прекратилась, и все, находившиеся в этой комнате, повернулись на него и Апфеля, – знакомьтесь, это Апфель. Он у нас останется всего на несколько дней, будьте, пожалуйста, добры к нему и примите его, как гостя. Первым представиться решил юноша, сидевший рядом со своими, по всей видимости, родителями. Он встал с дивана и подошёл к Апфелю. – Abel Moretti. Будьте, как у себя дома, – и с этими словами Абель, слегка поклонившись, легко взял ладонь Апфеля и совсем почти незаметно прикоснулся к ней своими губами. У молодого человека от такого приветствия только стал проступать на лице румянец, а Виктору так и вообще не совсем понравилось это вычурное выступление. – Мог бы просто также "здравствуйте" сказать, – решил таким образом поправить Виктор Абеля. – Не ревнуй, внимание на себя я всё равно перетянуть не смогу, – Абель, чтобы перевести тему, показал рукой на сидящую женатую пару, – это мои родители, Enrique и Sofia Moretti. – Давайте вы присядете вместе с нами, – предложила София. София с Энриком выглядели друг для друга совершенно неподходяще: у Энрика более острые черты лица, а София чем-то Апфелю напомнила маму, их взгляды точно также смотрят с какой-то весёлой усталостью и некой тоской. София находилась на девятом месяце беременности, отчего молодому человеку стало ещё непривычней. До этого момента он не обращал внимания на людей в положении, но теперь, когда он это видит хорошо и отчётливо, стал задумываться, а что если... Нет, какие дети, ещё нужно выучиться, прекрати так думать! Виктор с Апфелем присели рядом с Софией и Энриком, и София стала потихоньку вглядываться в черты лица молодого человека. – Хорошенький такой. Чем-то на мою родную тётю похож, – улыбнулась София. – А вы – на мою маму... – зачем-то ответил Апфель и отвернул взгляд на ручку дивана. – Ой, правда? – посмеялась женщина и прервалась на то, чтобы Энрик её поцеловал, – Как мило, спасибо. Вон там, – София показала пальцем на девочку, сидящую за фортепьяно, – в уголке, сидит Виолетта. Талантливая девочка, хорошо играет... Эх, если бы только ты купил ей новое фортепьяно... – на этих словах она повернулась обратно к своему мужу. – Это фамильное фортепьяно, – заявил Энрик, – его выбрасывать ни в коем случае нельзя. – Да Бога ради, – женщина махнула рукой, – пусть хоть сто лет в уголочке стоит, а новое купить надо. – Нет уж, – покачал головой Энрик, – я же говорил, матушка запретила. Сказала, что это единственная память, доставшаяся от нашего отца. Пока Апфель слушал этот диалог, Абель слегка наклонился над его ухом, и стал шептать: – Вот здесь сидит Лу, – и тыкнул пальцем на самого ближнего мальчика, – здесь сидит Мари... Ой, запутался, нет-нет, Мари сидит напротив Мерино, а вот здесь сидит Джулия, но мы её привыкли называть просто Джу. И какое-то время Абель так и продолжал нашёптывать имена своих младших братьев и сестёр, иногда всё же запутываясь и спотыкаясь, но после себя поправляя. Столько имён, а запомнить ну никак нельзя, максимум только имя из двух букв и всё. А Виктор сидел, посматривая на тех же детей впереди, и иногда они с какой-то искрой в глазах посматривали на него также, но тут же этот взгляд перемещался на игрушки. Эх, а если бы не присутствие в гостинной родного отца этих детей, то они бы около Виктора толпились и были бы с новым гостем намного разговорчивей, чем сейчас. – Ап... фи... – София слегка ошиблась в имени Апфеля, – Тебя ведь зовут Апфи, да? – Нет, Апфель, – поправил молодой человек. – Да, точно, Апфель! Прошу прощения. Ты ведь не из этого города, да? – Да, я сюда по учёбе переехал. – Так а ты оставайся здесь! Здесь хорошо, приятно... На пляже хоть раз был? – Пляж? – Апфель впервые слышал, чтобы в этом городе был пляж. Он видел, как море омывает берега города, пока ходил каждый день к университету, но про пляж не слышал ни разу, – а я и не знал, что тут пляж есть... – Значит сводим! Да, Энрик? – София снова повернулась к своему мужу. – Конечно, – и Энрик поцеловал Софию куда-то в бровь. Апфелю на первый взгляд показалось, что это очень милая пара, которая друг друга никогда не бросит и не оставит. И на пляж молодой человек сходить бы рад. Всё-таки два месяца впереди ещё, куда торопиться, на пляж можно сходить когда угодно, только не зимой. – Ну, я думаю, – Виктор встал с дивана и подал руку Апфелю, чтобы тот тоже встал, – нам нужно направляться дальше. – Подожди, – София взяла нежно за ладони Апфеля, – приди сюда потом, хорошо? – Угу, – кивнул молодой человек. Дальше по дороге из гостинной Виктор и Апфель направились в сад. Отперев осторожно стеклянные двери, сначала особо ничего необычного Апфель не приметил, но как они прошли дальше... В саду везде, где только можно, росли кусты гортензии: в уголке, рядом с кустами, около столика с плетёными стульями, хоть перед сном тут ходи и считай все кусты. А в середине этого сада, за столиком, сидит черноволосая девочка, как сначала показалось молодому человеку. Просто короткие, неаккуратно постриженные кончики волос и то, что они сами были где-то длиной до подбородка, почему-то сбивали с толку Апфеля. – А это Амато, – тихо проговорил Виктор, чтобы в лишний раз не побеспокоить ребёнка, – славный мальчик, да только его мой отец и дядя оскорбляют постоянно. Грустно на самом деле, ведь Амато не такой уж плохой, я сам знаю, такого отношения к себе он точно не заслужил. Не будем его беспокоить, он не любит непрошеных гостей, лучше найти бабушку Патрицию... О, вот она. Виктор показал рукой на низенькую женщину, которая развешивала одежду из огромного тазика на толстенькую верёвочку, и тут же он вместе с Апфелем направился в её сторону, пока... – Привет, Амато, – мальчик слегка напугался того, что с ним поздоровался Виктор, но после этого всё же понял, что пугаться нечего. – Привет, – как-то грустно ответил Амато. – Знакомься, это Апфель. Он здесь останется всего на несколько дней, но познакомить всё же стоит. Тёмно-синие глаза поглядели сначала на Апфеля, потом на Виктора, а потом ещё раз на Апфеля. После оглядки мальчик медленно протянул руку Апфелю. Апфель пожал руку, слабо улыбнувшись. – Ты как? – спросил Виктор, – Не обижают? – Пока нет, – покачал головой Амато. – Ну, если что, зови меня. Поставлю обидчиков на место. Не грусти, – и Виктор погладил по голове Амато. Мальчик лишь печально кивнул, и потихоньку из-под стола достал скетчбук с карандашом, который он припрятал ещё тогда, когда Виктор с ним поздоровался. – Ты иди лучше к бабушке Патриции, а я пока с Амато посижу, – сказал Виктор, всё ещё гладя по голове Амато, – иди-иди. Апфель стал медленно отходить от Виктора и идти в сторону бабушки Патриции, которая уже полностью укрылась в пелене разной одежды. – Здравствуйте! – на этот раз Апфель решил говорить громче, переступая через порог непривычности и выискиывая глазами, где бы могла находиться бабушка. – Ой! – как-то даже радостно Патриция это произнесла, тут же выскочив из-под развешанных одёжек. Перед ним появилась довольно милая бабулечка в красивом цветочном платьице, – Здравствуй, малыш, ты потерялся? Малыш? Разве стосемидесятиметровый молодой человек похож на малыша? Может, у бабушки просто зрение шалит? – Нет-нет-нет, я... Я просто с Виктором сюда приехал. Понимаете, у меня такая проблема- Патриция, не дав договорить Апфелю, ахнула. – Давай пойдём к столу, всё там расскажешь, давай-давай, пойдём! – и бабушка повела Апфеля за ручку обратно к столу, как маленького ребёнка. Пока Апфель присаживался за стол, где сидели Виктор и Амато, бабушка Патриция стала наливать чай в чашечки из сервиза, стоявший на другом столике рядом. – Чай немножко подостыл, – говорила Патриция, – но ничего, всё равно в такую жаркую погоду лучше охладиться. Ребятки, – это уже она обращалась к Виктору и Амато, – будете чай пить? – Я не против, – пожал плечами Виктор. – А ты, Амато? Попьёшь? – Попью... – ответил Амато, уставившись в скетчбук. – Ну, вот и хорошо, – сказала Патриция и дала чашечку чая Апфелю, – так что случилось, душенька? – Можно я на ухо шепну вам?.. – Апфель застеснялся перед ребёнком. Он боялся, что Амато напугается каких-то новых и непонятных для него слов. – Конечно-конечно! – и Патриция близко подошла к Апфелю. – Понимаете, меня Виктор сюда привёз, потому, что у меня течка... – шепнул молодой человек. Бабушка ещё раз ахнула, на этот раз громче. – Душенька, не волнуйся! Волнение только усугубляет твоё состояние, давай, сейчас попьёшь чайку, а потом я тебе отварчику дам! Как хоть тебя зовут-то? – Апфель... – Какое замечательное и нежное имя! – Патриция поправила у Апфеля локон волос. – Бабушка, не переживайте, он здесь только на несколько дней, – Виктор всё также держал ладонь на голове Амато, иногда гладя её пальцами. – Грустно! Я ведь всегда рада новым гостям! – бабушка подала чай Виктору и Амато. – Ты ведь уже знаком с Амато? – она продолжила, – Он очень замечательный мальчик: и умеет рисовать, и поёт, и помогает, в общем, люблю его не как внука, а как младшенького сына! – Бабуль, не надо... – застеснялся Амато, и взгляд его теперь смотрел только вниз. Бабушка засмеялась, попутно обняв своего внука, из-за чего Виктору пришлось убрать свою ладонь с его головы. Виктор не соврал: семья действительно Апфелю показалась дружной и весёлой. Но не бывает же так, что всё хорошо и прекрасно, везде же есть свои минусы и проблемы. Пока этого не было заметно, но, возможно, потом откроются карты, которые действительно смогут показать, что в этой семье не всё так просто, как кажется на первый взгляд...***
После небольшого чаепития, Апфель, как и просила София, вернулся в гостинную вместе с Виктором. Но молодой человек тут же заметил отличие от первой встречи: Энрика не было рядом с Софией. Но зато дети подбежали к ногам Виктора и стали говорить ему абсолютно всё, что услышали или получили за несколько дней: – Мне мама подарила вот эту игрушку!– А мне Мерино чуть в глаз не дал!
– Он врёт! Я ему никуда не хотел дать!– Я слышала, как папа говорит странные слова.
– Брат Тор, а кто это рядом с тобой? Я просто забыл... – один из детей показал пальчиком на Апфеля и все остальные повернулись на него. – Это Апфель. Пока погостит у нас, а потом уедет обратно вместе со мной. Помните, я говорил, что поехал защищать человека? – Да! – сказали дети разом. – Ну так вот, это тот человек, которого я сейчас защищаю. Апфель стоит в ступоре, пока Виктор, опять приобняв его за плечи, представляет его детям. И все вдруг снова начали лезть, но в основном не на Виктора, а на Апфеля, при этом задавая разные вопросы, как будто они будущие журналисты. – Брат Тор очень храбрый и бесстрашный! Он ведь тебя защитил от злодеев? – А... Эм... Конечно! – только сейчас молодой человек отошёл от шока. Видно, Виктор уже устал от постоянного внимания со стороны детей, и просто хочет отдохнуть, перекинув это дело на Апфеля, но на самом деле так парень хочет познакомить его с детьми. – А от какого злодея он тебя защитил? – задал вопрос уже другой ребёнок. – Его имя нельзя называть. Если я назову его имя, то он... он... вас обидит. Все дети переглянулись друг на друга, а потом снова начали допытывать Апфеля разными вопросами. Кто-то даже подпрыгивал, чтобы молодой человек обратил на него внимание. – А от каких злодеев он ещё тебя защитил?– А может всё-таки скажешь, какое имя у злодея?
– А брат Тор тебе нравится?
Все дети, как услышали этот вопрос, резко замолчали. Будто им и правда хотелось услышать, что может сказать Апфель. Хотелось бы соврать, ну так, наполовинку, что ему Виктор вроде и нравится, а вроде и нет, но лучше быть искренне честным в этом моменте. Сразу видно, что дети очень сильно любят его, что он для них большой пример мужества и отваги, и если Апфель скажет хотя бы слово "наверно", то те сильно обидятся на него и больше разговаривать не станут. – Конечно нравится, – слегка улыбнулся молодой человек, – он мне очень сильно помог в трудной ситуации, и я ему за это благодарен. Виктор в своей голове принял данные слова, как некую подсказку. Конечно, она может оказаться и фальшивой, но не ясно, когда именно. Ну а Апфелю стало немножко стыдно. Стыдно, что более этих слов он ничего не мог сказать. Хотелось показать, что молодой человек действительно благодарен за всё Виктору, но этого либо не позволял словарный запас, либо мысль о лжи наполовину. Главное, что детей этот ответ ещё больше воодушевил. Если им такие слова говорит человек, которого защищает сам брат Тор, то значит, верить ему можно. Счастливые лица только с каждым разом всё сильнее восторгались поступком Виктора, хотя, он заслуживает не слов, а чего-то большего... Апфель до сих пор думал, что сделал недостаточно для парня, чтобы отблагодарить его. Апфель подсел к Софии, еле-еле прорвавшись сквозь небольшую толпу из детей. Виктор оставался с ними, только разговаривая или хваля их поделки. Один из детей даже попробовал нарисовать его, и получилось то, что и можно ожидать от детей такого возраста, как семь лет: палка-палка, огуречик, вот и вышел человечек. – Как тебе они? – это София спрашивает про своих детей, – Миленькие, правда? – Да, очень милые ребята... – Апфель, конечно, думал, что дети как-то странно себя ведут: слишком тихие и спокойные, но не рассчитывал, что они вот так набегут на него и собьют с толку. София посмеялась, оглядывая Апфеля с головы до ног. – Для них Виктор как супергерой, – говорила София, посматривая иногда назад на детей и парня, – может, даже лучше. И сам Виктор, как видишь, не равнодушен к ним. Ох, кстати, через неделю у нас состоится бал. Патриции скоро семьдесят лет стукнет. Придёшь к нам на такое знаменательное событие? Апфель задумался. Да, хотелось поздравить человека с юбилеем, но Патрицию он знает от силы минут двадцать. Причём бабушка показала себя с очень хорошей и заботливой стороны. Такая бойкая, и скоро семьдесят лет... Молодой человек ни за что бы не стал давать ей такую цифру, она выглядит помоложе и поактивней остальных в подобные лета. – Не знаю, честно... Может, приду... – Времени на подумать у тебя предостаточно, так что можешь не торопиться с ответом, я просто предлагаю. И правда. Но Апфель уже сейчас смог определиться со своим выбором: он пойдёт на бал и поздравит человека. Только нужно спросить у Виктора, что же можно подарить будущей именнинице, а то придёшь, и вместо подарка – ни с чем пирожок. Вот только ещё проблема есть, совсем маленькая. Апфель не умеет танцевать вальс. Точнее, он вообще редко когда танцует. Стоит спросить Софию, она лучше знает о данной традиции семьи. – Скажите пожалуйста, а на балу будет вальс? – Конечно будет! Патриция в своей молодости очень любила танцевать вальс. Будет очень некстати, если в этот раз его не будет, уже был такой случай... – Я вальс совсем танцевать не умею, – признался Апфель. – Ничего, с Виктором научишься. Я бы сама могла помочь тебе, но видишь... сейчас не время. Кстати, – София подсела к Апфелю чуть ближе и тихо спросила, – а вы с Виктором в отношениях? – Что вы, нет-нет-нет! – молодой человек смутился, – Он просто мой телохранитель. Вот и всё. – Грустно. Мне кажется, вы друг другу подходите. Ну так, чисто внешне. Если чисто внешне, тогда можно хоть кого угодно под венец отправить. Первая мысль об этой паре стала мгновенно портиться благодаря новым, не совсем конструктивным конечно, но впечатлением: по любви, видимо, супругами в этой семье не становятся. Хотя София и Энрик выглядят так, словно не смогут прожить друг без друга и одного дня, но вдруг у них тоже такая традиция – по внешности выбирать? Молодой человек стал представлять, что будет, если он внезапно выскочит замуж за сына дона мафии. У них же даже семьи никакой не получится, а что говорить о внуках? Нет, стоит всё-таки узнать Виктора чуть получше, и тогда Апфель для себя определит, стоит ли дальше заходить вперёд с этим человеком, или оставаться на том же уровне общения. Хотя, чувства говорят сами за себя и за мысли не отвечают. Можно отрицать всё, что угодно, но тебе это в душé будет нравиться. Снова стало ощущаться это странное тепло, которое подавало знак, что действие страсти уже прошло и нужно уединиться, чтобы всё опять не стало хуже. – Мне нужно идти, – сказал Апфель, и, тут же встав с дивана, почувствовал, как ноги опять не слушаются и дрожат. – С тобой всё хорошо? Я позову Патрицию, – София встала с дивана и сначала подошла к Виктору, шепнув ему что-то на ухо, а потом ушла куда-то в сад. Не сумев пройти даже к дверям гостинной, Апфель снова уселся на диван. Виктор же, сказав детям, что скоро придёт, подошёл к Апфелю и протянул ему свои руки. Тот схватился за них и, еле как встав, уткнулся носом куда-то парню в ключицу. – Пойдём, нужно найти отца, – от Апфеля снова стал пробиваться этот слегка сладковатый запах миндаля, который в первый раз Виктору не давал никакого покоя и потихоньку сводил его с ума. Парень не хотел во второй раз совершить ту же ошибку, которую совершил в первый раз, и как можно скорее повёл молодого человека во входную.***
Как назло, во входной никого не было. Что за напасть, отец опять куда-то ушёл? – Посиди пока здесь, – Виктор аккуратно усадил Апфеля на ступеньку лестницы, – я сейчас проверю кабинет отца и вернусь. Апфель в ответ только кивнул. Виктор сразу же после кивка стал подниматься по лестнице, и долгое, долгое эхо разносилось по всей входной. Апфель даже услышал стуки в дверь, и как она сначала отворилась, а потом закрылась. И тогда наступила почти гробовая тишина, только совсем слабо из гостинной доносилась та же пьеса, которую Виолетта играла ранее. Внутри всё не утихало. Апфель думал, что ему могут помочь холодные ступеньки лестницы, но, даже пересаживаясь каждый раз на одну ступеньку выше, становилось всё только хуже и хуже. Уже совершенно не зная, что делать, Апфель прижался лбом к перилу лестницы, закрыв глаза от наступающего жара. Настолько было невыносимо, что жар и боль чувствовались даже на веках. А Виктор всё не приходил и не приходил, будто сквозь землю провалился и его вообще никогда не было. Внезапно, двери главного входа приоткрылись, и во входную вошёл парень, который совершенно не ожидал увидеть сидящего незнакомца на лестнице, зачем-то даже прижавшегося к периле. Но по лицу его было видно, что ему нездоровится: оно болезненно красное. – Здравствуйте, – сказал парень и Апфель, открыв глаза, очень сильно испугался такого непонятного прихода нового гостя. Одеждой он особо не выделялся, она почти точно такая же, как и у Виктора. Возможно, он также работает в мафии, а иначе объяснить нельзя, почему он пришёл во всём чёрном. С взгляда спереди нельзя было сказать, что у этого человека сзади небольшой хвостик, а просто волосы, как и у Виктора, забраны назад. – З-здравствуйте, – заикнувшись, поздоровался Апфель. – Извините за такие нескромные вопросы, но... Кто вы и как вы здесь оказались? – Я Апфель. Краун, – сгоряча произнёс свою фамилию молодой человек, а потом повертел головой туда-сюда и ударил себя по лбу несколько раз, – меня Виктор сюда привёз. – Ага. Понял, – как-то странно ответил парень. Видно, небольшая сценка после того, как Апфель сказал ещё и свою фамилию, очень его смутила. Апфель стал потирать свой лоб: один раз он себя слишком сильно ударил за такую небольшую оплошность. Но тут же он почувствовал, как холодная рука приложилась туда же, отодвинув потиравшую. Внезапно, сверху снова послышалось, как открывается дверь, и донеслось: – Томас, ты чего тут забыл? Томас и Апфель подняли свои головы наверх, видя, как Виктор спускается вниз по лестнице. – Я решил всех распустить до завтрашнего дня. Так приказал мне сделать principale, – давал отчёт Томас. – Хотя бы гостю представься, пока мы не ушли, – Виктор встал на развилке и сложил руки, ожидая только ответа со стороны Томаса. – Ах, да, где же мои манеры, извините, – и парень наклонился к лицу молодого человека, – Томас Моретти, рад знакомству. Можете называть просто Том. Томасу с самого начала показалось, что он этого человека уже где-то видел... Осталось только вспомнить. Но в голову не лезли никакие мысли насчёт него. В ответ Апфель только опять кивнул, ощутив небольшое головокружение. – Может, я могу вам чем-нибудь помочь? – Том поднял голову опять на Виктора. – Не надо, мы справимся сами, – ответил Виктор и тут же поспешил вниз к Апфелю. Подняв его сзади под мышки, он снова притянул его к себе, – лучше приди в кабинет к отцу, у нас должен быть небольшой разговор.***
Еле как уже стоя на ногах, Апфель только дожидался того, как бы не упасть на ровном месте. Хоть на руках носи, стоять было почти невозможно, ибо ноги с каждым разом всё больше превращались в вату и сильнее начинали дрожать. Виктор отперел дверь у комнаты, в которой Апфель будет гостить несколько дней. Комната была совершенно обычной. Как в больнице. Кровать, тумбочки, шкаф, всё выглядит как-то по-стерильному и светло. Оно и понятно: Кристиано же говорил, что в ней никто не живёт. Дойдя вместе с Виктором до кровати, Апфель лёг на неё, до этого сняв кроссовки и поставив их рядом с кроватью, и перевернулся на левый бок, а после спрятал половину своего тела в одеяло. – Тебе жарко не будет? – спросил Виктор, сидя рядом с молодым человеком на той же кровати. – ...Нет, я думаю, – сейчас Апфеля не так сильно интересовало, станет ли ему жарко от одеяла или же нет. – Тогда я пойду, мне возвращаться к отцу нужно, – парень погладил по голове Апфеля и, встав с кровати и подойдя к двери, сказал ещё кое-что, – не смей вставать с кровати без посторонней помощи.***
В кабинете у отца как всегда ничего нового: чисто деловые разговоры по поводу некоторых подозрительных соучастников, заказных убийств или продаже наркотиков. Это следовало бы, конечно, обсуждать вместе с другими капитанами, а не только с одним и плюсом подручным, но Кристиано считал так: если надо – передадут другим самостоятельно. Также шла речь и про подготовку к балу: нужно освободить столовую для проведения такого широкого праздника. Пригласительные всем тем, кому нужно, выданы. Плюсом ещё нужно с кладовой достать старенький потрёпанный граммофон с музыкальными пластинками. Граммофоном никто особо и не пользуется, только вот в таких особых случаях. И продолжался бы этот деловой разговор дальше, если бы в один момент Томас не решил перевести тему с праздника на кое-что другое. – Скажите пожалуйста, – обращался он к Виктору, сидящему рядом с ним, и к Кристиано, стоящему возле небольшого окошка, с правой стороны прикрытым бархатной изумрудной шторкой, – а что у нас в доме делает посторонний человек? Виктор, он сказал, что это твоих рук дело. – Прямо так и сказал? – Виктор сложил руки. Не верил он Томасу, он постоянно пытается всё приукрасить. – Ну, как сказать... Сказал, что ты его сюда привёз. Я так думаю, у тебя роман какой-то намечается? – Ему сейчас нелегко. К тому же, я работаю для него телохранителем. – Твою ж... – Томас хлопнул себя по лбу и откинул голову назад на стуле, – Ты знаешь, что это никак не сочетается с нашей работой? Как мафиози может работать для кого-то телохранителем? Это же смешно! – Для тебя может быть и смешно. Для меня это серьёзная работа. – Так что он делает в нашем доме, ответишь, нет? – Течка. Я ему предложил тут остаться только ради безопасности. – И когда он собирается уезжать? Или он тут навсегда теперь? – Мы уедем тогда, когда ему станет легче. – Кстати, а это ли не тот человек случаем, которого principale "miracolo" называет? – Томас посмотрел на Кристиано, ожидая хоть какого-то ответа с его стороны. – Да, – ответил Кристиано как-то хрипленько, всё не отрываясь от окна, – он самый. – Едрить твою налево, – Том упёрся локтём о свою ногу и ладонью стал почёсывать голову, – так у тебя реально роман намечается, Витторио! – Никакого романа нет. Мы не являемся друг для друга любовниками, – пока Виктор и Апфель не признаются друг другу в своих чувствах, то об отношениях говорить абсолютно нечего. И только сейчас Томас понял, почему тогда Апфель казался ему знакомым. Это ж он его подвозил до больницы тогда, месяц назад! Вот как иногда бывает жестока судьба, думаешь сначала, что у Виктора два романа, а оказывается, что один, просто у тебя оказались неправильные догадки! – Закроем тему, – предложил Кристиано, – сейчас не самое время обсуждать, у кого с кем любовные отношения.***
– Вот, на-ка, выпей отварчику, – сказала первым делом бабушка Патриция, после того, как пришла в комнату к Апфелю в руках с какой-то желтовато-коричневатой жижей. Отвар больше выглядел как новый сорт чая, выращенный, например, из тех же гортензий, но от него исходил слегка пряный аромат. – Пей-пей, – подначивала бабушка, сунув в руки молодому человеку напиток, – я Софие-то сколько раз этого отварчику давала, она уже через несколько часов на ногах стояла целёхонькая! Давай-давай, только не торопись. Апфель осторожно отпил отвар. Сладковато. Молодой человек не был уверен, что отвар поможет. Да, это вопрос времени, но каких трав туда можно подмешать, чтобы получилось обезболивающее? – А если мне не поможет? – спросил Апфель, грея ладони тёплой кружкой. – Придётся повзаимствовать у Софии подавители, – вздохнула Патриция. Жаль, что это помочь не сможет. Хотел бы Апфель об этом сказать, но не стал разочаровывать человека. Лучше попить отвару и поспать, пока это ужасное чувство не спадёт.***
Проснувшись, первое, что заметил Апфель, так это то, что жар почти что прошёл и не было этого отягощающего чувства. На улице всё ещё было светло, но заметно, что скоро наступит закат: небо стало безоблачным и вместо голубого пестрел слегка синеватый цвет. Молодой человек присел на кровать. Кружку с отваром уже, видимо, давно унесли, а везде было так тихо, словно в это время в доме тихий час. Вроде столько людей здесь проживают одновременно, но, видно, даже так жильцы иногда стараются сделать полную тишину. А может быть, это из-за стен? Крепкими Апфелю они, конечно, не кажутся, но звуки-то могут хоть как-то изолировать? Это проверять не стоит, лучше просто выйти и посмотреть, что же происходит. Встав на холодноватый деревянный пол, Апфель ступил на что-то мягкое, и, как он опустил голову вниз, заметил, что ему припасли тапочки. Совсем обычные, беленького цвета, зато приятные. Но куда-то теперь пропали кроссовки, в которых молодой человек пришёл. Может, Патриция забрала, чтобы их почистить? В этом Апфель был не уверен, но если с ними что-нибудь произойдёт, то возможно придётся остаться в этом месте ещё какое-то время.***
Выйдя из комнаты в тапках, Апфель сначала посмотрел вниз, но на лестнице никого не было. Очень странно. Но тут же он услышал какой-то громкий скрип, исходящий от дверей, находившихся на первом этаже справа от главного входа. Апфелю стало немного интересно, что же там такое происходит. Всё равно нужно узнать, куда же все запропастились. Быстренько спустившись по лестнице, Апфель подошёл к дверям. За это время он услышал чьи-то голоса, и среди них, как послышалось молодому человеку, был и голос Виктора. И эта мысль стала постепенно больше подтверждаться, как только он ближе подходил к дверям. Он немного оттянул дверь, создав небольшую щёлочку, через которую можно просмотреть хотя бы малую часть от того, что там происходит.***
– Нет-нет-нет, – говорил голос Кристиано, – граммофон мы поставим туда. Там будет сидеть mio madre и слушать её любимую музыку. – Там слишком далеко, – говорил ещё один голос, похожий на голос того парня, с кем Апфель познакомился несколько часов назад, – гости будут же танцевать вот здесь, а граммофон с такого расстояния будет только эхом по всей столовой раздаваться. Лучше поставить рядом с дверьми. – Мы поступим по-другому, не как в прошлые разы, – продолжал Кристиано, – можно ведь купить... – мужчина пощёлкал несколько раз пальцами, – ...как же это называется-то... ну, такое, большое, чёрное, оттуда музыка может идти... – Колонки? – спросил голос Виктора. – Да-да, точно, колонки! – Principale, так музыка оттуда должна, как это сказать, транслироваться! Должен кто-то транслировать музыку, колонки сами по себе не будут музыку включать и выключать, – пояснил голос того парня... Апфель уже успел его имя почти забыть, как вдруг вспомнил, что его зовут Томас. Ну или Том. – Так и причём нужно эту самую музыку ещё найти, – добавил Виктор, – вальсы – ладно, в интернете можно посмотреть и скачать, а вот если до начала вальса? Не будут же гости, как раньше, стоять в тишине, только слушая свои и чужие разговоры. – Можно какую-нибудь спокойную музыку поставить... – хотел Кристиано что-то ещё сказать, но с самого конца комнаты громко хлопнула дверь, откуда кто-то выбежал и стал тараторить. – Скажите, нам до начала дня рождения нужно сготовить всё по этому списку? – какой-то человек в белом протянул Кристиано список, – или вы хотите что-то ещё добавить? Кристиано, по всей видимости, стал очень тщательно вглядываться в список, пока через минуту не сказал: – Добавьте риболлиту, mio madre раньше очень любила есть и готовить этот суп. Только бобы не добавляйте, у одного из наших гостей аллергия на них, – после того, как Кристиано обратно отдал листочек, снова послышался стук небольших каблуков о деревянную поверхность, – ох, она будет очень рада, я точно на это надеюсь. – Так что насчёт граммофона? Доставать в этот раз не будем? – спросил Томас. – Ну уж нет, если такая традиция закрепилась в нашей семье, значит граммофон будет. Поступим так: нужно выделить отдельный момент, где mio madre в тишине послушает одну из пластинок, а после же прослушивания приступим и к вальсу.***
Похоже, подготовка к балу уже идёт, и Апфелю, по сути, не о чем было и волноваться. Только молодой человек повернулся назад, как вдруг он тут же громко охнул и вздрогнул, после этого прикрыв свой рот и дверь. – Прости, если напугал... – это был Амато. Но что же он тут делает? Может, ему одиноко, или требуется помощь с чем-то? Молодой человек был рад бы помочь мальчишке с такими грустными глазами глубокого цвета. – В общем, можешь в саду за столиком посидеть рядом со мной? – спросил Амато. И правда, ему, видимо, совсем одиноко. Но почему он не хочет посидеть с бабушкой, а с Апфелем? Возможно, он увидел в нём хорошего человека сразу после знакомства, ну или же это такой своеобразный крик о помощи? – Конечно, – согласился Апфель.***
– Бабуля уже наверх ушла, так что можешь спокойно посидеть в тишине, – сказал Амато, открывая настежь стеклянные двери. На улице птицы ещё не уставали каждый раз щебетать одну и ту же звонкую мелодию, пытаясь перекрыть друг друга и больше привлечь к себе внимания. В саду, там, где была верёвка для белья, спокойно из стороны в сторону покачивалась одежда, висящая на ней. На одном из столиков всё ещё стоял сервиз, из которого несколько часов назад Апфель вместе с Виктором и Амато пили чай, а на другом были оставлены только скетчбук да карандаш. Амато частенько сюда приходит не только потому, что здесь каждый день находится бабушка, и таким образом мальчик хочет быть рядом с ней, но и потому, что атмосфера здесь достаточно успокаивающая и расслабляющая, а значит, в такой момент может появиться вдохновение. У детей такого возраста, как Амато, полно творческих идей, но их все могут воплотить по-разному, если вообще смогут найти в себе силы это сделать. А дети обязательно найдут, поверьте, ведь кто-то может сделать это с помощью подручных средств, кто-то может написать, ну а кто-то – нарисовать. – Можешь посидеть пока вот здесь на стулике передо мной несколько минут? – указал пальцем Амато на определённый стул и посмотрел на Апфеля. – Конечно, – ответил Апфель. Присев за указанное место, Апфель всё думал, что Амато просто не хватает общения, но мальчик просто сел, открыл скетчбук, и начал что-то легонечко рисовать остреньким кончиком карандаша. Это были будущие очертания лица в рисунке. – Я хочу научиться рисовать людей, – объяснял Амато, – но бабушку вот я никак не смогу нарисовать, как бы сильно я не старался. Просто очень сложно на рисунке нарисовать морщины. А у тебя гладкое лицо, тебя нарисовать намного легче. – То есть, я как модель для твоего рисунка? – уточнил Апфель. – ...Да, – недолго подумав, ответил мальчик и продолжил делать набросок будущего портрета. Молодому человеку даже стало слегка приятно, что его теперь рисуют. Он считает, что это небольшое стажёрство, просто пока без оплаты, в очень спокойном, нелюдном месте. Апфель ровно сидел на месте, пока слушал приятный для ушей шелест листьев и птичьи песни, всё никак не прекращающиеся. И сидел он так до того момента, пока не стал вглядываться в фарфоровый сервиз с рисунками гортензии: на чайнике небольшой пучок этих цветов, на чашках один цветок, но все из них на каждой кружке разных цветов, да даже поднос, на котором этот сервиз стоял, и то формой больше походил на гортензию. Патриция, как посчитал Апфель, очень любит гортензии. И правда, цветы просто фантастические, а этот перелив от светло-фиолетового к нежно-розовому и наоборот... – Посмотри на меня, пожалуйста, – попросил Амато и молодой человек сразу же повернул голову назад на него, – я ещё не закончил. – Скажи, – решил спросить Апфель, – а твоя бабушка настолько сильно любит гортензии? – Да, она говорила, что гортензии поддерживают в этом доме порядок и делают семью дружнее, – после этих слов Амато вздохнул и опустил голову вниз, тихо продолжив, – но, видимо, в мой счёт это не идёт... Апфелю стало грустно, что Амато просто так сидит в саду со своей бабушкой. Почти совсем один-одинёшенек, его даже рядом с другими детьми не видно. Похоже, что он гадкий утёнок в этой семье, которому среди остальных не место. Но если в конце гадкий утёнок превратился в прекрасного лебедя, то сможет ли также и Амато стать, например, успешным художником? – Виктор мне сказал, что тебя обижают. За что хоть тебя так?.. – Не от того появился, – объяснил Амато, ещё больше опустив голову вниз, чтобы спрятать наступающие слёзы. Теперь ещё и родословная имеет значение? Амато же красивый мальчик, так ещё и самоучка, пытается рисовать самостоятельно, без чьей-либо помощи! Апфель встал с места, подошёл к Амато и приобнял его голову, приложив её к себе. Ему стало жаль Амато, всё-таки, как так можно поступать с человеком, особенно, если он – ребёнок? Амато очень хрупок, если с ним неосторожно обращаться – он разобьётся вдребезги, и уже никаким методом ему не помочь, ни приклеить, ни скотчем замотать. Вдруг, Апфель заметил, как кто-то тоже пришёл в сад, что-то ворча себе под нос. Это был Энрик. Почему он такой, молодой человек не может понять, вроде же всего несколько часов назад он спокойно сидел рядом со своей женой и иногда даже целовал её! А зачем он сюда вообще пришёл? Если он один из тех, кто хочет помучить Амато, то сейчас не лучшее время. Мальчик, завидев Энрика одним глазом, у которого с каждым разом всё быстрее и быстрее становился шаг, вцепился рукой в футболку Апфеля, прошептав лишь одно слово: – Помоги... – Отойди, мне нужно поговорить с ним, – подойдя, сказал Энрик. – Нет, ему сейчас плохо, – отказал Апфель и стал слегка приглаживать пряди волос Амато. – Давай по-хорошему. Я просто хочу с ним серьёзно поговорить. – Нет. Ему нехорошо. – Ты слов не понимаешь? Хорошо, скажу по-другому: убирайся, пока и тебя не прихлопнул. Апфель что, на муху похож, чтобы его прихлопывать? Почему Энрик резко стал таким? У него настроение испортилось? А каким тогда боком здесь Амато? – Поговорите с ним только в моём присутствии. Я ему помогаю. – А я ему тоже очень сильно хочу помочь...– Энрик наклонился над Амато, – ...Помочь с восприятием времени. Каким ещё восприятием времени? Что он несёт вообще? – Вы, видимо, тоже слов не понимаете. Поговорите с ним, только в мягкой форме и только рядом со мной. – А ты что, в старшего брата играть собрался? Ты ещё не дорос, чтобы так со мной разговаривать. – Уходите. Энрик сначала постоял, поглядев на Амато, а после же схватил Апфеля одной рукой за шею, пока её не сжимая, только слегка надавливая на кадык. – Смотри: если ты развернёшься и уйдёшь отсюда, то с тобой ничего не случится, а если же нет, то, боюсь, ты уже очутишься в больнице. – ...Хорошо, я уйду, – недолго помолчав, ответил Апфель, – только дайте мне ему сказать ещё кое-что. – Быстрее, – Энрик, можно сказать, дал фору, и убрал руку с шеи молодого человека. Апфель наклонился перед Амато, приблизился к его уху и прошептал: – Не волнуйся, я скоро вернусь с помощью. Встав, Апфель стал уходить из сада, всё поглядывая назад на Энрика и Амато. После того, как граница между садом и домом закончилась, Апфель побежал, думая, что в той комнате, где уже идёт подготовка к балу, всё ещё находится Виктор.***
Энрик присел рядом с Амато, уже закрывшим свои уши от последующих оскорблений в свою сторону. Ему поставили комендантский час ровно в шесть часов, и если в это время он находился на улице, даже в пределах дома, то его возвращали обратно и отправляли в комнату. Иногда его даже запирали под ключ, чтобы под утро слуги обнаружили его совсем голодным и уставшим ото всей этой несправедливости, упавшую на его сторону. Энрик мог хоть всё своё время унижать Амато и сравнивать его с другими детьми: вот одна на фортепьяно играть умеет, другой математические задачи решать за одну минуту, а ты что можешь? Только по бумажке карандашиком чиркать? А от этого какая польза будет в твоей дальнейшей жизни? Делал бы ты хоть что-нибудь полезное по дому, возможно, и не ругал бы тебя. – Ты знаешь, во сколько у тебя комендантский час? Или тебе на руке ножом высечь, когда и в какое время ты должен находиться дома? Ты слышишь? – Энрик дёргал за руку, которой Амато прикрывал своё ухо, постепенно начиная всё громче говорить. – Оставь меня в покое... – попросил Амато. Когда он говорил похожие слова, то только тогда его запирали в комнате, запрещая на ночь остальным даже приближаться к его двери. – В покое тебя оставить, да? А меня не хочешь в покое оставить? – стал дотошнее дёргать руку Энрик, резко перейдя на крик, – Ты думаешь, мне легко вот так следить за твоим комендантским часом? Все нормальные дети уже сидят дома в своих комнатах, а ты как чертёнок, вечно хочешь мне испортить нервы! Тебе самому-то не стыдно? Скажи, бестолочь! – ещё раз сильно дёрнул за руку Энрик. В ответ послышалось только громкое рыдание. – Заткнись. Хватит реветь. Ненавижу рёв без причины. Вот скажи, ты хочешь опять под ключом сидеть? А? – в какой уж раз Энрик дёргал Амато, – Ты скажешь хоть чего-нибудь, или ты как сука будешь тут сидеть и рыдать? Может, тебе опять биографию твоего отца рассказать со всеми подробностями и деталями? Да хватит рыдать! – мужчина ударил по голове Амато, отчего у того на момент спёрло дыхание. После этого мальчик стал только похлипывать, – Я уже давно пытаюсь получить разрешение на твою каждодневную профилактическую порку, но, боюсь, в семье такие же неженки сидят, как ты! Только уши закрывать и можешь, отродье! Если ты думаешь, что ты самый умный, то спешу тебя огорчить: в нашей семье найдутся люди и поумнее! Ты чего-нибудь уже скажешь, или мне самостоятельно из тебя слова хоть какие-то выпытывать? – Ах ты, окаянный! – послышалось где-то сзади из дверей в сад, – Ты пошто внучка мучаешь! А ну, быстро отошёл от него! Бабушка Патриция вместе с Виктором и Апфелем уже была вооружена небольшим половником. После же женщина будто подлетела к Энрику и хорошенько врезала ему по голове этим же половником, и тот быстро отпрянул от Амато.***
– Распоясался совсем! Да простит меня Бог, негоже так про почивших говорить, но весь в отца пошёл, ох, весь в отца! Патриция, где-то около верёвки для белья, всё ещё отчитывала и ругала Энрика за злодеяния, которые он совершил ранее с Амато, между тем, как Апфель и Виктор пытались успокоить самого Амато. Амато самостоятельно не смог бы обратиться к Виктору, потому что он сильно боится гнева Энрика. Как будто у него на самом деле власть во всём доме, а не у Кристиано. Зачем же Амато поставили комендантский час? Он мелкий преступник или постоянно сбегает из дома? Да больно надо: друзей у мальчика как таковых нет, остальные дети, кроме, наверно, Виолетты, не обращают на него никакого внимания, чисто потому, что так приказал сделать Энрик. Комендантский час ему был поставлен, чтобы не случилось таких же происшествий, как произошло с Доминикой и Эдриано, когда те поспешили убежать прочь из дома. И Энрик рассчитывал, что хотя бы единственное "отродье", появившееся от Эдриано, сможет прожить в доме больше шестнадцати лет, а там уже потом он посмотрит, что же можно с Амато сделать. Да, если бы Амато смягчили последствия от несоблюдения комендантского часа, возможно, он бы не так сильно ненавидел потом почти всех в этом доме. – Тихо-тихо, всё хорошо... – пытался успокоить Апфель мальчика, сидящего у него на коленях и снова вжавшегося в футболку, но от него исходили только короткие всхлипы и больше ничего. Виктор пытался что-то разузнать от Амато, но тот ничего не смог ответить. И так практически каждый раз: какое-то время мальчик только пытался отойти от паники и страха, что его окружали в те моменты, когда Энрик позволял себе не только бросаться словами, но и ещё иногда бить его. В один раз у него появился кровавый синяк где-то на запястье от жёсткой деревянной линейки, но бабушке его мальчик решился не показывать. Если кто-нибудь узнает о том, что делает Энрик, то Амато станет только хуже. – Его нельзя сейчас оставлять одного, – сказал мысли вслух молодой человек, – я с ним лучше переночую. – Ты уверен? Вдруг у тебя опять под утро опять начнётся- Виктор хотел продолжить предложение, но Апфель его перебил: – Если опять начнётся, то я изо всех сил побегу искать либо тебя, либо Патрицию, – Апфель наклонил голову к Амато, – Амато, ты не против, если сегодня я с тобой переночую? Амато покивал, потеревшись об футболку и не заканчивая всхлипывать. – Амато, ты можешь сказать, что Энрик с тобой сделал? – ещё раз попросил Виктор. – По голове ударил, – тихо произнёс мальчик, проглатывая собственные слёзы и всё время стараясь вдыхать через рот. – Что он тебе говорил? В ответ ничего. Похоже, этот допрос бессмысленен. – Ладно, мне нужно идти. В столовой меня, наверно, там уже заждались. Завтра утром я проверю, всё ли у тебя и Амато хорошо, – Виктор встал со стула и поставил его на положенное место, а после же, посматривая на то, как Патриция отчитывает своего сына, ушёл из сада. Бедный, бедный и запуганный мальчишка. Он всего лишь-то хотел людей научиться рисовать, а в итоге получил необоснованные оскорбления в его сторону. Даже если Апфель всего остался на несколько дней, то всё равно стоит помочь Амато хотя бы на те же дни отвлечься от Энрика и ощутить себя в неполной, но свободе. – Амато, давай пойдём лучше к тебе в комнату прямо сейчас, – предложил Апфель, на что Амато сразу же согласился, опять кивнув.***
Оказавшись в комнате Амато, Апфель первым делом стал её рассматривать. По сути, это второе из тихих мест, где мальчик может почувствовать себя спокойнее. Чистенькая, убранная комната, кровать заправлена так, словно на ней раньше никто не лежал, а на стене над столом были прикреплены небольшие рисунки, которые Амато вырезал из своего скетчбука, ибо они ему показались очень красивыми и удачно получившимися. Апфель никогда бы и не подумал, что в одиннадцать лет можно так красиво рисовать, ведь лично его навыки рисования заканчивались на уроках изобразительного искусства. А здесь видно, что человек серьёзно относится к своему делу: пытается учить анатомию, правильно выражать на бумаге эмоции, даже пейзажи учится рисовать! На столе находился творческий беспорядок: валялись ножницы, кусочки бумаги, носовые платочки, карандаши разных мягкостей и твёрдостей, небольшой ластик-клячка, в стаканчике неподалёку от всего этого происшествия стоят разные кисти, а рядом с ним лежит коробочка с акварелью, которую Патриция с душевной добротой подарила Амато на день рождения. Мальчик тут же, как попал к себе в комнату, поспешил снять тапочки и залесть под одеяло, а Апфель решил присесть рядом с ним. – Чаю не принести? – спросил молодой человек, но Амато только помотал головой, – Ну, может, чего-нибудь сладкого? – Амато снова отказался, – А чего ты тогда хочешь? – Ничего я не хочу, – тихо ответил Амато, ещё сильнее прижимая к себе лёгкое одеялко, которое всегда кладут всем, когда наступает лето. – А ты можешь сказать... почему тот человек... – Апфель уже забыл имя Энрика, настолько поверхностно с ним его познакомили, – ...так грубо стал относиться не только к тебе, но и ко мне? Несколько часов назад он был более спокойней, чем сейчас. – ...Двуличный, – кратко ответил Амато. – Он? – Да. – Как давно он начал вот так относиться к тебе? Сначала Амато помолчал, подумывая, сказать или же ничего не говорить, но после спросил вот что: – Ты не наябедничаешь ему?.. – Не наябедничаю, – Апфель понял, что с Энриком ему не о чем разговаривать, да и дальше наладить контакты, вероятнее всего, не получится. Возможно, молодой человек просто пополнился в каком-нибудь обидном списке Энрика, и тот найдёт любую возможность, чтобы и Апфеля начать оскорблять на пару с Амато. – Точно? – Точно-точно. – ...Давно. Раньше он на меня не обращал внимания. Сейчас же он поставил мне комендантский час. Я не заметил времени, потому его и нарушил. Апфель в шоке. Доводить ребёнка до такой паники, чтобы он не сумел и слова произнести, просто из-за того, что он находился в саду во время поставленного комендантского часа? – А ты знаешь, почему он тебе поставил комендантский час? – Нет. И не хочу знать. – Кстати, насчёт рисунка... – вспомнил Апфель, – Может, дорисуем завтра? – Не знаю, – как-то задумчиво ответил Амато. Обычно после таких происшествий желание что-либо делать отпадало на несколько дней. Пересекаться в такие моменты ни с кем не хотелось, особенно с Энриком, а сидеть вечно у бабушки под юбкой было бы, по мнению Амато, неправильно. Всё-таки, бабушка уже не в том возрасте, чтобы гоняться за своим сыном, стуча ему по голове половником в качестве вправления мозгов, да и ведь скоро её может не стать, и кто мальчика тогда станет защищать? Виктор, который постоянно уезжал почти на весь день, возвращаясь только под вечер, а теперь, видимо, полностью съехал? Или София, которой и так будет нелегко с детьми? Пора уже наконец взрослеть и самому за себя постоять, и так каждый раз думал Амато, но тут же представлял у себя последствия таких выходок с его стороны: он будет вечно заперт в собственной комнате и дверь смогут открывать только слуги, принося ему еду. Мальчик ожидал от Энрика всё что угодно, и иногда пытался справиться со своими вмиг наступающими слезами, но ничего не получалось. Этот человек просто давит на него, если не получится психологически – получится физически. А возможен и тот вариант, что это всё однажды превратится в полнейший цирк, главным клоуном которого будет являться Амато. – Ладно. Я думаю, стоит сменить тему, – решил Апфель, видя, как Амато постепенно всё больше зарывается в одеяло, – вот, например... кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – Художником... наверно. Энрик говорит, что это никакая работа. Только для тех, кто "сидит на мели". – Не слушай его. Мне папа тоже раньше говорил, что я с работы бухгалтера получу одни только копейки, хотя сам он зарабатывает меньше, чем сколько предполагает эта работа. – Я Энрику тоже не верю. Перевести тему не особо хорошо получилось, так как Амато вновь напомнил про Энрика. Обычно люди стараются не вспоминать и не контактировать с тем человеком, кто причинил им вред, но здесь, похоже, Энрик настолько часто оскорблял Амато, что его слова начали отпечатываться у него в голове. Молодой человек заметил, что волосы Амато какие-то ломкие и сухие. – Может, мне помочь помыть тебе голову? Смоешь с себя всё самое плохое. – Хорошо, – согласился Амато, – только я не буду полностью раздеваться.***
Ванна была совершенно стандартной, почти такой же, как в отелях на картинках: белая ванна, белая кафельная плитка, белая раковина, всё абсолютно в этой комнате белое и даже иногда резало глаза. Апфель мягкой губочкой тёр спину Амато, при этом иногда прося его выпрямить спину. Мальчик, оказывается, был совсем тоненьким и худющим, как соломенный прутик, его позвоночник настолько сильно выпирал из кожи, что каждый раз видеть его было больно и грустно. Амато почти ничего не ест, только если его не заставить или не покормить с ложечки. – Амато, а ты почему такой худой-то? – спросил Апфель, – Вроде бабушка у тебя по виду такая... знаешь... всех в доме накормит. – Здесь еда невкусная, – ответил Амато, – мне она не нравится. Может, тут и хорошие повара, но мне еда не нравится. Вот если бы готовила бабуля, может, я бы всю тарелку съедал каждый день, а так... Она редко когда готовит, и в первую очередь свою еду отдаёт мне. – А ты пробовал еду лучше, чем здесь? – Да, пробовал. Как-то раз мы все ездили в ресторан, и там было очень вкусно, – и после этих слов мальчик почему-то вздохнул. В какой-то степени Апфель понимал Амато: ему вообще не нравилось то, что подавали когда-то в кафетерии школы, но каждый день приходилось туда идти, ведь одними бутербродиками с сыром и колбаской не наешься. Но с другой стороны, это ведь такой громадный дом, на бал целый список блюд, а повара плохо готовят? Как-то очень странно, но, похоже, что у Амато вкус к еде отличается от других. – Я, вот, хочу спросить, – Амато склонил голову, – а почему ты сюда приехал? Ты один из наших родственников? – Нет, мне сюда приехать предложил Виктор. Случились, можно сказать, непредвиденные обстоятельства, из-за которых он посчитал нужным привезти меня сюда. Ну и заодно ещё познакомить меня со всеми. – Ого, ты друг Виктора? Я думал, у него нет друзей. – Ну вот, видишь, даже у того человека, кто выглядит одиноким, могут появиться друзья. Хотя, мы и не друзья. Он – мой телохранитель. – Понятно, – ответил Амато. Амато очень хочется, чтобы и у него появился телохранитель. – А можешь побыть... на какое-то время моим телохранителем? – попросил мальчик. – Конечно, я не против, – улыбнулся Апфель и отложил губку в сторону. Амато почувствовал какое-то облегчение. Да, оно пройдёт через какое-то время, и всё вернётся на круги своя, но сейчас нужно просто ненадолго отдохнуть от Энрика, который старается напомнить о себе практически каждый день.***
На следующий же день всё стало намного приятнее: Апфелю становилось постепенно всё лучше благодаря утреннему отвару бабушки Патриции. Завтрак, обед и ужин подавался только слугами и только в комнаты, ведь столовая пока занята. Виктора и Томаса досрочно отстранили от работы по причине каких-то важных перестановок в плане столов и любимого кресла Патриции, где же опять в сей раз будет стоять громоздкий пыльный граммофон, а вообще, следовало бы его почистить, а где будут отдельные стулья, если гости устанут танцевать и захотят ненадолго отдохнуть, а смогут ли все они прийти на такое знаменательное мероприятие. У Виктора ото всей этой подготовки началась мигрень, и с каждым вопросом о, например, злосчастном одиноком стуле, который нужно передвинуть на сантиметр вперёд, боль всё нарастала. Изначально парень думал, что всё будет легче, чем в прошлые разы, но здесь Кристиано, видимо, решил подготовиться основательно и не жалеть ни собственного сына, ни сына своего брата. Виктор хотел научить Апфеля танцевать вальс, но сил уже ни на что не оставалось. Где-то ближе к вечеру он просто вернулся к себе в комнату и грохнулся прямиком в кровать, даже не раздеваясь. А молодой человек весь день старался не висеть лишним грузом в доме: он всё время помогал бабушке Патриции и иногда даже во время выполнения дел встречал в саду Амато, который, как всегда, сидел и что-то набрасывал в своём скетчбуке. Где-то в полдень у Патриции внезапно заболела спина, потому помощь Апфеля здесь была как нельзя кстати. Помимо большущего таза с одеждой и разными покрывалами, женщина ещё попросила Апфеля передать Амато кое-какую посылку от неё, только говорить про отправителя ни в коем случае нельзя. – Амато! – окликнул Апфель, поставя при этом огромный таз, потом куда-то уйдя в гостиную. Через несколько секунд он подошёл к столику, где сидел мальчик, и вручил что-то мягкое в обёрточной бумаге, – Тут тебе посылка какая-то пришла. Ты ничего не заказывал? – Нет... – Амато стал разглядывать удивлёнными глазами полученную посылку, – А от кого она? – Не знаю. Хочешь – прямо сейчас открой, а я одежду пойду развешивать. Пока Апфель возвращался к тазу, Амато стал сначала потихоньку распаковывать посылку, и как только он увидел нечто чёрное, стал открывать быстрее. Это оказалась футболка. Точно под размер Амато. С одной из любимых музыкальных групп. Мальчик сразу же догадался, от кого эта футболка могла бы быть, и, прижав к себе такой небольшой подарок, он стал тихонечко плакать. Он думал, что бабушка не запомнит даже и одного слова в названии группы, но он далеко ошибался насчёт памяти Патриции. Женщина ещё не слишком выжила из ума, чтобы начать терять память, хотя иногда она могла забыть самое стандартное: где она могла оставить, например, ключи от прачечной. Амато носит эту футболку до сих пор. Да, она стала ему слегка коротковата, но всё можно исправить, просто подтянув шорты ещё выше. Он за музыкальной группой давно не следит, как поклонник, но эта футболка в его памяти осталось как нечто дорогое, нет, даже бесценное. Всего лишь-то одна футболочка, да и что в такой мелочи может быть бесценного? Но Амато в то время всегда старался радоваться мелочам: сегодня Энрик оскорбил его на одно слово меньше – значит, он всё-таки не такой уж и злой, ну так, на полшишечки, получилось хоть что-то вменяемое выдавить из своей головы – уже замечен прогресс, а значит не нужно отставать. Что же пошло не так с Амато, что он перестал чувствовать хотя бы капельку радости с таких незаметных, но счастливящих душу и глаз моментов? Вечером же Амато сумел дорисовать портрет, но самому Апфелю показывать его ещё не стал, сказал, что покажет рисунок только к его отъезду.***
Последующий день был предзнаменующим в том, что течка наконец-то заканчивалась, и скоро можно уезжать обратно домой. Но как же Амато?.. Пока Энрик его не трогал, но ведь это же всё прекратится и тогда опять начнётся его травля! На этот раз Апфель постарался проводить больше времени с Амато, да и Патриции больше особо помощь не требовалась: всё основное было сделано ещё вчера. Апфелю пришлось заставлять Амато съесть хотя бы половину от порции, но тот сначала яро отказывался, говоря, что он не голодный, а после всё-таки сдался и просто медленно разжёвывал еду во рту. А до завтрака мальчик отлёживался на кровати, пытаясь снова заснуть, чтобы пропустить хотя бы половину дня. После завтрака и до обеда Амато помогал бабушке поливать кустики гортензии, иногда даже проверяя состояние стеблей, листьев и земли вокруг кустов. Патриция часто ему рассказывала о том, как же следить за разными растениями, не только за гортензиями. Амато знал, что это ему в жизни не пригодится, но с удовольствием слушал её и даже запомнил несколько фактов о садоводстве, ибо это правда было для него интересно и увлекательно. В это же время Виктору дали время на небольшой отдых, и его он решил потратить на обучение Апфеля вальсу. Главное – не наступать партнёру на ноги и успевать за действиями, иначе танец превратится в какую-то чехарду. И молодой человек ощущал в этом потрясающем, но получавшимся с ним нелепым танцем что-то такое сближающее, чего не было ни при первой встрече, ни в больнице, ни даже тогда, когда Апфель впервые начал понимать, что смотреть Виктору прямо в глаза становится труднее. Даже в танце он старался смотреть не на его лицо, а на шею, плечи и крепко сцепленные руки. И как только Апфель начал более-менее понимать, что и как нужно делать, Виктору пришлось уйти, так как время на отдых уже близилось тогда к концу. Возможно, когда они приедут обратно домой, снова потренируются в вальсе, но... С нынешними проблемами это маловероятно. Уж лучше тогда учиться самому или смотреть, как танцуют вальс в интернете. После обеда Апфель решил сводить Амато погулять по городу. Денег как таковых у молодого человека не было, чтобы даже мальчику мороженое купить, но тот лишь радовался тому, что его впервые за столь долгое время выпустили за границы особняка. Город почти не изменился, машин стало даже больше, а ещё где-то на проспекте строилось здание, которое, как было написано на табличке, скоро станет новым торговым центром. А зачем новый торговый центр, когда есть старый? Амато пока ещё не понимал, почему строят уже третий по счёту в городе торговый центр, ему казалось, что и двух было достаточно. Вернулись Амато с Апфелем ближе к вечеру. Они настолько сильно загулялись, что не заметили постепенно начинающего окрашиваться в оранжево-красный цвет небо, что обозначало наступающий закат. Ужин давно был подан, а комендантский час – нарушен. Но Амато надеется на помощь Апфеля или Патриции. Энрик, слава богу, понял, что в этот раз его снова может настигнуть карма матушки и даже в дверь комнаты Амато не постучался, чтобы подрать его за ухо или снова потрясти за ту часть тела, что была ближе всего к нему или нравилась ему больше, ведь таким образом можно ещё больнее надавить на непослушного мальчишку и проучить его. Ещё лучше – дать по рукам, если он опять станет закрывать ими уши. Ужин в комнате уже остыл, эх... Да и какая разница, Амато всё равно бы и горячим не съел его, а Апфель даже не заставляет: он сам голодный и, после того, как отправил мальчика в комнату, сказал что скоро вернётся. Этой ночью Амато вообще спать не хотелось. Для него день был очень насыщенный и познавательный. Да, если бы у Апфеля были деньги, то день бы стал ещё лучше, но, очевидно, ему просто так никто ничего не даст. Вот бы все дни были такими. Амато, может быть, и нашёл бы себе друга не в виде блокнотика с ручкой или плюшевого медведя, а сверстника, с которым можно будет поговорить на разные интересные темы, смеяться с глупых моментов, радоваться хорошим новостям да и просто замечательно провести время. Появился какой-то непонятный всплеск энергии, который тут же повёл Амато к своему столу. Он рисовал практически до того момента, пока не стало рассветать солнце, и только тогда усталость взяла своё и мальчик уснул прямо на столе, при этом до сих пор кое-как держа в руке карандаш, а голову положив где-то рядом с лежащим скетчбуком, где была лишь летающая голова без шеи и плеч.***
Последний день в особняке Моретти. Апфелю здесь понравилось, хоть и впечатление подпортил Энрик своим поведением. Особо вещей у Апфеля не было: он все три дня спал в той одежде, в которой приехал, а из стандартных и нужных имелись только телефон и ключи. Готов он был также, как и в больнице, на несколько часов раньше назначенного времени, хотя Виктор должен был освободиться только ближе к часу дня. Ничего, Апфель всегда постарается найти хотя бы единственный способ, как занять себя. К тому же, в особняке много высоких книжных шкафов, а значит, литературы там полно на разный вкус и цвет. Внезапно, зазвонил телефон. Какой-то больно знакомый номер, но Апфель уже не помнил, кому он мог принадлежать... Он решил ответить на вызов, и из телефона дослышалось: – Апфель! Это ты? – Орфео? – удивлённо спросил Апфель, услышав голос друга и по совместительству одногруппника из универсистета. Апфель с Орфео познакомился ещё в самом начале своей учёбы в универе, тот помогал ему ориентироваться в огромном здании высшего учебного заведения, а после же они начали сближаться в основном благодаря тому, что они оказались в одной группе. Орфео, как личность, очень впечатлительная и эмоциональная, потому он является хорошим собеседником и имеет достаточно много знакомых и друзей, но ему хотелось бы расширить свой круг общения ещё больше. Короткие, но пушистые волосы всегда привлекали Апфеля в плане того, что их всегда хотелось помять и потискать как антистресс. – Конечно я, а кто ж ещё? – с неким упрёком спрашивал Орфео, – Я подумал, чего до тебя дозвониться нельзя было, а ты, оказывается, номер поменял! Уж думал, староста мне не тот номер дала и обманула! Как хоть у тебя дела-то? Что-то на горизонте тебя совсем не видно... – Да я ногу вывыхинул и телефон ещё случайно разбил. Пришлось новую сим-карту покупать. У тебя как дела? – Ой, да одна морока под конец года. Хотя бы завтра сможешь в универ прийти, или ты пока ещё не выздоровел? У нас ведь практика будет, ты не забыл? Практика?.. Практика! Точно! Апфель про это совершенно забыл, пока восстанавливался в доме Моретти. – А, ой... – запутанно пробормотал молодой человек. – То-то же! Так ты завтра сможешь прийти, или нет? – Конечно смогу. – Вот и хорошо, тогда жду. Потом поподробнее всё расскажешь. Я просто сейчас на работе, вот, только сейчас вспомнил про твой номер, и что тебе надо позвонить. Да, похоже, у Орфео тоже есть некоторые проблемы с памятью, хотя он отлично знает все комнаты и аудитории в университете. – Удачи тебе там! – Спасибо большое! Ладно, мне пора, давай, до встречи, – и даже не дав попрощаться Апфелю, звонок тут же завершился. Эх, Орфео всегда такой. Никому ничего не даёт договорить, зато о своей жизни и новостях может хоть целый день болтать. Молодому человеку стало слегка приятнее от того факта, что Орфео не поленился и поискал его номер. Но в то же время, он же обязательно спросит, как ногу вывихнул, а не болит ли она до сих пор, а зачем симку выбрасывать, если можно вытащить из старого телефона и вставить в новый, а хотя, как ты вообще новый-то купил, ты ведь говорил, что у тебя денег совсем нет? Вот Апфель и не хотел всех этих вопросов, будто его арестовали и стали досконально допрашивать абсолютно обо всём.***
Спустя несколько часов, проведённых в доме, время близилось к полдню, а это значит, что совсем скоро Апфель поедет домой. Он уже стоял около главного входа, дожидаясь только одного Виктора, но тот всё не приходил и не приходил. Может, его просто задерживают? Хотелось бы верить, что это так. Апфель уже стал слышать шаги, только доходившие не слева или справа, а откуда-то сверху. Это спускался Амато, держав в пальцах вырванную бумажку из скетчбука, а как он увидел Апфеля, сразу ускорился и остановился на самой первой ступеньке. – Ты уже уезжаешь? – спросил мальчик, смотря на Апфеля как-то грустно. – Пока нет, но скоро уеду, – ответил Апфель. – Я думал, ты хотя бы в три часа дня уедешь... – Амато вздохнул после этих слов. – Не переживай, я ведь снова через недельку сюда приеду! Обязательно приеду. А Амато хотелось, чтобы подобные люди, как Апфель, приезжали почаще. Не обязательно каждый день, не обязательно через день, просто навещать хотя бы каждую неделю, и тогда Амато будет просто счастлив. Хотя бы один день ты будешь чувствовать себя не как глупое ничтожество, которое никто из семьи по-настоящему кроме бабушки не любит, а как обычный ребёнок. И родители тут совсем не нужны, ведь для счастья поводов найтись может много, но если таковых нет, то тогда и счастья никакого не будет. – Угу, – печально склонил голову вниз Амато, посмотрев в свой листок, и через несколько секунд моментально поднял её наверх. В глазах что-то просияло, – кстати, я же тебе вчера про рисунок говорил! Вот он! Мальчик быстро подбежал к Апфелю и протянул вырванный листочек. – Возьми, если хочешь... Апфель только улыбнулся и взял листок, посмотрев в него. Это был его портрет. Да, он далеко не идеальный, но Амато постарался точно передать хотя бы частичку от внешности Апфеля. От этого молодой человек даже сначала подумал перенести время отъезда, но тогда Виктор будет занят и не сможет его отвезти домой. – Ого, Амато, очень красиво! Прямо точь-в-точь! – Правда?.. – Конечно! Я этот рисунок сохраню. Амато в ответ поднял голову, и на его лице проступила слабая улыбка, такая же слабая, как на знаменитой Моне Лизе. Внезапно, открылась дверь в столовую, и оттуда вышел Виктор, запрокинув голову назад и почёсывая затылок. – Привет, Амато, – поприветствовал он мальчика, посмотрев на него, – уже провожаешь? В ответ Амато только кивнул. – Да ладно, не расстраивайся, – Виктор потрепал Амато волосы, – он же ещё приедет на бал. – А потом?.. – тихонечко спросил мальчик, подняв голову на парня. – А потом... – Виктор вздохнул, – ...Как получится. Ладно, нам уже пора. Не скучай и всегда звони мне, если что-то случится, хорошо? Амато опять покивал головой, но похоже, звонить Виктору он не будет никогда. У того работа, свои дела, а Амато на кой чёрт ему нужен? Лишние проблемы ни к чему хорошему не приводят, хотя издевательства в твою сторону тоже ужасно влияют.***
Едя в машине с Виктором, Апфель всё больше задумывался над тем, как бы и чем помочь Амато, всё-таки такой малыш, всего одиннадцать, а уже получает в свою сторону столько негатива, что хоть прям к себе забирай. Но между тем, молодой человек понял: всё только начинается. Непонятно, что ждёт его впереди, но по сути, для него это как временное перерождение, в каком-то смысле этого словосочетания.Впереди новая жизнь.