***
Войдя в гостиную, где сидели гости, Апфель удивился, насколько много их было. Разносортные и разношёрстные, молодые и уже отжившие своё, элегантно выглядящие и грациозно делающие каждое своё действие; много кто из подобных гостей выглядел именно так, но всё же среди выделяющихся людей Апфель заметил Орфео, сидящим на одном из диванов и мягко что-то обсуждающим со своей матерью. Выглядели они с мамой симпатично, но не особо привлекали внимание остальных, да даже с заходом Апфеля в гостинную они сначала не поняли, что это вообще за человек такой. Да, почти все гости стали таращиться на молодого человека так, словно он челядь, которому среди высшего общества не место, но нет, им просто стало интересно, откуда этот... гость появился, и почему он выглядит так, словно припёрся с фотосессии на обложку журнала. – Здравствуйте, я Апфель, – сказал молодой человек и слегка улыбнулся, начиная тревожно обглядывать взгляды всех гостей. Хоть Виктор сейчас и стоял рядом с ним, приобнимая его за плечи, никакого чувства защиты он, к сожалению, не почувствовал. Даже запах тёмного кофе скорее отталкивал, чем успокаивал в этот момент. – Victorrio, как ты вырос! – подошла к парню какая-то старушка с распростёртыми руками, не обратив внимание на нового гостя. Из выделяющегося в её наряде была только шаль, покрытая на её сгорбившуюся спину и плечи, а выглядела она чем-то похожей на Патрицию. Может быть, это её сестра? – Nonna Francecsa, не стоит... – сразу же отпрянул от объятий Виктор, притянув Апфеля к себе ещё ближе. – Что, даже с родной тётушкой не поздороваешься? О-о-ой, весь в мать, весь в мать пошёл... – махнула рукой старушка, но не отошла, – А это кто? Дружок твой? – Не дружок, а достаточно важный человек, – возможно, Виктор бы продолжил это предложение словами "в моей жизни", но тогда все гости станут говорить, что вот, нашёл наконец-таки себе пару! – он же поздоровался, даже имя сказал. – Да? Что-то тихо он говорит, либо я совсем глуха стала баба... Мальчик, скажи на ушко мне, как зовут тебя, – сказала женщина и подставила ухо. – Апфель, – наклонился молодой человек и тихо ей повторил своё имя. – У-у, какое иностранное имя! Ты откуда хоть? – удивилась она и взяла Апфеля за ладонь, начиная своею же её поглаживать. – Из Германии... Я сюда учиться приехал, – слегка смутился Апфель на подобный жест старушки. – Да-а-а? – растянула она, будто насмехаясь, – А что, на родной земле не ýчится? – Ну... Как бы это сказать... Я просто давно мечтал слетать в Италию. – Victorrio, ты откуда хоть такого достал-то? – обратилась уже к Виктору старушка. – Он у нас хотел устроиться работать консильери, – соврал Виктор, на что словил слегка недопонимающий взгляд Апфеля, который ничего говорить о таком поступке парня не стал. – Консильери? – женщина повернулась обратно к Апфелю, – на кого учишься? – Учусь на экономическом... На бухгалтера, – объяснил он. – О-о-о, так тебе в самый раз! Скажу сестре, чтоб быстро тебя работать в банк устроила, там таких как ты очень не хватает! – Нет-нет, я всего лишь на первом курсе... – А-а, так ты ещё начинаешь учиться!.. Ну ничего, это на будущее. Victorrio, не проводишь меня до кресла? Ноги не слушаются... – Конечно, я не против, – согласился Виктор и аккуратно взял под руку старушку, при этом она начала ему что-то объяснять и рассказывать. Апфель услышал что-то про "внука", на что парень сразу же помотал головой и отвернулся, видимо, не желая больше слышать подобного от тёти. Сопроводив женщину до первого кресла, Виктор поспешил вернуться назад к Апфелю, чтобы познакомить его с остальными гостями. Первыми же оказались какие-то две девушки, стоящие возле камина. Одна из них уже стояла с бокалом, откуда он вообще оказался здесь – совершенно непонятно, но, похоже, это её некий атрибут. Вдруг кто забудет её имя, но помнит эту её странную привычку таскать бокал с собой. – Знакомься, это Bella и Verónica, младшая и старшая сёстры. Вы одни приехали? – уже обратился к самим сёстрам Виктор. Белла выглядела... слишком инфантильной. Непонятно, из-за чего пришла такая ассоциация, вероятнее всего, её лицо просто веяло какой-то детской упрямостью. Взгляд был по-актёрски надменный, словно она осуждала прибывшего гостя, так и ещё это отражающееся пламя огня в её глазах... На голове у неё была шляпа, на левой стороне которого было просто куча разных украшений: то цветочки где-то попадутся, то небольшие сверкающиеся бриллиантики, то вообще искусственные перья. Давила ли вся эта красота на черепушку девушке – неясно, но такую бы шляпу Апфель точно носить не стал. Мало ли, ещё оглупеет от тяжёлого веса на своей голове. Надето на ней было такое же белое платье, оно было с разрезом на левой ноге, и вот она всё зачем-то этой ногой и крутила, видимо, чтобы привлечь внимание к своим новым туфлям, либо же чтобы занять собственное время. В поясе слева был закреплён небольшой бриллиант, откуда шли многочисленные складки. Верóника же выглядела строго, во всём на первый взгляд данное качество проявлялось: в сером костюме с широкими штанами и узким пиджаком, в её поднято-гордом лице, в её элегантной позе, в которой она спиной упёрлась о стенку камина. – Да, – отвечала она, – матушка заболела, потому не смогла приехать. – Довольно печально, отец наверняка расстроится, – сказал Виктор. – Давайте отставим все эти глупые формальности, – предложила Вероника и протянула Апфелю руку, – Вероника Фьоресси́, адвокат. – Апфель Краун, – пожал руку молодой человек, – э-э-э... Я пока никем не работаю, но учусь. – Фу, сестра, так неприлично, – взвилась Белла и отошла от камина, подёргав носом. – Неприлично строить из себя недосягаемую принцессу, а мои действия вполне себе приличны, – ответила Вероника, – прошу прощения, мы будто отделены друг от друга, если признаться. Сестра воспитывалась под попечительством матери, а я – под попечительством отца, так что не будьте к ней придирчивы. – Скорее здесь придирчивая только ты, – обиделась Белла на подобные высказывания сестры, – между прочим, за твоей помощью мало кто обращается. – Это стандартное дело. В этом городе нет справедливости, я прекрасно знаю, но простым людям, которые изо дня в день стараются выжить, нужно помогать. Верно ли я говорю – решать вам. Лично моя сестра принимает меня за идиотку. – Я, конечно, не эксперт в этом деле, но... вы не пытались как-то, ну, договориться или найти какой-то компромисс? – спросил Апфель. – Пытались! Она дубоголовая! – опять встрепенулась Белла. – На самом деле, если бы Белла не оскорбляла меня с каждым днём всё изощрённее и изощрённее, то я и не отвечала бы тем же. Всё просто до посинения. Я думаю, вам не следует выслушивать наши разговоры, задерживаясь. Надеюсь, этот вечер пройдёт намного лучше, чем в прошлые разы, ведь есть куда стремиться, – напоследок сказала Вероника, на что Виктор кивнул головой и, опять приобняв Апфеля за плечи, повёл его к следующему гостю.***
– А это тот самый из близких друзей моего отца, про которого я тебе рассказывал. Fernando "Loquace". "Loquace" – это его кличка. Не похоже, чтобы этот человек был похож на болтливого, а скорее наоборот: если с ним заговоришь, вряд ли он тебе вообще ответит, но если ответит – считай это за победу. Но вот что было точно в нём видно, так это его тучность в прямом смысле этого слова и огромная аристократичность. У гостя на макушке проявлялась старческая седина, причём настолько её было много, что и поверить нельзя, что на голове этого человека оставались хоть какие-то волосинки родного цвета. На глазу был монокль, причём какого-то немного ржавого оттенка, хотя, может быть, на него просто неправильно упал свет. Мужчина курил трубку, похоже, антикварную или такую, которая обычно передаётся по наследству. А чего добру пропадать? Обычные толстые сигары курят в основном богатые, а аристократы ведь курят только трубки!.. – Зря ты на меня так наговариваешь, pescatore, – ответил Фернандо и, выпустив пар из трубки и достав, собственно, саму трубку изо рта, стал посмеиваться, – кто тебе сказал, что у меня до сих пор такая кличка? Это всё твой отец, да, знаю... В детстве мы любили друг друга обзывать по-разному. А так он меня прозвал чисто потому, что я правду глаголю, а сам он слушать не хотел... ох, вот были времена-то! Отмотать бы время назад, когда я был ещё глупеньким мальчишкой, играющим с садовыми ножницами и любящим всем сердцем мамину еду, может, совсем по-другому у меня всё бы сложилось! И не сидел бы я сейчас, куря трубку или потеряв зрение на глазу... – Что я и сказал, – выслушав все эти мысли мужчины, подытожил Виктор, – у вас эта привычка много говорить никогда не пропадёт. – Это называется ораторством, pestacore! Ораторство – такая удивительная вещь!.. Хотел было Фернандо продолжить свои разглагольствования, как вдруг Виктор его перебил: – Да-да-да, я думаю, сейчас не самое время обсуждать такие сложные и философские темы. Я бы хотел вас кое с кем познакомить, как вы видите. – Надо же! – гость потёр монокль о воротник своего костюма, – Вижу-вижу... Новое лицо, приятно! Молоденький такой... А что лицо размалёвано-то? Твоих рук дело, pestacore? Не думал, что ты подобными вещами занимаешься... Красивенький, его б моему сыну, ему сейчас точно нужна вторая половинка, я это чувствую... А, погоди, или он уже давно твой? – Как вам сказать... – вздохнул как-то тяжко Виктор, – Пока ещё нет. – Что-то я заметил, на тебе костюма нет, – продолжил Фернандо, – ты посади его ко мне, а сам иди переодевайся. Вдруг отцу не понравится, что ты вот так по дому в такой праздник щеголяешь. Давай, иди-иди уже, – Фернандо протянул руки к Апфелю и одной прогонял Виктора. Парень давно уже знает, что уговаривать друга отца бесполезно. У них в крови, что ли, такая упорность? Апфель тихонечко сел рядом с Фернандо, поглядывая в сторону Орфео. Тот же замечал, что у друга огромные проблемы, и что ему придётся выслушивать все эти старческие лекции, но ничего поделать с этим не мог; вмешиваться в монолог старого аристократа – значит нарушать его личное пространство. – Я вот что хочу сказать... – начал Фернандо, – Ты меня не осуждай за подобные высказывания, но pestacore... ух, он точно не твой типаж. Я думаю, будет считать тебя за собственность и везде таскать с собой, как куколку. Вот только... как я посмотрю, куколка ты очень хрупкая, прямо-таки фарфоровая... Тебя бы моему сыну, вот я чую, что вы отлично бы сошлись вместе!.. Но уж ладно, это на дальнейшие усмотрения, сейчас не об этом. Ты думаешь, почему я Victorrio назваю pestacore, да? – Апфель кивнул, – Ну, вот... история очень проста. Мы просто с Christiano на рыбалку однажды решили поехать, так, ради отдыха и развлечения, я же постоянно чувствую, что с людьми что-то не так! И догадался ведь! А он и предложил с собой сына взять, ма-а-сенького такого, совсем по колено, прижался тогда к нему при первой встрече, как будто я дядечка незнакомый... Он ведь обо мне слышал, я точно знаю. Ну и вот, рыбачили мы значит, рыбачили... не клюёт. Перешли на другое место – опять не клюёт. Думаем вместе: "Да что ж такое, неужто на нас проклятие наложили?", а оказалось, что Victorrio взял и всю мелкую рыбёху самостоятельно выловил! Во-о-от такой мальчишка был, – Фернандо рукой показал примерный рост Виктора в детстве, – а щас какой парень вырос!.. Но он тебе точно не пара, нет-нет. Хочешь, я тебе фотоальбом покажу? Я вот сразу же, как сюда приезжаю, первым делом беру один из их фотоальбомов; так, поглядеть, былое вспомнить... Мы ведь с Christiano друзья ещё с детства, понимаем друг друга почти что с полуслова! – даже не дав ответить молодому человеку, Фернандо тут же вытащил из-за пазухи старенький фотоальбом, – Тут только фотографии, связанные с pestacore... да, хорош парень, отцу помогает, вот бы мне такого! Да и ладно, не в этом дело-то, главное, чтоб хотя бы пару нашёл мой сын. Пару! Всего-то! А он не хочет, говорит: "Нет-нет, я останусь жить один, мне никто не нужен". А как так-то? А как же внуки? Ну? У него что, совсем отцовского инстинкта нет, или ему вся эта технология мозги поотшибала? Ой, ладно, сейчас не об этом. Вот, давай лучше фотографии смотреть. И начали Апфель с гостем разглядывать старенькие фотографии. Вот Виктор в младенчестве, такой миленький и так улыбается на чёрно-белую камеру, вот он уже стоит рядом с отцом, держа в руках футбольный мячик, вот фотография с какого-то светского вечера, где Виктор стоит в таком даже смешном костюме... В Апфеле что-то щёлкнуло, как он посмотрел на эти фотографии. Что-то прояснилось, а может, даже усилилось. Но понять пока что это за чувство такое он не может, и всё с каждой фотографией начинаешь понимать, что и правда есть в этом человеке что-то такое особенное... – Вот, помнишь, я про рыбалку-то говорил? – Апфель снова кивнул, – Во-от, это нас сфотографировали тут. Какой же молодой я был... А щас весь в седине. Эх, старость – не радость, но что ж поделать, если жизнь такова. Ну и что я говорил, вот такого роста мальчишка был, видишь? – Фернандо опять показал рукой примерный рост Виктора в детстве, – А сколько рыбы выловил!.. Талант, талантище!.. – Прошу прощения, я вам не помешал? – вернулся Виктор, и уже как раз в костюме. Он отлично на нём сидел, но вот было что-то не так... А, да, Виктор забыл завязать галстук-бабочку, и, по всей видимости, завязывать он его не умеет. Но и Апфель не знает, как его завязывать, у него никогда подобных костюмов не было. – Ой, не пугай, – слегка вздрогнул Фернандо, – у меня недавно инсульт был, мне сейчас пугаться крайне не рекомендовано... Но почему ты галстук-бабочку не завязал-то? – Забыл, – ответил Виктор и снял с себя галстук, положив в карман костюма, – буду без галстука в этот вечер. – ...Вот хвалил-хвалил, и зачем только? – нашептал на ухо Апфелю Фернандо. – Кхм, – кашлянул Виктор, показывая, что он этот вопрос точно услышал, – я думаю, стоит положить мой фотоальбом на место. – О! – показал пальцем на Виктора Фернандо, посмотрев на Апфеля, – Смотри-ка, стесняется! Pestacore, впервые от тебя такую реакцию вижу! Отчего хоть ты такой стал? – Дядя Fernando, если вы не знали, то люди со временем способны меняться. Думаю, нам уже пора знакомиться с другими гостями. – Вот как заговорил!.. Да, простите, я вас наверно очень сильно задержал, признаю, – положил мужчина себе руку на грудь, а после повернулся к Апфелю, – ты очень хороший слушатель, в тебе есть... капелька терпения. "Да не то слово", – подумал Апфель про себя. Хоть ему и было в какой-то степени интересно выслушивать всю эту демагогию (как бы это сейчас странно не звучало), но этот человек действительно оправдывает своё прозвище. Зеркало поставь – от реального человека не отличит. – Но всё же помни про мои слова и будь с pestacore аккуратен, – шепнул на ухо Фернандо, после чего он улыбнулся и подмигнул, а потом похлопал молодого человека по спине, продолжая говорить, – ну, всё, отпускаю вас, так сказать, в далёкое плавание, – и засмеялся.***
Долго так знакомился Апфель с прибывшими гостями. Настолько долго, что успел приехать и "второй наплыв". Молодой человек так сильно боялся, что дома будет ещё больше гостей, чем сейчас, что уже как механически он здоровался с ними, говоря "здравствуйте" и своё имя. Вот какая-то троюродная тётя с очень остреньким носом, но будто кислыми губами; она была высока и шея её была длинна, будто она не человек, а фламинго во всём его обличии. Хотя, нет, она будто вылезла из шаржа: настолько в ней много было карикатурности... Потом был тот самый сын Фернандо. Он работает в семье Моретти таким же мафиози, как и Виктор, но, к сожалению, на два ранга ниже — всего лишь простой солдат. Выглядел этот парень достаточно симпатично, но ничего для себя Апфель приметить не мог. Он уже начал ловить себя на мысли, что после Виктора его чувства и глаза слегка притупились... или притупели. Может, такой человек может подойти Орфео? Как раз выглядит как обычный парень, безо всяких выкрутасов, так и ещё сын такого, можно сказать, значительного человека в жизни Кристиано!.. Ох, гостей было так много, что не всех Апфель и запомнить-то успел: только самых колоритных. Так и ещё начало темнеть. Скоро начнётся бал, а у Апфеля вообще сил никаких нет теперь. Виктор прекрасно понимал его: он сам в раннем возрасте плохо запоминал имена родных и знакомых, живущих вне особняка. Он решил отвести молодого человека обратно в гостиную отдохнуть на диван, сказав, что "уладит пару моментов". Сев на диван, Апфель выдохнул. Он посмотрел направо и увидел перед собой довольного Орфео, сидящего уже без матери. – Привет. Я так вижу, он тебя по всем гостям потаскал, – сказал он, расплываясь в улыбке и прищурив глаза. – Да уж, – снова выдохнул молодой человек, – я, кажется, ничего не запомнил... – А где он сам? Куда пропал? – Сказал, что уладит несколько моментов, и отправил сюда. – Знаешь, я вот что заметил: ты вообще сегодня выглядишь, как любовник какого-нибудь политика, вот честно. В хорошем смысле, я имею в виду. И костюм ещё такой... – Орфео потрогал пайетки на пиджаке, – Мне о таком только мечтать и мечтать... Тебе правда повезло! Бровки у тебя ещё такие... – Это мы ездили в салон красоты. На самом деле я туда ехать вообще не планировал, – это предложение Апфель сказал полушёпотом, – у тебя как дела идут? – Да... обычно, как и всегда, впрочем. Я думал, тут буча какая-то будет, но нет, максимум только чмоки-чмоки в обе щёки и всё – дальше тихие разговорчики да хихиканья. – ...Мне вот кажется, я нашёл для тебя подходящего человека. Такой же одинокий и молодой, вот только... не знаю, понравишься ли ты ему или его отцу... – Да не переживай, я с людьми общаться умею. Покажи его, мне интересно, – вцепился тут же Орфео в рукав пиджака с блестящими глазами. Похоже, описание "одинокого и молодого" парня его очень сильно заинтересовало. – Только бы его найти... – снова вздохнул Апфель, и, встав с кресла с крепко вцепившимся в него Орфео, пошёл вместе с ним ко входу в гостиную.***
Искать этого парня долго не пришлось: он стоял на самом видном месте, возле дверей столовой, сложив руки и будто ожидая кого-то. – Вот, я про него говорил, – полушёпотом говорил Апфель. – Ну, ничего такой... Получше бывшего будет. Стой тут, я сейчас с ним постараюсь завести разговор, – сказал Орфео, при этом поправляя причёску так, чтобы она выглядела ещё пышнее. Хотя, куда ещё пышнее: волосы и так были похожи на огромную чёрную тучу. И долго так Апфель наблюдал за разговором, пока не увидел, как на лице того парня проступает радостная улыбка, и пока не почувствовал, как чья-то рука прикоснулась к его плечу. – Ты уже успел отдохнуть? – конечно же, это был Виктор, – Что-то мало времени ты себе дал на отдых. – Нет, я... – слабо помотал головой Апфель, – я другу помогаю. Виктор посмотрел вперёд, увидев, как сын Фернандо и Орфео о чём-то мило общаются. Но парень мало вслушивался в чужие разговоры, важнее прежде всего те, в которых участвуешь ты сам. – Благое дело. Давай пойдём в столовую, там уже как раз бабушка Патриция с Амато сидит.***
В столовой вечером было намного красивее, чем днём. Из-за смены дня, Апфель заметил огромную хрустальную люстру, свисающую с потолка прямо посередине комнаты. Она так ярко сверкала разными цветами, что больше походила на своеобразный дискошар, чем на хрустальную люстру. На том самом креслице рядом с граммофоном сидела Патриция, а на коленях её кое-как уместился Амато, который, по всей видимости, спал. Он больше походил на котёнка, решившегося поспать рядом со своей хозяйкой, отчего эта картина становилась ещё добрее и радостнее. – О, ребятки, вы уже здесь, – тихо говорила Патриция, – постарайтесь Амато не разбудить, он слишком устал. В ответ Апфель кивнул головой, улыбнувшись. Вот только интересовало следующее: что тут осталось ещё сделать, если уже повсюду стояла прикрытая крышками еда, от которой вкусненько пахло и шёл дым через отверстия в тех же крышках? Дегустировать незачем; если слова Виктора правдивы, то половина еды на этих столах пропадёт в два счёта благодаря дяде Фернандо. И что же тогда делать? На улице ведь уже темно, разве не сейчас должен начаться бал? – Подождём здесь. Осталось ещё несколько минут, – также тихо говорил Виктор. Лучше бы этого Виктор не говорил, ведь теперь Апфель хотел, чтобы эти несколько минут пролетели быстрее.***
И вот, остались только секунды. Апфель ещё сильнее стал волноваться, когда за дверьми послышались многочисленные голоса гостей. От волнения хотелось даже под стол спрятаться, да вот только портить штаны от костюма не совсем хотелось. И как только открылись двери, сразу же из них стали протискиваться гости. Настолько важное событие нельзя пропустить, иначе не заметишь, как тебя собьёт с ходу кто-нибудь. Первыми из дверей начали вырываться дети, которые были хуже детей Софии: как только они протиснулись в двери, так тут же стали обглядывать и открывать все крышки. Кто-то даже продегустировал суп: засунул пальчик в него и потом облизнул. Непоседами таких сложно было назвать, скорее это базовая невоспитанность и желание изучать всё, что попадётся под руку. < Виктор же, увидев, как ребёнок решил поработать бесплатным дегустатором, тут же подошёл к нему и перед ним закрыл обратно крышку. У ребёнка было после этого какое-то удивлённо-расстроенное лицо, будто Виктор не просто показал, что так делать нельзя, а украл у него конфетку. Потом же, когда двери полностью открылись, стали потихоньку проходить и остальные гости, попутно здороваясь с Патрицией или целуя ей руку. Кто-то даже обратил внимание на Амато и погладил его по голове. Виктор же, после того, как, можно сказать, разобрался с ребёнком, подошёл к Апфелю, который всё время стоял, не понимая абсолютно ничего, и приобнял его, прижав к своему плечу. – Не беспокойся, такое всегда бывает, – шепнул на ухо Виктор, чтобы успокоить молодого человека.***
Как только все уселись за стол на свои места, послышался звон чайной ложечки о бокал, и весь шум сразу же прекратился. – Дорогие друзья, – начал Кристиано, который сидел справа от середины центрального стола рядом с Патрицией и встал с бокалом шампанского, – в этот дивный вечер мы сегодня все собрались, чтобы отметить семидесятилетие mio madre. Как вы видите, в этот раз всё пройдёт слегка по-другому, – и рукой он показал на огромные колонки, – и, в какой-то степени, даже лучше, чем в прошлые разы. Лично мне хотелось бы сказать mio madre несколько слов от себя лично, – мужчина повернулся к именнинице и положил руку на грудь. – Mio cara madre, я действительно не могу передать словами, насколько же сильно я вас люблю. Вы стали для меня очень ценным человеком, нет, даже бесценным, ведь такому человеку, как вы, цены в жизни нет! Я каждый день прошу у Бога прощения за то, что совершаю и что побуждаю совершать, каждый день прошу, чтобы вы оставались всё таким же прекрасным человеком, каким вы были и будете, чтобы вас ни одна болезнь не свалила с ног, как валит остальных, чтобы вы также нас ругали, словно маленьких непослушников, и не чувствовали себя на свой возраст. Я вас правда очень сильно люблю, – и под конец Кристиано нежно поцеловал руку своей матери, перед этим положив бокал с шампанским обратно на стол. После этого трогательного поздравления, все гости стали хлопать, чем разбудили Амато, до сих пор спящего в кресле у Патриции. Патриция совсем не хотела будить мальчика, наоборот, сама решила пойти к столу, а его оставить там же. И пока Амато поднимался и потягивался, многие гости стали обращать на него внимание, а после и все стали смотреть на него, так как кто-то кого-то тыкал, чтобы те тоже стали умиляться мальчику, а кто-то даже дёргал за рукав другого. "Посмотрите, какой миленький!""А-ах, как же мы могли такого хорошенького мальчишку-то разбудить!"
– Патриция, а это кто? – спросил дядя Фернандо, вытягивая свою шею, чтобы посмотреть на Амато. Амато повернул голову на гостей с очень сонно-грустным лицом, тем самым заставляя их всё больше умиляться, охать и ахать от его вида. – О, это внучок Амато. Амато, иди сюда, я вот тебе стульчик заняла, – и Патриция похлопала по стулу слева от неё. – Амато? – снова спросил Фернандо, – О-о-о, как он вырос! У меня ещё фотография с прошлого юбилея сохранилась, он там ещё совсем карапузик такой! Ох, как быстро летит время! Сколько лет уж тебе? – Одиннадцать, – сонно ответил мальчик, присаживаясь на стул и потирая левый глаз. – Вот это да, уже одиннадцать! О-ой, Патриция, вот у тебя уже столько внуков, столько внуков! А мой даже одного родить не может, я, может, дедом хочу стать! Хотя бы раз! – Пап, не надо торопить события, – сказал сын Фернандо, сидя рядом с ним и с Орфео, который уже с жадностью поглядывал на прикрытые кастрюли, – к тому же, я думаю, рано тебе ещё дедушкой становиться, – и после этого он приобнял Орфео, который тут же смягчил свой взгляд и посмотрел на сына Фернандо. – Это ещё почему? – спросил сам Фернандо. – Да ты ребёнка немым сделаешь со своими монологами.***
И пока что бала ещё не было, так как все начали вспоминать былое и, по всей видимости, совершенно забыли про него. Орфео только всё ел и ел, отвечая на какие-то вопросы сына Фернандо либо киванием, либо качанием головы, ибо рот всегда был забит именно едой. Он что, до бала решил ничего не есть? И слова Виктора об обжорстве Фернандо подтвердились. Да и этого ещё мало: он во время трапезы успевал ещё и с кем-нибудь поболтать! Зато у Апфеля вообще не было настроения что-то есть. Вроде вот, поставили перед тобой так называемый шведский стол, сиди и выбирай, что душе твоей угодно, да вот только ты не чувствуешь хотя бы капельку голода. Апфель максимум за это время выпил только бокал с водой, и то мелкими глотками. И как же тогда будет в ресторане? Не хотелось бы так же сидеть и смотреть на ужинающих рядом с тобой гостей. Даже Виктор, сидевший рядом с ним, настолько сильно встревожился от такого поведения Апфеля, что и сам есть перестал, стараясь как-то успокоить молодого человека и выяснить, что же с ним случилось, но тот только отвечал, что всё в порядке, переживать совершенно не стоит.***
И вдруг снова прозвучал звон ложечки о бокал, тем самым заставляя оканчивать есть и обратить внимание на Кристиано, но тот лишь показал определённый знак. Некоторые люди стали вставать со своих мест, в том же числе и Виктор, который после того, как встал со стула, подал руку Апфелю. И когда молодой человек поднялся, парень притянул его к себе, после этого спросив: – Ты ведь запомнил, как правильно танцевать вальс? – голос Виктора был тих. Апфель в ответ кивнул ему, начиная потихоньку вспоминать. Он также посмотрел и налево, чтобы увидеть, что сын Фернандо пригласил Орфео на танец. Похоже, небольшой план Апфеля оказался удачным, хотя он сам даже не был уверен, что этот план сработает. Все парами вышли на середину столовой, как раз там, где висела огромная хрустальная люстра. Апфель уже побоялся, что она может с грохотом упасть, ведь ему казалось, что она как-то странно покачивалась из стороны в сторону, но оказалось, что они сами по себе так сверкали, будто качаясь. Последней вышла Патриция. Она не стала танцевать со своим старшим сыном Кристиано, ведь тому было бы совершенно неудобно с ней танцевать: она была намного ниже его. Поэтому с Патрицией согласился танцевать Амато. Да и здесь ещё играла роль "кого Патриция любит больше", и естественно, что внука она полюбит больше, чем "непутёвого" сына. И пока во всей комнате стояла почти что мёртвая тишина, ни единого звука не доносилось по ней, кроме тихого скрипа пола. Апфелю стало в какой-то момент даже страшно, сердце начиналось биться всё быстрее и быстрее... до тех пор, пока из больших колонок не послышались первые ноты вальса. И вдруг всё завертелось, закружилось, как будто всё вокруг погрузилось в небольшой туман... Апфель на этот момент забыл абсолютно про всё: про учёбу, про окружающих, про какую-то тревогу, что ничего не получится, про трудности... Действительно, танец помог ему абстрагироваться от всех этих проблем настолько сильно, что он сам даже не заметил, что вальс уже и закончился. А хотелось бы побольше насладиться подобными моментами.***
После вальса бабушка Патриция села обратно на уютненькое креслице, там, где рядом стоял граммофон. Она попросила Амато поставить кое-какую пластинку для неё, на что он сразу же согласился и спустя недолгое время, он покрутил небольшую ручку на граммофоне и потихоньку стала играть какая-то старенькая песня. Апфелю ещё с самого начала было интересно, зачем же Патриции слушать эти пластинки, но спрашивать Виктора об этом сейчас было бы неэтично по отношению не только к ней самой, но и к остальным слушателям. Да-да, Патриция слушает эти пластинки не одна, их слушают все гости без исключения. И здесь не важно, слышали ли они их или нет, похоже, это дань некой традиции, которая сохранилась и до этих дней. Может, кто-то из предков каждый день слушал различные произведения на этом граммофоне, и потому этому должны придать особое значение?.. Апфель мог только кучу раз догадываться. На этот раз произведение было уже другое, не то, что слышал молодой человек при проверке рабочего состояния граммофона и пластинок, но теперь он уже не мог представить ни единой картины или пейзажа в своей голове, будто вальс забрал у него всё воображение. Внезапно, двери громко и быстро распахнулись, причём с таким грохотом, что Патриция быстренько, не вставая при этом с кресла, сняла иглу с граммофона. В дверях стоял Энрик, весь запыхавшийся и вспотевший. – София рожает! Не стерпела до завтрашнего дня! – протараторил он.***
Все гости стояли около комнаты, где находилась София с Энриком и ещё несколькими людьми, тревожась только лишь о здоровье роженницы и ребёнка. Некоторые даже спорили между собой, кто же появится: девочка или мальчик. Патриция хотела тоже попасть в комнату, так как была некой помощницей в родах, но ей запретили это сделать, ведь "сегодня её день". Потому она тоже стояла посреди всех гостей, только сцепив руки и начиная шептать молитвы, чтобы с Софией и ребёнком было всё хорошо. И через какое-то время из комнаты выходит Энрик, он был каким-то печальным и опустил даже голову вниз, из-за чего у всех гостей в голове сложились разные предположения, но тотчас же они все разбились, как только Энрик сказал: – Это девочка... Mio madre, так как у вас сегодня день рождения, то назовите ребёнка лучше вы. Теперь примерно понятно, почему Энрик такой грустный, по всей видимости, он хотел мальчика, а не девочку. – Розетта, – сказала Патриция, – пусть у неё будет такое имя. Как там София?.. – С ней... всё в порядке, я думаю. Говорит, что просто сильно устала. – Я надеюсь, что это так. Думаю, на этом мероприятие стоит закончить. Спасибо всем, кто пришёл на мой юбилей, – улыбнулась Патриция.