Камень преткновения

– Нет, ты остаёшься дома.

      Это проговорил Кристиано, пока Амато уже в какой раз крутился возле него и пытался выудить хотя бы пару часиков на прогуляться.       – Ну пожа-алуйста, я в этом доме скоро издохну как муха! Эх, а я ведь так на покойницу посмотреть хотел...       – Amato, не мешай. Всё равно тебе так и так нельзя. Мало того, что ты каждый раз забываешь про свой домашний арест, так тебе, как и miracolo, попусту волноваться нельзя.       – А что мне тогда можно? Ладно, хорошо, что нам тогда можно?       – До прихода священника осталось... – Кристиано, поправив воротник у своей рубашки, посмотрел на наручные часы, – где-то несколько часов. За это время можете обследовать комнату покойницы, вдруг чего интересного найдёте. А, и да, ещё можете присмотреть за малышами. Я думаю, тебе это обязательно пойдёт на пользу.       Амато на такое высказывание только больше рассердился. Хотя, это ведь повод потаскать на руках чужих детей ради избавления от своих. Как раньше он до этого не додумался?       – Хорошо, – сложил руки юноша, – а что вы тогда будете делать с детьми, если придёте обратно сюда на поминки?       – Нас здесь не будет полдня, – Кристиано подошёл вплотную к главному входу, – будем обедать в отдельном для этого помещении. Ну, всё, не скучайте, – и с этими словами мужчина быстренько вышел из особняка, чтобы Амато не сумел даже и сгущающихся туч увидеть.       – Замечательно, – стал разговаривать сам с собой вслух Амато, – этот придурок меня отпускать не хочет, а мне ещё за мелких отдуваться. Апфель! А-а-апфель! – стал кричать он во всю входную, – Мы теперь почти совсем одни-и!.. Он что, не слышит меня?       Хотел Амато крикнуть громче, но вдруг сверху послышался голос Апфеля:       – Чего ты кричишь-то так? – это произнеслось с диким эхом, голос доносился со второго этажа.       – Нас Кристиано одних оставил! С детьми! – снова продолжил громко разговаривать Амато, – Сказал, чтоб мы за ними последили! А ещё можем заглянуть в комнату Виолетты, он разрешил!       Молодой человек спускался с лестницы, когда юноша всё это говорил, и на его лице всё больше виднелось непонятное разочарование: то ли от того, что Амато его отвлёк, то ли потому, что Амато совершенно не умеет учиться на собственных ошибках.       – Не кричи, я всё понял. Мне кажется, Кристиано так пошутил.       – Ну и засранец!.. Стой, а давай реально глянем комнату Виолетты? – в Амато проснулась какая-то жажда приключений. Конечно, от нечего делать такая жажда у него и появилась, гулять-то теперь негде, а из-за беременности появились ограничения. Юноша несколько раз пытался втайне не только от бабушки Патриции, но и ото всех, народными методами спровоцировать выкидыш, но в итоге получал только покачивание головой и грустный взгляд Кристиано. И тот теперь стал читать ему нотации: дети – это счастье, ты со временем поймёшь, полюбишь их, приголубишь, а убивать – огромный грех, на небесах тебе места не будет, если захочешь убить собственных детей ещё до их рождения.       И Амато все эти нотации слушал с таким безразличием, что на него они вообще никоим образом не повлияли, а наоборот, только всё больше побуждали продолжать заниматься тем, чем юноша занимался ранее.       Но Кристиано стал тщательнее следить за ним: таскает тяжести – вытащит из-под рук и понесёт сам, сидит в неправильной или неудобной позе – сначала погрозит пальчиком, а потом будет хлопать по ногам, чтобы тот прекратил так делать, даже помочь бабушке с развешиванием одежды и то нельзя – у детей пуповина вокруг их шей затянется.       Амато всё больше стал убеждаться в том, что двойня ему только всё портит. Благо, Кристиано хоть теперь стал относиться к нему подобрее и даже как-то по-отцовски лелеять его; один раз он даже его, совсем спящего, на руках нёс к комнате и самостоятельно укрыл одеялком, отчего наутро юноша знатно так... удивился.       – Я не думаю, что это хорошая идея... – сказал Апфель, повернув голову куда-то в сторону.       – Ну вот скажи, что ты полдня будешь делать, пока все остальные, кроме нас и мелких, будут на похоронах и поминках? Тут же отстой полный, даже у малышни занятий побольше найдётся, чем у нас. Да и в комнатах же всё равно зеркала прикрыты. Ну, можешь хотя бы постоять, через щёлочку поглядывать?       – Можно же книги почитать. Или поспать, это ещё полезнее.       – Прости, но спать мне как-то щас не особо хочется. Да и то, ту книгу, которую ты мне дал, я осилить даже за год не смогу! Ты хоть сам её читал?       – Читал. Два раза.       – ...Проехали, но правда, можешь постоять, пока я в комнате Виолетты побуду?       Апфель пожал плечами.       – Только если потóм окажется, что ты шарился в комнате Виолетты, то за это ответственность висеть будет не только на тебе, но и на мне.       – Ой, да ладно, кто хоть к Виолетте в комнату заглядывал? Да и что значит "шариться"? Шариться могут либо детективы, либо... – Амато постоял несколько секунд, а потом, махнув рукой и не договорив свою мысль, направился по лестнице наверх.

***

      В комнате Виолетты постоянно так попахивало чем-то отвратно приторным, или у Амато и правда какие-то проблемы с обонянием начались? То ему запах травы чудится, то теперь какой-то приторный, не похожий на другие запахи...       Юноша долго в комнате задерживаться не собирался, как и не собирался обыскивать и переворачивать тут всё вверх дном, только поверхностно пройтись по каким-либо деталям.       Кровать? А что там смотреть? Книжки валяются, да и только. Не могла же она припрятать что-нибудь под матрасом?.. Ой, незачем проверять, всё остальное сделают другие люди, когда станут выбрасывать или утилизировать вещи в этой комнате.       В книжном шкафу тоже особо ничего интересного не было, везде одни книги. Хм, а вдруг она в них припрятала деньги? Так, стоп, надо пройтись только поверхностно, а не воровать чужие деньги. Хотя, если это деньги Софии, то можно ей и вернуть...       И вот Амато глянул на письменный стол. Стал просматривать бумажки и тетрадки, и из одной тетради всё же выпала интересная бумажка.       – Опа, – тихо проговорил юноша вслух, быстро взяв в руки бумажку и проглядывая по почерку Виолетты, – Апфель! Я тут кое-что нашёл!

***

      – То есть, Виолетта и сама предчувствовала, что скоро её не станет? Хотя... Нет, подожди... Я думаю, надо потом это показать Кристиано, – рассуждал Апфель, получив в руки прощальное письмо Виолетты, – но, Амато, это всё равно было слишком рискованно.       – Рискованно было мне двух паразитов отхватить, а так, я и не в таких ситуациях был. Теперь осталось дело за малым: последить за детьми Софии.       – Но разве горничные не одни из тех, кто остался здесь?       – Я откуда знаю? Детям, наверно, уже скучно с горничными сидеть, и не понимают, куда это все уехали. Поговорим с ними, а там... пусть что будет.       "Ну и плюсом, мне надо избавляться от лишнего груза", – подумал Амато.       – Тебе так резко захотелось позаботиться о детях? Не посчитай это за грубость, если честно, то и я сам не против с ними посидеть, но такое предложение я впервые от тебя слышу.       – Всё равно тут скука смертная. Вышел бы на улицу – на детскую площадку бы пошёл, ибо меня больше никуда не пустят, а здесь чем заняться? Сначала я думал, может, поиграю и успокоюсь, но вот эти новости... Всё желание, блин, отбили.       – Попробуй вернуться к любимому делу. Я же помню, ты раньше очень рисовать любил...       – Ага, а ты думаешь, карандаш взять в руки за несколько лет легко и просто как палец об асфальт? Нет, я уже давно понял, что рисование не для меня.       – Хорошо, пойдём посмотрим, остались ли здесь горничные.

***

      Спустившись вниз, Апфель и Амато решили направиться в общую детскую, где обычно и находились дети.       Комната эта была построена по той причине, что раньше дети Софии бегали практически по всему дому, играя то в догонялки, то в прятки. Теперь же данной ошибки не допускается, и все малыши находятся в одном месте.       Обычно заместо горничной присматривает за детьми София, но если появляется настроение, то она может перевести детей в гостинную или в сад. К сожалению, теперь такое случается крайне редко. Сейчас же, по той причине, что София также уехала на похороны, за детьми присматривает одна из оставшихся горничных.       В общей детской было всё, чтобы максимально развить или побудить в детях разные таланты: где-то в уголочке стоит футбольный мяч, и, если попросить разрешения, то можно с кем-нибудь поиграть в футбол, два небольших столика, на которых дети могли всеразличными материалами что-то нарисовать, коробки с конструкторами разных размера и сложности сборки; там столько вещей, что даже не все перескажешь.       Верхняя часть стен была выкрашена в нежно-голубой цвет, а нижняя – в ярко-зелёный, и везде были нарисованы цветочки, травинки, какие-то насекомые и зверьки.       А специально для тех, кто хочет отдохнуть и повеселиться, висит вверху телевизор; дети уже с самого малого детства знают, как переключать каналы и какие на них мультфильмы. К сожалению или к счастью, все каналы на телевизоре детские, а потому дети не смогут наткнуться на какой-нибудь суровый фильм про войну и кровь, или же страшные и иногда непонятные для детей новости.       При виде Амато и Апфеля дети повернулись, но эмоций никаких не выдали.       – Здравствуйте! – поздоровался Апфель, первым делом сначала посмотря на горничную.       Горничная сидела на стулике рядом со столиком где-то в уголочке, потирая ладонью лоб и в ответ только кивая. Похоже, ей совсем не до детей, ведь даже на столике лежали таблетки от головной боли.       – Вы не будете против, если мы сами посидим с детьми? – предложил свою помощь молодой человек, между тем как Амато стоял в проходе и просто осматривал комнату.       Здесь он не был никогда до этого момента. Тут всё выглядит слишком стерильно и радужно, будто Амато попал в детский сад. Хотя, нет, это и правда детский сад, просто в родном доме, и следят за тобой не воспитатели, а родная мать.       Горничная опять только покивала, после же встала со стула, и, прихватив таблетки от головной боли, вышла из комнаты.       Как только горничная покинула комнату, дети тут же отпрянулись от своего дела и потянулись к Амато и Апфелю.       За время некоторых посещений особняка Моретти, Виктор приучил детей называть Апфеля "Апфи", ведь так звучит намного лучше и милее для слуха детей.       Да и сам Апфель был не против такого нового имени для себя, а то всё Апфель да Апфель. Где-то лет с четырнадцати ему стало надоедать постоянное упоминание своего имени, особенно после шуточек Аарона, когда он молодому человеку показывал яблоко и говорил "смотри, это ты" или "щас я твоего сородича съем".       Но после Виктора, Апфель снова стал относиться к своему имени нейтрально, ведь это имя не использовалось как повод для насмешки.       Амато же дети видели максимум только в столовой, или по чьим-либо рассказам. Так, например, Лу рассказал своим братьям и сёстрам о том, что Амато как-то читал какую-то толстенькую непонятную книженцию, где были нарисованы странные картинки и написаны разные подробности. Лу даже тогда умудрился забыть суть разговора с Амато.       – Апфи! Апфи! Ты пришёл! – подпрыгивая и радостно улыбаясь, говорил один из старшеньких в этой группе. Другие же дети, даже самые маленькие, тоже старались как-то и на себя обратить внимание.       На Амато также весело напрыгивали дети, в этот раз будто пытаясь за что-то да зацепиться, чтобы на них он также обратил внимание.       Юношу уже стало раздражать такое отношение к нему, словно он резиновая игрушка или аниматор.       – Спокойно-спокойно, – пытался утихомирить детей Апфель, – иначе вы так нас совсем с ног собьёте.       – Пусть лучше собьют, мне легче будет, – тихо проворчал себе под нос Амато.       – Апфи, а ты знаешь, куда все подевались? – спросил один из детей, при этом перекатываясь с пяток на носки и обнимая пушистого зайчика.       – Не переживайте, много кто из взрослых уехал сейчас по делам.       – Круто! А мы можем перейти в гостинную? – попросил уже другой.       – Можно, толь-       Даже не дослушав Апфеля, дети гурьбой выбежали из детской, забирая с собой всё, что нужно, и громко потопали в сторону гостинной. Остались только двое из детей, они пытались перетащить столик для рисования в гостинную.       – Эх... – посмотрел в сторону гостинной Апфель, – Ребята, вы скажете потом остальным, чтобы они в гостинной сильно не баловались с вещами?       – Скажем-скажем! – уверенно сказала одна из девочек, тащившая стул.       – Давайте я этот стол перетащу, – Амато только хотел подойти к столу, чтобы поднять его, как вдруг...       – Нет, нельзя! Дядя Кристиано сказал, что тебе ни в коем случае нельзя давать в руки тяжести.       "Вот же ж старый пердун", – подумал Амато, тут же скривив лицо и скрестив руки.       – Видишь, как Кристиано о тебе заботиться начал, – сказал Апфель.       – Вижу, как легко он умеет переобуваться, – ответил Амато.       – Но дядя Кристиано всегда носит одни и те же красивые туфельки... – сказала девочка.       – ...Вы ещё пока маленькие, не совсем понимаете смысл. Может, когда подрастёте – поймёте, – сказал юноша.

***

      В гостинной дети стали шумнее, чем обычно. Конечно, кто-то мог спокойно собирать конструктор или рисовать, но всё же много кто сидел играл с игрушками и выстраивал собственные сюжеты, в основном заходившие куда-то не туда.       – Нет, это мой парень, я его тебе не отдам!       – Это мы ещё посмотрим, Кларисса Модняшка! Никакая ты не Модняшка, ты настоящая Обманяшка!       – Ах ты! Мы больше не приветствуем тебя в нашем модном клубе! Пойдём, девочки, нечего тратить на эту глупышку время.       – Стой, это нечестно. Почему она вот так просто уходит с подругами?       – Ну Кларисса вот такая. Она никого не любит.       – Нет-нет, давай заново, мне не нравится.       – Фу-у! Это же Угрюмый Воин! Он же плохой, зачем ты его выбрал?       – Хочу играть за злодея. А то одни герои только.       – Ладно, давай начнём. Какой сегодня прекрасный день для поцилейского Кайла... ой... полицейского Кайла! Вот бы каждый день так!       – Ву-ха-ха-ха! Полицейский Кайл, я тебя наконец-то нашёл, теперь тебе не спрятаться от меня!       – О нет, это же Угрюмый Воин! Превращаюсь в супер-версию!       Все эти игры уже давно устарели как для Амато, так и для Апфеля, но смотреть на все эти сценки для второго было так забавно и даже умилительно, что вот оставить бы их здесь и самим по делам уйти.       – Ребята, вы уже начали? Подождите! – мальчик, дотащив столик для рисования до начала ковра, встал перед всеми на диван, при этом, конечно же, сняв тапочки, и стал говорить, будто сейчас средневековье и он гонец от короля, – Апфи сказал, чтобы мы не играли с вещами в гостинной! Кстати, а почему нельзя? – и на этом вопросе мальчик, подпрыгнув на диване, повернулся к дверям, где в проёме стояли Апфель с Амато.       – Иначе дядя Кристиано отругает не только вас, но и горничную, которая должна была сидеть с вами, – объяснил Апфель.       – А-а-а! Теперь понятно! – мальчик повернулся обратно, – Все поняли?       – Да! – ответило большинство.       И всегда ли они так послушно соглашались с условиями? Это ещё как посмотреть: учитывая тот факт, что они постоянно балуются со столовыми приборами, то получается, что не всегда они и слушались взрослых.       Отряхнув то место, где стоял один из мальчишек, Апфель присел на диван, смотря на кучу детей, играющих между собой. Амато тоже решил присесть рядом, но теперь ему было далеко не до детей, хотя сам же данную идею и предложил.       Его всё больше начинало выбешивать то, что Кристиано вот так с ходу переобулся и стал вести себя поадекватней. А что, раньше нельзя было так сделать, или старика всё время щемило собственное эго? Сейчас ведь самое время строить из себя прилежного и любящего дядечку, готового любого порвать ради любимого родственника!.. Да, вот только подобное называется эгоизмом, а в словарном запасе трёх братьев Моретти, видимо, нет подобного слова.       Один на голову отбитый, второй вообще не человек, а дьявол во плоти, а про третьего что говорить, он отец Амато и всё. Даже сказать нечего.       По какой-то причине детям резко наскучило играть разные сюжеты или стараться творить, и они переключились на Амато с Апфелем. Синдром нехватки внимания как всегда в силе.       Один из детей даже залез на ручку дивана и стал пальчиком потыкивать зачем-то в живот Амато, тем самым привлекая внимание других детей. На подобный жест ребёнок получил вполне себе вежливый отказ:       – Не надо, – и Амато убрал руку, тыкавшую в неё. Не всегда от юноши услышишь вежливый отказ, обычно он так делает только с теми людьми, кому сильно доверяет.       – Больно? – спросил ребёнок.       – Неприятно, – ответил Амато.       Да уж, неприятно не только физически, но и морально, ведь теперь половина детей тупо уставилась туда, куда и тыкал этот любопытный ребёнок. А Амато считал, что здесь Лу всех чрезмерно допытывает, но, оказывается, эта черта у детей Софии передаётся по наследству. Каким уж это образом – совершенно непонятно, но практически все в какой-то степени её дети могут страдать от излишней любопытности.       Очень хорошим примером такого "страдания" является, конечно же, Виолетта, которая от любопытства... прибыла в мир иной.       Но вот Томас старался всё время скрывать в себе подобную черту, присущую всем детям, хотя и иногда проявлял её слишком явно, но никогда никто и не замечал данной особенности парня.       – Амато, а почему вот тут выпирает? – один из детей показал на то, что живот стал легонечко так выпирать из-под любимой футболки Амато, и тот сразу же руками оттянул футболку вниз, чтобы больше особо никто не засматривался.       – Футболка мала стала, – соврал юноша.       – Дядя Кристиано говорил, что тебе в последнее время очень плохо. Что-то случилось? – поинтересовался другой.       Ага, да ему плохо не в последнее время, а на протяжении всей его жизни. Только сейчас этот человек стал замечать эмоциональную нестабильность Амато, или с приходом новости о двойне всё намного выраженней проявляется?       – Вот дурак-то! – толкнул спросившего рядом стоящий с ним ребёнок, – Ты что, забыл уже, что ему нелегко с двумя детьми? – и стал обращаться к Амато, – Прости, пожалуйста. Он у нас постоянно такой забывчивый.       Уж лучше бы и был таким дальше. А лучше бы все дети в этом доме резко забыли про его положение и сколько ожидается от него детей. Рано ещё таким знать, что дети не в капусте появляются.       На этом моменте некоторые дети подлезли к Амато на диван и притиснулись к нему. Таких слов, как "личное пространство" дети в раннем возрасте, конечно, не слышали, потому и не понимают, отчего юноше стало так неудобно рядом с детьми, которые прижались к нему, как брошенные на улицу котята.       – Амато, а ты ведь точно знаешь, как появляются дети! Расскажешь? – спросил один из прижавшихся.       – Э-э-э... Ну... Как сказать... – у юноши в голове вообще не было никаких мыслей, как бы правильно ответить детям на такой каверзный вопрос, – Я не знаю, честно.       – Ну скажи! – стал дёргать за руку Амато тот же.       Вот ведь какой наглый ребёнок. Почему большинство детей не понимают слова "нет" и "не знаю"? Почему у них в природе такая отвратная инфантильность?       – Ну вот отсюда вы появляетесь, – Амато показал на живот, – всё? Больше вопросов нет?       – Отсюда? Ого, вот почему мама постоянно с круглым животом ходила!       – А ты что, раньше не замечал? – стал спрашивать другой прижавшийся, – Даже то, что она потом с братиком или сестрёнкой возвращается?       – Замечал, – отвечал тот же, – но она говорила, что просто косточку арбуза съела, а он у неё внутри пророс...       – Арбуз-арбуз, – повторял ребёнок, – вот тебе и арбуз!       – Давайте лучше закроем тему, – Амато не хотел, чтобы дети продолжали всё это постепенно возрастающее сумасшествие.       – Согласен! Кстати, ты недавно почему-то в столовой смеялся. Папа что-то смешное говорил? – спросил уже другой подлезший ребёнок.       Амато уж успел забыть, что он смеялся над Энриком в столовой.       Почему юноша тогда смеялся? Да всё просто: у Энрика не хватило сил, чтобы внятно оскорбить собственную дочь, но чужого ребёнка, почти что совсем бесхозного, он мог поливать грязью хоть целый день.       "Всё-таки есть в этом говнюке что-то человечное", – думал Амато, – "но только к своим детям".       – Да я в столовой просто шутку смешную вспомнил, вот мне тогда даже уйти пришлось, – и снова юноша соврал.       – Расскажешь? – на этом моменте дети придвинулись ещё ближе к Амато.       – ...Я её забыл.       – Жалко... Мы бы посмеялись... Всё равно ничего весёлого почти никогда нет! Вот только сейчас, – говорил один из мальчиков, – хочешь с нами поиграть?       – Нет, – ответил Амато. Он толком и не знает, как дети могут играть в игрушки, куклы и фигурки, придумывая истории прямо на ходу, ведь лично он в детстве просто сидел рядом с бабушкой в саду, наблюдая за тем, что она делает.       – Ну ладно, не будем тебе мешать, – и с этими словами почти все дети слезли с дивана и, присев рядом с Амато, стали дальше играть, кроме одной девочки, которая до сих пор прижималась около юноши и смотрела на него жалобными глазами.       – А ты чего тут сидишь? – повернул голову к девочке Амато.       – Я игрушку потеряла, – сказала девочка.       – А ты поискала?       – Да, – кивнула девочка, – нигде не нашла.       – Ты точно хорошо искала?       – Точно.       – Может, у тебя кто-то взял игрушку?       – Не знаю. Давай поищем вместе!       Вот что-что, а Амато меньше всего хотелось ходить с кем-то и искать определённую вещь. Мало того, что нагибаться и так стало сложновато, так и ещё непонятно, какого именно размера эта игрушка. Вдруг она совсем маленькая и сумела закатиться под шкаф или под стол.       Амато посмотрел на Апфеля в надежде, что он хоть как-то сможет помочь.       У молодого человека за это время один ребёнок положил голову на колени, закрыв глаза, и похоже, он очень сильно устал, хотя дети в таком возрасте гиперактивны и требуют много внимания. Да и его тоже затыркали разными вопросами: например, что случилось с Амато, почему он такой грустный, а можно Апфель ещё последит за ними, а правда, что Кристиано для папы является "занозой в жопе"... На последний вопрос Апфель сказал, что про такие вещи детям рано думать.       В ответ Апфель только лишь стал кивать, и Амато тогда ответил девочке:       – Ладно, давай.       Девочка слезла с дивана и взяла Амато за руку, чтобы тот тоже встал и пошёл за ней.

***

      Проводив Амато почти что по всему дому, исключая, например, кабинет Кристиано, девочка так и не нашла свою игрушку.       Юноша спрашивал и про её размер – она руками показала, что игрушка большая, отдавала ли она эту игрушку кому-то – она отвечала, что нет, она эту игрушку никому и в жизни не отдаст, а именно сегодня она пропала – и она ответила, что да, именно сегодня, вчера эта игрушка была.       Амато, от того, что не мог просто найти девочке игрушку, хотел плюнуть на всё и развернуться к своей комнате, пока не подумал вот о чём...       В комнате Виолетты он видел на одной из полок какую-то игрушку, похожую на ту, которую описывала девочка, но если он сначала не придал этому никакого значения, ну игрушка и игрушка, что с неё взять-то, то теперь до него дошло, что нужно двигаться в сторону комнаты Виолетты.       Юноша попросил девочку остаться за дверью, а сам вошёл внутрь комнаты Виолетты, в первую очередь начиная глазами обыскивать её и находить потерянную вещь. Нашлась она глазами достаточно быстро, осталось её только достать. Вот только находилась она на одной из верхних полок, а дотянуться просто так со своим небольшим ростиком Амато бы не смог, потому пришлось ещё ставить стул. Теперь можно забрать игрушку и уйти обратно в гостиную со спокойной душой.       Как только Амато взял игрушку в руки, он заметил, как внутри неё что-то начало шелестеть, будто туда поместили листочки бумаги, и что на спине у неё была застёжка.       Быстренько расстегнув игрушку со спины, Амато достал несколько скомканных клочков бумаги, а после застегнул и оставил клочки на столе Виолетты.       Юноша решил выглянуть из комнаты, но девочки рядом с дверью уже не было. Зато была открыта почему-то дверь в его комнату, и первое, что конечно же пришло ему в голову, так это то, что девочка может оказаться там.       И войдя с игрушкой внутрь своей комнаты, Амато обнаружил её, только уже прыгающей на его кровати и радующейся.       – Так, ну-ка, слезай, – Амато быстро подошёл к кровати и взял девочку за руку, та почти сразу же перестала прыгать на кровати.       – Ну почему? У тебя тут так мягко! – расстроенно говорила девочка.       – Потому что пружины попортятся от такого. Почему ты не прыгаешь на своей кровати?       – У нас двухэтажные, неудобно, – сказала девочка, после чего принялась всё же слезать с кровати, – ты нашёл игрушку?       – Да, – Амато показал игрушку, которую нашёл в комнате Виолетты, – это она?       – Нет... – досадно ответила девочка, – у меня розового цвета, а эта фиолетовая!..       Амато ничего не стал говорить, только в своей голове начиная злиться не только от девочки, но и от себя, и развернулся обратно, сказав:       – Я ещё поищу. Только прошу, больше на кровати не прыгай.

***

      Амато до сих пор не нашёл игрушку, даже повторно заглядывая в одни и те же комнаты, и это очень сильно его выбесило. Как же ему надоели эти ничем не окупающиеся поиски той вещи, которая юноше по сути и не особо нужна! А всё потому, что он пошёл на поводу у маленькой девочки!       Амато больше не мог терпеть, считая, что всё, это уже край его стойкости. Наклоняться ему не хотелось, ибо лишний вес и больная спина ему так и так покоя не дают, а вариантов для поиска уже не осталось, потому он решил отправиться на кухню, где как раз никого не было.       Почему повара решили покинуть кухню Амато мало интересовало, ему нужна была одна очень тяжёлая вещица, которой можно было бы кого-нибудь припугнуть...

***

      Спокойно сидя с детьми, Апфель только глядел в сторону сада, где листья перекрасились в разнобой: то жёлтые, то красные, то оранжевые, то вообще ещё зелёненькие, не успевшие подготовиться к осени. Из окна своей квартиры подобную картину он вряд ли увидел бы, ибо деревья на том месте, где он жил, практически не было, только вдалеке можно было разобрать хоть какие-то небольшие деревца, украшавшие тот тихий и благоприятный район.       И было бы всё также спокойно, если бы не раздался яростный грохот дверей, на который все присутствовавшие в комнате обернулись.       В дверной раме стоял Амато, держа в руках половник и тяжело дыша. Он выглядел так, словно готов переубивать всех находящихся в этой комнате.       – Говорите, кто у девчонки игрушку украл, иначе всем дам по голове половником! – кричал от безысходности Амато, тряся в руках половник, тем самым показывая, что детям нужно сказать всё что угодно, лишь бы не получить.       Много кто из детей заплакал, начиная обнимать друг друга и собираться в небольшие кучки, чтобы поддержать самых испугавшихся и самих себя, а Апфель тут же встал с дивана и быстрым шагом подошёл к Амато, теперь уже пытаясь в прямом смысле отобрать у юноши половник.       – Амато, отдай половник, – просил молодой человек, пытаясь рывками вырвать из рук нужную вещь.       – Не отдам! – упирался юноша, натягивая половник на свою сторону.       – Положи его на место, – ещё раз попросил Апфель, на этот раз только усиливая хватку.       – Нет! Пока кто-нибудь не скажет, где находится игрушка, я с этим половником до конца дня ходить буду! – Амато выглядел как самый настоящий ребёнок, который не хотел ни с кем делиться своей игрушкой.       – Если я скажу, где примерно может находиться игрушка, ты отдашь мне половник?       – Примерно? Мне нужно точно, а не примерно!       – Хорошо, скажу точно, где может находиться игрушка, только шепну.       – Ну давай, если ты в своих словах уверен, – Амато заметно ослабил хватку, также сделал и Апфель.       – В кабинете Кристиано, – подойдя близко к юноше, шепнул Апфель ему на ухо.       – Вот чёрт! – Амато отпустил половник, из-за чего теперь он находился в руках Апфеля, и скрестил руки, надув губы и нахохлившись, – То есть, я всё это время шастался беременный по особняку, как дурак, чтобы только сейчас узнать, что игрушка в закрытом месте? Ты лучше теперь скажи, что мне девочке говорить!       – А ты скажи ей, что игрушку найти не смог, но знаешь, где она, и скажи ещё, чтоб она попросила Кристиано найти игрушку в его кабинете, – тихо говорил Апфель, пряча половник за спину, чтобы Амато снова за него не ухватился.       – ...А такое прокатит? – тоже тихо спросил Амато, поглядывая на хныкающих детей.       – Думаю, что да.       – Ладно, я тогда это... пойду что ли, – Амато, уходя из гостинной, только лишь оборачивался на детей , которые смотрели на него настолько мокрыми глазами, что, кажется, если бы они продолжили рыдать, то залили бы всю комнату своими слезами.       После того, как Амато стал подниматься по лестнице, Апфель принялся успокаивать детей, говоря, что юноша никому не хотел причинить вреда, а только лишь запугать половником, так что они могут дальше спокойно сидеть и играть. Просто нужно забыть о этой мимолётной ситуации, как о плохой погоде.       Пока старшенькие вовсю теперь старались также успокоить младшеньких и более запуганных, Апфель решил вернуть половник на место и извиниться перед поварами за потерю довольно-таки важной вещи, но, когда пришёл на кухню, то также, как и Амато, обнаружил, что поваров нет. Потому он, пожав плечами, повесил половник обратно, где он, вероятнее всего, и должен был быть, и вернулся обратно в гостинную, чтобы отвлечь детей от такого внезапного поступка Амато.

***

      – Слушай, я и правда не нашёл твоей игрушки, – говорил Амато, потирая затылок. На слова девочка сначала отреагировала грустным взглядом, – но! Мне кажется, я знаю, где она может быть. В кабинете у дяди Кристиано, – и взгляд девочки вмиг стал сверкать счастьем, – и ещё одно но! Кабинет закрыт, – снова этот печальный взгляд, – нет-нет, ещё одно но! Ты можешь попросить дядю Кристиано найти в его кабинете игрушку, если такая есть. А если же нет, то... можешь потом попросить горничных, если они хорошо себя чувствуют, – и опять вновь глаза засверкали, и девочка, не произнеся ни единого слова, обняла за ноги Амато.       – Но дяди Кристиано сейчас нет. А что мне сейчас делать?       – Возвращайся в гостинную и поиграй с другими ребятами.       – Без моей любимой игрушки?       – Мне кажется, у вас игрушек очень много. У меня лично вообще ни единой игрушки не было.       – Как? Вообще? Ни одной?       – Да. Ни одной.       – Что же ты тогда делал?       – Сидел у бабушки в саду. Потом рисовал. А сейчас... ну, мало имеет значение, что я делаю теперь.       – Грустно... Ну ладно, я тогда пойду, спасибо тебе большое! – сказала девочка, после этого сильно обняв ноги Амато и убежав из комнаты, громко топая даже в тапочках.       Амато выдохнул и закрыл дверь, как только девочка стала спускаться по лестнице. Теперь-то точно можно пока отдохнуть и поваляться на кровати.       Рухнув на кровать, Амато стал глядеть в потолок. Нашлось время, чтобы о чём-нибудь поразмыслить. Например, о детях. Нет, не о тех, которые его испугались или которые донимали его различными вопросами и вели себя не очень прилично. Именно о тех, которые ещё даже не появились, но вскоре должны.       Вроде ещё несколько месяцев осталось, ну подумаешь, ты за это время столько всего сможешь успеть, но Амато прекрасно понимал, насколько быстро они могут пролететь, если он перестанет вообще следить за временем.       Бабушка ему теперь стала наставлять, чтобы тот каждую неделю отмечал, какая у него по счёту неделя беременности, и, быстренько прикинув с информации, которую он получил в конце августа, он понял, что до начала пятого месяца осталось несколько недель, где-то чуть больше двух, кажется... Нет, надо проверить ещё раз. Но так лень вставать... Ну и ладно, лежать сейчас намного полезнее, чем стоять на ногах.       И вдруг Амато задумался над своим недавним поступком с половником. Вроде он никого обидеть-то и не хотел, но получилось совсем наоборот... Юноша не ожидал, что дети вот так отреагируют на его неприятную выскочку. А с чего вдруг он стал таким непредсказуемым? Сам Амато пока ответа на этот вопрос не нашёл, а у Апфеля подобное спрашивать тоже не хочется, а то вдруг получится такая же ситуация, как с яичницей.       Если сначала он думал, что сможет как-то контролировать себя перед детьми и постарается выглядеть прилежным родителем, то теперь все его детские мечты о идеальном родительстве сошли на нет после слёз маленьких детей.       А если он что-то такое же додумается сказать и им самим? Он же станет хуже своего отца; если тот просто самый натуральный бабник и осёл, то он станет настоящим и неуправляемым тираном, который даже не побоится и руку поднять на собственных детей!..       От этого Амато вновь захотелось пролить слёзы. Ни единой капельки счастья не будет и от появления детей, и от дальнейшего их воспитания.       От слёз спасло только напоминание о том, что он оставил клочки бумаги на столе Виолетты, и что раз уж он их нашёл, то нужно прочитать их содержимое. Вдруг Виолетта поделится в них чем-то философским? А вдруг в них ничего нет, и это просто наполнители? В это верить хотелось Амато меньше, чем в то, что Виолетта не воспользуется этими кусками бумаги.

***

      Войдя в комнату Виолетты, Амато был облегчён тем, что клочки всё ещё лежали на столе, и, аккуратно закрыв дверь и сев за стол, он решил раскрыть первую бумажку. "Иногда мне кажется, что мой отец больше походит на пенсионера, нежели чем на человека, который способен работать консильери моего дяди и заведовать огромным банком. Пенсионеры тоже постоянно что-то ворчат себе под нос, постоянно ругаются на всё и вся, от них не увидишь ласковой улыбки или доброго взгляда, а только осуждающее лицо и плевок в твою сторону. Вот и мой отец чем-то отличается от пенсионера? Я считаю, мало чем, кроме возраста и внешности. К тому же, он стал выглядеть даже старше своего возраста. Я уж и забыла, сколько ему лет, вроде пятьдесят с чем-то... Но возраст не так уж и важен. Думаю, отцу нужно уже заранее позаботиться о том, чтобы выйти на раннюю пенсию. В этом случае он точно станет спокойнее, я это знаю, он мой отец, в конце концов."       "Ну, тут не поспоришь", – подумал Амато и скомкал бумажку обратно.       Всё-таки Виолетта, по мнению Амато, была ещё в здравом уме, если она хотела предостеречь Энрика от полного превращения в бесчувственного дьявола... Погодите, так он ж уже им сумел стать давно! Ну и ну, Виолетта, конечно, с опозданием до этого догадалась...       Может, следует эту записку прочитать Энрику, чтобы тот подумал хорошенько над своим характером? Ой, да без толку ему подобное давать, если письмо написано не в деловом стиле, значит и читать его не надо.       Амато решил раскрыть другую бумажку. "С тех пор, как отец мне вообще запретил наслаждаться солнечным светом и установил на моих окнах, как оказалось, самые настоящие деревянные доски (я рассчитывала на решётку), то я поняла, насколько же мне стало сложно ориентироваться, какой же сейчас промежуток дня. Но я уже давно к этому привыкла. Я нашла хоть и маленькую, но полезную для себя лазейку: одна доска оказалась дырявой (не знаю, нарочно ли это) и пропускала единственный лучик света. Да, возможно, я вижу свет и в столовой, но если остальным, как я заметила, стучат и открывают дверь, говоря, например, что скоро ужин или обед, то мне и стучат, и говорят за дверью. Один раз я проспала целый день, не ев ничего ни утром, ни днём, ни вечером. Что я тогда всё это время делала? Спала. Что насчёт часов в комнате... Они нерабочие. Они показывают только одно время. И это время я установила на семь часов вечера, чтобы точно определиться с временем своих "прогулок". Только увижу, как проникает лучик света в мою комнату, так понимаю, что сейчас утро. Увижу, что луч потускнел – значит день или вечер. Увижу, что луча совсем нет в темноте, или он с ней почти что сливается, точно знаю, что сейчас ночь. Вот так и живу."       Мда, очень полезная информация, спасибо, Виолетта.       Амато подумал, что, возможно, из-за того, что у Виолетты постоянно отбирали телефон, она не могла себе даже будильник поставить на определённое время, ну и не могла высказаться кому-то о своих бедах. Потому приходилось писать вот на таких бумажках... Но почему она именно их спрятала в игрушку?       Может, они для неё, как нечто ценное? Или просто мусор, который некуда было выкинуть?       На самом деле, даже под столом у девушки был приличный такой беспорядок, состоящий только из бумажек. Бумажки, одни бумажки, там множество мыслей, незаконченных или слишком неподходящих.       Осталась только одна... Амато надеется, что хоть там будет хоть что-то полезное.       Первое, что заметил юноша, так это то, что почерк на этой бумажке выглядит не таким аккуратным, как в прошлых двух. По всей видимости, это Виолетта писала в далёком прошлом, когда она ещё не сидела в своей комнате, как в наказание. "Он лучше меня, хоть это и скрывает. У него никого нет. Ни мамы, ни папы, никого. Только бабушка. И то он ей умудряется помогать, я видела, как он цветочки поливает и их проверяет, даже что-то шепчет им. Я слышала, как он поёт. Вроде и не идеально, но дядя Кристиано тоже слышал. Сказал, что он прирождённый певец. И правда, такого голоса ещё в нашей семье не было. Только бабушка пела раньше, но сейчас, хоть она и бодрая, но не поёт. Он старается почему-то делать так, чтобы на него не обращали внимание. Почему? Я бы могла сама спросить, почему он это делает, но папа не разрешает, говорит, он непослушный и плохой мальчик, мне такой нельзя быть, я девочка, я обязана быть прилежной. А может, я тоже хочу быть такой же непослушной и плохой? Не хочу больше играть на этом фортепьяно, он такой старый и противный! Он иногда от своей старости издаёт такие звуки, как будто он плачет, прося оставить его в покое. Но я не могу. Рука сама хочет играть, но я не хочу на нём, хочу на другом фортепьяно!.. Мама просила папу купить мне новое фортепьяно, но он говорил, что это семейная реликвия, её бросать нельзя. Семейная реликвия, которая играет тише, чем я говорю. А вот он намного громче. И голос у него больше похож на птичьий. Не такой, какой я слышала от других. Хотела бы я быть такой же."       Сначала Амато не совсем понял, про кого это говорится. Но в ту же секунду, как он искренне не понимал, о ком идёт речь, он тут же догадался.       Она всё это время завидовала ему? Просто потому, что он умеет петь и бабушке помогает? Сам Амато считает, что Виолетте надо было не завидовать ему, а сопереживать, ибо с такой историей жизни, как у него, надо только плакать каждый день.       А вот Амато завидует Виолетте, что у неё родители есть и они находились всё время рядом с ней, а не в другом городе или стране. Они знают, что это именно их дочь. А отец Амато знает, что у него в особняке есть сын? Конечно же нет, ему пока из родственников никто не рассказал, думают, сам догадается, что Амато – его сын.       И снова нашлись причины для слёз. Опять никакой радостной мысли. И зачем только Амато решил раскрыть эту бумажку? Он и сам себе после прочитывания всех бумажек задал этот вопрос и пытался найти хоть какой-то внятный ответ, убирая бумажки в игрушку, а игрушку ставя обратно в книжный шкаф.       Хотелось бы сейчас даже выйти и подышать свежим воздухом в саду, но после всего этого даже сад кажется таким местом, который бы напоминал о чём-то нехорошем...       Хоть Амато и не особо нравилась Виолетта, учитывая, как она себя вела и что делала, но всё-таки за одну вещь он ей очень сильно благодарен.

***

      Ещё одна ночь, в которой Виолетта снова своим обычным способом пытается удрать из дома в поисках дозы. Пока она шла через сад, она слышала за собой какой-то странный шорох, будто кто-то за ней тихонечко идёт, но этому она решила не придавать значения до тех пор, пока её не тыкнули пальчиком куда-то в спину.       Девушка медленно повернулась и увидела перед собой Амато.       – Амато? Что ты тут делаешь? – удивилась она.       – А ты что тут делаешь? – невинно спросил он, посматривая на одежду Виолетты. Да уж, она скорее походила на какую-нибудь воровку.       – Я?.. Я... Э-э-э... Хочу прогуляться! – глупо соврала Виолетта, рассчитывая, что юноша ей поверит.       – Тебе же ведь тоже нельзя выходить на улицу.       – А я вот... Ну, захотела – вышла, захотела – вернулась... Вот так у меня как-то. Хочешь вместе со мной прогуляться?       – Хочу, – кивнул Амато, – очень сильно хочу.       – Давай я тебя сначала тогда подсажу, чтоб через забор ты перелез, а потом и я сама через него перелезу, хорошо?       – Давай, – сказал Амато.       Виолетта помогла Амато перелезть через забор и также перелезла через него.       Юноша ещё до этого никогда не покидал пределы особняка, особенно ночью, когда мало кто становится бдителен.       Пусть за этим забором и есть опасность, но Амато уже всё равно. Просто хотелось ощутить, что же из себя представляет мир за особняком, какой он есть на самом деле.       – В следующий раз я тебе ничем помочь не смогу. Попробуешь потом перелезть сам, если решишься вернуться в особняк? – сказала Виолетта, рассматривая всё ещё горящие окна особняка, по всей видимости, она пыталась понять, не подглядывает ли кто-нибудь за ними.       – Угу, – ответил Амато, осматриваясь вокруг. Везде так свободно и приятно, нет никаких ограничений... Плевать, что у него уже давно стоит комендантский час, он про это успел и позабыть, плевать, что потом ему достанется за его ночную прогулку, сейчас ему хотелось только лишь одного. И это – свободы. Свободы ото всех бед и забот, свободы от ограниченных возможностей, свободы от этого замкнутого круга в виде особняка...

***

      Вернувшись обратно в гостинную и сев на диван рядом с Апфелем, Амато что-то потянуло на сон. Он недавно только стал замечать, что сил на какие-либо действия оставалось всё меньше и меньше, но, очевидно же, что в этом изначально он винил не себя, а нежеланных детей... только после этого начиная обвинять себя в том, что он был слишком легкомыслен с Сетом, и что он совершил огромную ошибку в собственной жизни.       Дети после случайной выходки юноши всё ещё побаивались Амато, но отчасти понимали, что он очень сильно устал, потому донимать его сейчас бессмысленно.       Амато выдохнул через нос, из последних сил только собираясь спросить у Апфеля об одной вещи.       – Апфель, – тихо сказал он, – я могу попросить кое о чём?..       – Да, а что такое?       – Я устал очень сильно... Можно я тут посплю?       – Конечно можно. Тебе плед не принести?       – Как хочешь, – ответил Амато и запрокинул голову на спинку дивана.       – Я сейчас приду, – сказал Апфель и тут же встал с дивана, по дороге до своей комнаты пытаясь вспомнить, где же находится плед.

***

      Найдя плед в шкафу, Апфель достал его и стал смотреть на одежду.       Почему-то именно сейчас на молодого человека нахлынула какая-то тоска, смотря на всю эту одежду. Раньше шкаф был полнее, туда, кажется, даже нельзя было и лишней вещицы впихнуть, а сейчас, когда любимого человека больше нет, хранить его вещи только больше дают поводов для скорби.       Когда Апфель переезжал из своей квартиры в особняк, он принял решение оставить вещи Виктора, чтобы не упасть в самокопание и не навредить будущему ребёнку. Теперь же, смотря на отсутствие хоть и простой, но такой родной одежды, хочется плакать ещё больше.       Он не узнает, не услышит, не порадуется и не увидит то, к чему они так долго стремились. Это ещё больше расстраивает Апфеля.       Но нужно держать себя в руках. Что сейчас, что потом, не будет времени на то, чтобы поскорбить о чём-то, надо несмотря ни на что двигаться дальше. Да, это огромная потеря, и справиться с ней будет довольно-таки трудно, но жизнь на этом не заканчивается. Виктор иногда напоминал молодому человеку, что у него опасная работа, которая может погубить жизни не только мирных людей, но и его. Но облегчили ли эти слова Апфеля или подготовили его к внезапным ситуациям? Конечно нет, он привык, что Виктор всегда возвращался домой, редко когда попадая в больницы.       Всё, времени осталось в обрез, Амато ещё без пледа сидит, нужно спускаться обратно в гостинную.

***

      Вернувшись в гостинную, Апфель заметил, как несколько детей решили улечься рядом с Амато. Видимо, они тоже сильно устали, как и он.       Накрыв пледом и детей, и Амато, молодой человек сел обратно на диван, теперь уже поглядывая за оставшимися детьми, которые до сих пор были бодры и веселы.

***

      Под вечер дети поняли, что стали слегка уставать и скучать без взрослых, а играть уже совсем не хотелось. Так как младшенькие ребята уже привыкли к тому, что у них есть сон-час, они заранее Апфеля предупредили, что они уйдут раньше, и их нужно проводить в комнаты. К сожалению, Апфель не знал, в каких комнатах находятся дети, благо на дверях были небольшие бумажечки, на которых были написаны имена детей, спящих именно в той или иной комнате.       В гостинной остались только дети постарше, но и те не собирались долго играться; они прекрасно понимали, что им нужно выполнять домашнее задание, и потому тоже вскоре поспешили уйти из гостинной в свои комнаты. Даже те два ребёнка, что уснули рядом с Амато, тоже вовремя проснулись и, сказав, что они сами приберут игрушки, также ушли.       Игрушки были раскиданы по всему ковру, благо, никто не испортил его, иначе, возможно, Апфелю с Амато нехило бы так влетело от Кристиано... Нет, скорее от Энрика, он больше заботится о дорогих вещах, нежели чем Кристиано.       Молодой человек, несмотря на небольшую усталость, решил всё же аккуратно сложить игрушки рядом с ковром и в коробочку, которая стояла без дела и которую он достал из шкафа.       Как только Апфель положил последнюю игрушку в коробку, он услышал различные голоса: все родственники, живущие в этом особняке, вернулись обратно.       Стоит ли говорить, например, Софии о том, что детям, скорее, лучше рядом с Апфелем, нежели чем с горничными? А Кристиано на подобное что скажет?       Двери в гостинную легонечко распахнулись, и оттуда показался Кристиано.       – О, miracolo, ты здесь, – сказал он, оглядывая гостинную.       – Кристиано, будьте потише. Амато спит, – тихо сказал Апфель, встав с колен.       – Ох, я и не заметил... – только сейчас Кристиано обнаружил спящего Амато, – Я не помешал?       – Нет, вы как раз вовремя. Вы о чём-то хотели поговорить?       – Вообще, я просто хотел проверить, всё ли на месте, но... можно я уложу Амато в его комнату?       – Конечно, – согласился Апфель, – вот только... почему вы так заметно стали относиться к Амато помягче?       – Жалко мальчишку-то, – ответил Кристиано, выйдя из прохода и подойдя к дивану, поднял Амато на руки, – всё-таки, у нас раньше никогда такого не было, чтобы двойня была... Miracolo, я скоро вернусь, подождёшь тут?       – Хорошо, – мягко улыбнулся Апфель, смотря на то, как Кристиано уносит Амато на руках.       После того, как Кристиано аккуратно приоткрыл дверь ногой и вышел из гостинной, Апфель снова остался один. Он решил присесть на диван и закрыть глаза, чтобы слегка расслабиться. Да, конечно, он и так на нём большую часть времени просидел, но постепенно усталость берёт своё, хоть ты и, кажется, никогда не тратил на это свою энергию.       Недолго так Апфель сидел, ведь кто-то стал протягивать к нему руки, спускаясь постепенно всё ниже и ниже. Как молодой человек не услышал хотя бы шаги пришедшего, не знает даже он сам, но это конкретно бросило его в дрожь, как только он почувствовал слегка холодные руки на животе.       Открыв глаза, Апфель посмотрел наверх, после чего рефлекторно отодвинулся от пришедшего вправо.       – Томас! Не пугай так больше, – сказал он, постепенно успокаивая самого себя. Из-за испуга сердце колотилось как бешеное, это правда сильно его испугало.       – Прости, Фель, я не хотел, – Том, по всей видимости, рассчитывал, что Апфель спокойно на это отреагирует, – я просто хотел предупредить. Ты же помнишь?       – Да-да, я помню, – и почувствовалось внутри молодого человека какое-то напряжение. Да, вроде он морально к этому подготовлен, но когда всё это становится с каждым днём ближе, и когда это касается тебя... Нет, самое главное – только не нервничать.       – У тебя всё в порядке? Выглядишь неважно, – заметил Том и поправил упавшую прядь волос за ухо Апфелю.       – Да, всё в порядке. Просто тебя испугался.       В какой-то момент Апфель даже подумал, что это были руки Виктора, а не Томаса, но... такого же не может произойти и в самом деле. Какое же разочарование.       – Извини, я правда не хотел тебя испугать... Я пойду тогда, наверно, не буду тебе мешать... Но ты помни, ладно?       – Ладно-ладно, – сказал Апфель, смотря на то, как Томас, будто нехотя, выходит из гостинной.       И что только что сейчас было? Том начал всё интимнее и как-то неуклюже взаимодействовать с Апфелем, это и правда его стало напрягать... Нельзя было просто напомнить, а не протягивать без разрешения свои руки?       Похоже, что Томас из-за чего-то уже и забыл, во-первых, что такое личное пространство, а во-вторых, что такое разрешение.       Но пришлось оставить в стороне размышления о Томе, ибо следом тут же вошёл и Кристиано, который теперь стал выглядеть чуточку оптимистичнее, чем до этого. Похоже, ему и правда Амато небезразличен, хотя и показывал до этого свою обратную сторону.       – Я сейчас увидел, что Thomas отсюда вышел каким-то... подавленным. У вас что-то случилось? – сказал тихо Кристиано, усаживаясь на диване рядом с Апфелем.       – Нет, ничего особенного. Видимо, расстроился, что меня напугал.       – Ох, он тебя испугал? Не думал, что он может так...       – Да нет, просто было неожиданно его увидеть. Особо об этом не переживайте. Вот, вы говорили, что вам очень жалко Амато...       – Да, да. Я вот о чём теперь стал думать... может мне и для его детей стать дедушкой? Всё-таки Adriano никогда не заботился о том, есть ли у него дети...       – А что, вам одного не хватит? – как-то досадно спросил Апфель.       – Miracolo, не думай, что я забуду про своего единственного родного внука... или внучку. Понимаешь, это уже старческое, хочется с кем-то понянчиться... Я давно хотел услышать, чтобы меня хоть раз назвали nonno. Да и, опять же, у Амато и правда кроме нас никого нет, некому ему высказаться... Спасибо, что хоть ты согласился... – Кристиано приобнял Апфеля за плечо.       – А почему вы не стали тем человеком, что мог бы помочь Амато?       – У меня дел много было, а сейчас... я понимаю, насколько сильно он меня презирает.       – Боюсь, – Апфель вздохнул, – с вашим предложением он не согласится. Он никому не доверяет в этом доме, кроме меня.       – Я понимаю. Эх, раньше надо было думать... Как он? – Кристиано почему-то решил перевести тему.       – Кто он?       – Ну, ребёнок. Внук мой.       – С ним всё в порядке, не переживайте. Вы всё же хотите внука? Раньше вы говорили, что вам всё равно, кто родится.       – Забудем про тот разговор. Не люблю, когда вспоминают прошлое.       Мудрые слова для такого человека, как Кристиано, хоть и его мафия в целом построена на то, чтобы отомстить за прошлое.       – Мне кажется, у тебя животик большеват для такого срока... – засомневался Кристиано.       – Почему вы так думаете? Врачи сказали, что всё в порядке, нарушений нет.       – Ну, знаешь... У Sofia на таком сроке совсем незаметный был, а тут... Тебе не тяжело?       – Усталость чувствуется, но всё в порядке, правда. Возможно, это всё из-за моей одежды.       – Нет, правда, что-то не то... А почему тут кстати коробка с игрушками стоит? – наконец-то заинтересовался Кристиано.       – Ну... мы с Амато решили присмотреть за детьми. Он сказал, что это вы ему такую идею предложили.       – Так это же шутка была, глупая но шутка! Он не понял?       – Не думаю, что не понял, но лично я догадывался, что вы так просто решили над ним подшутить.       – Вам не сложно было? А то я ведь знаю, какие у Sofia озорники и непослушники!       – Нет, они с нами оказались намного спокойнее и общительнее, чем при горничной. Может, пока у меня особо нет дел, я буду присматривать за ними? Меня они не боятся, даже радуются мне.       – Ну не знаю, лишь бы сама Sofia согласилась... Но и ты таким образом себя подставляешь. Тебе же отдыхать нужно, miracolo...       – Кристиано, не волнуйтесь, пока срок у меня небольшой. Да и, как я уже сказал, дел особо у меня тоже нет.       – Эх, ладно, твоё решение... Я тогда унесу игрушки на место, а ты возвращайся обратно в комнату и ложись отдыхать, хорошо? Потом я сообщу Sofia, что ты предложил присматривать за её детьми.       – Хорошо, – Апфель почувствовал, как и правда Кристиано стал более нежным в своём проявлении любви. Похоже, это и правда то, чего ему так долгое время не доставало.       Сколько раз уже он намекал, что хочет внуков: и топот маленьких ножек он хочет слышать, и радостный крик ребёнка, и весёлую улыбку на его лице, да он даже представлял, что будущему внуку передастся такая же родинка под губой, что и у Виктора!       И всё-таки, Апфель до сих пор считает, что Кристиано, несмотря на внезапно появляющуюся консервативность в каком-то плане, будет прекрасным дедушкой.

***

      Несколько недель подряд Апфель присматривал за детьми Софии, пока та всё время только благодарила молодого человека за оказанную помощь.       Но Амато после первого впечатления отказался дальше сидеть с детьми, хотя те иногда даже спрашивали, куда юноша пропал, и вернётся ли он снова. Он сам стал замечать, что хочет спать чаще, чем обычно, и теперь вообще не хочет заниматься какими-либо делами, максимум книгу почитать или в телефоне посидеть, а может, даже просто к бабушке в сад зайти. А продолжать пытаться избавиться от будущих детей и так бессмысленно: все в доме прекрасно знают, что Амато нужно как можно больше ограничивать не только от разных опасных занятий, но и от подобных скверных мыслей.       Нотации, куча нотаций, сколько раз юноша их уже слышал, но их мысль одна и та же. И зачем вдалбывать её раз за разом – непонятно, но, похоже, чтобы попытаться изменить у Амато отношения к родительству и вообще в целом к детям.       Апфель иногда навещал Амато, чтобы дать какие-то полезные перекусы или спросить, например, как дела, но заставал его либо за чтением книги о беременности, либо сидением в телефоне, либо же спящим.       И если Амато спал, то тогда молодой человек просто оставлял перекус на прикроватной тумбочке и уходил обратно.       Дети за это время уже привыкли к тому, что за ними пока сидит Апфель, а не мама или кто-то из горничных. В целом они начали замечать у него такие же странности с телом, как и у Амато, но тот обычно говорил, что это временно, скоро пройдёт, переживать не стоит.       Ребята оказались догадливее и сразу поняли что к чему, потому больше Апфеля по этому поводу они не донимали, а наоборот, приглашали поиграть с куклами или в другие разные игры, просили помочь с какими-то вещами, частенько разговаривали о каких-либо событиях или вещах, которые они сами сумели подметить. Вот у Кристиано на одну седую волосинку стало больше, у бабули резко куда-то делась пара морщин, а мама стала выглядеть спокойнее и намного красивее.       Иногда Апфелю нужно было досрочно закончить свою небольшую работу сиделки из-за появляющейся головной боли или от усталости. И дети тогда постоянно винили самих себя: они всё время кричали и орали, ссорились и громко смеялись, донимали Апфеля глупыми вопросами, на которые он спокойно давал ответы и разъяснял непонятные моменты, очень плохо себя вели и нужно перед молодым человеком извиниться за своё поведение.       Да, головная боль появилась от постоянного шума, но вот усталость совсем не от детей... Ну, максимум только от одного.       В один, казалось бы, солнечный день где-то в конце сентября, всё шло хорошо и чудесно: дети спокойно сидели и играли в гостинной, стали тихо разговаривать друг с другом, чтобы не тревожить Апфеля, да и сегодня Кристиано интересовался у молодого человека, всё ли с ним хорошо и не требуется ли ему больше отдыха.       Но вдруг, где-то в час дня, пришёл в гостинную Амато, потирая глаз и попутно ещё зевая. Похоже, он только что проснулся.       Подсев рядом с Апфелем, он запрокинул голову на спинку дивана и стал ныть:       – Это невыносимо, я не хочу тут сидеть... – хрипловатым голосом проскрипел Амато и тут же положил ладонь на своё лицо, снова начиная потирать глаз.       – Что такое? – спросил Апфель.       – Я на улицу хочу... Я не смогу долго продержаться, пожалуйста, Апфель, давай наружу выйдем... – всё так же отвечал Амато.       Сначала Апфель недолго помолчал, задумываясь. Кристиано строго-настрого им запретил обоим гулять без его разрешения и без служебной машины. Хотя, он так и так Амато бы не отпустил погулять, хоть со служебной машиной, хоть без неё. Но его так жалко, он несколько недель откровенно занимался ничем, только лишь иногда выглядывая в садик бабули и посиживая у неё где-то часик или слегка побольше... Но и есть ещё одна важная вещь, про которую Апфель никак не мог забыть. Сегодня тот самый день, который, возможно, переменит всё с ног до головы.       – Тебе прямо сейчас хочется погулять? – уточнил Апфель.       Амато покивал головой.       – Тогда ты начинай собираться, а мне придётся просить горничных, – и Апфель вздохнул.

***

      Стоя около комнаты Амато, Апфель уже был полностью готов для внеплановой прогулки.       Вдруг, из-за двери выглянула голова Амато, уже гладенько расчёсанная и слегка удивлённая.       – Ты уже готов? – на этот вопрос молодой человек кивнул, – Заходи ко мне в комнату, нечего тут стоять.       Быстренько прошмыгнув в комнату юноши, Апфель оказался в полном бардаке: Амато перерыл весь свой шкаф в поисках определённых вещей. Раньше он мог спокойно выйти в одном и том же свитерке, в одной и той же старенькой курточке, в которой ходил ещё и Томас примерно в таком же возрасте, что и Амато, в одних и тех же любимых штанишках, которые он просто обожал носить не только осенью, но и зимой, весной и летом, и в одних и тех же лакированных туфельках, которые были любезно ему тогда подарены одной из знакомых Кристиано. Сейчас же всё наоборот: вот это ему друзья подарили на день рождения, вот это он сам купил, вот это он получил от бабушки, вот это он, опять же, сам купил на карманные деньги... Скоро одного шкафа не хватит, придётся Амато строить отдельный гардероб со всеми вещами.       Апфель присел на край кровати, сняв с себя пальто и аккуратно складывая рядом попавшуюся вещицу, которую юноша небрежно бросил на ту же кровать.       – Вот чё бы выбрать... – мешкался Амато, держа в руках два свитера и зрительно примеряя их перед зеркалом, а после повернулся к Апфелю, – Совет твой нужен. Что лучше выбрать: вот этот, – Амато поднял вверх правую руку, показывая светло-жёлтый свитерок, – он тёплый, но я боюсь, что на улице до сих пор температура не упала, или вот этот, – теперь он поднял левую руку, а правую опустил вниз, показывая при этом беленький свитерок, в котором недавно ходил в кафе на встречу с Даниэлем, – он тоньше, но я как-то не знаю...       – Выбирай то, что больше нравится и в чём точно не замёрзнешь, – ответил Апфель. В одежде он никогда не разбирался. Что лучше смотрится, то он и выбирал, а придумывать велосипед из-за нескольких вещей – это не про него точно.       – Значит эту, – и Амато отбросил светло-жёлтый свитер на кровать, а беленький снял с вешалки. Повернувшись обратно к зеркалу, он стал надевать свитер поверх футболки.       – А зачем ты поверх футболки надеваешь? Можно же было тогда светло-жёлтый выбрать...       – Не хочу, чтобы кто-нибудь видел мой живот. Ещё обосрут.       – А кто тебя может... обосрать?       – Вдруг друзей увижу, или кого-нибудь из знакомых. Они ж знают, что у меня отношения с натуральным козлом были. Ну, – юноша, надев свитер, повернулся обратно к Апфелю, – видно?       – Если прямо смотреть, то нет, – молодой человек стал заглядывать со стороны, – а если вот так, то... Слегка видно.       – Вот чёрт! – рассердился Амато, но свитер всё же с себя не стал снимать. От злости он даже пнул рядом стоящий стул, – Ну и подонок, а... Ненавижу!       – Амато, успокойся. Ты ведь потом ещё куртку сверху накинешь.       – Тут только зимнюю надевать, – прикинул Амато, – из осенних у меня только на позднюю, ближе к концу октября. Если я косуху надену и застегну, будет видно?       – Ну, это я не знаю. Но... что ты будешь делать, когда тебе захочется погулять на позднем сроке? Ну там, шесть месяцев и больше. Тогда ведь уже ничего не скроешь.       – Найду, чем скрыть, – считал Амато.       Юноша достал из шкафа косуху, надел её и застегнул, после этого крутясь перед зеркалом и смотря на себя с разных сторон.       – Ну вот куда мне теперь, а? Даже через косуху видно!       – Да его еле-еле теперь заметишь, – успокаивал Апфель.       – ...Правда? – Амато стал снова присматриваться к себе, – Ну-у-у... Может быть, ты и прав...       – Не переживай ты так, если мы твоих друзей встретим – просто не станем обращать на них внимания. Пусть думают, что хотят.       Амато в своей голове согласился с данным высказыванием Апфеля. Он почему-то всё время своих друзей ставил выше самого себя, считая их местными авторитетами, потому и боялся, что он как-то их встретит.       Именно "как-то", ведь одного посадили за содействие наркоману, с другим непонятно что и произошло, видать, либо сторчался, либо уехал в другой город, третью отправили в церковь в качестве наказания, четвёртым оказался Сет, а пятым... был Амато.       И ладно с первыми тремя, они даже созвониться не смогут, но почему Сет ни разу не звонил Амато? Не спрашивал, как у него дела, что вообще случилось, как он живёт без него?       Сам юноша и не пытался больше позвонить Сету, он для него считался предателем. Да, тот даже не знал и о положении Амато, но будто предполагал, что скоро может внезапно стать отцом, и спокойно уехал из города. Особенно разочаровали Амато слова о том, что он "слишком сильно привязался", хотя Сет всегда был не прочь пригласить к себе юношу переночевать.       – Ладно, давай выходить уже. Я готов, – сказал Амато.

***

      На улице было слегка прохладно, но ветерок всё ещё поддувал будто летний. Некоторые люди всё ещё ходили без курток, будто не замечая изменений в времени года или вообще каких-то небольших похолоданий.       Амато впервые за столько месяцев не было так приятно и хорошо, как сейчас. За это он и любил раннюю осень: она не жаркая, но и не холодная, не слякотная, но и не сухая, солнце до сих пор светит, но юноше нравилось, когда оно постепенно тускнеет на фоне неба, становясь либо какой-то беленькой точкой, либо вообще прозрачной.       И это не был поход в больницу или в полицию, это не были разрисованные в наскальных рисунках и надписях старые подъезды, это просто лёгкая прогулка по улицам городка, который за несколько месяцев никак не переменился. Максимум только листьев на тротуарах прибавилось, но такое только радовало Амато. Наконец-то проклятая жара сошла и осталось тепло, пусть и её капелька.       Апфель прихватил с собой кошелёк. Вдруг они с Амато захотят перекусить или купить что-нибудь, а денег под рукой нет. Было бы грустно и обидно.       Банковскую карточку молодой человек брать не стал. Только наличные. Да и их не очень-то много в кошельке, ибо это некая мера предосторожности. Но на какую-нибудь вещь или еду точно хватит.       – Эх... Вот на самом деле так иногда приятно на улицу выходить, – говорил Амато, – если бы ещё не этот живот...       – Ничего, Амато, это скоро пройдёт. Да, останутся растяжки, но пройдёт, – поддерживал Апфель.       – Так а что мне потом с мелкими делать? Бабуле не отдам – она старенькая уже, ей отдыхать надо, а другие... Не хочу даже говорить про них.       – Ты боишься, что дети останутся одни?       – Да. Не хочу, чтобы история повторилась во второй раз. Но что мне делать с ними, я не знаю.       Амато уже потерял всякую надежду. Если раньше это всё подпитывалось тем, что он, может, и сумеет воспитать детей с чьей-либо помощью, но теперь понимает, что не сможет сдерживать свою агрессию даже на собственных детей, если он, конечно, всё же согласится вообще их воспитывать.       И хорошо, что на раздумье об этом даётся ещё несколько месяцев, но дальше как? А если Амато не успеет за такое время взвесить все "за" и "против"?       – В жизни ведь случаются такие моменты, когда ты меняешь своё отношение к кому-либо или чему-либо. Может, когда-нибудь ты и поменяешь к детям своё отношение.       – Не поменяю, – склонил голову вниз Амато, – ни за что не поменяю.       Да, Амато прекрасно слышал, что после рождения детей просыпается, в каком-то смысле, материнский инстинкт даже у тех людей, чья беременность была такой же нежелательной.       А с другой стороны есть послеродовая депрессия, которая случается даже после того, если человек давно хотел ребёнка и долго ждал его появления.       Но юноша не знает, прочувствует ли он какую-то любовь к своим детям или же возненавидит их, как ненавидит свою семью. Хотя, он уже их возненавидел просто за то, что их оказалось двое.       – Не будем о грустном. Смотри, кафе! – Апфель показал на вывеску кафе, и Амато поднял голову на неё, – Хочешь, сходим?       – А у тебя деньги-то хоть есть?..       – Конечно есть! Я специально с собой взял. Просто подумал, вдруг ты захочешь чего-нибудь перекусить или купить.       – Давай зайдём тогда, – как-то печально ответил Амато.

***

      В кафе было достаточно приятно находиться, особенно, когда никто на твоё тело не обращает внимания. Сразу становится спокойнее, что много кому наплевать на то, как ты выглядишь. Ты просто такой же обычный посетитель, как и все остальные.       Заказав еду, которую Амато с Апфелем сами выбрали в меню, юноша, сложив при этом руки, положил голову на стол и стал смотреть в окно на прохожих.       У них наверняка намного лучше жизнь, чем у Амато. Да, они не живут в огромном особняке, напичканном буквально всем, чем можно пожелать, но и не живут рядом с теми людьми, кто в любой момент может надругаться над ними. Да, кто-то из них может жить в тесненькой однокомнатной квартирке, но это намного лучше, чем комната, превратившаяся скорее в темницу, чем в место уединения с самим собой. Да, у них не такая, может быть, огромная родословная, но они не кичатся этим и каждый по мнению Амато живёт так, как хочется ему. Ну, или как получится.       Увидев в окне проходящую мимо молодую пару с коляской, которые улыбались друг другу, юноша только вздыхал и понимал, что такого в жизни у него никогда не будет.       Не уехал бы Сет сейчас – уехал бы потом, когда узнал бы о будущих детях. Никогда Амато не думал о том, что его бывшему может понравиться данная новость.       Нет, Сет не ненавидел детей, в отличии от Амато, ему наоборот иногда было даже почему-то жалко тех, кто остался без дома и ошивается в разных подворотнях, куда таким маленьким не место. Просто юноша не представлял, что бы было, если бы Сет вообще о данной новости узнал. Никто бы не обрадовался такому событию.       Амато даже доучиться не успел, его тут же отправили в академический отпуск без всяких разговоров. Бабушка говорила, что Кристиано это сделал ради безопасности, но Амато думает, что его родной дядя это сделал, даже не поговорив с самим Амато и не обсудив это. Юноша, как бы сильно он этого не хотел, сначала учился усердно, иначе в доме Моретти никак нельзя было учиться. Но после появления Сета, Амато стал выполнять меньше домашнего задания по той причине, что времени у него не было. Иногда, когда он ночевал у Сета, он притаскивал с собой несколько учебников и тетрадей, но этого, по мнению Кристиано, было недостаточно. От учителей появились жалобы о невыполнении домашнего задания, ведь они были обязаны об этом докладывать главе семейства, но ничего, абсолютно ничего не приводило к улучшению результатов.       Вдруг, начал подходить к столику официант с заказом, и тогда Апфель стал потихонечку тормошить Амато, тот поднял голову со стола и убрал руки, всё оставаясь с каким-то понурым взглядом.       – Что случилось? – спросил молодой человек после того, как поблагодарил официанта и как поднос с заказом уже стоял на их с Амато столике.       – Да... ничего. Задумался, – ответил Амато и опустил глаза на поднос.       "Может, ему и не стоило выходить на улицу?" – подумал Апфель, но снова спрашивать Амато не стал.

***

      За такое долгое время Амато впервые съел всё, что находилось на тарелке. Еда в особняке до сих пор ему кажется отвратительной. Вот бы каждый день его отпускали в ближнее кафе, может, и сейчас бы не был таким худым.       Раньше хотя бы бабушка что-нибудь вкусное готовила, а сейчас она полностью от этого отказалась.       Амато снова сложил руки на столе и положил на них голову, на этот раз лицом упираясь в стол, а не в окно или куда-то ещё.       – Ты больше ничего не хочешь? – спросил Апфель, начиная волноваться за Амато.       – Нет, не хочу, – ответил юноша, даже не поднимая головы.       Амато снова задумался над тем, как он будет жить дальше. А будет ли вообще он продолжать жить, учитывая всё его детство и подростковый возраст? Может, он переосилит свой страх перед полным забвением?       Люди говорят, что даже самые отчаянные остаются дальше жить только по той причине, что у них есть дети, но Амато в это не верит. Никакой поддержки он не будет чувствовать после того, если останется жить... и если вообще не плюнет на всё и уйдёт куда глаза глядят, как и его собственный отец.       Но нет, конечно, юноша такого допустить не сможет. Вероятность того, что он покончит с собой, больше, чем вероятность полного ухода из семьи.       Хотел бы Амато попросить помощи у Апфеля, но у того тоже ведь скоро будет ребёнок, и ему будет далеко не до него.       – Амато, – молодой человек положил руку на голову Амато и стал её гладить, – может, стоит вернуться домой?       – Нет, – ответил Амато, – дома мне всё равно делать нечего.       – Но видно же, что тебе не очень хорошо.       – Я всё равно не пойду.       – Давай тогда тебе краски для волос купим, а то она у тебя вся смылась.       – Я знаю, – Амато поднял голову, взял в пальцы локон волос и стал рассматривать его. Этот противный чёрный цвет юноша видит впервые за несколько месяцев, – давно хотел её купить...       – Вот и отлично, тогда я скажу, чтобы принесли счёт.

***

      Амато давно стал не нравиться свой родной цвет волос, особенно с того момента, как он встретил своих "новых друзей". Один из них сказал юноше однажды, что ему больше подойдёт блонд, и тогда его даже покрасили, потому теперь Амато стал ненавидеть собственный цвет волос. Да и не только потому, что ему не нравилось, как он выглядит; они ему напоминали об ушедшем отце и о потраченных нервах на выслушивания одинаковых лекций на тему ухода Эдриано из родного дома.       Амато стал думать, что он выглядит теперь смешно и нелепо, что все посетители, которые, может, смотрели на него, думают о том, как же ему не подходит этот цвет волос, что он будто чужой для него.       Почему генетика всё сделала в нём невпопад? Зачем Апфель вообще напомнил о краске для волос...       Так и ещё, дети ведь точно родятся с чёрным цветом волос, и это Амато стало ещё больше злить. Хотя, тем, наверно, чёрный цвет волос подойдёт больше...       Выйдя из кафе, до этого заплатив за счёт, Амато только вздохнул, ощущая заметное похолодание на улице.       Юноша подсказал Апфелю, где находится ближайший магазин, где могли бы продаваться краски для волос, и после этого тихонечко стал плестись сзади него, смотря в основном только на дорогу.       В его голове почему-то всё больше появлялось мыслей прыгнуть под какую-нибудь машину, чтобы больше не мучить себя подобной жизнью, но он только помотал головой, проветривая свои мысли, и схватился за руку Апфеля.       – Что такое, Амато? – спросил Апфель, ощущая лёгкую дрожь ладони юноши.       – Ничего. Просто я думаю, что так идти безопаснее, – в какой раз уже пошло в ход враньё, Амато и сам не знает. Хотя, в его случае лучше постоянно врать, чем докладывать всё и обо всём, даже о своём самочувствии.       Раньше Амато говорил правду только тем людям, кто действительно ему помог или как-то поддержал его, но после того, как появились "новые друзья" и Сет, доверие к членам семьи, кроме бабушки, у него пропало, и он никому ничего не говорил о том, что у него какие-то проблемы.       С одной стороны, вроде и хорошо, никто тебя не достаёт и не таскает туда-сюда, а с другой тебя теперь считают избалованным ребёнком, который просто не знает, что вседозволенность может принести свои гнилые плоды.       В магазине было спокойно, вот только... той краски, которой раньше красился Амато, здесь не было, отчего юноше стало даже грустно. Придётся выбрать какой-то случайный вариант из всех стоящих на полках, ибо он уже привык к тому, что теперь ходит со светлыми волосами, а не с родными и нелюбимыми.

***

      Как только Апфель с Амато вышли из магазина с краской для волос, на входе около тротуара уже удачно припарковался чёрный фургон... Наверно, Кристиано сумел разузнать о местоположении и выслал охрану?.. Вот только Амато встревожил больше сам вид фургона, нежели чем то, как он сюда попал.       – Апфель, пойдём лучше отсюда... – это было первое, что сказал юноша, когда увидел непонятный фургон.       Запихнув кое-как в карман пальто краску, молодой человек схватил за руку Амато и ответил ему:       – Пойдём.

***

      Идя по тротуару обратно в особняк, Амато всё больше стал замечать, что фургон как будто следил за ними.       – Может, Кристиано позвонить?.. Мне кажется, всё это не к добру...       – Не нужно, – Апфель остановился на том тротуаре, где люди редко ходят. Ответ молодого человека и вообще тот факт, что сейчас они стоят не в людном месте очень сильно смутил юношу, – лучше беги домой сам, без меня.       – Ну уж нет! – возразил Амато, – Этот фургон может за мной потóм плестись... Будем держаться вместе, я боюсь.       Фургон стал подъезжать всё ближе, а скорость его постепенно снижалась до тех пор, пока он не подъехал уже совсем близко, и в его окнах не стали отражаться силуэты Апфеля и Амато.       Юноша только хотел рвануть с места, как вдруг открылась выдвижная дверь фургона и крепкие руки затащили его внутрь салона, где сразу же стало отвратительно пахнуть всей этой кучей альфачьих запахов. Но погодите... среди всех феромонов Амато различает довольно знакомый запах еловых шишек и некой свежести, который будто проветривает это пространство...       – Замечательно. Двойной размер. Antonio D'Angello будет очень рад, – послышался этот ухитрённо сладенький голосок, и Амато всё понял сразу же.       – Абель... сколько тебе за это заплатят? – донёсся раздражённый голос Апфеля, который сидел рядом с Амато и которого схватил под руку один из мафиози.       – Намного больше, чем ты себе представляешь, – ухмыльнулся Абель, поправляя очки, – малыш Amato что с тобой забыл?       – Ты ведь больше не член семьи Моретти, так? Значит о нас ты спрашивать не имеешь права, – продолжал молодой человек.       – Не будь таким грубым. Знаешь, я бы не стал так церемониться с вами, просто бы заставил прикладом по затылку ударить и всё, но учитывая, что ты довольно ценен, то не стоит вот так обрывать наши планы на дальнейшие беседы.

Что вообще, чёрт подери, происходит?

      Этот вопрос и задал сам себе Амато, ощущая, как его левую руку начинают сжимать с каждым разом сильнее, оставляя ничего, кроме пульсирующей боли. Юноша не мог ни единого слова вставить, так как боялся, что за лишнее ему выстрелят в лоб.       – Мне с тобой разговаривать не о чем, – Апфель пытался вырваться от цепкой хватки мафиози, но ничего не выходило.       – М-м-м, хорошо, – ответил Абель, и, пощёлкав пальцами и указав на мафиози, сжавшего руку Апфеля, продолжил, – устрани его на пару часиков.       Без слов или хотя бы единого кивка в знак согласия, мафиози точно ударил магазином пистолета Апфеля по затылку, отчего тот сразу уже запрокинул голову вниз и ни на какие больше действия не отвечал.       Амато тогда стало ещё страшнее. Что же с ними теперь станет? Неужели они кончат также, как это было с Виолеттой?       – Что же до тебя, Amato... – всё ещё ухмылялся Абель, – В целом, ты дону не нужен, но, думаю, ты тоже сможешь кого-нибудь обрадовать...       Дыхание в груди на момент спёрло.       Кого обрадовать? Зачем обрадовать? Юноша вообще изначально хотел просто по городу прогуляться! Почему его просто не отпустят под залогом, что Амато никому ничего не расскажет? Хотя, если это касается такого человека, как Апфель, то не рассказывать об этом невозможно.       Последнее, что видел тогда Амато, так это то, что Абель снова принялся щёлкать пальцами и ещё больше улыбаться, после чего юноша услышал лишь отрывок глухого звука.

***

      Проснувшись на холодном бетонном полу, Апфель решил осмотреться вокруг. Везде одна темнота, кроме того места, на котором находился сам Апфель.       Молодой человек попытался подняться, да только вовремя понял, что сделать так просто у него это не получится: руки связаны за спиной. Одними ногами сложно будет подняться, и как только Апфель попробовал это сделать, как вдруг услышал чьи-то шаги с очень отчётливым эхом.       – О, уже пробудился? – дослышался опять этот противно-радостный голос Абеля, – Это очень хорошо, значит, от окатывания холодной водой ты спасся. Парни, поднимите его.       Не успел молодой человек и хоть как-то на слова среагировать, как тут же подбежали два мафиози и, схватив его под руки, подняли на колени.       Внезапно и обнаружилась остаточная боль от удара по затылку, и тогда Апфелю показалось, что голову нормально он держать от этого не сможет, но Абель аккуратно приподнял её за подбородок и всё также по-хитрому ухмылялся.       – Разговор в фургоне с самого начала не задался, давай поговорим здесь, – предложил Абель.       – Я уже говорил, мне с тобой разговаривать не о чем, – если бы Апфель был погрубее, то после этих слов позволил бы себе и плюнуть в Абеля, но пришлось на него смотреть только осуждающим взглядом, полным ненависти к человеку.       – Что, ты не хочешь немного оттянуть своё наказание? – спросил Абель, подняв голову Апфеля слегка повыше.       – Какое ещё наказание?       Вдруг Абель достал из кармана своего костюма небольшой ножик. Хоть он и маленький, но по виду довольно хорошо наточен; даже, кажется, малейший с виду порез от этого ножа останется глубоким.       – Вот это. Ты же понимаешь, что с тобой будет? – парень вертел в руках нож, – Твоё красивое личико нам ещё понадобится, а вот он... – кончик ножа он прислонил к пальто, точно там, где находится ребёнок, – ...от него нужно избавиться. Он – лишнее звено.       Апфель почувствовал, как внутри него всё напряглось, когда Абель произнёс эти слова. Но, по всей видимости, пока он его решил пощадить, убрав нож.       – Но знаешь... просто вставить тебе нож в живот будет неинтересно. Слишком быстро и скучно. Поэтому я стану твоим, так сказать, новым хирургом: буду разрезать слой за слоем до того момента, пока не найду то, от чего нужно избавиться.       Эти слова только больше напрягли Апфеля. Слой за слоем... А сделать ничего нельзя.       Неужели он именно так потеряет своего ребёнка? Или, возможно, даже погибнет?.. А ведь столько всего Апфель хотел испытать, неоднократно мысли о несуществующих событиях появлялись в его голове, от чего у него поднималось настроение и надежда на будущее, но теперь всё это так просто кончится?..       Абель встал на одно колено перед Апфелем, до сих пор ухмыляясь и начиная потихоньку расстёгивать пуговицы на пальто в районе живота. Молодому человеку постепенно становилось всё хуже и хуже, смотря на то, как он неторопливо вздирает водолазку вверх, оголяя "место операции"... если это вообще можно таковым назвать.       – Расслабься. Я буду резать настолько нежно, что ты этого даже не почувствуешь, – прошептал на ухо Абель и ни на капельку не изменил своё выражение лица.       Апфель лишь только закрыл глаза и отвернул голову, понимая, что от этого ему уже никуда не сбежать. Ему стало настолько страшно, что ритм сердца отдавался во всех уголках его тела, в том же числе и в низу живота.       Удивительно, что в Абеле на самом деле есть такая садистская натура, которая обычно не присуща детям Софии и Энрика и способная навредить остальным людям, пусть только они посмеют что-то сделать против. Удивительно ещё то, что он рассуждает как самый настоящий маньяк, который готов напридумать столько извращённых способов увечий и убийств, чтобы развеселить лишь самого себя.       Апфель почувствовал такую резкую боль, проходящую постепенно горизонтальной линией, что даже выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и издал нечто похожее на глухой стон, который донёсся будто сам по себе. Причём настолько медленно эта боль прошла, что у молодого человека вдруг закружилась голова от неё, и как-то сильно помутнел рассудок его, который думал только об одном: что же произойдёт с ребёнком?       Смысла от такой жизни в принципе не останется. Если раньше Апфель думал о том, как бы выучиться и заработать хоть какие-то деньги, то теперь он думает о том, как бы остаться в живых не только самому, но и тому, ради кого молодой человек и собирается жить.       Издали послышался грохот и какой-то выстрел, но на это Апфель внимания даже не обратил, сконцентрируясь только на своей боли. На это, кажется, не обратил внимания даже Абель с его подчинёнными, ведь ощутилась ещё одна боль, намного глубже и острее той, чем была раньше, но вдруг...       – Парни, уходим, нас нашли, – сказал Абель, и Апфель почувствовал точечную боль, которая тут же остановилась. Открыв глаза, он подумал, что его просто отпустят на пол, но нет же, надо после такой "операции" ещё травму сделать: на этот раз несильно ударив головой об пол и оставив так лежать.       Может, мафиози просто с испугу случайно так сильно бросил Апфеля, но теперь ещё почувствовалась и мигрень, которая и без того усугубляла самочувствие.       Глаза постепенно сами закрывались, но сначала Апфель с этим пытался бороться, но, увидев, как зрение его становится хуже, он принял решение остановиться.       Хотел только молодой человек закрыть свои глаза, как вдруг его кто-то поднял.       – Фель! Ох, слава Богу, ты остался цел! – доносилось эхом и звоном в ушах Апфеля, но даже оставшийся разум понял, что это голос Томаса.       Вокруг всё превратилось в непонятные пятна, словно у Апфеля резко пропало зрение, и оставался этот противный звон в ушах вперемешку со стуком сердца. Больше он не мог понимать каких-либо слов, которые говорят люди. Все превратились в пятна с точечками.       Но в то же время Апфель почувствовал какое-то облегчение и спокойствие, и он надеется, что всё прошло без каких-либо последствий для него и его ребёнка. Как же приятно закрывать глаза, понимая, что теперь ты в безопасности...

***

      Амато проснулся намного раньше, чем Апфель, и первое что он заметил – он сидит на стуле, и руки его привязаны к подлокотникам толстенькими верёвками.       "Что за чёрт?" – первая мысль, пришедшая в голову юноше, как только он попытался как-то выдернуть свои руки.       Попробовав подвигать ногами, Амато обнаружил, что и те оказались связанными, что очень некстати. Хоть мафиози впервые в жизни похитили такого человека, как Амато, да и сам он тоже впервые такое чувствует, но, похоже, они прекрасно знают, что их жертва настолько будет усиленно дрыгать ногами, что решили тоже их связать. А, возможно, это даже рассказал им Абель, всё-таки тот жил с Амато под одной крышей и имеет понятие, как юноша может себя вести.       Амато посмотрел наверх. Лаконично, здесь всего один источник света: лампочка, качающаяся на не пойми чём, и направленная именно на юношу. Оригинально, похоже, что среди мафиози тоже есть творческие люди, хотя Амато считал, что туда принимают только тех, кто мечтать не умеет и не хочет, а жить лишь реальностью.       И вокруг будто пустота. Словно это не пространство, а какое-то другое измерение, отчего даже Амато стало страшно. Он не раз бывал в каких-либо притонах и квартирах, где видел ужасающие адекватный глаз вещи. Но там-то ему хоть давался выбор: либо остаёшься до конца, либо трусливо убегаешь, как половая тряпочка, а здесь уйти никуда не дадут.       Что же делать?.. Подручных средств нет, руки и ноги плотно связаны, а в душе так тревожно и страшно за свою жизнь...       Амато уже чуть ли не позабыл о том, что он беременный, и надо бы побыстрее избавляться от этого... А может, это шанс? Ну, посчитают за мазохиста, ну и что? Главное же здесь не последствия, а результат, верно?       И тут как тут, на эти же мысли вышел из темноты какой-то бородатенький мужичок, решивший эффектно покрутить в руках золотую подкову. Амато тут же успел понять, кто же это перед ним вышел, всё-таки такой жирный намёк не поймёт либо тот, у кого память плохая, либо тот, кто про этого человека ни разу не слышал.       – Доброе утро, – серьёзно начал мужичок, всё никак не унимаясь со своей подковой. Выглядел он... мягко говоря, по ощущениям Амато он был бегемотьего телосложения, хотя потом сам же себя оспорил, сказав, что скоро тоже в такого бегемота превратится, если не успеет среагировать.       – О, а я вас знаю! Вы Подкова, да? Очень... хороший намёк, – сначала юноша похрабрел, когда увидел Подкову, но после того, как понял, что выражение лица Подковы сменилось на какое-то снисходительное по отношению к нему, хорошо так испугался.       – Откуда услышал, шкет? – какая борзость по отношению к Амато. Хотел бы он съязвить насчёт оскорбления в его сторону, да только вот язык не поворачивался и единого жёсткого словечка выговорить, чтобы тот хорошенько так заткнулся.       – Не важно, просто где-то услышал. Дяденька, не хотите ли вы мне помочь? Вам приятно, мне спокойно будет, если согласитесь, – и Амато похлопал глазами.       – Какой я тебе, блять, дяденька? Что ты хочешь? – Подкова уже стоял совсем близко к Амато.       – Послушайте, у меня проблема такая, м-м-м... Проще говоря, я залетел.       – Ты хочешь, чтобы я тебе по животу вмазал?       – Да.       – Прости, малыш, но я таким не занимаюсь. Максимум, что я могу сделать – это выпытать у тебя нужную информацию и отпустить восвояси.       – А что, если я вам ничего не расскажу? Вы тогда мне врежете?       – По лицу может быть да, по животу – нет.       "Ну и дела", – подумал Амато, пока Подкова выкидывал свой атрибут в сторону, который упал с грохотом и тоже пропал в кромешной тьме, – "это что, получается, даже этот придурок отказывается мне помогать?"       – Ну что... – Подкова выдохнул, – давай по-хорошему. Знаешь Оскара?       – Впервые слышу.       – А если честно?       – Вот знаю только то, как его зовут. Оскар. Всё.       – Кое-кто интересненький мне доложил, что ты у него ещё спрашивал, где он работает и в каком именно клубе...       Вот так чёрт. Единственный, кто падает под подозрение – Даниэль Родригес.       – А вы скажете, кто это такой интересненький?       – Здесь играю в хорошего копа я, а не ты. Ты – подозреваемый.       – Ну, давайте тогда поиграем в вышибалы. Имена, точнее. Я говорю имя, вы мне отвечаете "да" или "нет".       – Ты тут шутки со мной шутить собираешься? Страх совсем потерял?       – Могу потерять, если вы не согласитесь с моим предложением.       – Я тебе сказал, что таким не занимаюсь, значит не занимаюсь.       – Ну дайте хоть подсказочку... Имя начинается на букву "Д"?       – Какая разница?       – А заканчивается на "эль"?       – Ты издеваешься?       – Ну пожалуйста, это много времени не займёт. Я вам просто скажу, когда хватит. Я же вижу, руки у вас тяжёлые... ноги тоже, кстати.       Подкова, как заметил Амато, постепенно стал терять самообладание, успокаивая себя лишь склонением головы вниз и почёсыванием бороды.       – Так, – сказал Подкова, подняв голову обратно на Амато, – мелкий, ты в семье огромная заноза в заднице, как я посмотрю.       – Конечно! Поэтому я и хочу избавиться от детей.       – Да что ж ты всё про детей заладил? Ты про аборт не слышал?       – Ну, во-первых, меня никуда не выпускали несколько месяцев, ведь я же заноза, а занозу надо оставлять где? Правильно, дома! Во-вторых, срок у меня уже поздненький, так что единственный вариант для меня – выкидыш.       – Отвечай на мой вопрос, – Подкова будто не услышал объяснения. Юноша понял, что терпение у него подходит к концу, – зачем ты спрашивал про бар?       – А если я скажу, вы согласитесь с моим предложением?       – ...Нет.       – Ну тогда и не скажу вам.       – Слышишь, ты, – Подкова схватил рукой за подбородок Амато и вдавил в спинку стула, – ты нарываешься что ли? Никогда ещё на такое не попадался, да?       – Н-нет, – голос Амато задрожал, а в голове после удара об спинку почувствовалась боль в затылке. Всё-таки иногда и правда нужно быть поосторожнее со своими словами, особенно рядом с такими незнакомыми людьми, как этот Подкова.       – А очень жалко, что не попадался, может, уяснил бы для себя ценный урок. Отвечай. Зачем ты спрашивал про бар?       В ответ Амато лишь молчал, оглядывая Подкову. Да пусть хоть сто раз спросит, юноша ни за что не скажет, что решил немножечко поработать на своего дядю.       Подкова отошёл от Амато, решившись, по всей видимости, успокоить себя и просто прогуляться вокруг стула. Авось, может и жертва от такого, казалось бы, напряжения и что-нибудь скажет.       Но Амато так и молчал. Просто смотрел на то, как Подкова медленно наворачивает круги вокруг стула, на котором он сидит, и иногда похмыкивает, видимо, думая, что когда-нибудь юноша скажет хотя бы единое слово по заданному вопросу.       Остановившись напротив стула, на самой границе падающего света, Подкова, выдохнув, сказал:       – Ты... Ты правда хочешь, чтобы я тебя пнул?       – Да, – ответил Амато, не имея в своей голове никаких противоречий.       – Хорошо, если ты так хочешь...       Не успел Амато и чего-то сказать, как почувствовал тугую боль где-то в районе левого бедра, отчего он скукожился и опустился, пытаясь как-то унять свою появившуюся боль. В момент ему стало тяжело сидеть, хотелось просто свалиться на пол и лежать, только лишь дожидаясь того, как бы эта невыносимая боль прошла.       – Вы промазали, – вдыхая словно мокрый воздух, сказал Амато. Он понял лишь только одно: хоть ему и больно, но он не боится этого. Главное, чтобы это произошло точно в цель, а не как сейчас, иначе Амато получит не выкидыш и полное умиротворение, а перелом бедра.       – Ты хочешь ещё? – недовольно спросил Подкова, скрестив руки.       – Да. В этот раз попадите именно туда, куда нужно, – ответил Амато, кое-как выпрямясь и ожидая ещё одного пинка.       Ещё пинок. Без единого промедления. На этот раз удар оказался пронзительней и попал, хоть и совсем чуть-чуть, но в цель. Вроде бы, как кажется Амато, там должен быть один из виновников этого торжества, но ещё ему кажется, что и на этот раз ни на каплю Подкова не сумел задеть ни одного, ни другого.       – Плохо целитесь, – всё не унимался Амато, снова скрючившись на стуле, рефлекторно пытаясь притянуть левую ногу к себе.       – Тебе достаточно, – сказал Подкова и повернулся к юноше спиной, – посиди пока, подумай, может, в голову ответ на мой вопрос придёт.       Какой прямолинейный, всё не останавливается на достигнутом, хочет ещё получить пользы от Амато.       – Нет, ну после такого... Я в ресурсном состоянии, – сказал он, пытаясь отдышаться от второго пинка. Бедро стало как-то странно тянуть, будто его кто-то начал растягивать.       – Боюсь, если ты не ответишь, придётся допинать тебя до полусмерти.       – Пинайте. Мне уже всё равно делать нечего.       – Сдался?       – Давно. Ещё до вашего появления. Нет, ещё даже до того момента, как меня похитили.       – Обычно сдавшиеся становятся наиболее уязвимыми людьми, чем другие. А если ты такой же, то наверняка сможешь ответить на вопрос.       – Наиболее уязвимые люди – это глупенькие и слабые люди, а не те, кто сдался. Сдаться могут и самые сильные.       – Ты считаешь себя за сильного? Малыш, да в тебе даже половины моего веса нет.       – А сильный духом?       – ...Так, не переводи тему. Ты пытаешься просто занять моё время. Либо говоришь, либо сидишь здесь, я всё уже решил.       – Сменили тактику? – Амато засмеялся, – Умно! А говорили, что запинать до полусмерти хотите! Вы специально по мне не попадали, потому что вам жалко меня! На вопрос я ваш всё равно не отвечу, как бы сильно вы не старались из меня выпытать нужную информацию. Злитесь, пинайте! Мне это сейчас и нужно!..       Амато специально провоцировал Подкову на это. Если не получается по-хорошему, значит, получится по-плохому. И провокация отлично сработала, Подкова уже было дело собирался в третий раз пнуть Амато, как он этого и просит, но...       Послышался грохот, который донёсся откуда-то сзади. Тяжёлое что-то, наверно дверь, так как она громко ударилась об стену.       В третий раз Подкова вообще не попал куда надо, опять в левое бедро. Что ж ему так хочется всё в левое бедро свою силу направлять? Амато на этот раз было не настолько сильно больно, как в прошлые разы, но перестать корчиться от этого всё равно не получалось. Он даже закрыл глаза, слыша только шорохи и недовольные голоса, в том же числе и голос Подковы, который стал доноситься где-то уже чуть ниже.       Амато ощутил, как чьи-то руки прошли по верёвке на руке, и только хотел открыть глаза, как тут же услышал:       – Не открывай их. Подожди немного, – сказал чей-то немного знакомый голос, но Амато не мог понять, чей именно.       Юноша зачем-то послушал этот голос, и, как только его развязали, чьи-то холодные ладони в перчатках закрыли его уши и стали вести его к выходу.       Амато слышал только приглушённые возгласы Подковы о том, что он тот ещё ублюдок. Как хотелось юноше ответить подобным оскорблением, но все его мысли остались только об одной вещи. Бедро, как только Амато наступал левой ногой, очень сильно болело, будто внутри всё тебе сжимало и кололо. Амато также слышал и тихие какие-то слова от голоса, например, что нужно не торопиться и идти осторожно. Похоже, все эти удары отразились и на походке Амато, отчего даже другой человек заметил, что с ногой что-то не так.       Как только Амато понял, что он с голосом, возможно, вышли из комнаты, как вдруг раздался выстрел. Внутри у юноши как будто на момент всё замерло, словно выстрел прошёл по нему, а не по кому-то другому. Хоть он и не видел этого, но он прекрасно понимал, что произошло. Тело стало непонятно из-за чего слабеть, но Амато понимал, что это точно не от выстрела... тогда от чего? Боль стала как будто распространяться ещё больше: теперь она перешла куда-то в левый низ живота и чуть ниже бедра. Он ощущал, как у него постепенно как будто стала кружиться голова, но точно это он понять не мог, ведь глаза были закрыты.       В закрытые глаза ударил свет, но это не заставило Амато почувствовать себя лучше. Может быть, он просто очень сильно устал?..

***

      – Чёрт, и этот теперь без сознания, – сказал Франческо, держа на руках бессознательное тело Амато.       – Везём обоих в больницу, – приказал Томас, сидя рядом с Апфелем и прижимая рукой его порез, – и надо бы побыстрее их довезти. Что с Амато?       – Первое, что я увидел – его хорошенько так Подкова пнул. Нога у него хромала, пока мы шли, – докладывал Франческо, аккуратно усаживая рядом с собой Амато, – хорошо, что мы ещё вовремя успели.       Томасу только на такое пришлось вздохнуть.