***
Как только Апфель с Амато вместе вышли из палаты, так тут же один из стоящих мафиози предложил провести их к тому месту, где и сидит сотрудник, на что молодой человек сразу же согласился. Местом... допроса оказался простой кабинет. Конечно, сейчас Кристиано до конца сохранения не даст просто так выйти Амато и Апфелю из больницы, мало ли опять в какие приключения попадут. И как только они подошли к кабинету, Апфель сказал Амато оставаться здесь, а сам вошёл в кабинет. Закрыв за собой дверь, молодой человек обратил внимание на то, что на месте врача уже сидел сотрудник... по всей видимости, он либо следователь, либо прокурор. Первое, что приглянулось в его внешности – блондинистые волосы, которые словно градиентом переходили от более тёмного оттенка к более светлому. Людей с таким цветом волос очень мало в Италии, исключая крашеных блондинов, хотя, даже с крашеными численность всё равно будет маленькой. Как только сотрудник оторвал свой взгляд от лежащих на столе бумаг и посмотрел на вошедшего в кабинет Апфеля, он посмотрел на него словно гипнотизирующими глазами, переходящими от салатового к очень насыщенному зелёному. С виду молодому человеку этот сотрудник показался хитрым, но в то же время каким-то загадочным, словно вокруг него была какая-то непонятная аура, и ближе чем на несколько метров к нему подойти невозможно. – Присаживайтесь, – отпив кофе из пластикового стаканчика, указал рукой на стул сотрудник, – будем считать, что это незапланированный приём. Скрестив руки, Апфель тут же сел на указанное место, совсем немного показывая своим лицом недоверчивость к сидящему напротив него человеку. – Не волнуйтесь, вред данный приём вам не нанесёт. Я приехал от шефа. – Это я уже знаю, – сказал Апфель, не создавая с сотрудником никакого зрительного контакта, а смотря только прямо на стену. – Мне просто нужна кое-какая информация, я не собираюсь вас чем-то запугивать. Изначально к вам сотрудники Д'Анджело хотели нанести визит, но в полиции сейчас полная неразбериха и война между сотрудниками, я исключением, к сожалению, не являюсь, и потому вся ответственность за этот приём будет висеть на мне, а не на вас. – Хорошо, я слушаю. – Те, кто в полиции сотрудничает с Д'Анджело, от высших, так сказать, сил, а именно от Антонио Д'Анджело, действующего дона мафии, получили приказ: создать заявление, в котором на вас бы навешали кучу ярлыков и нарушений. Например, кража имущества. – Я никогда не находился в пределах особняка Д'Анджело. – Это и ежу понятно. Считается, что во время вашего похищения было украдено драгоценное кольцо, которое по случайным обстоятельствам сейчас находится... проще говоря, у нас в полиции. И данную кражу хотят повесить именно на вас, хоть вы и являетесь пострадавшим. Мне нужно, чтобы вы могли получить алиби, если дело дойдёт до суда. – Хорошо, я согласен, что мне для этого надо? – Расскажите всю информацию о вашем положении. Беда. Если Апфель не расскажет достаточно информации – значит, возможное алиби будет неполным, а если расскажет абсолютно всё – этот сотрудник может запросто обмануть, работая на две стороны. Хотя... недавно ведь молодой человек встречался с Леоном, а он раньше тоже подобным делом занимался. Но если Леон был эмоционален и не умел правильно скрываться, только лишь подтирать за собой следы, то этот человек не кажется таким глупым. – В общем... – Апфель вздохнул, – скоро у меня будет ребёнок. Но до этой новости я только лишь знал, что внезапно овдовел. – Ваш муж был простым мафиози? – Подручным. Сын дона мафии. – Та-а-к, вы намекаете на то, что у шефа скоро появится от вас внук? – после заданного вопроса сотрудник снова начал отпивать из стаканчика кофе. – Да. Сотрудник поперхнулся, как только услышал этот ответ. Да уж, неожиданно, он хочет предоставить алиби действительно не простому человеку. – Хорошо, – кашляя, говорил сотрудник, – ещё какая-нибудь информация есть? Про похищение, например? – После того, как новость о внуке узнали все, кто только можно, один из таких людей просто сдался Д'Анджело, при этом рассказав и информацию о моём положении, и другую конфиденциальную информацию, например, адрес моей прошлой квартиры. На данный момент я сейчас проживаю в особняке, ибо на меня после этого организовалась охота... простите, не на меня, а на моего ребёнка, – в ответ сотрудник лишь только покивал, – и похищение создалось только с целью навредить не только мне, но и ему, но, как вы видите, меня вовремя спасли. – У них тут целые несколько статей понабралось, пока вы тут рассказывали... – постучал пальцем о стаканчик сотрудник, – скажите, до похищения что вы делали? – Я и ещё один человек решили прогуляться по городу, и в один момент пошли в магазин- – Извините, я вас перебью, но вы можете сказать, кто этот человек? – Амато Моретти. Тот, что сейчас сидит около этого кабинета. – Понял, – снова кивнул сотрудник. – Так вот, в один момент мы пошли в магазин, и по выходу из него заметили странно выделяющийся фургон, который потом, как только мы стали уходить от него, следил за нами и в последний момент мы оба очутились в фургоне... дальше я не помню, что произошло, всё было моментально: ударили по приказу прикладом по голове, а потом уже проснулся на месте преступления. – Как я и думал, – сотрудник откинулся на спинку стула, после чего издался неприятный скрип, – Д'Анджело сейчас стараются как можно больше сфальфицировать информацию, рассчитывая, что если они не возьмут вас похищением, значит смогут судом. Хоть и судью подкупить нельзя, но если всё же суд состоится, то Д'Анджело найдут определённых людей, кто мог бы сказать совершенно другие показания. – А как они фальсифицируют информацию, если я с ними не разговариваю практически никак? – Всё просто: пока вы лежали в больнице, они составили на вас небольшую папочку с досье и показаниями, которые очень сильно отличаются друг от друга, хоть и изначально может показаться, что всё в порядке. Используют как раз-таки тех людей, кто был причастен к вашему похищению, чтобы те лишь описали, что они видели со стороны. Подробностей никаких там нет, есть одно очень короткое показание, в котором говорится, что вас просто утащили в фургон и из вас в ту же секунду выпало кольцо, которое было украдено. – Понятно, – ответил Апфель и задумался. Похоже, что Д'Анджело хотят применить силы закона, хоть и сами являются незаконной организацией. Хотя, кто тут говорит про незаконные организации, если буквально каждый магазинчик может работать либо на Д'Анджело, либо на Моретти, не говоря уж там про какие-то кафе и рестораны. – Думаю, пока на этом всё, – ровно складывая бумаги, сказал сотрудник, – потом, когда будет время, вы мне снова дадите показания, хорошо? Молодой человек кивнул, только всё больше размышляя над словами сотрудника. Похоже, если намечется суд, то одним положением отделаться не удастся. Они на судью готовы прицелиться, лишь бы тот сказал те слова, что угодны только их стороне, но Апфель надеется, что до этого дойти не сможет. Встав со стула и сказав лишь тихое "до свидания", Апфель вышел из кабинета, и как только он закрыл дверь, он издал короткий вздох. Он услышал слишком много информации, которую в скором времени ему нужно переварить, и после которой нужно быть всегда на стрёме: вдруг и правда всё накалится до такого состояния, что Апфеля и правда привлекут к закону за преступные действия, которых он не совершал. – Что-то случилось? – встревоженно спросил Амато, от нервов уже щипля кожу вокруг ногтей. – Нет-нет, всё хорошо. Можешь идти в кабинет, а я подожду тебя здесь. Встав с дивана, Амато подошёл к двери, пока в это же время Апфель садился на то же место, где и сидел юноша. Амато, приближаясь рукой к ручке двери, понимал, что с каждым разом она всё больше начинала дрожать. Он часто поворачивался на Апфеля и опять отворачивался к двери, опасаясь, кто же может сидеть в этом кабинете. – Амато, давай я открою дверь, если ты так сильно боишься, – как только Апфель сказал это, в юноше словно пропал страх и он, поспешно открыв дверь, вошёл в кабинет.***
Когда Амато зашёл в кабинет, то увидел перед собой того же самого сотрудника. Фух, благо, что это не тот, о котором он всё время думал. Но страхи до сих пор остались, ведь это может быть как-то связано с его домашним арестом. Неужели ему ужесточат наказание, хоть он по сути ничего и не сделал? – Присаживайся, меня не нужно бояться, – сказал вежливо сотрудник, указывая ладонью на стул, куда Амато, прижав руки к груди, осторожно присел. Юноша бегло стал пробегаться глазами по всему кабинету от страха того, что же этот сотрудник скажет... – Ты Амато, верно? – и Амато, повернув голову к сотруднику, слабо кивнул головой, после чего тот улыбнулся, – Сет рассказывал о тебе. – Откуда вы знаете... – с небольшим удивлением спросил Амато, опуская руки с груди и вытянувшись на стуле. – Друзья детства. Мне пришлось сюда переехать из-за работы, а он... ну, будем считать, что изначально он не хотел терять со мной контакт. Амато никогда и не думал о том, что у Сета могут быть связи с полицией. Даже такие крепкие. Он походил скорее на какого-нибудь туриста, который просто случайно встретил компашку и после нахождения, как казалось самому Амато со слов Сета, "истинной любви его" передумал уезжать отсюда... до тех пор, пока его "воображаемые" родители не отправили его назад. – Скажите, а вы знаете... где он сейчас? – надежда на поиски Сета тут же появилась. Всё, что хочет Амато, это только рассказать Сету о его положении, а дальше он не рассчитывает даже на минимальное принятие будущих детей с его стороны. – К сожалению, нет. Связь с ним оборвалась несколько месяцев назад, – надежда тут же погасла, как только Амато услышал эти слова. Возможно, Сет просто решил начать свою жизнь с чистого листа, забыв про прошлое полностью, что имеет бóльшую вероятность, чем то, что Сет всё же сумеет когда-нибудь вернуться назад сюда снова. – Ясно... – дрожащим шёпотом ответил Амато, отвернувшись. Пусть он и ожидал того, что Сет ни с кем не захочет связываться, но чтобы даже не разговаривать с другом своего детства... это уже чересчур, как кажется юноше. – Ты сейчас сидишь на домашнем аресте, верно? – сотрудник явно попытался перевести тему на что-то, что терзало юношу несколько месяцев подряд. Амато кивнул, даже не повернувшись. – Я могу снять с тебя данное наказание, так как доказательств недостаточно, чтобы предъявить тебе хоть какие-то обвинения, – это первое, что заставило хотя бы чуть-чуть обрадоваться юношу. Наконец-то, спустя такое долгое время с него снимут это ужасное наказание! Как долго он этого хотел, как долго он этого просил, но Кристиано даже слушать его оправдания не хотел! – Спасибо... – промямлил Амато. – Не за что. Если нужна будет помощь – обращайся, помогу, – и с этими словами сотрудник стал что-то писать ручкой на небольшой бумажке. Амато только мельком посмотрел, что же там написано, как тут ему протянули ту же бумажку, на которой было написано номер и имя "Николас Бэтчер", – вот. Моё имя и мой номер, по нему можешь позвонить, если опять подобная ситуация произойдёт. Можешь идти.***
Выйдя из кабинета, у Амато на лице прояснилась слабенькая улыбка, которую заметил Апфель, сидя на диване. Юноша вглядывался в одну только бумажку, нарекая самому себе хранить её в случае какой-либо опасности или недоразумения. – Как всё прошло? Не было страшно? – спросил молодой человек, улыбнувшись от того, что Амато теперь выглядел счастливым спустя такое долгое время. – Только сначала, а потом... – и юноша приложил бумажку к своей груди, – давай пойдём лучше в палату.***
– Меня от домашнего ареста освободили, – говорил Амато, закусывая какой-то булкой, на которую сверху была посыплена сахарная пудра, и сидя на койке, – сказал, если что обращаться по номеру на бумажке. А у тебя что? – У меня всё намного сложнее... Д'Анджело могут спокойно на меня в суд подать и сфабриковать показания в свою сторону, – лежа на кровати и поглядывая в сторону Амато, ответил Апфель. – Вот ведь гниды, – откусив ещё часть от булки, сказал Амато, – а он тебе просто это сказал? – Нет, он попросил дать кое-какую информацию, чтобы я получил алиби, – но сомнения насчёт этого человека в голове у Апфеля остались, – значит, он тебе дал свой номер? – Угу, и имя своё ещё написал! Сказал, что он друг детства моего бывшего. Даже имя его знает! Похоже, этот сотрудник полиции и правда не так-то прост... но мысли прервались, как только послышался стук в окно, символизирующий о том, что пришёл Кристиано. – Опять он... – сказал Амато, пока Апфель приветливо махал рукой Кристиано и пока сам мужчина не вошёл в палату. – А я снова с гостинцами и с подарками! – первым делом сказал Кристиано, широко улыбаясь, что нервировало Амато. Мужчина каждый раз приносил с собой огромные пакеты, будто они тут с Амато лежат не две недели, а год. Хотя, юноша теперь не может сидеть без какого-либо перекуса, и ему вообще стало наплевать, что бы это могло быть: фрукт, булка, какая-то сладость – всё, что съедобно, он, как маленький ребёнок, готов запихать в рот. Ему даже ежедневных пяти порций не хватает. А Апфель иногда даже отказывался от приёма пищи, ведь чувствовал себя сытым, и подобное поведение Амато его крайне удивило. А что будет, если они обратно приедут домой? Юноша же голодать постоянно будет! По привычке, Амато, как только ему клали на его койку пакет, предназначенный только для него, смотрел его содержимое, пытаясь найти, чего же ещё интересненького Кристиано со своей появившейся чрезмерной любовью кинет туда. Это оказались шорты. Новенькие, с виду удобненькие, на резинке. То, что надо! Если бы Кристиано раньше не издевался над Амато, оскорбляя его и открыто смеясь над его поступками, то, возможно, он бы сейчас бросился ему на шею с объятиями. – Ну-у, как у вас дела? Надеюсь, Nicholas вас не сильно потревожил, – смеясь, сказал Кристиано. Теперь Апфель понял, как хотя бы зовут этого сотрудника, хоть он и мог бы посмотреть для этой информации в бумажку, которую принёс Амато, но в голове у молодого человека теперь уже не было места для подобных мыслей. – Нет-нет, что вы, он показался достаточно интеллигентным человеком, – улыбнувшись и приподнявшись с постели, сказал Апфель. Надо бы найти Тэдди, он хотел поговорить с Кристиано. А, точно, достаточно ведь просто ему позвонить, – с вами хотел бы поговорить о чём-то наш лечащий врач, вот только я без понятия, где он. Я сейчас ему позвоню, – и как только это было сказано, Апфель взял на тумбочке телефон и набрал номер Тэдди. В первый раз сообщили, что абонент не отвечает. "Хорошо", – подумал Апфель, – "позвоню ему снова". И во второй раз Тэдди всё же поднял трубку, здороваясь с Апфелем и попутно что-то кому-то говоря на заднем плане, но это неразборчивое бормотание не так сильно интересовало молодого человека, как его недавние слова о разговоре с Кристиано. Как только Эванс понял, о чём идёт речь, он сказал, что скоро придёт, и сбросил трубку. Похоже, у него довольно много дел, и придёт он точно не скоро. А пока следует за это время поговорить с Кристиано. – Врач сказал, что скоро подойдёт... но я в этом не очень уверен. Давайте пока поболтаем о чём-нибудь, – предложил Апфель. – А что, ваш лечащий врач непунктуальный? – спросил Кристиано, усмехнувшись. – Да у него дел побольше будет, чем у тебя, – сказал Амато, доставая из пакета очередной перекус и начиная шуршать упаковкой, чтобы её открыть. – О, понимаю. Занятой человек, – Кристиано сделал вид, что не слышал подобной колкости в свою сторону, и присел с краю на койку Апфеля, – ещё домой не хотите? – Не-а, лично мне тут хорошо, – заявил Амато, начиная дрыгать ногами, и куснув перекус. Это оказался какой-то пирожок с черничным вкусом. – А я... – Апфель сначала посмотрел в окно, будто не зная, как ответить дальше, – не знаю, что будет со мной потом, – и после этого отвернулся в другую сторону. – Не беспокойся, miracolo, если кто-нибудь посмеет тебя хотя бы пальцем тронуть – вмиг подниму тревогу, – Кристиано взял руку Апфеля и нежно поцеловал её, отчего молодому человеку стало слегка приятно, – но вот дети дома в истерике бьются, всё никак не могут вас дождаться, постоянно спрашивают меня, где же вы и скоро ли вы вернётесь. Их даже Sofia не в состоянии успокоить, представляешь? Все плачут, ревут, даже в столовой не было за эти почти что две недели ни единого спокойного завтрака, обеда и ужина! Даже со столовыми приборами перестали играться, только шушукаясь между собой о том, скоро ли вы вернётесь назад. Да уж, дети, наверно, очень сильно винят себя за то, что посмели отпустить Амато и Апфеля на улицу, а не заставили их играть вместе с ними. Может, так бы они и не попали в передрягу и не стали потерпевшими. – Скажите, что осталось совсем немного. Завтра мы уже будем готовы выписываться отсюда, – сказал Апфель. – Эх-х, а так не хочется... – вставил свои пять копеек Амато, дойдя за это время почти до конца пирожка, – может, вы меня тут оставите? – Escluso, – покачал головой Кристиано, – ты тоже поедешь домой. Амато слегка был раздражён таким ответом. В больнице находиться намного комфортней, чем у себя в комнате, к тому же, неплохо, нет, даже очень хорошо кормят... а по сути большего-то Амато почти и не надо, кроме ещё прогулок по улице. В комнате тебя постоянно терзают различные мысли, сейчас Амато после разговора с Николасом вспоминает про те фотографии с Сетом, и из-за чего тот поспешил уехать из города. И если сначала Амато ждал и думал, что Сет вернётся, то теперь он хотел забыть его. Надо бы, как только юноша приедет домой, сжечь эти фотографии, которые после долгого расставания кроме боли и тяжести на душе больше ничего не приносят. – У Амато есть некоторые проблемы... В смысле, с особняком, – Апфель не знал, как это правильно сформулировать, – проще говоря, ему там никогда не нравилась еда и обстановка. – Еда? Думаю, это исправить не получится, – думал Кристиано. – Да чего не получится-то, просто уволить предыдущих поваров и поставить других, – сказал юноша, положив упаковку от уже несуществующего пирожка на стол. – Легко сказать... Я к этим поварам давно уже привык, и так просто уволить их... Amato, а может, тебе просто еду из доставки заказывать? – М-м-м... Я не против. Вдруг, в палату вбежал запыхавшийся Тэдди. Да, по его лицу видно, насколько сильно он торопился. – Прошу прощения, – выдыхая, говорил он, – мне нужно сейчас поговорить с Кристиано Моретти лично. – А вы их лечащий врач? – спросил Кристиано. – Да. Тэдди Эванс, – и Тэдди протянул руку, которая тут же была пожата Кристиано. – Приятно познакомиться. Я тот, кого вы ищете. – Давайте тогда лучше выйдем в коридор, чтобы не беспокоить пациентов.***
– Понимаете, есть некоторые проблемы, и в основном они связаны... с Амато. В физическом плане у него всё в порядке, и возможно вы заметили, что он слегка... поправился, – говорил Тэдди, – но вот в психологическом... Если не дать ему должного лечения, то будем считать, что это нечто вроде бомбы замедленного действия. Вероятнее всего, после родов у него может наступить послеродовая депрессия, а это может привести не только к вреду самому себе, но и детям. – Mamma mia... – тихо проговорил Кристиано и почесал голову, – И как же этого не допустить? – Минимальным средством будет считаться поддержка. Хоть он и будет показывать откровенную неприязнь, всё же в душé ему будет приятно... но это только возможно. Постарайтесь это объяснить всем родственникам, ведь по заключениям у него в основном проблемы с родными из-за оскорблений в его сторону. Как он сам утверждает, на протяжении нескольких лет он страдает от того, что чувствует себя ненужным среди вашей семьи, а потому ведёт себя с вами отстранённо и даже агрессивно. – Печально... Спасибо, что об этом сообщили. А с miraco- mi scusi, с Apfel всё в порядке? – Да, рана зажила довольно быстро и никаких важных органов не задела, что довольно-таки радует. С анализами также всё прекрасно что у Апфеля, что у Амато... только ему нужно есть пять порций в день, а Апфелю... где-то примерно четыре. – Я понял, – сказал Кристиано, подытожив в своей голове услышанную информацию, – спасибо большое, что вы нам помогли. – Всегда рад помочь, – улыбнулся Тэдди.***
Как только Кристиано вошёл в палату, он сначала решил присесть на койку Амато рядом с самим юношей, отчего тот сразу же передвинулся от него, но после же мужчина прижал Амато к себе, абсолютно не обращая внимания на то, что сам Амато хочет выбраться из его крепких объятий. – Да отпусти ты меня! Чего он тебе там наговорил? – Амато всё старался либо как-то отодвинуться, либо как-то поцарапать ногтями кожу Кристиано, чтобы тот его отпустил, но когда услышал тихий плач от мужчины, сразу же остановился и стал смотреть на Апфеля, совсем не понимая, что происходит. – Прости меня, Amato, прости... – говорил Кристиано, и в голосе его слышалась какая-то искренность сказанного, словно он и правда чувствует себя виноватым. Амато от этого стало даже как-то стыдно и некомфортно, он раньше никогда не видел, чтобы Кристиано хоть раз плакал. Неужели Тэдди и правда сказал что-то очень важное Кристиано, чтобы он поменял своё отношение к юноше настолько сильно и даже заплакал? – Так а чего он тебе сказал-то? – спросил Амато, но в ответ его ещё сильнее обняли, отчего самому ему показалось, что сейчас внутри него переломаются все кости, – Апфель, а ты чего сидишь как статуя, скажи что-нибудь! – А чего говорить-то? Я и сам не понимаю, что происходит, честно, – но в то же время молодому человеку было приятно, что Амато теперь уделяют столько внимания. Вот только нравится ли это самому Амато, понять сложно: вроде бы он больше выбраться и не пытается, но ему непривычно и неприятно такое поведение Кристиано. – Кристиано, ты можешь сказать нормально, что произошло? – обратился уже к Кристиано юноша, вновь ожидая от него ответа. – Прости, что мы заставили тебя чувствовать ненужным в нашей семье... – и от этого ответа в голове Амато всё прояснилось. Кристиано давно себя ведёт не так, как обычно, но, похоже, он услышал такую правду, что даже сам Амато просто уткнулся к нему в плечо. Ни слёз, ни обиды – абсолютно ничего. Этого ли ждал Амато всю жизнь? Да, он ждал. Но хотел ли таким образом? А вот это он уже не знает, – Ты нужен. Правда нужен. Нам всем. Без тебя наша семья неполноценна. Почему Кристиано это понял только тогда, когда ему об этом сказал Тэдди? Почему он ни разу не подумал о том, что Амато с каждым днём всё больше меняется? Его не смутило, что скромный, но в то же время запуганный мальчишка превратился в юношу, готового уже постоять за себя словами, готового сбежать из дома, при этом не чувствуя никакой вины, ведь прекрасно знает, что дома его никто не ждёт, кроме бабушки? Почему в этой семье все такие тугоумные и не могли понять этого с первого раза? Редко кто из родственников замечал какие-либо изменения в Амато, кроме волос или резкой грубости по отношению к ним, но они никогда не задавали вопрос: "Что же с ним произошло, чтобы он так переменился?". Нет, они просто всё оставляли как есть и слушали "мудрого" Кристиано, ведь он самый главный в доме, а значит, его слово – закон! От непонимания того, почему же Кристиано так поздно об этом догадался, и то не самостоятельно, Амато и сам не заметил, как по его щеке стала катиться медленная, но в то же время холодная слеза, и ощутив, как сзади стало ещё теплее. Кажется, Апфель тоже не решил стоять в стороне, будто он здесь лишний.***
– Мы обязательно устроим праздник в честь вашего возвращения, – спустя какое-то время успокаивался Кристиано. – Не надо, мы тут только две недели пробыли, – ответил Апфель, обнимая Амато со спины. Юноша вообще больше ничего не мог сказать, словно он мгновенно потерял дар речи и стал немым. Осознание слов о своей нужности в общем доме ввело Амато в ступор. Спокойно, главное только дышать и расслабляться, как тебе говорили. Хоть где-то по-настоящему дыхательная гимнастика пригодилась. – Нет-нет, мы всё равно устроим, – твёрдо сказал Кристиано, вытирая пальцами слёзы, – даже не отказывайтесь. Да какой праздник? Зачем? Чтобы Амато ещё сильнее ввести в некий траур или что? Да, может показаться, что Кристиано просто хочет, чтобы Апфель и Амато обрадовались тому, что возвратились домой, но ни тот, ни другой не хочет этого шумного веселья. У Апфеля теперь в голове мысли "что же будет дальше?". Только не с каким-либо интересом, а с опасением за собственную жизнь и жизнь своего ребёнка. Таких исходов событий с судами и ложными обвинениями он точно не ожидал. Молодой человек надеется, что алиби всё-таки ему удастся получить, ведь он абсолютно невиновен и никаких преступлений, связанных с семьёй Д'Анджело, он не совершал. А вот Амато так и подавно никакого веселья не хотелось. На этом "празднике" у всех будут напыщенно радостные эмоции, будто все родственники и правда их ждали, плача и вспоминая всё это время, а после него начнётся такая же рутина – никто не станет на него обращать внимание, а если Кристиано скажет в его сторону оскорбительные вещи, то и остальные, кому не лень, будут не против подтрунивать над ним. Благо, что оскорблений не слышат дети, на них у Амато нет причин злиться. Жаль, что завтра всё закончится. И вкусная еда, пусть и выглядящая достаточно простой, и процедуры, которых Амато теперь не так уж и сильно боится, и палата, которая стала намного комфортней его комнаты, а койка... да, койка не такая удобная, как кровать у него в комнате, но на неё Амато не жаловался. Иногда он, конечно, вставал с больной спиной, будто ему камень на неё положили, но его это не так сильно волновало, как мгновенное осознание того, что ты сейчас в положении, а значит некоторые действия тебе делать нельзя. И это его очень сильно бесило; не было ни единого дня, когда хотя бы не с самого пробуждения он понимал это и не портил самому себе настроение с этого момента. Апфелю тоже было жаль, что завтра заканчивается его спокойствие. Хотя, нет, оно закончилось уже сегодня, как только он услышал новость о возможном суде. Это его, можно сказать, даже повергло в шок, хоть он и может здраво мыслить. В его голову даже невольно прокралась мысль: "А может, не стоило оставлять ребёнка в такое суровое время?", но он тут же её отгонял другой мыслью: "Нет, этот ребёнок желанный, не было бы смысла, если бы я не оставил его даже в такое время". Единственное, что хоть как-то его успокаивло – это мысли о ребёнке. Иногда, когда он читал какую-либо книгу, он останавливался, чтобы вновь представить себе картину. Поле... Соломенная лёгкая шляпка... Вокруг одуванчики... Но в ребёнке что-то теперь поменялось. Из трёхлетнего он превратился в шестилетнего, и сам Апфель даже понятия не имеет, почему его мысли так сложили этот пазл именно таким образом, но обратно убрать возраст теперь не получится, ведь молодой человек не может уже себе представить, как выглядит трёхлетний ребёнок. Но это его никак не расстраивает, а наоборот, даёт только больше возможностей для представления внешности своего будущего ребёнка. И всё же, как же жаль, что завтра придётся уезжать из больницы и оставить это спокойное место...***
И вот, наступило утро выписки. Что Апфель, что Амато были этому не рады. Хорошо, что они разделяют чувства об этом, ведь их разговор утром строился на поддержке не только самого себя, но и другого человека. Застелив койки и собрав свои вещи, Амато и Апфель только ждали приезда Кристиано, ну, или хотя бы одного из его подчинённых. Но спустя несколько часов приехал почему-то Томас, что сильно удивило Апфеля. – Principale сказал, что сегодня приехать не сможет, – сообщил первым делом Том, – поэтому отвезу вас домой я, дел у меня всё равно немного. Очень странно слышать это от подручного. Да, учитывая, что Виктор раньше был подручным, то способом голосования был выбран в качестве нового подручного Томас... но почему метод голосования не используется, чтобы выбрать дона мафии? Этого Апфель не понимал, но, похоже, Кристиано и правда хотел, чтобы во главе дона мафии стоял не какой-то, скажем так, левый человек, пусть он и очень упорно "трудился", а именно кто-то из родных и близких ему людей. Томаса теперь вообще не было видно нигде, так как на него сваливалось кучу дел, с которыми Виктор не успел справиться. Поэтому он очень мало уделял время тому, чтобы здороваться с родными, включая своих родителей, или даже банально поесть вместе со всеми. Новая должность сильно его выматывала, и он, вероятно, невольно спрашивал у себя в голове: "Как же Виктор справлялся с такой тяжёлой задачей?". Но ответ на этот вопрос был очень простым, хоть и с первого взгляда может показаться, что это не так: Виктора на протяжении многих лет готовили к тому, что на него упадёт куча ответственности не только за всех капитанов и солдатов, но и за распределение доли, а Томаса никто не готовил. Да и сам он не был готов к тому, что получит должность своего двоюродного брата.***
Томас взял практически все пакеты, которые были у Амато и Апфеля за это время, включая еду, одежду и какие-то принадлежности. А на вопрос от молодого человека "не тяжело ли тебе?", Том только мотал головой и говорил что-то рода: "Надо привыкать к тяжести." Том выглядел теперь намного серьёзней, чем был до этого. Раньше он мог себе позволить как-то пошутить или пожаловаться на какие-то мелкие проблемы, но сейчас в нём как будто не осталось ничего, кроме серьёзного отношения к своей жизни. Хотя, может, это и не так, но Апфель и правда заметил, что в Томасе что-то переменилось. Он осмелел. Стал храбрее. Раньше он не мог себе позволить и пальцем притронуться к Апфелю, но с недавних пор он будто осознал, что Виктора и правда больше нет. Может, та шутка, произнесённая месяц назад, была лишь под неё замаскирована, скрывая за собою истинную правду. Но пока Апфель не мог понять, почему же Томас так себя вёл, особенно две недели назад, когда он без какого-либо разрешения со стороны молодого человека позволил себе опустить руки намного ниже, чем стоило бы. Апфель не обратил бы внимания на это, если бы Том ему, например, стал массировать плечи, хотя, возможно, и там он нашёл бы придирку, но чтобы опуститься до уровня живота... Так, стоп. Хватит этих мыслей о Томасе. Уже голова начинает болеть, как только думаешь о его действиях или его поведении. Достаточно. – С тобой всё в порядке? – спросил Томас, заметив, что Апфель приложил ладонь ко лбу. – Да, просто... голова заболела, – сказал молодой человек, – идём.***
Приехав к особняку, первый, кто заметил, что что-то с ним не так, был Амато. – Фонтан закрыли, – сказал он, поправляя косуху, – и на главной двери что-то висит. – Principale заранее подготовил всё, чтобы встретить вас подобающим образом, – сказал Том, вытаскивая из багажа пакеты и вздохнув, – вот только вчера и сегодня ему пришлось успокоительное выпить. А что случилось – не рассказывает. Говорит, что нужно заботиться всей семьёй о вас обоих. – Пусть лучше о себе позаботится, – недовольно фыркнул Амато. Подойдя ближе к главным дверям, оказалось, что это была огромная и длинная лента, на которой было написано краской "С возвращением!" – Мда уж, – сказал юноша, разглядывая надпись и скрестив руки, – такое чувство, будто мы из армии вернулись, а не выписались спустя две недели. Хотя, по-моему, так даже солдатов не встречают. Том, а он на протяжении двух недель такой был или что? – На своём рабочем месте он старался не показывать виду, но как только все уходили, кроме меня, он рассказывал, как переживает за вас. По какой причине – опять неясно, – объяснил Томас. – Амато, не обращай на это внимания, – сказал Апфель, также разглядывая надпись, – надо принимать помощь от Кристиано, пока она есть, – и подошёл к двери. Как только молодой человек дёрнул за ручку двери, вдруг, как будто сейчас день рождения, а не возвращение из больницы, с двух сторон похлопались хлопушки, оставляя на полу мелкое конфетти, которое ещё к тому же попало и на голову Апфеля. – С возвращением! – повторил Кристиано, крикнув это и спускаясь с лестницы с распростёртыми руками, попутно ещё и хохоча, что Амато бросило в дрожь. – Здравствуйте, спасибо за такой тёплый приём, – добро сказал Апфель, идя в сторону Кристиано и отряхивая конфетти, упавшее ему на голову. Амато, войдя в особняк, даже не стал здороваться с Кристиано, а только постепенно перенаправлял свой взгляд наверх, пытаясь разглядеть свою комнату. А Томас... Когда он вошёл, он даже не выдохся, как это было с чемоданом. Похоже, работа и правда сделала его намного суровее, что он блокирует самого себя от того, чтобы поставить пакеты на пол. Он, только войдя внутрь особняка, не стал снимать обувь или куртку, а сразу же поплёлся по лестнице наверх, из-за чего Кристиано оборачивался, чтобы на него посмотреть. – Ох, каким же серьёзным он стал... удивительно, как иногда меняет человека тяжёлая работа, – медленно покачивая головой и тихо поцокивая, говорил Кристиано, после же повернувшись обратно к Амато и Апфелю, – Ну, вы раздевайтесь и проходите скорее в столовую, вас уж там все заждались.***
Как только Апфель открыл двери столовой, так увидел, как дети мигом же попрыгали со своих стульев, побросав при этом со звонким грохотом свои столовые приборы на стол, и стали обнимать Амато и Апфеля за ноги, говоря: "Вы вернулись! Почему вас так долго не было?" Апфель пытался успокоить детей, посмеиваясь, но те от долгожданного возвращения даже расплакались. Молодой человек подумал, что он как-то детей очень сильно расстроил, пока Амато говорил другим детям, которые также обнимали его за ноги и плакали, чтобы они его пропустили. Но даже обычная просьба не сработала, и юноша просто сдался, стоя с недопонимающим лицом и ожидая, когда же это всё закончится и он сможет подойти к своему месту. Когда же дети со всхлипами и слезами на глазах всё же отошли, они решили проводить Амато и Апфеля до своих мест, будто они сами не смогли бы определить, где сидят. Как только Амато и Апфель сели за свои места, дети тут же обратно помчались и на свои, увидя, что в столовую входит Кристиано. Юноша обратил внимание, что его еда слегка отличается от той, которую он обычно ел бы здесь, в этом особняке. Похоже, Кристиано его и правда послушал, говоря об еде из доставки, и действительно её заказал, что Амато очень обрадовало. Наконец-то не придётся с тоскливым и скучным лицом есть уже давно не понравившуюся ему еду. Кристиано сначала очень выразительно рассказал о том, что это обед в честь возвращения из больницы Амато и Апфеля, а после подошёл к ним самим и, аккуратно положив ладони на их плечи, наклонился к ним и поцеловал обоих куда-то в висок. Да уж, надо было видеть лицо Амато, которое с каждым разом всё больше разочаровывалось в Кристиано, как в адекватном человеке, и которое так и спрашивало один единственный вопрос: "Ты дурак?" Апфель же от подобного только улыбнулся, но увидев лицо Амато, решил погладить его по голове, чтобы успокоить. Конечно, это сработало, но лишь немного, только заставляя смягчить свой взгляд и смотреть на еду, которая выглядела для юноши так аппетитно, что хотелось прямо сейчас взять и съесть, да вот только, кажется, Кристиано не сказал самого главного... – Я бы хотел сказать, – начал Кристиано, только присев за своё место, – что нам нужно более заботливо относиться к Amato и miracolo, и не останавливаться, как только на свет появятся ещё три прекрасных члена нашей семьи, а помогать им, если они будут испытывать какие-то трудности. Я надеюсь, вы примете данные слова и запомните их, как молитву. Enrique, тебя это тоже касается. – А я тут причём? – сказал Энрик, приподняв очки и начиная потирать изрядно покрасневшую переносицу, – Я что-то плохое сделал? – Не хочу тебя как-то задеть, Enrique, но ты это сделал очень давно. – Что же? – Энрик поправил очки. Амато подобный вид Энрика всегда бесил, будто он не помнил ничего из того ада, что он творил. Конечно, надо было держаться, но сил оставалось всё меньше и меньше. Так и хотелось высказать ему в лицо абсолютно всё, что юноша испытывал в течение нескольких лет, но он сдерживал себя. Даже сжал руки в кулак, в голове только лишь успокаивая себя и говоря, что сейчас нужно думать не об этом. – Это связано с Amato. Вспомни-ка, что ты такого сделал ему, – Кристиано рассчитывал на личные извинения от Энрика для Амато , и совершенно не важно, будет ли он раскаиваться перед ним в содеянном или нет. Хотя, такие люди, как Энрик, вряд ли обладают какой-либо эмпатией, а понимают только силой и бумагой, а не словами. Для них документы или должность важнее, чем слова или чувства. – Ну, учитывая, как он сам сейчас выглядит, сделал я много чего, – а Энрик будто не хотел признаваться, лишь ожидая, пока ему не скажут в лицо. – И ты не помнишь?.. – тихо спросил Амато, обнаружив, что все молчат, и вокруг стоит гробовая тишина, – Ты не помнишь!? – и этот вопрос он повторил громче. Привстав с места, он упёрся руками о стол. Терпение снова кончилось. Его никогда ни на что не хватает. А рядом с Энриком оно лопается моментально, – Я практически всё время сидел взаперти, единственное место, куда я мог пойти и подышать воздухом – это сад! А как же твой сраный комендантский час, за который ты так сильно переживал? Ты же меня избивал и оскорблял в лицо, думая, что это поможет моему воспитанию, думая, что я, как "единственное оставшееся отродье Эдриано", переменюсь и стану твоей подстилкой, думая, что я продолжу терпеть тебя! Знаешь, если бы я в один день не сбежал, то я бы, скорее всего, просто закрывался в комнате и плакал каждый день, пока ты только бы ужесточал и ужесточал свои никому не всравшиеся правила! Апфель не мог успокоить Амато. Он никак не реагировал на его жесты или тихие слова, только лишь продолжая высказываться по поводу того, что он пережил. И молодой человек сдался, думая про себя, что лучше выговорить сейчас все чувства, чем сидеть и тонуть в собственных зле и ненависти. – Как ты там говорил? Ты просил разрешения на мою каждодневную порку? Да, вот только тебе никто не позволил бы так сделать, потому что даже звучит отвратительно! Пороть меня, маленького ребёнка, который просто появился от ненавистного тобой брата! А ты думаешь, я выбирал, кем родиться? Ты думаешь, я выбирал, кто будет моим отцом? Думаешь, я знал, что меня отправят сюда, к такому деспотичному человеку, как ты? Нет... – последнее слово юноша сказал с дрожью в голосе. Он опустил голову вниз, стараясь прийти в себя, но боль и чувство того, что ещё ничего не закончилось, не давало успокоиться и присесть на место, – Я ненавижу тебя! Ненавижу! Я просто хотел, чтобы меня любили также, как меня любит бабуля! Я просто хотел, чтобы я был таким же ребёнком, как и все! Но ты не давал никакого шанса. Никакого! Ты не давал мне общаться с твоими детьми, думая, что я неправильный и непослушный! Но ты сам хотел делать мне больно, ты сам хотел, чтобы я страдал, ты хотел, чтобы я провёл так всю жизнь! Я ненавижу тебя! – Амато только хотел пойти к Энрику, чтобы хорошенько врезать ему, как тут Апфель мигом поднялся с места и обнял его, не давая тому ни единого шанса на месть за то, что он пережил. Вбившись в плечо молодого человека, Амато стал реветь. Воспоминания в его голове стали такими чёткими и явными, что юноше сначала показалось, что это всё ложь, что такого никогда не существовало и не могло быть. Но это правда. Горькая, наглая и жестокая правда, не оставляющая после себя ничего, кроме обиды и ненависти. – Тихо-тихо, – успокаивал Апфель Амато, поцеловав его в макушку, а после же обратился к Кристиано, – Кристиано, а вы можете потом оставить нашу еду здесь? – мужчина в ответ кивнул, – Спасибо. Энрик, вам и правда следовало бы извиниться за свои ужасные поступки. Нет, вы на коленях должны стоять и просить прощения за всё то, что вы сделали с ним. Мне больше нечего сказать. Амато, пойдём-пойдём, – и вместе с ревущим юношей Апфель пошёл в сторону его комнаты.***
– Амато, тебе стало легче? – спросил молодой человек спустя какое-то время, дав юноше выпить перед этим валерьянки. – Не знаю, – благо, что Амато больше не плакал. Но в его голове до сих пор отпечатывались воспоминания о том, каким же ублюдком был и остаётся Энрик. Он, пока слушал этот монолог юноши, ни разу не колыхнулся. На его лице не дрогнула ни единая мыщца, ни единая морщинка, даже бровь не поднялась. Он не чувствовал какое-то сочувствие к Амато, а, скорее всего, наоборот, упивался только его горечью всё сильнее. Нашёл себе золотую жилу, с помощью которой можно хоть каждый день тешить своё эго. И ни разу с его стороны не послышался ни единый звук. Словно перед Амато не человек, а соломенная кукла, которая может выражать только одну эмоцию. И в комнату тут же зашёл Кристиано. До этого момента он, кажется, вообще ни разу не заглядывал в комнату Амато, но это было не так важно, как самочувствие самого юноши. – Я прошу прощения за то, что поднял эту тему, – закрыв дверь за собой, сказал он, – мне действительно очень жаль, что так всё получилось... Я просто хотел, чтобы Enrique извинился за своё отношение к Amato, но не учёл, что он никого не слушает и считает, что во всём прав только он сам. Amato, ты простишь меня? – Амато? – спросил Апфель, дожидаясь того, что же юноша скажет. Тот уже примкнул к плечу молодого человека, обняв его и склонив голову вниз. В ответ Амато только лишь махнул рукой, показывая, что ему сейчас всё равно на это, хотя на самом деле это далеко не так. Всё тело внутри распирало просто от этого холодного и бесчувственного взгляда Энрика. Он как безжизненный камень, который нельзя ни расколоть, ни скинуть вниз, ведь он настолько огромен и тяжёл, что может заслонить собой и солнце, и луну. – Если что, то еду вам потом принесут прислуги, хорошо? – сказал Кристиано. В ответ Апфель кивнул головой, как бы отвечая ещё и за Амато, и мужчина тоже кивнул, поспешив покинуть комнату. – Амато, всё хорошо? – молодой человек сильно переживал за Амато, ведь после нервного срыва у него даже нет сил говорить. Похоже, что он сильно устал. – Живот болит... – хрипло проговорил Амато, слегка поёрзав. – Может, обратно в больницу поедем? – Амато помотал головой, – Почему? – Не хочу. Апфель вздохнул, начиная снова гладить Амато по голове. У него даже нет сил возвращаться в то место, которое ему показалось очень комфортным и приятным, вот насколько его вымотало. – Может, поспишь тогда? – и на этот раз Амато покивал, подняв голову с плеча и начиная неторопливо расправлять кровать. Молодой человек решил помочь Амато и уложил его на кровать, накрыв одеялом. – Потом тебе принести еду? – спросил Апфель, как только накрыл одеялом юношу. – Угу, – сказал Амато, смотря на Апфеля полузакрытыми глазами. – Вот и отлично. Спокойного сна, – и Апфель поднялся с кровати, начиная идти в сторону двери.***
Апфель решил вернуться назад в столовую, обнаружив, что теперь рядом с Энриком стояла Патриция, которая, очевидно, его ругала и отчитывала за произошедшее, и Кристиано, стоящий в качестве наблюдателя. Обычно Патриция вместе с остальными в столовой не ест, но ради небольшого празднования согласилась присоединиться к трапезе, которая, к сожалению, прервалась. Молодой человек ощутил, как что-то легонько боднуло его ногу, и, посмотрев вниз, он увидел, что это был один из детей, который прижался к его ноге. – Эй, малыш, а ты разве не должен быть рядом с остальными братьями и сёстрами? – спросил Апфель. Детей в столовой уже не было, кроме только этого ребёнка. – Я попросил, чтобы меня тут оставили, – сказал ребёнок, подняв голову, – а что с братиком Амато? Как мило. Дети его уже называют братиком, хотя, по сути, они его плохо знают. Интересно, как бы сам Амато отреагировал на такое? – Он сейчас спит. Устал слишком сильно, – объяснил молодой человек. – А всё, что он сказал, это правда? – ...Да. Только не обижайся на своего папу из-за этого, – да, может, не следовало говорить это ребёнку, мало ли, как он может теперь относиться к своему родителю после услышанного, но, кажется, самому Энрику на это далеко по боку, ведь его интересует не правильное воспитание, а то, сколько после него останется. В ответ на это ребёнок лишь кивнул. – Я тогда пойду к остальным, – сказал он и, опустив руки с ноги Апфеля, ушёл куда-то в направлении детской. Осталось только послушать, что же говорит Патриция, хотя, кажется, она уже закончила отчитывать. – Вот тебе не стыдно? Ты хоть бы раз извинился перед ним! Сколько мне приходилось в тебя кидаться, что под руку попадалось! Ух, негодник-то! Я поражаюсь, как сильно ты похож на вашего отца, царствие ему небесное, ты абсолютно всё перенял от него! Повадки, характер, да даже отношения у тебя такие же, вот тебе-то не стыдно? – на это Энрик уже никак не отвечал, только скрестив руки и выслушивая всё, что говорит его мать. Ну вы что, он же уже взрослый человек, сам знает, перед кем и как извиняться. Патриция, как только закончила, повернулась назад и увидела Апфеля, – Ой, здравствуй, душенька наша! – Здравствуйте, тётушка Патриция, – сказал молодой человек, подходя чуть ближе. Жестом Патриция показала, что нужно подойти ещё ближе и наклониться перед ней, всё-таки она не такого уж и большого ростика, чтобы дотянуться до всех. Как только Апфель наклонился, сначала последовал поцелуй в одну щёку, а потом уже в другую. – Душенька, вот скажи мне, как хоть этого неуча вразумить чему-то? – на заднем фоне Энрик уже общался о чём-то с Кристиано, – Он меня, мать свою, никак не слушает. У меня сердце больное, а он как энергетический вампир какой-то. И отец был таким же. И отец! Вот надо же таким быть, а... Я поражаюсь. Так и я ведь за внучка боюсь, он же и правда столько настрадался, бедненький... и сейчас страдает. Ты хоть ему помогаешь? – Конечно, тётушка Патриция, конечно. Я тоже очень сильно переживаю за Амато, ему ведь и правда не хватает поддержки, особенно в последнее время. – Ох, что же делается-то... Может, поговоришь с Enrique-то? Я знаю, ты очень умный и начитанный человек, сможешь его хоть как-то с места сдвинуть. – Я попробую. Но не гарантирую, что это принесёт какой-то результат. Всё-таки, Энрик давно не ребёнок, научить его правильным вещам так просто не получится. Да и вряд ли он меня вообще послушает. Может, мне вас до вашей комнаты проводить? – Не надо, не надо, душенька, я сама дойду.***
Только подойдя к Энрику и Кристиано, в свой адрес Апфель услышал: – Теперь-то какие притензии ко мне? – какая выраженная упрямость в этом вопросе со стороны Энрика. – Мне бы также хотелось с вами поговорить насчёт случившегося, – объяснил Апфель. – А, всё-таки у тебя нашлись ещё вещи, которые ты хочешь сказать? – Enrique, прекрати грубить, – строго сказал Кристиано, – лучше послушай его. – Хорошо, – снова упрямо ответил Энрик и повернулся к Апфелю, – внимаю. – Я понимаю, что вы будете стоять на своём и считать, что ваши методы были, есть, и будут правильными, но хотя бы скажите ему банальное "извини, пожалуйста". Да, может, он закроет перед вами дверь или снова скажет вам правду в лицо, но вы хотя бы так сэкономите себе на место в аду. – О, так мы от того, чтобы я стоял перед ним на коленях и просил прощения, перешли на простое "извини"? Всегда удивлялся твоему поведению, – Энрик посмотрел так надменно на Апфеля, словно рядом с опасным хищником стоит мелкая букашка, которую раздавить на раз-два. – "Извини" – минимальное, что вы можете сделать. Стоять на коленях – это то, как вы действительно должны перед ним извиниться. – Я ни перед кем на колени не встану. Только если мне их прострелят. – ...Кристиано, у вас случаем не завалялся где-нибудь пистолет? – Miracolo, не надо, – сказал Кристиано, показывая тем самым, что в этом доме не должно быть излишней жестокости. – Так это всё, что ты мне хотел предъявить? – не унимался Энрик, – Если так, то можешь быть свободен. – Почему вы никак не реагировали на то, что вам говорил Амато? – А как мне на это следовало реагировать? Плакать, или, может, также истерить как он? Уж лучше терпеть и ждать, чем пытаться ему что-то вдолбить в его головку. Пощёчина. Настолько сильная, что даже чуть очки не слетели с переносицы Энрика, а ведь это ещё не всё, на что способен Апфель. – Miracolo! – сказал Кристиано, как только это произошло, и подошёл к Апфелю, пытаясь перенять своё внимание на себя и в своей голове хотя объяснить ему, что не следовало давать пощёчину. – Энрик, вы, конечно, умеете выводить людей на эмоции, в том числе и меня, но не смейте, не смейте никогда больше подобного говорить! Вы же знаете, что за все ваши сказанные слова вы поплатитесь своей жизнью, но всё равно продолжаете и продолжаете своим языком и своими поступками разрушать чьи-то жизни. Я уйду, но знайте, что место в аду вам точно гарантировано после этого. Кристиано, отпустите меня, – и только мужчина высвободил Апфеля, он развернулся, взяв с собой свою тарелку и тарелку с едой Амато, и стойкими шагами направился назад, в комнату юноши. Амато будто чувствовал, что сюда возвращаться не стоит. Может, юноша и сам виноват, что сорвался на Энрика, но он этого заслужил. Апфель до сих пор помнит, как Амато, ещё совсем маленький, просил его помочь ему как-то управиться с Энриком, и, как только молодой человек поспешил выйти из сада, он тут же позвал на помощь Виктора и Патрицию, зная, что они смогут его защитить.***
Вернувшись назад в комнату Амато, Апфель обнаружил, что юноша уже не спит, а почему-то смотрит телевизор. На него это не совсем похоже, но, возможно, он просто пытался как-то отвлечься от случая в столовой. – Амато, а ты почему не спишь? – спросил Апфель, ставя тарелки на стол юноши. – Не особо спать теперь хочу. – Я еды принёс если что, ты не голодный? – Ну так, слегка, – Амато то ли пытался обмануть самого себя, то ли и правда не понимал, сильно ли он проголодался или же нет, но он и правда хотел и спать, и есть, просто пытаясь бороться с этим, – а что там с этим... с Энриком? – Не думай о нём, – сказал Апфель, неся тарелку с едой Амато, – это уже не так важно. – Ладно, – выдохнул Амато, – как ты думаешь, из-за меня весь праздник испортился? – Я надеюсь, что нет. Да и почему ты считаешь, что виноват здесь именно ты? – Апфель протянул тарелку Амато. – Да потому, что... о, спасибо, – Амато получил тарелку и ложку в руки, – потому, что я сорвался на него. Перед всеми. Даже перед бабулей. – Не волнуйся, тётушка Патриция точно на твоей стороне. Я видел, как она Энрика отчитывала, – Апфель присел рядом с Амато. – Правда? – Конечно, – кивнул головой молодой человек. – А Кристиано что? – Вероятнее всего, тоже на твоей стороне. Но Энрик меня вывел из себя. – В смысле? – Я пощёчину ему дал. – Я бы тоже ему хотел дать... – Будем считать, что я её дал за тебя. Хотя, у меня есть и свои причины для негатива в его сторону. – Спасибо, Апфель, что бы я без тебя делал, правда... – отвернувшись, сказал Амато. – Ничего, Амато, вместе мы точно прорвёмся, я в этом уверен.***
После того, как Амато поел, внезапно снова пришёл Кристиано, сказав, чтобы Апфель и Амато пришли в гостинную. Мужчина успокоил их одной хорошей новостью: Энрика больше не будет, ведь тому, по его словам, во-первых, "делать здесь нечего", а во-вторых, "дела в банке сами за себя не сделают". Вот о чём больше кичился Энрик, так это его банк и деньги, хранящиеся в нём. Его это тревожило изо дня в день, словно у него есть любовница, являющаяся огромной суммой денег. Придя в гостинную, Амато с Апфелем увидели, как много кто из членов семьи сидел на диванах, но дети в основном были на полу и играли с игрушками до тех пор, пока снова не увидели объекты своих многочисленных переживаний и слёз. Почему-то дети оказались привязаны к Амато и Апфелю больше, чем, например, к Софии, хотя и та при виде того, как её собственные же ребятишки и малыши обнимают их и теснятся возле них, начинает улыбаться и умиляться такому поведению. Как только один из детей обратился к Амато, как к братику, он сразу же смутился, поправив ребёнка, что он только двоюродный им, но тот будто отказывался это принимать и всё равно настаивал на том, чтобы юношу называть братиком. И Амато просто сдался, ругаться или спорить с кем-то, особенно с теми, кто ниже его возрастом, у него никаких сил не было. Если ребёнку так нравится называть его братиком – пусть называет, это не вредит ни ему, ни окружающим. Зачем нужно было всех созывать в гостинную, кроме, естественно, Энрика? Чтобы рассказать какие-либо новости, которые произошли за эти две недели или же поделиться какими-то радостями. Особо важных новостей не было, только лишь по поводу похищения сказали пару слов, но дальше эту тему поднимать не стали. Апфель с Амато уже слышали из уст Кристиано о том, что дети часто плакали из-за того, что потеряли их, на что дети сами кивали в знак согласия, но говорила это уже София, которая снова решила поблагодарить молодого человека за то, что тот присмотрел за её детьми. Женщина сказала, что теперь помощь не требуется, ведь хочет, чтобы Апфель сейчас как можно больше отдыхал, всё-таки даже такая работа, как присмотр за детьми, требует особой внимательности и памяти, а последнее у Апфеля начало его немного... подводить. Апфель же лишь решил поделиться новостью о том, что всё было в больнице спокойно, анализы хорошие, а ребёнок никоим образом не пострадал, так что беспокоиться по этому поводу не стоит. А Амато... его иногда приходилось заставлять говорить, но он объяснил всё в одной ёмкой фразе: "Всё в порядке". Не хотел он сейчас каким-либо образом поднимать тему о детях, особенно вспоминая тот факт, что теперь, можно сказать, Кристиано является дедушкой для них, или же просто понимая, что ты сейчас в таком непривычном и неприятном для тебя положении. Юноша, во время поездки обратно в особняк, снова думал о том, как же он будет воспитывать детей. Да, теперь ему поможет Кристиано в случае чего, но ведь и у него дел куча, если, конечно, они вообще есть у дона мафии, кроме как сидеть на своём месте и говорить что-то мафиози, но Амато не рассчитывает только на его помощь или помощь со стороны горничных. Он боится, что воспитание и правда будет сложным, особенно в первые годы, когда дети не знают, как показать, что они хотят, и только плачат, чтобы на них хоть как-то обратили внимание. Он боится, что в один момент просто он сорвётся на них, собрав свои вещи и уйдя, куда глаза глядят. Он хотел бы воспитывать детей так, чтобы они сами никогда не сумели и в жизни испытать то, через что прошёл он сам, но есть ли у него на подобное хоть какая-то надежда? Нет, конечно нет. Небольшой праздник закончился вполне себе приятно, даже несмотря на случай в столовой. Это успокоило и Амато, и Апфеля, всё-таки не каждый день можешь вот так просто провести вечер со всеми членами семьи Моретти. Кто-то занят, кто-то устал, кто-то просто не хочет, у каждого свои проблемы, но как только, по всей видимости, их обязывает Кристиано, то у них всегда находится время для посиделок и разговоров о различных темах. Апфель унёс тарелки обратно в столовую, как только увидел их в комнате Амато, но позже вернулся туда же и просто проверил, всё ли теперь в порядке с ним. Кажется, он оправился от недавнего происшествия. Довольно быстро, хотя, может, он и знал, что Энрик на это никак не отреагирует, а будет в своём же репертуаре. Только лишь пожелав спокойной ночи юноше, Апфель вернулся обратно к себе в комнату. Разбирать вещи и продукты стало мгновенно лень, будто она взяла тебя очень крепко и не хочет никаким образом тебя отпускать. Может, завтра будет тот день, в котором у тебя проснётся мотивация что-то делать?.. Нет, подождите, одна главная мотивация точно есть. Молодой человек достал из одного из пакетов тот снимок с УЗИ и лёг на кровать, начиная разглядывать его. Да уж, в темноте, которую освещает лишь одна единственная лампа, находящаяся на одной из прикроватных тумбочек, было довольно-таки трудно что-то разобрать, но главная мотивация до сих пор виднелась на этом снимке чётким контуром. Да, это то, ради чего теперь будет жить Апфель. Цель точно есть, и она довольно ясна. От наступивших вновь мыслей о том, каким же будет ребёнок, молодой человек слабо улыбнулся, положив снимок на прикроватную тумбочку и готовясь ко сну. Апфель только надеется на то, что на ближайший хотя бы месяц приключений достаточно, и что и правда, как советовала София, стоит хорошенько отдохнуть.