Безумно тесно. Это первая мысль, которая возникает после возвращения сознания. Очень тяжело дышать. Это первое чувство, которое я понимаю. Затем появляются слёзы – получилось. Я в Тюрьме, а Юджи утащил Сатору как можно дальше отсюда. Даже руки начинают мелко дрожать от нахлынувших эмоций. Успела. Боже мой, только подумайте! Обдурила этих двух болванов… Да, даже троих! Сукуна до последнего не понимал, что Сатору планируют запечатать к чертям собачьим – иначе бы занял место у руля. Сам Сатору не понял, что я просто выманила его, чтобы Итадори мог утащить. А Сугуру так и не понял, что я не та, кто был нужен. Вообще, было бы здорово, если бы малец успел увидеть того, кто за всем этим, как оказалось, стоит. И совсем прекрасно – если расскажет об этом Сатору. Беловолосый, конечно, первое время будет неистовствовать и сносить всё на своём пути, но потом угомонится и подумает, что со всем этим великолепием делать. Я уже, к сожалению, ничем не помогу. Всё, что могла – сделала. Радость от удавшегося плана постепенно угасает, уступая место смраду крови и разложения – он здесь повсюду. Начинает дико тошнить от удушающего запаха, но нужно держать себя в руках. Вообще неплохо бы продержаться до тех пор, пока меня не освободят. «Если отсюда возможно освободиться». Я не так много знаю об этом проклятом предмете – лишь то, что это самая надёжная тюрьма, и она предназначена для одного человека. Время течёт здесь как-то совсем непонятно – то ли замерло, то ли несётся настолько быстро, что не замечаешь. А ещё постоянно хочется спать. Просто невыносимо, даже не получается бороться – я бесконечно проваливаюсь в забытье. Всё чаще и чаще. Скорее всего, в один момент просто не очнусь. Нет, я должна держаться. Меня ждут. Папа, Майю, Мегуми – я нужна им. И пока они стараются вызволить меня там, я должна попытаться выбраться сама. Хоть и снова не могу использовать проклятую энергию, но должна что-то придумать. Хоть что-то. Несмотря на всю решимость, глаза медленно закрываются, и сознание подсовывает мне череду воспоминаний.
***
И почему я позволила Сакуре себя уговорить? Мне четырнадцать, какие, блин, свидания? Да ещё и двойные. С негодованием косо посматриваю на подругу. Она бодро вышагивает рядом со мной – едва ли не порхает от счастья. Парень, который ей нравится, позвал на свидание, но попросил взять с собой подругу для друга. Я пыталась ей объяснить, что восемнадцатилетний парень не будет в восторге от четырнадцатилетней меня, но она слёзно умоляла пойти с ней. Пришлось орать, но до парящего в облаках мозга Сакуры дошло, что я снимаю с себя всю ответственность за истерику второго парня, которому не посчастливилось прийти вместе с Мистером Совершенство. Она согласно закивала и даже не стала орать, когда увидела при встрече прижатую к моей груди книгу об Александре Македонском* – должна же я буду чем-то заняться, когда произойдёт испанская сцена, и мы останемся втроём? Правда, уверенность с каждым шагом покидает меня, и уже, будучи на пешеходном переходе, я дёргаю Сакуру за край подола и начинаю канючить: — Может, я приду, поулыбаюсь и пойду? — Да брось, ты красавица, — тут же отмахивается Сакура. — Такая миленькая, что точно понравишься. — Но я не хочу быть миленькой, — тяжело вздыхаю. — И не хочу нравиться. Я вообще не хочу идти к пубертатному подростку. Мне дома с книжками хорошо. Сакура тихо выдыхает и поворачивается ко мне. — Миса, у тебя даже младшая на свидания ходит. — Просто гуляет с ровесниками, — бурчу я. — Это нельзя назвать свиданием. — Боже, да какая разница! — она всплёскивает руками, но затем улыбается и предлагает то, от чего я не смогла бы отказаться никогда в жизни: — Я куплю тебе ту книгу с мифами. Удар ниже пояса, но быстро прихожу в себя: — И те два триллера. — Выжига, — хохочет подруга, но соглашается, и на какое-то время я становлюсь самым счастливым человеком на земле с тремя новыми книжками в кармане. А потом мы доходим до дурацкого кафе. Нет, не подумайте, кафе хорошее, и я обожаю пить там чай с эклерами – они здесь самые вкусные в городе, – но меня сражают сразу три потрясения к ряду. Во-первых, я вижу своего соседа и, по совместительству, лучшего друга по имени Куга. Вторым открытием становится разомлевшая Сакура, которая направляется именно к Куге. Покрепче перехватываю «Александра» и перевожу взгляд с этой парочки, которой достанется чуть позже, на парня рядом, от чего меня накрывает третьей волной ужаса – блондин. Платиновый. Самоуверенностью и себялюбием несёт за километры, а эго едва помещается в худощавом теле. Спасибо, Сакура, всё именно так, как я люблю. —Аюдзава Мисаки, — изо всех сил стараясь сохранить нейтральное выражения лица, вежливо говорю я и слегка кланяюсь. — Рада знакомству. На деле же начинает тошнить. Может быть, от волнения, а может быть от усмешки, которая появляется на его губах, когда он представляется: — Годжо Сатору. И я тоже очень рад. Вновь взглянув на парня, понимаю – точно вывернет. Этот Годжо Сатору выглядит, как типичный плейбой – высокий, худощавый, но в форме. Светлая кожа без единого изъяна, копна светлых волос в творческом беспорядке, бледно-розовые гладкие губы с чёткой формой. На прямом носу круглые тёмные очки. Одет в светлую футболку, светлые джинсы с парой болтающихся сбоку цепей и белые vans’ы с ярко-зелёной полоской вдоль подошвы. В общем-то, ничего особенного в нём нет, но по таким девчонки сходят с ума. Почему – у меня ответа нет и, надеюсь, не появится. Не хочу пополнять собой ряды отупевших от мужской самовлюблённости овец – они-то считают, что это харизма. Мы вместе заходим в кафе и садимся за уже забронированный столик. Куга спрашивает, кто что хочет пить и есть и натыкается, наконец, взглядом на меня. Мы переглядываемся, и я прошу просто чай. Бьюсь об заклад, что, судя по выражению лица, этот засранец максимум через двадцать минут предложит Сакуре пройтись и оставит меня здесь… с этим. К слову, этот неустанно расточает улыбки по всему кафе и, могу поклясться, что к концу посиделок заработает нервный тик и стопку салфеток с номерами. Фу, мерзость. Получив чай, благодарю Кугу за любезность и невозмутимо открываю книгу на странице, где остановилась, моментально проваливаясь в повествование. Правда, очень отвлекает запах парня напротив меня – у него какой-то сладкий парфюм, да ещё и чем-то сторонним пахнет. Немного холодный запах, как мята, но приятный. И эта смесь мяты со сладостью так и тянет рассмотреть обладателя в попытке узнать, что же это такое. На деле я лишь поближе придвигаю к себе чашку с жасминовым чаем и всё-таки возвращаюсь в мир «Александра». В себя прихожу только когда слышу мягкий, вкрадчивый голос блондина одновременно со звоном колокольчика двери: — Серьёзно? Так и не посмотришь на меня? Очень надеясь, что обращаются не ко мне, продолжаю чтение, изо всех сил сосредоточившись на тексте. Но не тут-то было. Сегодня однозначно не мой день. — Ми-са-ки, — очень ласково по слогам зовёт блондин. Проглотив негодование, напоминаю себе о целых трёх новых книгах, которые должна Сакура за этот ад, собираю всю свою доброжелательность в кулак и отрываюсь от текста, поднимая взгляд: — Да, Сатору? — Может быть, — тут же оживляется он. — Мы тоже сходим прогуляться? «Мы»? «Тоже прогуляться»? В панике оглядываюсь и понимаю, что этот козёл Куга, как и предполагала, свалил вместе с Сакурой, оставив меня с этим напыщенным индюком. И если Сакуру ещё понять можно – мечта последних двух месяцев позвал на свидание, – но он-то!.. Если б знала, кто именно нравится подруге, сама бы познакомила и избежала вот этого всего. Становится жутко обидно, но ничего не попишешь. — Ну, эм, — я тихо вздыхаю. — Наверное, тебя не предупредили, но мне четырнадцать. И я отлично понимаю, что для восемнадцатилетнего парня это то ещё удовольствие – нянчиться с малолеткой, так что давай я пойду домой, а ты не сердись, пожалуйста, на Кугу – он не знал, что Сакура приведёт именно меня. Годжо Сатору опирается локтем на стол, кладёт подбородок на тыльную сторону ладони и ослепительно улыбается, приспуская очки: — Мне девятнадцать. Судя по его морде – это должно меня было впечатлить, если не сразить наповал. Тоже мне, обольститель. И это работает с девчонками? Повторюсь – фу. Хотя, глаза действительно очень красивые. Необычный яркий оттенок голубого, будто бы мерцает из-за стёкол очков, а ресницы, несмотря на то, что совсем белые, как и волосы, густой бахромой обрамляют форму. Тогда странно, что он их прячет за очками – это единственное, что мне в нём понравилось. Ну и парфюм. — Ух ты, — выдаю я, не придумав ничего лучше. Затем поднимаюсь, кладу на стол деньги за свой заказ, подхватываю книгу и, бросив парню «пока», бодренько припускаю из кафе. Плевать на всё, лучше сама заработаю и куплю, чем смотреть на этого павлина ещё хоть пять минут.***
С прошлой встречи с придурком, что сейчас тусуется на крыльце моей школы, прошла неделя. До сих пор злюсь на Кугу, но, хотя бы, разговариваю с ним – Сакура по уши втрескалась, а я не могу её обижать. Беловолосого видно не было, и я уже успела обрадоваться, как вдруг увидела его две минуты назад. Вся проблема в том, что он тоже меня заметил и теперь стоит и лыбится, сверкая белозубой улыбкой. Болван. Теперь никак не получится удрать отсюда незаметно. И папа, как назло, уже забрал сестрёнку – у неё уроки закончились раньше, чем у меня. Блин. Тяжело вздохнув, выхожу на улицу. — Привет, — он подходит ближе. — Узнаёшь? — Привет, — снова непроизвольно вздыхаю. На этом моменте появляется школьный охранник и интересуется личностью беловолосого, на что отвечаю: — Всё хорошо, Йоширо-сан, это Сатору-сан, друг Куги-нии-сана. Он проводит меня домой. Куга попросил – очень волнуется из-за участившихся драк в округе. Йоширо-сан ещё минуту присматривается к этому недоразумению, а затем кивает. Я бодренько прощаюсь и утягиваю Сатору за рукав подальше от школы, радуясь, что отмазка сработала. — Чего притащился? — недовольно бурчу, задирая голову, чтобы рассмотреть лицо. Надо же так вымахать. Шпала. Тот начинает невинно хлопать ресницами и выдаёт: — Меня же Куга попросил тебя проводить до дома. Время сейчас неспокойное, всякое может… — Прекрати, — фыркаю. — Надо было сказать охраннику, что ты подозрительный самовлюблённый придурок, которого я вижу второй раз в своей жизни? Годжо Сатору начинает хохотать, а я закатываю глаза со стоном и направляюсь в сторону дома. — Постой, — всё ещё хохоча зовёт он. — Мисаки, подожди. — Чего тебе ещё? — тихо рычу, оборачиваясь. Откуда-то слабо веет Проклятием, которое хочу найти. Наверное, даже разобраться получиться – оно, вроде бы, совсем слабенькое. А тут этот придурок привязался. Беловолосый нагоняет меня. — Почему тогда соврала, если я тебя раздражаю? — Ты отвяжешься, если расскажу? — Не уверен… — О, Боже… — Ладно-ладно, — он примирительно вскидывает руки. Тяжело вздохнув, поясняю: — Я так сказала, потому что Куга расстроится, если с тобой что-то случится, а я не помогу. Даже если ты, болван, сам будешь в этом виноват. Сатору всё ещё выжидающе смотрит на меня. Даю себе повторное обещание прибить лучшего друга и сделать из него чучело на пару вот с этим. — Куга мой лучший друг. — Но он же человек, — усмехается беловолосый. Появляется нехорошее чувство. Вкупе со странным запахом, что исходит от него, наталкивает на неприятные мысли. — А ты – идиот, — парирую. — Но он всё равно тебя любит. А теперь будь так добр – отвали. Я снова отворачиваюсь от него и припускаю в сторону запаха Проклятия, на ходу доставая из внутреннего кармана перчатки, полные папиной проклятой энергии. Он сделал их, когда два года назад впервые сама столкнулась с Проклятием и чудом сбежала. Драться папа, конечно же, учил, и я сама по себе довольно сильная, но без проклятой энергии с Проклятиями ничего особого не сделаешь, а моя собственная работать не желает. Пройдя пару домов, вижу, как во дворе один мальчик мучает котёнка. Присмотревшись, замечаю на плече мальчишки маленькую злобную тварь. Как и обычно – не трачу времени на разговоры, а сразу делаю. Скидываю рюкзак и, разбежавшись, со всего размаха бью прямо по Проклятию. По инерции делаю ещё пару шагов и падаю на колено. Довольно больно, но главное что маленькой твари больше нет – запах пропал. Оборачиваюсь и злобно зыркаю на мальчика: — Тебя никто не учил, что мучать животных – подло и мерзко даже для таких, как ты? Ошарашенный парнишка только успевает открыть рот, как совсем рядом, вдруг, раздаётся мягкий, вкрадчивый голос, вызывая у меня очередной приступ тошноты: — Ну не ругайся, он больше никогда не станет так делать. Правда, парень?***
Я быстро щёлкаю нас с Кугой и выкладываю фото в сеть с подписью:«возвращение блудного нии 😌».
Дело в том, что Куга теперь вместе с Сакурой живут и учатся в соседнем городе, а так как оба решили стать врачами – времени теперь совсем в обрез. И подруга, и лучший друг почти постоянно шлют мне фотки, пишут, а иногда нам даже удаётся созвониться по видео, но я всё равно очень скучаю. На прошлой неделе мне исполнилось пятнадцать, и Сакура приехала поздравить, а вот у Куги возникли проблемы с учёбой, и он смог приехать только сейчас. Зато сразу же повёл меня в парк аттракционов, где мы за три часа укатались вусмерть на всевозможной хрени, и теперь сидим на лавочке, поедая сладкую вату. Буквально через минуту у фото появляется первый комментарий:«а со мной фотки не выкладываешь 😔 как грубо Миса-тян 😪».
Из меня тут же вырывается глухой негодующий рык и тяжёлый вздох. — Чего такое? — удивлённо спрашивает Куга. Молча показываю ему экран с комментарием и тут же вываливаю на друга всё своё негодование. — Обязательно было просить этого олуха присматривать за мной? — возмущённо бормочу. — Ты хоть представляешь, как он меня бесит? Даже иногда трясти от его самодовольства начинает. Я понимаю, что ты переживаешь за меня, но почему именно Годжо, блин? Из всех твоих друзей именно этот самовлюблённый напыщенный индюк! Сначала Куга дико хохочет, обнимая меня за плечи. Судя по реакции – не я одна такого мнения о его друге. Но облегчения эта догадка мне не приносит. — Прости, Мисаки, — чуть подуспокоившись, выдыхает друг. — Но я никому, кроме него, не могу тебя доверить. — Это ещё почему? — Он очень надёжный и хороший друг, — с улыбкой отзывается Куга. — Да, у него есть свои, эм, особенности, но он, правда, классный. Попробуй узнать его получше. — Да не хочу я! — всплёскиваю руками. — Он каждый божий день таскается за мной в школу и из школы! Учителя мило улыбаются, придумывая сраную романтику вместо того, чтобы рассмотреть сталкера! Он даже сумку мою пытался таскать, — фыркаю, отставляя ведёрко с ватой и складывая руки под грудью. — Конечно, я сразу же ему объяснила, что такого не люблю, но сам факт! А вчера? Вчера этот олух притащился на машине, оправдываясь, что после у него дела. Дак чего ж ты сразу по своим делам не умотал-то?! — Ну, а чего такого-то? — сдавленно хихикает друг. — Любой школьнице льстило бы, что за ней таскается двадцатилетний парень с тачкой. — Куга! — взрываюсь, вскакивая на ноги, и начинаю жестикулировать руками. — Давай вспомним, что мне только пятнадцать исполнилось, и если его загребут за домогательство, то перед тобой за него отвечать мне, потому что он, по какой-то фантастической причине, тебе дорог. Потом давай вспомним, что я ненавижу шумных и вездесущих людей, и в особенности – терпеть не могу, когда трогают мои вещи. А твой Годжо, к слову, спёр моего «Македонского» и не признаётся. — Так ты же его читала уже. — Он мне нравится, Куга, — страдальчески выдыхаю. — И эта – моя любимая книга о нём, — я обессиленно падаю на скамейку рядом с другом. — Я понимаю, что твой Сатору просто такой человек и привык себя так вести, но я всего этого не хочу. От него слишком много шума, и вообще – он твой друг, а не мой. Забери обратно. Куга кладёт мне ладонь на макушку и чуть ерошит волосы: — Судя по твоим рассказам – вы почти подружились. К тому же, забирать его уже поздно – ты ему нравишься. — Ну, отлично! А меня кто-нибудь спросил? — Мисаки, — друг с улыбкой заглядывает мне в глаза. — Выдохни и постарайся узнать его. Он не такой, каким кажется с первого взгляда. — Да я его уже сто пятьсот раз видела, — бурчу, тяжело вздыхая. — И ничего не меняется. — Ему просто нравится дразниться. — Я заметила, — фыркаю и, подумав, добавляю: — Если у меня не получится привыкнуть, ты ведь скажешь ему, чтобы отстал? — Конечно, Миса. Но ты должна постараться. С тяжёлым вздохом обещаю другу присмотреться к чокнутому блондину.***
— Ну, Сатору, ну, пожалуйста, — я тяну его за рукав в сторону кино. — Ты же всё равно вечно в телефоне торчишь. — Да не хочу я на это смотреть, — негодует блондин, буксируя меня в сторону торгового центра. — К тому же, ты итак всё о нём знаешь – столько книг прочитала, что аж жуть берёт. — К слову, одну ты мне так и не вернул. — Совершенно не понимаю, о чём ты, — голубоглазый невинно хлопает ресницами. — Годжо. — Аюдзава, не хнычь, — он заходит мне за спину и подталкивает вперёд. — С Сакурой сходишь. Я на этот бред не пойду. — Да ты даже не видел! – возмущаюсь, размахивая руками. — А Сакура только через неделю приедет. Вдруг показ уже закончится? — Так, давай договоримся, — он встаёт рядом. — Я куплю вам обеим билеты. А если показ закончится – то сам фильм, и хоть до дыр своего «Александра» засмотрите. Договорились? Я задумываюсь. В принципе, я ничего не теряю. Конечно, все уже посмотрят, но спойлерить мне вряд ли кто решится, потому можно потерпеть и до Сакуры. — Ла-а-адно, — с кислым лицом тяну я, позволяя увести себя от кинотеатра. — Но тогда мы зайдём в книжный. — Ну, книжный я как-нибудь переживу, Миса-тян, — смеётся он. Фыркаю и закатываю глаза: — Прекрати меня так называть. Я Мисаки. — Это очень долго, — начинает канючить он, и я, предчувствуя беду, быстро перебиваю: — Можно «Миса». Беловолосый снова лыбится во все тридцать два: — «Миса» нравится. — А тебя, тогда, как называть сокращённо? — задумываюсь на минуту и выдаю: — Сато? — брезгливо морщу нос. — Мне не нравится, как звучит... Может быть, Тору? Беловолосый резко останавливается, словно запнувшись, и окидывает меня взглядом. — Хорошо, — каким-то странным голосом отзывается он и отворачивается, высматривая что-то на противоположной стороне улицы.***
— Аюдзава! — зовёт одноклассник. — Давай резче. — Резко ты сейчас по забралу отхватишь, — огрызаюсь, дотягиваясь до мяча. — Сам бы лез, раз битой махать научился, придурок. Кое-как дотянувшись до мяча, хватаю его и, перепрыгивая с ветки на ветку, быстро спускаюсь вниз. По пути умудряюсь разодрать футболку и расстраиваюсь окончательно. Дурацкий день. И неделя отвратительная. То сочинение забуду, то у доски затуплю. Теперь ещё и футболка. Перекинув мяч однокласснику, подхожу к учителю и предупреждаю, что пошла собираться. В раздевалке задерживаюсь совсем ненадолго и буквально вываливаюсь из школы с унылой физиономией. Куга и Сакура сейчас на практике месяца два, папа увёз сестрёнку на пару дней в наш старый дом, да ещё и Сатору нет уже неделю. Куга оказался прав, и, несмотря на идиотскую клоунаду, которую вечно устраивает, блондин вполне ничего, если его узнать. С ним даже интересно – он, так же, как и я, любит документалки и иногда читает. Кроме того, мы иногда спаррингуемся, ведь он тоже маг. Несколько раз уже предлагал пойти учиться в техникум, где учился он сам, но, откровенно говоря, я не вижу себя величайшим борцом за человечество. Так что отказываюсь раз за разом. Даже папе об этом не говорила – думаю, он расстроится. Особенно, если вспомнить о маме. Когда захожу домой и бросаю сумку с курткой прямо у двери, начинает звонить телефон. Издав стон мученика, начинаю шарить по карманам в поисках устройства. Удача, наконец, улыбается мне и, не глядя, принимаю звонок: — Слушаю. — Ты дома, милая? — голос папы звучит немного взволнованно. — Привет, пап. Да, только пришла, — тяжело вздыхаю и признаюсь: — Футболку порвала. Папа начинает тихо смеяться: — Мисаки, ты опять подралась? — Не, — направляюсь на кухню. — Просто у одноклассника руки из задницы. Он отбил бейсбольный мяч и тот застрял в ветках. А этот придурок лазать не умеет. — Мисаки, — укоризненно одёргивает отец. — Да поняла я, — снова вздыхаю. — Слазала за мячом, но разорвала футболку. Прости. — Ничего страшного, купим новую, — отмахивается он и, помявшись, добавляет. — Ты никуда сегодня не идёшь? Открываю холодильник и хватаю банан: — Не-а. А что? — Сегодня на улицах неспокойно. Будь осторожнее и без необходимости не выходи, хорошо? — Ладно, пап. — Хорошо, — облегчённо выдыхает он и добавляет. — Кушай, милая. Ещё созвонимся. — Ага. Кладу мобильник на стол и, прислонившись бедром к нему бедром, чищу фрукт. Значит, Проклятия опять разошлись? В последнее время что-то слишком часто. Хотя навязчивых запахов в округе, кажется, не было – я бы сразу почувствовала. Впрочем, противный запах только у самых мелких, уровневые пахнут гораздо приятнее. Доев банан, выкидываю шкурку и плетусь в коридор, чтобы оттащить сумку в комнату. Магов на улице вообще не встречала ни утром, ни сейчас, когда шла домой. Выгнали всех за черту города днём? Вряд ли – нет запаха. Может быть, папа ошибся? Бросаю сумку в комнате и задумчиво смотрю в окно. Затем выдыхаю и за минуту вылетаю из квартиры, едва успев нацепить куртку. Хорошо, что перчатки всегда в кармане. Бродя по городу, уговариваю себя, что просто проверю окрестности рядом с домом и уйду отдыхать – выходные как-никак начинаются. Но пройдя один круг, увеличиваю радиус и так до тех пор, пока не оказываюсь на окраине, у моста через ручей. Когда уже готова повернуть домой, улавливаю запах энергии – лёгкий аромат лимонной газировки, прямо-таки лимонад. Человек. Маг. Ноги сами несут меня по следу, и вскоре вижу светловолосого парня в костюме и странных очках без дужек. Он отбивается от двоих, совершенно не подозревая о третьем, что крадётся со спины. Зато его вижу я. Недолго думая, надеваю перчатки и бросаюсь на помощь незнакомцу. Мне немного достаётся, зато, всё же, получается изгнать Проклятие. Хоть что-то удаётся сделать полезное на этой неделе. Оборачиваюсь как раз в тот момент, когда парень замахивается своим тесаком и избавляется от последнего Проклятия. — Ты крут, — выкрикиваю ему и поднимаю большой палец вверх. Он подходит ближе и удивлённо рассматривает меня: — Спасибо. Что ты тут делаешь? Пожимаю плечами: — Просто проверяла окрестности. Меня… Позади слышится довольно-таки громкий и очень знакомый возглас: — Аюдзава? Мисаки Аюдзава?! Обернувшись, вижу худой силуэт в какой-то странноватой школьной форме и с белой лентой, несколько раз обмотанной вокруг головы и закрывающей глаза, из-за чего волосы стоят дыбом. Такой смешной. Как он вообще что-то видит, если глаза завязаны? Да ещё и на такой скорости несётся. Когда силуэт становится ближе, до меня доходит: платиновые волосы. И голос. — Сатору? — изумлённо переспрашиваю, когда парень останавливается возле меня. — Тебе чего дома не сидится? — негодующе фыркает он. То есть, ни тебе «здравьте», ни «как дела?». Ну и ладно, не очень-то и надо. Зло щурюсь и сую руки в карманы: — Тоже была рада тебя повидать, Годжо. — Я спросил… — А я не ответила, — тихо рычу, перебивая. Потом на мгновение оборачиваюсь к незнакомому парню в очках, взмахиваю ему рукой на прощание и направляюсь в сторону дома, намеренно задевая Сатору локтем: — Другу помоги, ему досталось. Не знаю, что меня так задело. Чего я вообще на него взъелась? Дела свои у человека, вполне нормальная практика, если вы из разных миров. К тому же, он всё равно раздражает, а тут хоть отдохнуть можно было – неделя-то итак непростая. А то, что наорал – чёрт с ним, если ему от этого легче, то на здоровье. Всё ещё пыхтя негодованием, захожу домой, вешаю куртку и запираю дверь на все замки. Затем принимаю душ и разогреваю ужин, хоть он и получается поздним – на часах уже девять. Быстро проглатываю еду, мою посуду и иду чистить зубы, собираясь написать папе, что ложусь. Пока чищу зубы, понимаю, что в карманах мобильника нет, и вспоминаю, что оставила его на кухне, когда пришла из школы. Вытираю лицо полотенцем, переодеваюсь в пижаму и, быстро забежав на кухню, ныряю под одеяло в своей комнате. Каково же моё удивление, когда на экране вижу двенадцать пропущенных и несколько сообщений. И они не от папы, что удивительно. Всё ещё пребывая в изумлении, желаю папе и сестрёнке спокойной ночи и, отложив телефон на тумбочку, выключаю ночник. Решаю, что перезванивать смысла нет, мы ведь уже увиделись. И даже поговорили. Но телефон оживает сам. Выдохнув, беру его в руки и, взглянув на имя звонившего, принимаю звонок: — Что-то недоорал? — Я беспокоился. Если судить по голосу, то беловолосый всё ещё жутко зол, но, отчего-то, ведёт себя прилично. — Я так и поняла, — вздыхаю, молясь, чтобы он повесил трубку и отвязался от меня. Но блондин снова удивляет: — Я поднимаюсь, открой дверь. — С ума сошёл? Я сплю. — Мисаки, мне нужно тебя увидеть, — терпеливо просит он. — Пожалуйста. Открой дверь. Снова начинаю злиться, сбрасываю звонок и в полной темноте зло шлёпаю босыми ногами к двери. В коридоре включаю свет и, едва расправившись с замками, рывком распахиваю дверь настежь. Картина, надо признать, наверное, была та ещё: взбешённая лохматая девчонка в пижаме с лисами и взрослый негодующий парень на пороге. Пересилив себя, отступаю чуть в сторону. Беловолосый заходит, и я закрываю за ним дверь, поворачиваясь. Он снимает ленту с глаз, небрежно запихивая в карман, и тут же обхватывает ладонями моё лицо: — Больше никогда не ввязывайся в драку с Проклятиями. Ты не училась этому. Вырываюсь и отступаю назад, с гневом смотря в лицо друга: — Я не лезу на уровневых, не идиотка. Но драться умею, и если могу помочь, то помогаю. — Они тоже опасны для тебя, Мисаки. — Они для всех опасны, Сатору, — парирую и подхожу ближе, указывая на себя большим пальцем. — Вот только я могу с ними справиться, а люди – нет. Он устало потирает ладонями лицо. Даже мелькает мысль, что сейчас он, как никогда до этого, похож на человека. Имею в виду, нормального человека, который испытывает ещё прорву всяких разнообразных эмоций, кроме постоянной безграничной радости и озорства. — Я не должен был орать на тебя, — глухо отзывается Сатору. Извиняется? Что-то новенькое. Такой чести ещё не удостаивалась за всё время общения с этим сумасбродом. Вздыхаю. Наверное, он, и правда, волновался – двенадцать пропущенных. Я бы вообще убила, если бы кто-то пропустил от меня двенадцать звонков. — Я должна была взять телефон, — отзываюсь и отвожу взгляд. — Просто папа просил не выходить сегодня, а я подумала, что кто-то может пострадать. И, когда уходила, забыла телефон на столе. После моего объяснения следует тихий вздох и пара мгновений абсолютной тишины. — Мисаки, — зовёт Сатору, и я поднимаю взгляд. Выглядит очень усталым и очень взволнованным. — Почему тогда не хочешь идти в техникум? Тебя научат, как выслеживать, как и чем изгонять. Будет гораздо проще справляться с ними. Свожу брови к переносице и обхватываю себя за плечи. Он прав – глупо было бросаться вот так, имея только лишь опыт школьных драк, да папины перчатки. Но что, если папа расстроится? Ему итак до сих пор больно говорить о маме. Конечно, он не запретит мне делать то, что хочется, но я не могу его расстраивать. — Не знаю, — осторожно начинаю. — Будет ли от меня толк. Я не сильный маг, у меня почти не получается использовать энергию, — смущённо тру нос, избегая его взгляда, и, достав из куртки перчатки, даю их Сатору. — Папа сделал их для меня, уже довольно давно. Они здорово помогают. Нерешительно поднимаю взгляд и вижу смесь недоумения и шока на лице друга. — Но, как ты их находишь? — он смотрит на меня. — Проклятия. — По запаху, — пожимаю плечами. — Я чувствую запах проклятой энергии. — Ищейка? — поднимает бровь. Смущённо киваю. Какое-то время Сатору рассматривает попеременно перчатки и меня, а затем осторожно заговаривает: — Зря так говоришь о себе. У тебя явный талант к этому – особенно к слежке. А то, что не можешь пользоваться своей энергией – не страшно. Не скажу, что много, но такие, как ты есть. И ни одного я не мог бы назвать слабым, — он задумывается на минуту, а затем спрашивает: — Ты чувствуешь любую энергию или только Проклятий? — Магов тоже, — нервно закусываю губу и заламываю пальцы. — Я почувствовала твоего друга и просто пошла посмотреть, не нужна ли помощь. Уже по пути унюхала Проклятия. Запах был не такой, как от уровневых, поэтому и ввязалась. — Можно подумать, что если бы были уровневые, то ты стояла бы в сторонке, — хмыкает беловолосый, на что я лишь веду плечом: — Вряд ли. Но даже сильным магам может понадобиться помощь. Он продолжительно выдыхает, запрокидывает голову и начинает тихо смеяться. Я осторожно забираю перчатки из его рук и убираю обратно в куртку. Сатору возвращает взгляд ко мне: — Ты сумасшедшая. — А ты чокнутый. — Двинутая Аюдзава. — Болван-Годжо, — не выдерживаю и кажу ему язык. Сдерживая хохот, парень сгребает меня в обнимку и ерошит пальцами волосы на макушке. — Серьёзно, подумай о техникуме, — тихо заговаривает блондин минутой позже. — Я сам буду учить тебя, если хочешь. — Тебе всего двадцать, — бурчу. — Слишком маленький, чтобы учить кого-то. — Я особенный, — усмехается он. — Фу, Сатору, только не начинай опять, — хныкаю я, упираясь ладонями ему в грудь. — Меня ж стошнит. Он, как и всегда, только смеётся.***
Вылетаю от директора и рыщу взглядом вокруг. Гнев распирает и появляется непреодолимое желание придушить придурка к чертям собачьим. Неужели сложно было предупредить о том, что там будет на самом деле? И тут мой взгляд цепляется за копну торчащих платиновых волос. — Годжо Сатору! — взревела я, направляясь к нему. Тот, естественно, попытался спрятаться, но недаром папа с детства занимается моей физической подготовкой – успеваю схватить его за рукав и дёрнуть на себя. — Привет Нанами, — тепло улыбаюсь парню в очках. — Здравствуй, Мисаки, — сдержанно кивает он и улыбается в ответ. — Как разговор с директором Яга? Бросаю негодующий взгляд на Годжо, который, кажется, сейчас взорвётся от хохота: — Да, Сатору! Как там мой разговор с директором?! — Наверное, оказался увлекательным? — ржёт он. — Да я чуть от страха не умерла, когда на меня эта сраная мартышка набросилась, идиот! Беловолосый всё-таки взрывается. Наверное, если бы не повязка на глазах, я бы увидела его слёзы впервые со дня нашего знакомства. — Ему что-то совсем плохо, — почти безучастно комментирует Нанами. — Надеюсь, — фыркаю и пихаю оболтуса кулаком в плечо. — Завязывай ржать. Ты мне должен огромный клубничный торт. Проходит ещё около пяти минут подобной беседы прежде, чем Годжо, наконец, успокаивается. — Прости, Мисаки, — выдыхает он. — Ты в порядке? — Буду в порядке, когда ты отдашь мне мой торт, болван. — Куплю, не волнуйся, — всё ещё посмеиваясь, кивает он. — Что сказал директор? Я тру рукой нос, вздыхаю и отвожу взгляд: — Сказал, что могу приступать к обучению. И чтобы мне показали, где здесь что находится. — Это же здорово! — Сатору подхватывает меня под мышки и пару раз кружит вокруг себя. Затем ставит на землю. — Пошли, проведу экскурсию. Я киваю, но нас останавливает Кенто: — Мисаки. — Да? — Не знаю, как сказать, чтобы совсем не расстроить, — он выдыхает. — Что такое? — непроизвольно хмурюсь. — Тебе придётся называть нас учителями, когда ты в техникуме. Фыркаю и отмахиваюсь: — Нашёл проблему… — И Сатору тоже, — добавляет Нанами, а у меня так перекашивает физиономию, что беловолосый снова начинает ржать.***
С каждой минутой всё отчётливее понимаю, что мне конец. Из этого не выбраться, как бы ни старалась – а я, поверьте, старалась. Но от этой беды попросту нет спасения. — До завтра, учитель Кенто, учитель Годжо, — взмахиваю рукой и выползаю с тренировочной арены. Правда, стоит почувствовать, что меня больше не видно, как из ниоткуда берутся силы, и я чешу на полной скорости сначала к корпусу за сумкой, а потом на всех парах домой. Чёртов второй курс обучения начинается со сраной влюблённости в Годжо. Гениальнее и придумать было нельзя. Теперь на всех занятиях с ним я смотрела куда угодно, только не на него. И хуже всего было в спаррингах, потому что вставал в пару он только со мной, а смотреть на противника, как понимаете, обязательно. Я едва не выла от безнадёги. Приходилось брать дополнительные тренировки с Нанами, штудировать библиотеку или позорно улепётывать, что есть сил. Как сейчас, к примеру. И как прекратить весь этот балаган тоже не имею ни малейшего представления. Наверное, можно было бы уйти из техникума, но… я уже так привыкла быть здесь. Мне нравится учёба и мои однокурсники. Я люблю выезжать на задания с Нанами или Сатору и изгонять Проклятия – теперь ведь могу делать это сама, мне больше не нужны папины перчатки, хоть и продолжаю носить их с собой. Я действительно помогаю людям, и папа с сестрой безмерно мной гордятся. Но как отделаться… от этого? Я не хочу терять всё, чего добилась, да ещё и за такой небольшой промежуток времени. Как и обещал, Сатору научил меня очень и очень многому. Даже, не поверите, научил правильно учиться – я стала осваивать всё гораздо быстрее, чем, если бы разбиралась сама. Но… — Мисаки! Собственное имя больно бьёт бейсбольной битой по шее, а ноги мгновенно врастают в землю. Затем вырывается сокрушённый вздох. Конечно, как же иначе? Мне ведь не хватило сегодня спарринга с тобой. Давай ещё постоим, поболтаем. А для пущего эффекта – сними свою глупую повязку, чтобы я стояла и млела, как одна из твоих тупоголовых овец. Оборачиваюсь: — Да, учитель? Сатору доходит до меня, несколько раз активно подталкивает к воротам, заставляя перешагнуть их, и сразу же выходит сам: — Всё, теперь просто Сатору. Усмехаюсь и качаю головой: — Какой болван. — Ауч. Приподнимаюсь на носочки и дотягиваюсь пальцами до его волос, ероша и улыбаясь. Затем опускаюсь и чуть отстраняюсь: — Что случилось? — Это я у тебя хотел узнать. Ты как будто с зубами мучаешься уже несколько недель. «Гораздо хуже, Тору. С тобой». — Да нет, всё в порядке, — беспечно отмахиваюсь. — Просто устала. Завтра буду огурцом. Он мягко улыбается и лукаво тянет: — Ты же понимаешь, что я знаю, когда ты обманываешь? — Ты же понимаешь, что всё равно не скажу? — парирую и подмигиваю. — Тем более всё не так страшно, как может показаться. Он немного хмурится: — Неубедительно, Мисаки. Вздыхаю и отвожу взгляд. Он быстро достаёт телефон, что-то набирает на нём, а затем тянет меня за запястье в сторону дома: — Пойдём, провожу. Но от этого становится только хуже. — Не обязательно было отказывать девушке из-за меня, Сатору. — С чего ты взяла, что отказал девушке? — Потому что знаю тебя, как свои пять пальцев. Он усмехается: — Переживёт, я думаю. — Слитое свидание с самим Годжо Сатору? Великолепным и Ослепительно-Неподражаемым? Прикалываешься что ли? Она уже, небось, в монашки постриглась. Беловолосый смеётся, запрокидывая голову: — Боже, я отвратительно на тебя влияю. — Нормально ты на меня влияешь, — огрызаюсь и тут же выдыхаю: — Извини. Остаток пути проходит в молчании. Мне просто не хочется говорить, а Годжо задумался о чём-то. Да ещё так серьёзно, что едва не протащил меня мимо дома. Затем мы прощаемся и расходимся. Дома сразу же забиваюсь в угол, сказав родным, что сильно устала за день. Они с пониманием ко всему относятся, поэтому я спокойно тихо рыдаю в своей комнате вплоть до глубокой ночи. Так проходит пара дней. Затем ещё немного. И ещё чуть-чуть. Я сильно худею, перестаю выходить из дома, почти ни с кем не общаюсь – даже звонок Сакуры сбросила, потому что не знаю, что ей сказать. К тому же, она может обо всём догадаться и расскажет Куге, тот пристанет к Годжо… а мне и без того не очень хорошо. К слову, самого Годжо хватает ровно на два месяца. Знаете, что добешивает друга окончательно? Моё поздравление с днём рождения. Я дарю подарок и тихо сбегаю с вечеринки, не попрощавшись. Стоило ли стараться, если он почти сразу нагоняет меня? Хватает за плечо и разворачивает к себе, гневно рыча: — Ничего не забыла? Оправдываться нечем, потому просто в очередной раз тяжело вздыхаю: — Прости. Блондин с трудом удерживает нейтральное выражение лица и, прикрыв на мгновение глаза, медленно выдыхает. — У меня твоё «прости» ещё с начала учебного года поперёк горла, — фыркает он. — Что я делаю не так, Миса? Чем обидел? А я смотрю на него и не знаю, что сказать. Что делает не так? Чем обидел? В том-то и проблема, что он всё делает идеально. Понимающий, отзывчивый, всегда придёт на помощь и поднимет настроение. Миллиард раз объяснит всё, лишь бы я поняла, сотню раз покажет одно и то же движение. Обсудит любой фильм, прочтёт книгу, если она понравилась мне. Почти каждый раз провожает до дома, заботится. Выговаривает, когда пью кофе или ложусь слишком поздно. А сейчас стоит на морозе в полурасстёгнутой рубашке и лёгких брюках. Туфли, скорее всего, надел на босые ноги. — Ты простудишься, — тихо отзываюсь. — Иди в дом скорее и обязательно на ночь выпей… — Аюдзава! — рявкает он, а я прикрываю глаза. Не от страха – разве могу бояться этого олуха? В нём я уверена больше, чем в себе. Закрываю глаза, чтобы хоть как-то сдержать слёзы, потому что держаться больше нет никаких сил. Я устала. Поборов себя, открываю глаза и смотрю на него, слабо улыбаясь: — Завтра, хорошо, Тору? Давай поговорим завтра? Он хмурится и внимательно осматривает меня. Затем вздыхает. — Обещаешь? — Даю тебе слово, — киваю. Сатору ещё какое-то время борется с собой, старается успокоиться. И ему удаётся, но восторга это не вызывает, судя по лицу. Он засовывает меня в такси вместе с деньгами и обещанием позвонить, как буду дома. Приходится выполнить. И на следующий день приехать на встречу, как и обещала. Я приезжаю первая и делаю заказ, а через пару минут в кафе заходит Сатору. Выглядит очень взволнованным и немного потерянным. Машу ему рукой, привлекая внимание, и он тут же устремляется к столику, занимая место напротив. Снова осматривает меня, хмурится и поджимает губы. Боюсь, что ещё не видела его настолько нервным. — Привет, — здороваюсь первой. — Как себя чувствуешь? Не успел простыть? — Нет, всё в порядке, — качает головой. — Я в норме. А ты? Пожимаю плечами. Затем тяжело вздыхаю и выдаю: — Сакура позвала меня на выходные к ним. — Здорово, — чуть помедлив, но с отголоском радости отзывается Сатору. — Когда поедешь? — Через пару часов, — устало улыбаюсь ему и выдыхаю. — Ты хотел знать, что происходит и не обидел ли меня. Он кивает. — Ты меня не обидел, и вряд ли сможешь это сделать, — продолжаю. — Вся проблема во мне – я влюбилась. Провалилась с ушами. Знаешь, чувства такие, что даже выматывают, как будто я пытаюсь изгнать высокоуровневое, и делаю это около полугода. Беловолосый выглядит удивлённым и выговаривает только со второго раза: — Но это же не может быть настолько плохо. Или… он обижает тебя? — последние слова он говорит с плохо скрываемым гневом. Ну, вот, пожалуйста. Снова рвётся защищать и оберегать. — Нет, что ты, — тихо смеюсь. — Не обижает. — Тогда в чём проблема? — совершенно теряется парень. — Если что-то не так, я могу поговорить с ним. В это время со стойки говорят, что мой заказ готов. Прошу Сатору немного подождать и ухожу за чаем и моти с клиновым сиропом. Вообще, мой сумасбродный друг – жуткий сладкоежка и рассказал, что даже как-то заработал кариес из-за безмерной любви к сладостям, и с тех пор старается держать себя в руках. Но моти… перед ними он никогда не может устоять. А с тех пор, как я при нём ела моти с кленовым сиропом, то больше ни в каком виде их не употребляет. Дойдя до стола, ставлю перед ним чашку с чаем и тарелку с угощением и, взяв куртку, одеваюсь. На меня поднимается взгляд растерянных, искренне непонимающих голубых глаз. Мы играем в гляделки около двух минут – я успеваю намотать шарф на шею, застегнуть куртку и повесить сумку на плечо. Сатору начинает переводить взгляд с меня на сладости и обратно, и в какой-то момент замирает перед угощением, вскинув брови. Затем его ошалелый взгляд поднимается на меня. Он выглядит безумно очаровательно – вскинутые и чуть сведённые брови, огромные удивлённые глаза, чуть приоткрытые губы. Боже, и этому парню двадцать один. Приходится даже закусить губу, чтобы не засмеяться. Сразу видно, что этот болван точно ни о чём не догадывался. А это, между прочим, очень удивительно, если брать в расчёт его раздутое самомнение и очень и очень неплохо развитое логическое мышление. Наверное, нужно было бы соврать, и сказать, что мне нравится Нанами, но… Но. — Поговори, если хочешь, — отзываюсь на его предложение и впервые за долгое время счастливо улыбаюсь. — Только не бей, ладно? Он очень красивый. А ещё у него большое доброе сердце, так что не обижай. Договорились? — Миса… — До понедельника, Сатору, — машу ему рукой. — Передам от тебя привет Куге и Сакуре.***
Мне стало гораздо легче. Странно, да? Не знаю, правда, от чего именно – то ли от встречи с друзьями, по которым так сильно скучала, то ли от признания. Думаю, помогло всё в совокупности. Например, по приезду ребята встретили меня дружными обнимашками – я едва успела ступить на перрон, как эти двое стиснули меня между собой. Все выходные они почти не отпускали меня, но Куге нужно было уйти на пару часов по делам, и мы с Сакурой как раз успели обсудить мою бледность. Я рассказала ей о влюблённости, не упоминая имени или внешности, и сказала, что призналась, но вместе быть не можем. Видя моё состояние, подруга не стала допытываться о причинах, но посоветовала пустить всё на самотёк. Собственно, так я и поступила. По приезду написала Сатору, что вернулась, что всё в порядке и что в понедельник увидимся. И, хотя он и не ответил, не почувствовала никакой тяжести или отчуждённости. Была лёгкая досада, что не пообщаемся, но это не так страшно. В техникуме его в понедельник не оказалось. И в следующий понедельник тоже. И ещё через один. Сатору не было в техникуме целый месяц. Нанамин передал мне, как он сказал, просьбу Сатору не беспокоиться и что он просто на задании, которое требует его вмешательства. Я не придала этому значения – у магов вообще нет никакого графика, не то что, нестабильного, – и с головой ушла в учёбу. К концу месяца уже могла уложить на лопатки своих однокурсников, второй год, да и кое-кого из третьего, и была просто обалдеть, как собой довольна. Нанамин даже взял меня с собой на изгнание второго уровня, который впоследствии оказался первым. Справились мы вдвоём, но Кенто всё же ходатайствовал о присвоении мне первого уровня, за что выслушал от меня море… негодования. В самом деле, какой первый уровень? Я почти не могу пользоваться энергией – она слишком не стабильна, и хорошо, что мне её вообще хватает на решающий удар. На все мои возмущения, он лишь пожал плечами и сказал, что я слишком низкого о себе мнения. Ничего кроме как вздоха и попытки поблагодарить мне не оставалось. Дома я, конечно же, ничего говорить не стала, будучи полностью уверенная в том, что ходатайство отклонят. Да и к тому же они собирались съездить к родне, куда я из-за учёбы поехать не могу (вообще, могу, но не очень тянет). На моменте прощания с папой и сестрёнкой, как чёрт из табакерки, появляется Годжо. Папа тут же кривится, но вежливо здоровается и прикладывает все усилия, чтобы выглядеть доброжелательно. Дело в том, что папуля терпеть не может моего друга, собственно, как и многие мои знакомые. Но из-за меня стараются с ним ладить. В общем, отъезд моих затягивается, и приходится напомнить папе о времени в пути и возможных пробках. Мы снова прощаемся, и папа с сестрёнкой отчаливают, а я завожу беловолосого оболтуса в дом. — Повязку свою глупую только сними, пожалуйста, — бурчу, топая на кухню. — Что есть будешь? Сатору тихо хихикает, но повязку снимает и проходит следом за мной, спрашивая, чем угощу. — Ну, — открываю холодильник. — Есть отбивные, которые готовила вчера, и шарлоттка с корицей, но она тоже вчерашняя. Могу ризотто сделать, но придётся подождать, — отклоняюсь назад, держась за дверцу холодильника, и оборачиваюсь на друга. — Итак? — Пирог, — голубые глаза блестят от предвкушения. Ворча «Когда ты уже начнёшь нормально питаться?», чуть подогреваю шарлоттку и ставлю чайник на плиту. — Где шлялся, олух? — сажусь за стол напротив друга, опираюсь локтями о стол и обхватываю лицо ладонями. — Пропал на целый месяц. Во что опять ввязался? — А как же «Рада тебя видеть в здравии и целости, о Великий и Неподражаемо-Ослепительный»? — почти обиженно фыркает беловолосый. — Фу, Сатору! — начинаю хохотать. — Перестань уже, наконец, кидаться в меня своим самомнением – вывернет ведь. — А вот и нет, — он показывает язык. — Просто ты мне не рада. — Годжо, прекращай, — страдальчески выдыхаю я. — Мне итак от Нанамина досталось – второй день, как на иголках. — Что случилось? — тут же становится серьёзным друг. Смущённо отвожу взгляд и тру нос: — Он меня с собой взял на изгнание второго уровня, который, вдруг, обернулся первым, — вздохнув, поднимаю взгляд на друга. — Честное слово, я просто помогала! Но Нанамин взял и отправил ходатайство о присвоении мне первого уровня… — Ты шутишь? Это же здорово! — тут же подпрыгивает от радости Сатору. — Я бы давно дал тебе первый уровень, но это запрещено, потому что ты закреплена за мной. — Да вы оба чокнулись что ли? Какой мне первый уровень? Я без напарника ведь абсолютно бесполезна. — Не говори так, — хмурится друг. — Ты очень сильная и способная. Фыркаю и отворачиваюсь. Затем вздыхаю и, бросив на него взгляд, тихо отзываюсь: — Сатору, то, что ты узнал, никак не должно влиять на твою оценку моих способностей. Это неправильно. Я рассказала тебе только потому, что ты заставил меня это сделать. Мы друзья, но не нужно… — Это никак не влияет, — резко обрывает он. Кажется, даже начинает злиться. — Потому что это не то, что ты думаешь. Просто я постоянно рядом, вот и всё. Кроме того, тебе пришлось меня долгое время терпеть из-за Куги, а потом ты просто привыкла. Вот тут уже злиться начала я. — То есть, ты хочешь сказать, — осторожно говорю, как можно спокойнее смотря в его глаза. — Что я не могу различать свои чувства? — Можешь, конечно, — он кивает. — Но в этом случае сильно ошибаешься на мой счёт. — Ладно. Я поднимаюсь из-за стола, выключаю чайник и завариваю две чашки чая. Отношу их на стол. Затем возвращаюсь за шарлотткой, приношу её к столу… и с размаха впечатываю в самоуверенную морду беловолосого кретина. Когда ставлю безнадёжно смятый пирог на стол, имею счастье лицезреть ошалевшую мордаху друга, с которой сваливаются кусочки бисквита и яблок прямо на стол. — А теперь послушай сюда, придурок, — зло шиплю я. — Да, мне шестнадцать, но это не значит, что я не знаю, чего хочу или что чувствую. Не надо приписывать меня к стаду твоих тупоголовых овец, которые даже не знают с какой стороны книгу открывать! — Миса, я вовсе не говорил, что ты глупая. — Нет, именно это ты и сказал! — Да ты даже ни с кем не встречалась! — рявкает он. — Тебе не с кем и не с чем сравнивать! Надменно вскидываю бровь, сложив руки под грудью: — А в твою светлую голову не приходила мысль о том, что мне попросту неинтересны мальчишки, с которыми не о чем поговорить и которых я могу уложить на лопатки за двадцать секунд? — Мисаки, ты… — Нет, Сатору, — обрываю и тыкаю указательным пальцем ему в кончик носа. — Это ты иди в задницу и заруби на своём аристократическом самодовольном носу, что я прекрасно знаю, что мне нужно. Я уже сравнила и выбрала. Ни с кем не встречалась, потому что не хочу тратить время впустую, болван-Годжо. А теперь вали в ванную и отмывай со своей физиономии пирог, пока я прибираюсь здесь.