***
Это переходит все возможные границы. Моё терпение лопнуло. На весь дом разносится громогласный вопль: — Фушигуро Мегуми! Живо иди сюда! Хочется ещё добавить «поганец мелкий» – соответствует событиям, но, всё же обхожусь без этого. Дело вот в чём. В вечер его дня рождения произошёл небольшой казус, как все мы помним – синий вхламину Годжо. И пару минут назад я выяснила, что один маленький синеглазый пакостник купил несколько коробок конфет с ромом, скормил основную массу великовозрастному беловолосому сладкоежке, а затем весь вечер методично спаивал старшего опекуна ирландским кофе. Как я узнала? Мне позвонил сотрудник компании, где Фуши делал заказ, и сказали, что я выиграла приз, потому что какой-то там покупатель. Призы я, конечно, люблю, но конфеты-то не заказывала. Потому и расспросила подробнее о заказе, сославшись на забывчивость. Мне всё разъяснили, после чего я тут же набрала Кенто и поинтересовалась, не заметил ли он в руках Годжо конфеты в тот вечер. Друг поднапрягся и вспомнил, что действительно, Годжо слопал почти три коробки конфет, запивая их то ли кофе, то ли крепким чаем. После рассказа друга, отчего-то мне вспоминаются капризы воспитанника, когда я ходила на свидания, и неустанно улыбающееся лицо, когда находилась рядом с Годжо дольше пяти минут без споров и воплей. Паззл сходится. Остаётся только открутить маленькому мерзавцу голову. «Маленький мерзавец» появляется в дверях с максимально недовольным лицом и вопросом «Миса, что не так?», что злит меня ещё больше. На него обрушивается весь мой гневный монолог о том, что все его хитрые планы раскрыты, всё всплыло наружу, и сейчас он огребёт так, что ему потребуется визит к Сёко. Надо признать, что парнишку знатно пробирает – весь бледнеет, глазёнки округляются в ужасе и появляется некое несвойственное для маленького наглеца заикание. На весь сыр-бор бодренько приходит блондин, мгновенно оценивает ситуацию и отправляет Мегуми в его комнату, строго-настрого запретив покидать её пределы. Меня же, ринувшуюся в погоню за подростком для свершения праведного возмездия, ловит, закидывает на плечо и относит ко мне. По пути я успеваю пообещать обоим представителям мужского пола страшные муки ада и скорую расправу. Правда, к моменту, когда бывший муж ставит меня на пол, немного остываю, и повествую обо всём случившемся, стараясь обойтись без высоких диапазонов голоса, а лишь размахивая руками, как урождённая итальянка. — А я-то думал, — вздыхает блондин, прислоняясь спиной к закрытой двери. — И как только сам не догадался, что это был Мегуми? — Да чего с тебя взять? — в запале фыркаю я и начинаю нарезать круги по комнате, продолжая размахивать руками. — Великовозрастный ребёнок. Как можно было не понять, что ешь конфеты с алкоголем? А кофе? Да от него же, скорее всего, за версту несло виски! — Мисаки… — Как ему только вообще пришло в голову тебя споить?.. — Мисаки. — …А главное – зачем? — Миса! Замираю посреди комнаты и оборачиваюсь к блондину: — Что?! Сатору смотрит на меня, сложив руки на груди, и улыбается: — Для чего подросток будет спаивать двух поругавшихся родителей? — Мы его опекуны, Годжо! Блондин устало вздыхает и повторяет вопрос. — Да откуда мне-то знать? — фыркаю, вскидывая руки. — Я так никогда не делала! — Ты – нет, — кивает он. — Но вспомни, как мы повздорили за ужином у твоего отца несколько лет назад. Ты ещё хотела остаться у него на ночь и отправляла меня домой. — Тоже глупость вытворил – подсунул дурацкую «пьяную вишню» к чаю! И ведь знал, что тебе нельзя. А как потом оправдывался? Ты только вспомни! — развожу руками пародируя. — «Вы не должны быть по-отдельности, раз…» Захлопываю рот и вытаращиваю глаза на Сатору. То есть, мой папуля, который велел учить Фуши только правильным вещам, взял и растрепал ему, как «споил» моего мужа конфетами, чтобы мы не ночевали по-отдельности?! — Этот, — задыхаюсь от возмущения. — Этот маленький мерзавец повторил папин грязный приём!.. А ты говоришь, что я – мать. Да какая из меня мать, раз ребёнок… — Мегуми хочет, чтобы мы были вместе, — тяжело вздыхает блондин. — Ты обещала ему семью, а в последний год он почти что предоставлен сам себе. И ему только-только исполнилось шестнадцать, если помнишь. Хочу продолжить бушевать, а потом до меня доходит смысл сказанного Годжо. Мегуми изо всех сил старается свести меня и Сатору снова вместе – сначала сталкивал нас в школе, потом начал капризничать, когда стала ходить на свидания, потом уговорил на день рождения к блондину сходить, а теперь прибёг к последнему варианту, которому научился у моего отца. — Он ведь мог сказать, — растерянно выдыхаю, опуская руки. — А мы с тобой его слушали? — Туше, — тяжело вздыхаю. — Но он всё равно ведь поступил неправильно. — Неправильно, — кивает Сатору. — И я ему это сейчас пойду объяснять. А вот ты объяснишь, что ему больше не о чем беспокоиться. Закрываю лицо ладонями, потирая. — Мы до сих пор в разводе, если помнишь. — И мы оба знаем его истинную причину, — кивает он и подходит почти вплотную, опуская ладони мне на талию. — Но это не значит, что мои чувства к тебе каким-то образом изменились. Мгновенно заливаюсь краской от его заявления. Сначала переспали, потом эти его обещания защитить, теперь вот это… — И, — продолжает он, ласково улыбаясь. — Если твои чувства ко мне всё те же, то мы можем попытаться возобновить отношения. Прячу ярко-красное лицо у него на груди, легко обнимая за талию. — Ты ведь итак сам всё знаешь, — смущённо бурчу я. — Зачем… — Потому что такие вещи нужно обсуждать, — он тихо посмеивается и обнимает за плечи, целуя в макушку. — К тому же, я очень хотел бы быть с тобой. Но только если этого хочешь ты. Ну, начинается. Опять эти выборы, решения… Что вот делать? Я безумно хочу быть с ним и, при этом, очень боюсь, что снова не выйдет. С другой стороны, мы ведь, и правда, оба знаем, почему не вышло в первый раз. Тихо выдыхаю и, собравшись с духом, чуть отстраняюсь. — Я бы тоже хотела, — отвечаю, глядя в глаза, и закусываю губу. Сатору наклоняется и прижимается лбом к моему. Мы оба закрываем глаза и стоим так около минуты – как раз до того момента, когда у меня перестаёт гореть лицо. Затем он коротко целует меня в губы и тяжело вздыхает: — Тогда я пошёл проводить воспитательную беседу с нашим неугомонным подростком. Молча киваю в ответ и отпускаю его, а сама иду на кухню – разговор будет долгим, нужно успокоиться, в чём и поможет приготовление торта. Как раз, когда я хаотично раскидываю по верхнему коржу ягоды прямо на сливки, блондин заглядывает и говорит, что они закончили, но ему самому нужно ненадолго отлучиться. Когда прошу рассказать краткую версию их воспитательной беседы, Сатору широко улыбается и говорит, что ребёнок против развода родителей. Я успеваю кинуть в него ягодой прежде, чем он с хихиканьем исчезает в коридоре. Закончив украшение торта и вымыв кухню, направляюсь в комнату Мегуми, чтобы провести вторую беседу, но, на этот раз, успокоительного характера. Да, я всё ещё сержусь, но, в то же время, отлично его понимаю. Стучу в дверь костяшками пальцев и, дождавшись вялого голоса подростка, захожу. Он вытянулся на животе на диване и смотрит фильм на ноутбуке. Увидев меня, предлагает присоединиться. Я прохожу и сажусь, а парнишка поворачивается на бок, укладывая голову мне на колени. Это один из его способов сказать «прости». Начинаю перебирать волосы Мегуми. Надо же, как всё поворачивается. Он на самом деле сильно переживал из-за нашего с Сатору разрыва и, если подумать, то приложил для подростка просто колоссальные усилия, чтобы свести нас вместе. Что самое удивительное – получилось. Неужели Сатору и папа всё это время были правы, и Мегуми действительно – осознанно или подсознательно, уж не знаю, – воспринимает нас как родителей? Для меня это выглядит очень странно, потому что мы оба не настолько старше него, чтобы действительно быть его родителями. Но, ведь, слова папы подтверждаются – Мегуми очень многое перенял и от Сатору, и от меня. В голову, вдруг, приходит вопрос – а как бы я сама отреагировала, если бы мои старики взбеленились? Вздохнув, понимаю, что устроила бы им что-нибудь похлеще – Фуши ещё ангел по сравнению с моими безумными планами. Кладу ладонь на его плечо и чуть сжимаю. Сколько же он от нас натерпелся, бедняга. — Не очень хорошая из меня мама, а, — тихо бормочу, задумавшись. Спустя пару секунд осознаю, что сказала вслух. Даже успеваю испугаться, когда Мегуми тихо выдыхает. — Может быть, — отзывается он и оборачивается: — Но другую я не хотел бы, — пожимает плечом и снова отворачивается к экрану, продолжая следить за героями фильма. А я сижу, как громом поражённая, смотря на его затылок. Даже не думала, что он ответит. Более того – не собиралась произносить это вслух, но… «Но другую я не хотел бы». Глаза непроизвольно наполняются слезами, губы начинают дрожать, и я накрываю их ладошкой, чтобы случайно не всхлипнуть. Этот мальчишка, что всего на восемь лет младше, считает меня мамой. Почему – загадка. Я не старалась быть ей, потому что у него ведь уже есть своя. Пусть он её никогда не видел, но она есть. Я никогда не хотела занимать её место, ведь она любила бы его гораздо сильнее меня, бесспорно. Уверена, что и вполовину не люблю его так, как любила бы она… Он считает меня… мамой. Зажмуриваюсь так крепко, как только могу. И всё же всхлипываю. Чувствую, как напрягается и садится Мегуми, но не могу открыть глаза. — Миса? — настороженно зовёт он, а я совсем закрываю лицо ладонями и начинаю рыдать, не в силах остановиться. Не громко – тесно сжимаю зубы и давлюсь всхлипами, в надежде, что сейчас рыдания утихнут. Мегуми взволнованно зовёт по имени и осторожно гладит по спине. Всхлипываю, шмыгаю и, вытерев слёзы, открываю глаза, сразу же находя его взглядом. — Прости, Фуши, — улыбаюсь ему, шмыгаю и обнимаю за плечи, целуя в волосы на макушке. — Прости, что напугала. Прости, что и вполовину не забочусь о тебе так, как должна, а только обещаю. Он робко обнимает меня в ответ, упираясь лбом в ключицу: — Прости, что так расстроил тебя, я не имел в виду, что ты плохо ко мне относишься. Улыбаюсь и начинаю гладить его по спине: — Ты не обидел. Я просто очень счастлива знать, что тебе уютно с нами, — отстраняюсь и беру его лицо в ладони, заглядывая в глаза. — Знаю, что ты уже достаточно взрослый и очень сильный. Знаю, что многое можешь решить сам. Но если тебя что-то беспокоит – говори, пожалуйста. Я ведь даже не подозревала, как сильно ты хочешь всё вернуть. Фуши опускает и отводит взгляд, немного хмурясь: — Ну, это же не значит, что ты должна из-за меня что-то терпеть. — Я не терплю, поверь. И защищаю тебя вовсе не потому, что должна, — качаю головой и тепло улыбаюсь. — А потому что очень сильно люблю тебя. Очень. — Со мной тяжело, — виновато бурчит он. — Я тоже не подарок, — усмехаюсь, ероша ему волосы. — Вспомни, кто научил тебя споры кулаками решать? Парень робко улыбается, возвращая взгляд ко мне. — Ты нужен таким, какой есть – ворчащий, негодующий, иногда отстранённый, но добрый, отзывчивый и очень храбрый. Мы любим тебя за то, кто ты есть. Очень сильно любим, Фуши. И ты имеешь полное право требовать то, что тебе принадлежит, что я тебе обещала – семью. Мои слова доводят Мегуми до слёз – он опускает взгляд, и потом я замечаю мокрые дорожки на щеках. Целую в макушку и крепко-крепко обнимаю. — Тебя никогда не бросят, Мегуми, — говорю тихо и глажу по спине, стараясь успокоить. — Никогда, слышишь? Ты моя семья. Ты замечательный. Мой замечательный Мегуми. Мальчишка цепляется за меня. Шумно дышит, сдерживая рыдания, а я глажу его по волосам и дрожащим плечам. В проёме двери появляется фигура с мягко мерцающими голубыми глазами. Улыбаюсь ему, начиная осторожно раскачиваться из стороны в сторону вместе с Мегуми. Кажется, всё налаживается. Наконец-то налаживается. И пусть не будет так, как было раньше, но я сделаю всё, чтобы парнишка, что так жмётся ко мне в поисках защиты и тепла, больше никогда не думал, что может быть не нужен.***
Меня поймали с поличным, пригвоздили взглядом к стене и требуют объяснений. Согласна, очень подозрительно, когда девушка возвращается под утро вместе с подростком, да ещё и оба едва стоят на ногах, как будто кутили до этих самых пяти часов утра. Но кто же знал, что Годжо нагрянет ко мне в квартиру, когда я сказала, что Мегуми ночует у меня? — Попадос, — обречённо выдыхает воспитанник, рассматривая старшего опекуна. Тот, в свою очередь, сверкая глазами, обводит нас пристальным взглядом. — Ты, — он указывает пальцем на подростка. — Идёшь в свою комнату, спишь и потом рассказываешь свою версию. — Но, Мисаки, — Фуши растерянно оборачивается ко мне. — Иди спать, Мегуми, — целую его в лоб и подталкиваю в спину. — Мы тут разберёмся, всё в порядке. — В охуительном порядке, — цедит сквозь зубы Годжо, от чего Мегуми хмурится ещё больше, и мне приходится подтолкнуть его ещё раз: — Давай-давай. — Мисаки. — Я с этим негодяем с четырнадцати лет спокойно справляюсь, не беспокойся, — тепло улыбаюсь Мегуми и поворачиваюсь к бывшему мужу: — Мне нужны десять минут на душ и одна чашка кофе. Потерпи чуток. Ответом мне является фырканье. Спасибо, хоть не орёт. После душа мне, и правда, легчает, а чашка кофе восстанавливает душевное равновесие. Чего нельзя сказать о Годжо – по мере моего рассказа, который в двух словах звучит, как «мы частично вытащили Двуликого из Юджи», его лицо перекашивается ужасом, недоумением и почти яростью. Впервые в жизни я вижу, что Сатору нечего сказать, и он не представляет, что делать. Даже отдалённо не имею представления, каких усилий ему стоит этот спокойный длительный выдох и ровный голос, задающий вопрос: — Ты нормальная? — Всё в порядке, Сатору, он никому ничего не… — Это, мать твою, высшее и, наверное, самое древнее Проклятие, Мисаки! — Вот видишь, – «наверное»… — Аюдзава! — Двинутая, — киваю. — Но послушай меня, пожалуйста. Блондин изумлённо вскидывает брови и становится воплощением фразы «да ты, блять, издеваешься надо мной!?»: — А я что сейчас сидел и делал? — Тогда ты слышал, что он не может никуда деться из Юджи. То есть, может выйти, но вне него будет слабеть и ему придётся вернуться. — Прекрасно. А что делать в промежутке от того, как он материализуется, и до того, как вернётся в Итадори? — вкрадчиво интересуется маг. — Ничего, — пожимаю плечами. — Ему не нужны люди и не нужна кровь. — Это он тебе сказал? — Это я тебе говорю. Сатору закрывает лицо ладонями и снова выдыхает. Сидит так несколько минут, потирая лицо. Затем убирает руки и смиренно смотрит на меня: — Валяй, что там за веская причина, что ты позволила освободиться высшему Проклятию и ходить по одной земле с Мегуми? Я готов. — Я не готова – ты меня казнишь. — Не переживай, направлю всю злость в другое русло. — Какое? — Секс. Жёсткий. Прямо на этом столе. Тяжело вздыхаю: — Тору… — Это я здесь вздыхаю, — негодующе фыркает он. — Живо выкладывай, с чем мне придётся иметь дело. Приходится прикусить язык и скоренько поведать семейную легенду, касаемо нашей с Майю родовой принадлежности, плавно перейти к объяснению желания Двуликого обрести форму, а заканчиваю рассказ я на почти что романтической ноте: — И он просто найдёт свою… Тору? Беловолосый маг выглядит так несчастно, что, кажется, готов зарыдать. Он смотрит на меня с полнейшей безысходностью и с безграничной нежностью, одновременно. Это означает, что Годжо готовится к выдаче таких моральных люлей, которых ещё никогда в своей жизни не выписывал никому. И, дабы предотвратить беду, я вставляю ещё одну фразу: — Майю назадавала ему кучу вопросов и все его ответы были правдой. Блондин снова закрывает лицо ладонями, выдыхая: — Ещё и Майю втянула… — Мегуми тоже ему верит… — Миса, помолчи, пожалуйста, немного. Я сообразительный, конечно, но сразу не смогу придумать план по спасению человечества от Короля Проклятий. Тихонько вздыхаю и подбираю ноги под себя, отворачиваясь к окну. — Он не сможет ничего сделать, — вдруг раздаётся усталый голос подростка. — Итадори всегда может дёрнуть его назад. Проклятие на поводке, если можно так выразиться. — А ты должен быть в кровати, — хором выдаём мы с Сатору. — Чтоб я ещё раз дал вам двоим наедине разбираться друг с другом? — фыркает он и тоже садится за стол. — Мне до сих пор конфетная авантюра аукается. — Я тебя не трогала. — Я и не про тебя говорю, — пожимает плечами, косясь на старшего опекуна, который всё так же закрывает лицо руками. — Кстати, Сатору, я в архивах твоей семьи видел что-то похожее на рассказ Мисы. Про Двуликого. Блондин отрывает руки от лица и смотрит в пространство, задумываясь. Хмурится, закусывает губу, затем поднимает взгляд на меня и рассматривает, чуть щурясь. Рассматривает так долго, что начинаю беспокоиться, как бы не разошёлся и в порыве ярости не досталось горячих и Мегуми. Но затем Сатору поясняет, что приблизительно вспомнил, о чём говорит парнишка, и наведается в родовое гнездо. — И вы едете со мной, — сурово заканчивает он, переводя взгляд с меня на Фуши. — Оба. Нам с Мегуми остаётся только смиренно вздохнуть и покорно отправиться спать.