Кто я тебе?

— Ты сейчас же мне всё расскажешь! И даже не смей отговариваться тем, что рассказ очень долгий! — гневно рявкает Сакура с порога, тыча мне указательным пальцем в нос. Куга за её плечом выглядит не лучше. Тяжело вздыхаю. Они с чемоданами. — Одно условие – на Тору никто не орёт и, — выразительно смотрю в глаза лучшего друга: — Никто не бьёт его. Мы уже со всем разобрались, поделили вину и живём душа в душу. — Ага, и пяткой – в глаз, — бормочет подошедший Фуши и обращается уже к Куге и Сакуре: — Привет. У нас, как всегда, сумасшедший дом, но вы не стесняйтесь. Проходите. Воспитанник тянет меня в сторону, пропуская внезапных гостей в дом. Затем сам закрывает за ними дверь, отправляет нас с Сакурой в гостиную и помогает Куге дотащить чемоданы до гостевой спальной. Меня не удивляет поведение Мегуми – он действительно счастлив, ведь мы с Сатору решили быть вместе, на этот раз серьёзно, о чём и объявили воспитаннику. И теперь он спокоен, как удав, крайне послушен в большинстве вопросов, а главное – улыбается. Наконец я могу видеть его улыбку так часто, что начинаю забывать, как он выглядит без неё. А вот Сакура вскидывает брови, немного ошарашенно рассматривая меня, что заставляет рассмеяться. Подруга помнит его несносным, дерзким и вечно недовольным подростком, которого могу усмирить только я. — Ты чего с ним сделала? — шёпотом переспрашивает она. — Снова сошлась с Тору, — сквозь смех отвечаю я. — Как оказалось – это всё, чего хотел Мегуми. — Ну, дела, — удивлённо тянет подруга, не сводя взгляда с лестницы, где скрылись Фуши и Куга. А я сижу и думаю, как так получилось, что меня окружают «взрослые» дети и великовозрастные «подростки». Сакура старше меня на четыре года, как и Куга, но сейчас похожа на ребёнка, которому показали мифического единорога. Да, Мегуми немного изменился, но не настолько же, чтобы вызвать подобное удивление? Хотя, Сакура всегда была такой, с самого нашего знакомства. Мне было семь, и папа взял нас с собой в магазин за покупками. Нам было очень тяжело, прошло уже два года, как не стало мамы, но мы очень тосковали по ней, и никак не могли наладить быт. Даже банальный поход по магазинам становился катастрофой. И в тот день мы уже закончили, когда папа вспомнил, что дома закончился сахар, а мы его не взяли. Он пошёл обратно в магазин, а мы с сестрой остались в машине. Как раз из окна я и увидела Сакуру – к ней пристали парни постарше. До сих пор сама не знаю, почему я это сделала, но вышла из машины, перебежала улицу и со словами «как ты нас всех напугала, сестрёнка!» обняла её. Состроила маленькую дурочку, наивно и невзначай сказав, что папа уже ищет её, а затем потянула к машине. Там мы все и дождались папу, который слегка обалдел, обнаружив на переднем сидении чужого ребёнка. Мы с ней вдвоём наскоро объяснили папе ситуацию, и он с радостью довёз девчонку до дома. Позже Сакура рассказывала, что очень удивилась моей сообразительности и храбрости, ведь она могла оказаться кем угодно. И я ответила, что вижу плохих людей – и она к ним не относится. В общем, я прониклась к ней, а она, по её же словам, влюбилась в меня с первого взгляда, сразу же поняв, что я и есть та самая «подруга до конца жизни». Следующие несколько дней после приезда друзей проходят в полном сумбуре и непрерывном общении – Тору постоянно дома, и они с Сакурой трещат так, что мы с Кугой переглядываемся каждые полчаса, тяжело вздыхаем, но стоически выносим этот щебет. Как-никак, любови наших жизней, что ещё с ними поделаешь? Вот и терпим. Правда, один раз всё же ретируемся в другую комнату и просто расслабленно залипаем в окно целых двадцать идеально тихих минут. Лишь перед самым приходом Тору, Куга тихо говорит, что безумно рад, что мы снова вместе. Это заставляет меня удивиться и проверить его температуру, на что друг смеётся: — Несмотря на всё, вы – идеально друг другу подходите. Спасибо, что тогда поставила меня на место. — О чём ты? — переспрашиваю я. — Ну, — он чешет нос и виновато смотрит мне в глаза. — Когда я увидел, как он поцеловал тебя. Первый раз. Кстати, я никогда его таким злым не видел в отношении себя. Даже подумал, что красным жахнет. Оу, забыла сказать – Куга маг. Вот только он всё бросил ради Сакуры и ни капли не жалеет, судя по всему. Хотя, детей заводить до сих пор боится – а ведь Сакура ему уже весь мозг на эту тему съела. И да, она знает о магах и чудовищах, но, как истинная женщина, в гробу это всё видала. Причём, что самое интересное – Куга показывал ей маленького монстра по просьбе самой же Сакуры, но тараканов и жаб подруга боится гораздо больше даже после этого. Удивительная женщина, серьёзно. Могу поспорить, что она без страха отделает шваброй даже Двуликого, если тот испачкает только что вымытый пол, и заставит убрать за собой. — Он бы никогда так не сделал, — с улыбкой отзываюсь и ерошу другу волосы на макушке. — Но, и правда, очень не любит, когда ты орёшь на меня. — Я заметил, — усмехается тот и сгребает меня в охапку. — Как я за вас переживал, ты бы знала. «Как же хорошо, что ты не знаешь, как нужно было переживать пару дней назад, когда Двуликий из меня отбивную сделал», — со вздохом обнимаю его я.

***

К моей бессоннице, наконец, присоединяется рассвет – первые лучи солнца уже касаются стены напротив окна, хотя ещё и не показались из-за горизонта. Темнота чуть отступает, и могу различить очертания мебели в комнате. Даже завитки на обоях вижу, и какого они цвета в целом. Глаза устали от темноты, и жжение чуть спадает при появлении света. Да и вообще расслабляюсь – никогда не любила темноту. Наверное, потому что наполнена ею. Возможно, поэтому же меня и тянет к Тору, ведь он сам излучает свет – от сердца до цвета волос. Первый луч разрезает сумрак комнаты и касается кожи лопаток – свет тянется к нему, сворачиваясь мурчащим котом на спине. Будто притягиваемые магнитом, лучи, один за одним, всё быстрее и быстрее озаряют комнату. И вот уже один падает на его безмятежное лицо, касаясь ресниц, отблёскивая серебром. Сначала, блондин недовольно морщит нос, по-детски негодующе. Затем, недовольно и шумно выдыхает носом. И только после этого сдаётся и едва приоткрывает веки, осматриваясь. — Светятся, — шепчу, улыбаясь ему. — Так красиво. Он фыркает и улыбается. Поднимает руку, протягивая ко мне, но замирает и опускает обратно, подвигаясь ближе. — Ты чего? — тихо спрашиваю и касаюсь его спины сначала кончиками пальцев, а затем прижимаю всю ладонь, поглаживая. — Пытаюсь перестать быть деспотом, — хрипло бормочет он. Тихо хихикаю, уткнувшись носом в его волосы, и возражаю: — Я не называла тебя деспотом. Он двигается ещё ближе и осторожно закидывает руку мне на талию. Я глажу его по спине, вдыхая запах волос. В груди разливается тепло, и сжимаю Сатору ещё крепче. Момент безмятежности, которого мне так не хватало, накрывает с головой. — Мисаки, ты, — он чуть запрокидывает голову, заглядывая мне в лицо и немного хмурясь. — Была ли ты счастлива со мной? Мужчина, как никогда прежде, выглядит невинно и наивно. Видимо, этот вопрос действительно волнует его. Улыбаюсь и касаюсь пальцами его лица. Подушечками разглаживаю морщинки на лбу, между бровями и, наконец, глажу по щеке, отводя пряди волос. — С момента, как ты украл у меня книгу. Ни у кого ещё не хватало наглости на такое, — тихо смеюсь, перебирая его волосы. — Ты сложный человек, иногда с тобой очень тяжело – например, если себе в голову что-нибудь вобьёшь. Своевольный, заносчивый… Боже, да как я вообще за тебя замуж вышла?! — Эй! Смеясь, сползаю ниже и прижимаюсь к тёплому боку. Сатору переворачивается на спину и обнимает обеими руками, утягивая к себе на грудь. — Боюсь, такими темпами, мы сегодня никуда не пойдём, — выдыхаю ему в шею. — Значит, не пойдём, — спокойно отзывается маг. — С каких это пор мы делаем, как хочу я? — поднимаю голову и лукаво щурюсь. Сатору не отвечает – лишь рассматривает моё лицо, касаясь кончиками пальцев. — Я слишком часто решал за тебя, — тихо отзывается он. — Не спрашивая, как хочешь поступить ты сама. — В этом нет ничего плохого, — пожимаю плечами. — Есть, — возражает, проводя пальцем по едва заметному маленькому шраму над бровью. Затем обводит шрам на плече, подтягивает мою руку и касается губами шрама на предплечье. — Я должен был слушать тебя. — Ты старше. — Не имеет значения, — качает головой. — Если бы я слушал, тебе бы не пришлось запираться с Двуликим в собственной незаконченной Территории. — Тору, — морщу нос. — Это ведь правда, — вздыхает он. — Кстати, вчера звонила Майю и слёзно умоляла сменить гнев на милость. Виновато закусываю губу. С нашего с ней разговора по телефону я так и не сказала Сатору, что она хочет увидеться. Я тоже соскучилась по ней, но моё лохматое чудище был так подавлен всем произошедшим, потом ещё и разговор, а после Куга с Сакурой прилетели… В общем, я так и не обсуждала с ним возможность встречи с сестрой. — Мы с ней хотели увидеться, — тяжело вздыхаю. — Я сказала, что ты не скоро будешь готов меня туда привезти, но обещала поговорить, и потом всё это… Я не хотела тебя волновать. Муж закрывает лицо ладонью и бессильно смеётся: — Ты неисправима, — выдыхает он и смотрит на меня сквозь пальцы. — Она обещала запечатать твоего папаню в сахарнице, между прочим, если он хоть раз косо на тебя посмотрит. И, судя по тону, была настроена серьёзно. — Прекратите его так называть, — негодующе фыркаю и дую губы. — Мой папа пёк лучшие булочки с сыром во всём мире, а не выворачивал людей наизнанку и даже не устраивал апокалипсис. — Скажи об этом Двуликому, — закусывая губу, отвечает Сатору. — Ставлю сотню, что он тут же побежит практиковаться в выпекании булочек с сыром. — Единственное, что он может запечь – пару городов, — фыркаю. — Но, по желанию, может посыпать их сыром. Блондин взрывается хохотом. Хохочет до слёз и нехватки воздуха, так что мне приходится слезть с него, со вздохом назвав болваном, и отправиться в душ. Естественно, всё веселье мигом слетает с моего лохматого чудища, и душ мы принимаем уже вдвоём.

***

Мегуми, отчаянно алея, отговаривается кучей дел (подозреваю, высотой в полтора метра и прекрасным небесным именем), так что к сестре мы с Тору едем только вдвоём. Но едем. Майю я набрала уже будучи в пути, и Тору до самого Дзёэцу ржал как конь от её восторженных визгов и обещаний приготовить все вкусности, что любит Шестиглазый Бог. Ладно, он смеялся даже за обедом, пока Майю восторженно тараторила о том, что ей приснилось воспоминание, как мы с ней ловили белку. Это было тысячу лет назад, и я нихрена, конечно же, не помню, потому приходится поверить на слово. Снова, в основной своей массе, разговор поддерживают двое – Майю и Тору, изредка привлекая меня. Двуликий, который в начале обеда вяло поковырял вилкой кусок мяса, затем вздохнул и уставился в окно, так и не сказал ни слова. Начинаю подозревать, что младшая реально пригрозила ему запечатыванием в сахарнице. Иначе, почему бы ему сидеть с такой отсутствующей мордой? Скучающей или азартно-кровожадной – ещё куда ни шло, но чтобы так?.. В конце концов, когда после чая Тору и Майю схлёстываются в споре «классическая комедия или ромком», причём Сатору настаивает на втором варианте, я тихо-мирно выскальзываю из дома, бредя к обрыву. Очень люблю смотреть, как волны разбиваются об утёс – это, странным образом, успокаивает, завораживает. Голова пустеет, как будто ветер выдувает все тяжёлые мысли и уносит за океан. В реальность возвращает скинутая на меня громадная куртка и недовольное замечание: — Одинаковые. Куртка пахнет пряностями, так что даже до того, как услышать голос, понимаю, что это Двуликий. Тяжело вздохнув, выпутываюсь из неё и обхватываю руками: — Ну, и зачем ты её припёр? — Потому что вы, людишки, вечно мёрзнете. Майю отсюда уходит только когда промерзает до костей. Удивлённо вскидываю бровь и высказываю предположение: — Она, правда, что ли, пригрозила тебе сахарницей? Двуликий озадаченно хмурится, рассматривая меня, а затем повторяет: — Сахарницей? На мгновение прикрываю глаза и тихо смеюсь. Да, так и знала. Это чудовище сразу же эту самую сахарницу в зад угрожателю затолкает. — Не бери в голову, — выдыхаю и накидываю куртку себе на плечи. — Спасибо. — Иди нахер, девка. Снова пробирает смех, но сдерживаюсь – Его Темнейшество явно в смурых думах весь, не надо лишний раз раздражать Короля. Пусть помытарствуется, успокоится. Глядишь, и опять шутить начнёт в своей излюбленной долбанутой манере. — Она к тебе привязана, — вдруг снова заговаривает Сукуна. Пожимаю плечами: — Просто любит. В последнее время много чего произошло, и она нервничает. Успокоится со временем. — Нет, — он качает головой. — Такого никогда не было – она ведёт себя так, как должна вести себя ты по отношению к ней. Задумчиво хмурю брови, уставившись на волны: — Может быть, это из-за того ритуала. Она же всё вспомнила. — Нет, — снова возражает он и всматривается в горизонт. — Это она, твоего в ней нет ничего и быть не может – иначе бы я знал. Рассматриваю его профиль и высказываю мелькнувшую догадку: — Ты не понимаешь, почему она так защищает меня, потому что считаешь, что мы с ней никто друг другу. Он резко оборачивается ко мне и скалится. Ощетинился, но не рычит и нет в его глазах того предупреждающего огня. Что-то не так. — Что с тобой? — переспрашиваю, чуть склонив голову. — А что со мной? — ухмыляется он. — Ну, не знаю, — фыркаю, складывая руки на груди. — Например, ты притащил мне куртку, потому что тут холодно. Потом начал говорить о Майю, явно собираясь сказать что-то поинтереснее. Вот только извини, Ваше Темнейшество, я не настолько сообразительная, так что давай попроще? Он несколько мгновений рассматривает меня, затем выдыхает, запрокидывает голову и тихо и устало смеётся. В момент этого живописного зрелища, краем глаза цепляю фигуру Сатору на заднем крыльце и оборачиваюсь к нему. Муж хмурится и выглядит весьма напряжённым. Тепло улыбаюсь ему и взмахиваю рукой. Он повторяет мой жест, но продолжает наблюдать за Двуликим рядом со мной. — Сказала своему Богу? — вдруг спрашивает Король. Нахмурившись, оборачиваюсь к нему: — О чём сказала? — Про дитя. Изумлённо вскидываю брови, и Двуликий, закатив глаза, переспрашивает: — Только не говори, что ты не знаешь, что носишь его детей. Чего, вашу мать?! — Меня сейчас удивляет, откуда об этом знаешь ты. — Видел, — взгляд алых глаз перемещается на мой живот. — Когда ты открыла свою Территорию. — Ну, наконец-то, — вскидываю руки к небу. — Минус одна тайна – ты на меня набросился из-за того, что я… погоди, — обрываю саму себя. — Ты сказал «детей»? — Да, двое, — спокойно отвечает Король Проклятий. Изумлённо таращусь на него: — Тебе-то откуда знать? Тест показал восемь с половиной недель. Двуликий устало вздыхает и отворачивается. Мы какое-то время молчим, я снова кутаюсь в куртку, а потом тихо отзываюсь: — Не говорила. Ещё не ходила к врачу. Я уже дважды, — запинаюсь, болезненно сводя брови к переносице. — Теряла ребёнка, и… — Всё в порядке, — перебивает демонюка. — Эти выживут. Ты защищаешь их. Изумлённо вскидываю брови, возражая: — Я всегда… — На тебе была печать, девка, — вновь обрывает Сукуна, переводя на меня взгляд. — Твоя и сила Шестиглазого постоянно противоборствуют. Тогда у тебя было недостаточно сил, чтобы выносить его детей в своём теле – твоя энергия рано или поздно убила бы их, посчитав за угрозу. Не знаю, что произошло, но у них всё равно не было бы шансов. В шоке отступаю от него на шаг назад и неверяще рассматриваю лицо. То есть, как это не смогла бы? Он же… Я… Меня обволакивает запахом мяты, который приносит с собой барьер. Возвращаю взгляд к мужу и качаю головой, показывая большой палец. — Он не мог защищать тебя, — голос Двуликого возвращает моё внимание к нему. Проклятие протягивает руку, касаясь пальцами барьера. — Никогда. До этой жизни. — Кстати, как думаешь, каким образом я смогла использовать энергию Сатору для создания меча? — У вас связь, — тихо отзывается Король. — Возможно, виной тому дитя. Может быть, он нашёл способ контактировать с твоей силой без ущерба тебе. Кто знает? — Ты знаешь, — интуитивно хватаю его за пальцы и всматриваюсь в глаза. — Ты знаешь обо мне всё. Даже если чего-то не видел ранее, ты всё равно понимаешь, что происходит. Никогда не видел на мне печати, но нашёл её сейчас и даже снял. Показал, что я могу передавать свои предметы Мегуми. Расскажи мне. Двуликий задумчиво рассматривает мою руку, и я невольно тоже перевожу взгляд. Я в чаще леса. Вокруг выжженная земля, поломанные и обугленные стволы деревьев. Где-то видны лоскуты ткани и отвратительно пахнет жжёной плотью. Я кажусь себе совсем крошечной, сижу на коленях на земле, вытирая ладошками щёки. Чуть впереди меня огромная фигура мужчины в свободной светлой юкате. Судя по всему, развязана, потому что её сдувает ветром в сторону, открывая часть спины и тёмные шаровары. Спустя несколько мгновений передо мной появляется огромная раскрытая ладонь, а следом за этим раздаётся приятный, немного хриплый голос: — Пойдём, девчонка. И я верю этому голосу – чувствую себя в безопасности, когда он звучит, потому без колебаний хватаюсь всей своей крошечной пятернёй за безымянный палец и мизинец, крепко сжимая. Слышу смешок и поднимаю голову. Тут же встречаюсь взглядом с алыми глазами – они устрашающе сверкают в темноте, но я, отчего-то, совсем не боюсь. Одна половина лица прикрыта деревянной маской, которая непонятно, на чём держится. Уголок губ мужчины приподнят в ухмылке. Он тянет руку вверх, поднимая на ноги, а я начинаю задорно смеяться, оказываясь в воздухе. Мужчина поднимает меня ещё несколько раз, отрывая от земли и легко раскачивая из стороны в сторону, и тоже смеётся, но тише. Всем своим маленьким телом интуитивно ощущаю, что он счастлив. Этот громадный, облитый кровью мужчина счастлив… от моего смеха? С резким вдохом разжимаю пальцы и поднимаю испуганный, непонимающий взгляд на лицо Двуликого. Он чуть склоняет голову на бок, наблюдая за мной, рассматривая. А затем улыбается уголком губ. Точно так же как в воспоминании. Я выдыхаю, продолжая таращиться на него, и шмыгаю носом. Что это было? Когда? Что там произошло? Кажется, я была совсем ребёнком. Зачем пошла в лес? Как там оказался Сукуна? Тяжело и глубоко дышу, останавливая взгляд на глазах. Не мигая, всматриваюсь в них, пытаясь найти ответ хоть на один из вопросов. Спрашивать не вариант – это же Двуликий. В лучше случае пошлёт в пешее эротическое, а то и заботливо проводит. — Пойдём, девка, — устало выдыхает демонюка. — Твой Шестиглазый начинает бесноваться. Медленно оборачиваюсь к дому и усилием воли фокусирую взгляд на блондине. Он и правда сильно взволнован – хмурится, руки едва заметно согнуты в локтях. Заторможенно качаю головой и осторожно прикасаюсь ладонью к предплечью красноглазого. — Сукуна, — зову, оборачиваясь. — Не-а, — ухмыляется тот. — Я дал слово Майю, что с тобой ничего не случится, так что пиздуй в дом. У тебя губы почти белые. — Может, это потому, что в моей башке творится какая-то хрень? — язвлю. — В твоей башке вечно какая-то хуйня, девка. Давай, вперёд.

***

— Что у вас там произошло? — тихо спрашивает Тору, бережно прижимая меня к себе. Мы только-только легли спать – Майю даже слышать не желала о том, что нам надо ехать, и в приказном порядке велела Тору отдать ей ключи от машины. Сестрёнка высказала ему за грубость в её, как хозяйки, адрес и отчитала за неподобающее для гостя поведение, безапелляционно заявив, что мы ночуем у неё. Я даже влезать не стала, тихо посмеиваясь со стороны. Как итог – нас определили в гостевую комнату, пожелав сладких снов и между делом намекнув, что звукоизоляция в доме прекрасная. — Просто было странно разговаривать с ним, — пожимаю плечами, не открывая глаз. — То есть, имею в виду, спокойно, без сарказма и посылов нахер. — Ты выглядела напуганной, — настаивает он. Открыв глаза, чуть запрокидываю голову, чтобы видеть его лицо, и улыбаюсь: — Прекрати так волноваться. Я всего лишь что-то вспомнила… кажется. Сама ещё толком не поняла – картинка всплыла резко, и я просто не ожидала. Тору мягко улыбается, ласково проводя пальцами по моему лбу и щеке, отводя волосы в сторону, и тихо переспрашивает: — Уверена? Киваю. — Когда пойму – обязательно поделюсь с тобой, — мягко целую его в губы и трусь носом о щёку. Сатору вздыхает и, поцеловав меня в висок, отзывается: — Хорошо. Мы ещё какое-то время болтаем о всякой ерунде, потом моё лохматое чудище вырубается, а следом за ним и я сама. Где-то под утро мне снится сон. Я уже старше, но всё так же хвостиком хожу за Королём Проклятий. Он учит меня драться, использовать проклятую энергию, создавать предметы. Проводит со мной столько времени, что я спокойно дурачусь с ним, толкаясь и корча рожи, бегая то за ним, то от него – как будто он каждый день проводит со мной. Мы валяемся на лугу, рассматривая облака, я сдуваю одуванчик ему в лицо, а затем снимаю белые зонтики с его ресниц, не переставая смеяться. Он суёт мне кузнечика за шиворот и громко хохочет, наблюдая, как я пытаюсь достать насекомое со спины. Он выглядит сурово и даже устрашающе, но я без опаски карабкаюсь по нему и забираюсь на плечи, дотягиваясь до нижней ветки с большим тёмно-красным яблоком, и срываю его. Протираю рубашкой и протягиваю Двуликому, а тот откусывает кусок от плода прямо у меня из рук. Калейдоскоп картинок из воспоминаний прошлого в конечном итоге заставляет меня проснуться. Но, что удивительно, я не напугана, как это было днём. Не знаю, почему, но я уверена, что всё это – правда, что всё было так на самом деле. Как – вопрос без ответа. Я знакома только с наглым, своевольным, себялюбивым Проклятием высшего уровня. Он жесток, своенравен, эгоистичен – что заставляло его быть таким со мной? Когда разговаривали с Майю днём, она кратко пересказала свой разговор с демонюкой, когда тот объяснил ей, что вообще произошло в то время, когда он стал Проклятием. Она снова плакала, бросая взгляд на Двуликого, но счастливо улыбалась. И через слово просила у меня прощения, чем заработала выговор. В очередной раз бросаю взгляд на часы. Половина пятого утра. Тихо вздыхаю, смиряясь с тем, что больше не усну. Бросаю взгляд на растянувшегося на животе Тору. Губ касается тёплая улыбка. Боже, и как сказать этому великовозрастному ребёнку, что он станет отцом? То есть, я больше, чем уверена, что он будет в восторге, ведь очень давно хочет детей, но… Что, если что-то случится? Сможем ли мы пережить это ещё хоть раз? После того разговора мой Шестиглазый Бог был раздавлен, даже не знаю, как смог справиться с этим. «Говори со мной. Всегда говори со мной, Миса». «Всё в порядке, эти выживут. Ты защищаешь их». Улыбаюсь уголком губ и тихо вздыхаю. Да уж, от двойни Сатору окончательно свихнётся от счастья. Осторожно поднимаюсь с постели и тихо выхожу. В как-то доме совсем-совсем тихо и немного прохладно, словно где-то открыто окно. Не торопясь спускаюсь на первый этаж и прямой наводкой топаю на кухню. — Ранняя пташка? — слегка озадаченно спрашиваю, переступая порог. У распахнутого окна сидит непривычно спокойный и задумчивый Двуликий, всматривающийся в линию горизонта. Он не оборачивается, но отвечает: — Я – Проклятие. Могу себе позволить иногда не спать. — Так они, всё же, спят? — удивлённо бормочу, проходя в комнату. — Некоторые. Устраиваюсь за барной стойкой, хватая яблоко из громадного блюда – у Майю пунктик, что никто в её доме не должен оставаться голодным, потому запасы еды повсюду и в больших количествах. Такая уж моя сестрёнка. На звук откусываемого яблока поворачивается Двуликий. — А ты почему не спишь? — вдруг спрашивает он. — Слишком удивлена тем, что когда-то ты защищал меня и заботился, — смущённо поджимаю губы и пожимаю плечами. Он не рычит, не задаёт вопроса, с чего я так подумала. Даже не спрашивает, вспомнила ли я что-то и не рассказывает о собственных воспоминаниях. — Это было до того, как я понял, что ты должна это делать сама, — тихо отзывается Сукуна. — Тогда почему защищал сейчас? — осмелев, спрашиваю и сжимаюсь в комок от холодного порыва ветра. — Ты свирепствовал сотни лет, и спустя столько времени снова стал беречь. Почему? Он отворачивается к окну, закрывает его и вздыхает. — Ты сильно напоминаешь Майю, — чуть помедлив, отвечает, возвращая взгляд алых глаз ко мне. — Но когда ты поставила условие, что я обязан беречь пацана, чтобы ты дала то, чего требовал – вспомнил, каким я сам был когда-то. Наверное, поэтому согласился. Замираю, задумчиво щурясь, и рассматриваю его лицо: — Я напоминаю… тебя? — Лишь когда я был человеком. — И каким ты был? — вопрос, вызванный интересом, вырывается из меня раньше, чем успеваю захлопнуть рот. Виновато морщусь и прижимаю к губам руку с зажатым в ней яблоком. Сукуна широко скалится, как если бы человек сдерживал смех, и фыркает. Затем поднимается, подходит и всматривается в мои глаза, опираясь предплечьями на другую сторону стола: — Не мог замолчать вовремя. Делал то, что считал необходимым, даже если боялся. Добивался своего любыми способами. Ненавидел быть среди людей. Впадал в ярость от их невежества и глупости. Был, — он замолкает на мгновение, подбирая слово, и продолжает: — Очень любопытным.