Реквием.

Я видел его взгляд сотни раз, Но сейчас он смотрел куда-то глубже моих глаз...

Небольшое кафе кишело представителями вида кошачьих. Отовсюду слышалось мяуканье, мурлыкание и хриплое мярганье. Кисаки недовольно поморщился. В отличие от своей спутницы, басист не боготворил кошек и вполне обошёлся бы обычным кафе. Но девушка уже с умилением устраивалась в вольере с самым большим количеством животных. Кисаки вздохнул. Он бы с радостью провёл день в студии за записью нового альбома, но родители настояли, чтобы сын сводил «милую и умную девушку Кимико» прогуляться по городу. Девушка была достаточно симпатичной и притягивала взгляды, но сам Кисаки оставался абсолютно равнодушным. Если бы был выбор, басист предпочёл бы отправиться в клуб с каким-нибудь хорошеньким мальчиком, нежели с красавицей из Осаки. Это скорее юрисдикция Дайске, который не пропускал ни одной юбки, кстати независимо от половой принадлежности «юбки». Кимико что-то ворковала, пытаясь заинтересовать музыканта, надувала губки и хлопала чрезмерно намалёванными ресницами. «Она даже краситься толком не умеет, - безразлично думал Кисаки, скользя взглядом по заурядно симпатичному личику. – Не за что даже взглядом зацепиться». - Тоору-сан, пожалуйста, осторожно! Громкий возглас заставил Кисаки оторваться от своих мыслей и перевести взгляд вправо. В вольере среднего размера расположился вокалист их группы и пытался мягко высвободить свою руку из захвата вцепившегося в неё когтями и зубами чёрного кошару. Тоору тихо посмеивался, с восторгом ероша шерсть на загривке пушистого чудовища. - Не стоит переживать, мы просто играем! Кисаки замер, пропуская мимо ушей возмущённые комментарии Кимико. Ниимура сейчас сам был похож на одного из представителей вида кошачьих. Всклокоченный, растрёпанный, с расцарапанными руками и сияющими чёрными глазами за светлой челкой. Блондин явно получал удовольствие, валяясь в вольере с мяукающими животными. Что-то мягкое коснулось щеки Кисаки, отвлекая его от созерцания потрясающей, завораживающей картины, а над ухом раздалось хриплое «мфрмяурф». Басист отвернулся к столу и столкнулся взглядом с заинтересованными вертикальными зрачками на янтарной радужке. Рыжий корниш-рекс с некой агрессивностью смотрел на музыканта, а потом ткнулся мордой в лицо Кисаки. От неожиданности брюнет подался назад и упал навзничь, опрокинув стул. - Тадаши, ты в порядке?! – истерично взвизгнула Кимико. - В норме… Ох, ты ж!... Рыжий короткошёрстно-кудрявый кошак спрыгнул со стола прямо на грудь Кисаки и довольно мяргнул ему в лицо, потеревшись мордочкой о подбородок басиста. - А ты ему нравишься, Кисаки-кун. Тяжесть с груди исчезла, и басист увидел, что над ним, в кои-то веки, возвышается хрупкая фигурка вокалиста. Тоору выглядел настолько отлично от привычного образа мрачного вокалиста La:Sadie’s, что Кисаки даже не смог ничего сказать, как-то возмутиться, очарованно изучая такого нового Ниимуру. Вокалист понял его молчание по-своему. - Что, дыхание перебило? Кё бывает несколько бестактным и грубым. Поднимайся, несчастный! Тоору схватил Кисаки за руку и с потрясающей силой, вроде совсем не присущей этому тщедушному тельцу, поставил басиста на ноги, небрежно отряхивая чёрные одежды от налипшей кошачьей шерсти. - Кё? – Кисаки со скептицизмом посмотрел на кота, который с видом полного блаженства мял кофту на груди Ниимуры. - Мы с ним оба из Киото… - К тому же невероятно похожи, - пробормотал Кисаки, почесав мяргнувшего кота за ушами. Проводив Кимико до дома, сухо попрощавшись и оставив девушку обиженно надувать губки, басист ушёл бродить по вечерним улицам Токио. Ноги уверенно вели его по знакомым улицам к знакомому бару. Внутри было шумно. Свет и музыка почти лишали зрения и слуха. Оглушало, давило и почти выворачивало наизнанку душу. Как и зрелище, предстающее пред глазами. Почему он раньше никогда этого не замечал? Почему всегда тратил своё время на кого-то другого, если его бог был всегда перед глазами. На сцене чуть впереди и немного левее. Но разве Кисаки интересовало что-то иное, кроме идеальности исполнения? Каору всегда недовольно косился на него, когда после очередного представления басист устраивал разбор полётов. Доставалось даже Кё. И ему в первую очередь. Кисаки не нравилось, как он двигался, как вёл себя по отношению к залу, как брал высокие ноты и срывался в гроул. Доведённый до белого каления Ками после концерта буквально врывался в квартиру давнего любовника, не спрашивая разрешения, одним движением ломая сопротивление и рывками сдирая одежду с тонкого тела. Тот не противился и даже ни разу не возразил. Рику имел ангельское терпение и невероятное великодушие, чтобы снова и снова пускать раздражённого басиста на порог собственного дома. А Матсуура в наглую этим пользовался. Почему для того, чтобы понять себя, пришлось проделать такой большой путь? Музыка пожирала сознание, а на танцполе в окружении остальной серой массы извивался Ниимура, чуть прикрыв глаза и совершенно не обращая внимания на окружающих. Несмотря на маленький рост, сейчас Кисаки казалось, что вокалист возвышается над всеми, как бог. Гибкое тонкое тело ломалось в такт музыке, зачаровывало, и голова кружилась от резкого перепада давления. Сердце гоняло кровь с невероятной скоростью… О том, чтобы сдержать себя, попытаться отвести взгляд, отвернуться, уйти, забыть, забытьзабытьзабыть, не возникало даже мысли. Потому что все мысли были на танцполе. Тадаши уверенно направлялся к Ниимуре… Глаза в глаза… Соприкоснуться руками. Почувствовать жар чужого тела. Ощутить обжигающее дыхание на разгорячённой коже. И упасть в пропасть кофейно-чёрных глаз… Вжимать тонкое хрупкое тело в стену собственной квартиры, одновременно сминая сухие губы поцелуем было чертовски приятно. Пока кулак Ниимуры не впечатался в живот, выбивая дух. Кисаки застонал, сгибаясь от боли, но, не отпуская вокалиста, напротив ещё сильнее впился пальцами в его плечи и услышал сквозь гул в голове его недовольное шипение. - Захотел поиграть? – жарко шепнул Кё на ухо басисту. - Имеешь что-то против, кошара? – пересилив себя, произнёс Кисаки. Говорить не хотелось. Не хотелось думать, отвечать на вопросы, сопротивляться бешено накатывающему желанию. Хотелось только раздеть это тело, увидеть всю его красоту, прикоснуться к бледной коже, покрывать её поцелуями… С трудом дойдя до кровати, Кисаки опрокинул на неё вокалиста, жадно сдирая одежду и прокрывая каждый открывающийся участок тела поцелуями. Тоору прогибался в спине, подставляясь под распухшие губы, и зарывался руками в волосы Тадаши. Из его приоткрытого рта вылетали тихие, сдержанные стоны, и это бесило Кисаки до такой степени, что он был готов причинить ему как можно больше боли… Избавившись от рубашки, у которой зачем-то были застёгнуты манжеты, Матсуура принялся языком выводить узоры на плоском животе вокалиста, наслаждаясь тем, как мелко подрагивают мышцы от его прикосновений и как при этом выгибается сам Ниимура, давя в себе стоны. Поднимаясь поцелуями выше, Тадаши достиг бусинок сосков. Басист нежно втянул одну горошинку в рот, мягко посасывая, а другую перекатывал между пальцами, одновременно сжимая напряжённый член вокалиста через тонкую ткань брюк. Ещё один подавленный стон и Кисаки прикусил сосок, вырывая у Ниимуры жалобный громкий стон, и победно улыбнулся. - Не стоит сдерживать себя. Иначе я просто заставлю тебя стонать в голос. Тадаши казалось, что радужка полностью заполнила глаза Кё, настолько тёмными и глубокими они казались. Возражений не последовало и басист вернулся к прерванному занятию. Пройтись поцелуями по шее и плечам, оставив несколько неярких засосов, провести языком по груди, обводя соски, исследовать впадинку пупка. Одной рукой расстегнуть пуговицу на невероятно тесных брюках Ниимуры, а потом зубами прихватить ткань, медленно стягивая ткань. - Я прокляну тебя, если ты не поторопишься, - сквозь зубы прошипел Кё. - У нас вся ночь впереди. Нам некуда спешить… Однако собственная эрекция уже неоднозначно намекала, что стоило бы поторопиться, если он хочет получить полный набор удовольствия сегодня. В паху отдавалось болью. Стянув с Ниимуры брюки вместе с нижним бельём, Кисаки поспешил и сам избавиться от одежды, в чём ему очень настойчиво помогал Кё, пытающийся расстегнуть джинсы. Его руки дрожали и срывались, то и дело задевая напряжённый член, заставляя Тадаши чуть всхлипывать от каждого прикосновения, которое посылало волну наслаждения дрожью по всему телу. Одежда полетела в сторону, а Кисаки всем телом прижался к горячему и влажному телу вокалиста, терзая губы и грубо сжимая стоящий колом пенис Ниимуры, Кё чуть вскрикнул, но тут же подался вперёд, всхлипывая и притягивая басиста как можно ближе. Тадаши мягко провёл по всей длине члена Тоору, обвёл головку, едва касаясь её, от чего Кё выгнулся на кровати и громко застонал. - Ты будешь моим, - шептал Кисаки. Спустившись чуть ниже и заставив вокалиста согнуть ноги в коленях, Кисаки облизал два пальца и стал осторожно массировать тугое колечко мышц. Одновременно с этим он поглаживал член Кё, почти доводя того до оргазма, но вовремя останавливался, желая растянуть удовольствие как можно дольше. Заметив, что вокалист достаточно расслабился, Тадаши начал осторожно раздвигать мышцы ануса, проталкивая первый палец. Ниимура протестующее застонал, но протест тут же сменился стоном удовольствия, стоило Кисаки чуть лизнуть головку члена, а потом подуть на неё. Проталкивая палец дальше и массируя тугие стенки прохода, Матсуура уже не встречал сопротивления. Кё тяжело дышал, сжимал в кулаках простыни, но не издал ни одного протестующего звука. Ещё пара движений и Кисаки добавил второй палец. Вокалист вздрогнул и попытался уйти от прикосновений, но басист крепко вцепился ему в плечо, оставляя синяки и вынуждая остаться именно в этой позе. - Хватит. Отпусти меня! – Ниимура попытался вырваться, но именно в этот момент пальцы Тадаши нащупали точку, от прикосновения к которой по всему телу блондина словно прошёл слабый электрический разряд. Из горла, помимо воли, вырвался громкий стон удовольствия. Достаточно разработав анус и не в силах больше сдерживать себя, басист вошёл в тело Ниимуры одним движением. Тоору вскрикнул и тут же зашипел от боли, зажмуриваясь и стараясь расслабиться. Тонкие пальцы оставляли красные полосы на спине Матсууры, а зубы нервно кусали губы, стонущего музыканта. Кисаки дал Кё немного времени и начал двигаться. Несколько толчков и Кё снова вздрагивает от нахлынувшего удовольствия. Боль не отходит на второй план, но так гармонично дополняется наслаждением, что правильно кажется именно так. Тадаши жаден. Он берёт, он подчиняет, присваивает себе это тело, ломает его, учит принадлежать только ему. Он знает в этом толк. Движения быстрые, резкие, глубокие. Тоору беспрерывно стонет и рычит под ним, пытаясь хоть немного взять инициативу в свои руки, но он ещё не умеет сопротивляться этому напору и ему остаётся только подчиниться. Стоны настолько громкие, что голос едва ли не срывается на хрип. Но даже так, но даже при этом Кё не может молчать, потому что Матсуура буквально выбивает из него эти стоны, крики, всхлипы. Басист меняет позы, входит чуть под другим углом, а удовольствие накатывает на вокалиста всё с новой и новой силой. Стоящий член ноет от неудовлетворённости и отсутствия внимания. Словно читая его мысли, пальцы басиста смыкаются на его плоти и начинают двигаться в такт движениям Кисаки. Кё чувствует, как дрожит Тадаши, чувствует его тяжёлое, сорванное, обжигающе-пьянящее дыхание и разливающуюся внутри него горячую жидкость и тоже срывается в пропасть, а может взлетает к небесам. Некоторое время они лежат не двигаясь. Оба тяжело дышат, едва соприкасаясь губами и словно играют в гляделки. Долго-долго глаза в глаза, пока не начинают наворачиваться слёзы или пот не стекает по ресницам. Кисаки целует Тоору. Глубоко и страстно, вкладывая в поцелуй все свои чувства, и снова смотрит в глаза. - Ты ведь останешься у меня? – с надеждой спрашивает Тадаши. - На ночь? – уточняет Ниимура. - Насовсем, - шепчет басист. Ниимура только кивает в ответ, закрывая чернеющие глаза.