***
Пока Микаса втягивалась в дела, изредка беседуя с Армином вечерами, Джил занималась подготовкой к поездке на собрание помещиков, чувствуя беспокойство перед первой встречей со всеми соседями. Естественно, она уже решила, что Леви тоже едет, хоть он и говорил, что не видит смысла в своём присутствие там, но Джил его мнение в таких ситуациях волновало меньше всего, раз уж он часть шервудских помещиков, то обязан быть два раза в год на собраниях. Всё! Джил, несмотря на лень, прекрасно понимала, что есть такое слово как обязанность, а от некоторых дел нельзя отлынивать. Она даже не думала отправить вместо себя Армина, как отправляла его летом, чтобы рассчитаться с наёмными крестьянами, хотя, по идее, должна была сама это сделать. Собрание должно было состояться через две недели, а портниха обещала дошить костюм через полторы недели, но необходимо было тащиться раз в три дня на примерку в ателье, с собой брать в спутники Жана, вечно чем-то недовольного последнее время. У Жана действительно в душе сейчас было нехорошо. Вроде он испытывал светлые влюблённые чувства к Микасе, ощущая лёгкую дрожь в коленях, а вроде его всё раздражало последнее время. Еда была несолёная, рубашка плохо выглажена, перчатки спадали с рук, а Джил очень сильно раздражала. Он ревновал сам себя, когда Джил просила поехать с ним в ателье. Жану было омерзительно садиться на лошадь, воображая прогулку, а не обычное сопровождение помещицы по её делам. Это же было привычным и обычным делом для всех вокруг, никто и не думал о чём-то пошлом, кроме Жана, которому становилось душно и плохо, когда он оказывался вне одного помещения с Микасой, а она, шурша юбками, ворошила дрова в камине, убирала со стола и прибиралась. «Это так… гадко! Я не хочу никуда ехать с Джил. Она такая неприятная. Все вокруг для меня стали такие неприятные.» — Жан постоянно думал об этом, не в состоянии даже закрепить седло на лошади, не понимая, что за чем делать, хотя в армии он мог выполнить седловку с закрытыми глазами. — Эй, Жан, ты чего седло задом наперёд тулишь? — спросил Конни, видя, что друг снова улетел в свои фантазии. Такое редко, но бывало, но не настолько глубоко, чтобы не понимать, что делаешь всё совершенно не так, мучая лошадь. — А, — небрежно кинул Жан, позволяя, Конни оседлать лошадь. — Имир сказала, что ты влюбился в новенькую горничную, мечтая затащить её в постель, — затягивая подпруги, широко улыбнулся Конни, получая подзатыльник от оскалившегося Жана. — Дура твоя Имир! И ты вместе с ней! Конни засмеялся, понимая, что эти слова здорово задели дворецкого, раз он с седлом справиться не может. Обычно Жан старается перевести шутки Конни в другую шутку, а не встаёт на дыбы, скалясь, как собака, которую дразнят обглоданной костью. Жан и сам не понимал, что происходит с ним. Микаса с первого взгляда лишила его покоя, не давая сосредоточиться на чём-то серьёзном, будь то седловка или пересчёт бутылок в винном погребе. Кирштейн брал в руки бутылку, смотрел на неё и не мог понять, что у него в руках и зачем, представляя большую и элитную квартиру, Микасу в красивом платье и их семерых детей вокруг. Все счастливы, а в доме царит такая гармония, которой и в природе не существует. Нет, Жан всё же хотел ссор, скандалов… Жить в полной идиллии очень скучно, и Микаса совсем не похожа на идеальную жену и мать, у которой всегда всё будет отлично. Она тоже ошибается, как и все люди. Недавно Микаса убирала золу из камина, нечаянно перевернула совок, и почти всё содержимое оказалось на ней и на полу. Жан хотел помочь, даже рванул вперёд, но вовремя остановился, считая, что не время сейчас к ней подкатывать. Он говорил ей: «Доброе утро! Классно так выглядишь!» Она отвечала: «Доброе. Спасибо.» — и уходила по своим делам. Жан вздохнул, выводя лошадь из денника, не понимая, как взять себя в руки, пока окончательно не пропал и не потонул в своём океане чувств к Микасе. Ему не нравилось то, что с ним происходило, особенно, потеря контроля на любовном фронте, где всё слишком не предсказуемо, и ты сам и победитель, и побеждённый; Жан не любил терять от чего-то голову, затуманивая свой рассудок, а чувства ещё не давали спать по ночам и мыслить здраво. Он никогда ещё не влюблялся настолько сильно, что уходил под воду чувств, никак не в состоянии вырваться на берег. Когда Микаса проходила мимо, таща в руках грязное бельё, совок с золой или поднос с тарелками, Жан чувствовал, как что-то сжимает его грудную клетку, не позволяя дышать, а сердце начинает биться всё сильнее и сильнее, гляди, выпрыгнет из груди и убьёт хозяина, лишая его переживаний и страданий. Он не знал, насколько ему будет легче, когда Микаса сделает шаг навстречу, но чувствовал, что это будет не скоро, а путь к завоеванию её сердца предстоит долгий и трудный, но попытаться явно стоит, хотя бы из-за интереса, что будет дальше.***
Ударил мороз. Резко, внезапно и сильно. Уличный термометр показывал минус шесть по Цельсию, но в Десяти Дубах было тепло и уютно. Габи, правда, с утра шумела, оставшись дома с температурой, а Фалько молча делал уроки, увлечённо смотря в учебник. Он тоже не пошёл сегодня в школу, ссылаясь на боли в животе и першение в горле. Леви листал журнал с яркими картинками, особо не вчитываясь в текст, и свет был плохой, а сажать остаток зрения не хотелось. Рядом приятно потрескивали дрова, а Габи после обеда угомонилась, залезла на диван, усаживаясь в позу лотоса, взяла пряжу и начала вязать, иногда поглядывая в книгу с советами. Наконец-то в доме воцарилась тишина. Леви прикрыл глаза, положив журнал на колени, но спать не хотел, хотя не помешало бы подремать пару часиков. Погода была унылая и мрачная, хотя дождя, естественно, быть не должно, но по небосводу была размазана серость, будто кто-то тряпкой пытался стереть тучи, а они размазывались и размазывались, не желая убираться. В сон клонило, но не слишком сильно. Возможно, стоило включить радио, но этим всегда занимался Кольт, который поехал на почту и в город за лекарствами. Пик тоже слегка покашливала, но отшучивалась, что ничего серьёзного, просто выпила на ночь стакан холодного йогурта. Николо, кажется, тоже уехал за приправами вместе с Кольтом, а Энни занималась глажкой. Каждый выполнял свои обязанности. Это было так восхитительно. Никто не отлынивал от дел, не перечил и не возмущался, кроме Пик, которая снова пыталась вытащить Аккермана на улицу. Леви, конечно, не отказался бы погулять верхом, но на лошадь не полезет, хотя у него и были подобные мысли, учитывая, что терять ему больше и нечего. Выживание жизнью явно не назовёшь, а он выживал, хотя вся его жизнь из выживания и состояла и продолжается так же. Никакого просвета. Ещё и проблемы с финансами, хоть действительно взбирайся в седло и сворачивай себе шею, чтобы всё это безобразие побыстрее закончилось. Только-только Леви начал проваливаться в сон, как услышал громкий хлопок двери и шмыганье Кольта. Слегка приподнимаясь в кресле, потирая глаза, Леви уронил журнал, выглядывая из-за кресла на Кольта, идущего в его сторону, продолжая шмыгать носом. — Вам письмо, — сказал Грайс, передавая конверт. — Помочь открыть? — замерла с крючком в руках Габи. — Нет, — холодно ответил Леви. Чрезмерная забота о нём его раздражала. Он был сам в состоянии открыть письмо, даже умудрялся писать их сам, но а заполнял конверты уже Кольт. Управляющий ушёл, продолжая снимать шапку, шарф, куртку, а Габи продолжила рукодельничать. Леви вскрыл конверт, как-то непривычно долго вчитываясь в имя своего друга, наталкиваясь на неприятные предположения. Эрвин писал, что приедет к нему, немного рассказывая о путешествиях, обещая привезти подарки. И всё. День продолжился в привычном вялом темпе, нарушаемый лишь редкими переговорами Габи и Фалько. Мальчик позвал подругу делать уроки, а она, шикнув, заявила, что ей нужно довязать шарф. — Габи, иди делай уроки. Потом шарф довяжешь, — сказал Леви. — Ну… Ещё пятнадцать минут. Прошу! — взмолилась Браун, продолжая вязать. — Через пятнадцать минут будет ужин. — Тогда я после ужина сяду за уроки! Я всё равно не успею за пятнадцать минут сделать всю домашку! Кольт им ещё привёз домашнего задания, «осчастливив» Габи, которая понимала, что ей предстоит пыхнеть над тетрадками сразу после ужина, а Кольт потом ещё и проверит всё. Вот в чём в чём, а в домашке Грайс-старший понимал всё отлично, помогая и брату, и его подруге. Решить задачку? Без проблем. Пример? Да проще простого. Помочь выучить стих? Хорошо. Проверить пересказ нескольких глав книги? Весь во внимании. Назвать дату или событие, проверяя детей на знание истории? Кольт готов. Он очень ответственно подходил к образованию брата, мечтая, чтобы Фалько получил хорошее образование и выбился в люди. Мальчик и сам это понимал, стараясь хорошо учиться и спрашивать, что ему непонятно. И Габи образовывалась с ним за компанию, будучи умной девочкой, но слишком ленивой в учёбе. Её приходилось заставлять писать, читать и считать из-под палки, но если Габи загоралась чем-то, например, вязанием, то с интересом читала книгу, училась на крючке или на спицах вязать и была такая сосредоточенная и старательная в эти моменты. Иногда дети, выучивая стих, рассказывали его Леви, вручая ему книгу, тыкая пальцем на произведение. Громко, четко и с выражением. Бывали времена, когда они робко подходили к нему за помощью в математике, если Кольт был занят. На следующий день за окном немного посветлело. Размазанная неопрятная серость ушла с небосвода, уступив место ленивым облакам, проплывающим высоко-высоко над землёй. Энни с утра натёрла хрусталь до блеска, сменила обляпанную за завтраком скатерть. Габи уронила ложку с черничным джемом, а Леви её отругал за это, с утра он был злее и нервознее обычного, как раз после вчерашнего письма. К Энни периодами придирался на ровном месте, но она молча переделывала, не огрызаясь, хотя её терпение с утра стремилось к нулю. Габи, схватив сумку с учебниками, умчалась в школу. Фалько едва поспел за ней, иногда покашливая. Кольт не решался подойти и поговорить о вчерашней поездке не только на почту, но и в банк. Он узнал про кредит, хотел построить свинарник, нашёл в газете объявление о продаже мясных поросят, купил книгу о животноводстве, читая её пол ночи. А теперь тихонько сидел у себя в кабинете, листая старые газетные вырезки, где фигурировали Десять Дубов, Сэнт-Блейк, Фрог и другие поместья. Некоторые вырезки были настолько старые, что успели истлеть и могли рассыпаться прямо в руках. Пожелтевшие, затхлые, но ещё с чёткими чёрными буквами и чёрно-жёлтыми фотографиями, слегка жутковатыми и неприятными. В целом, шервудские помещики были людьми сложными и закрытыми, казавшись на первый взгляд добродушными сельскими жителями, но газетные вырезки говорили, что всё гораздо сложнее и запутаннее. Целую книгу, с вклеенными туда вырезками, Кольт нашёл на чердаке среди вещей прежнего хозяина Десяти Дубов. Старый дед, который до девяностолетия не дожил всего два месяца, собирал много интересного, вёл дневник, как и многие местные помещики, составлял родовое древо и переживал, когда все его близкие умерли, а он остался один и жил, жил, жил, каждый день моля о смерти и воссоединению с семьёй. Кольт потрогал деревянную подставку для ручек, подпёр голову рукой, снова думая о своей должности. Он с родителями мечтал, чтобы у Фалько было образование и будущее, Кольт учился, но денег у семьи не хватило, чтобы доучиться, приходилось работать. Он благодарил всех богов, вселенную и Леви, когда тот взял его к себе управляющим. Другой помещик бы давно выгнал такого нерадивого работника, но Кольт не понимал, почему Аккерман его терпит, находясь на грани разорения по вине Грайса. Жалость? Или, наоборот, безразличие к делам? Кольт потёр глаза, выдвигая нижний ящик стола, доставая небольшую бутылочку с коньяком. — Кажется, я сопьюсь раньше, чем Фалько отучится, — он покрутил в руках бутылочку, внезапно подумав о том, что можно делать вино или водку. Возможно, это выход? Или не стоит связываться с этим? Кольт знал, чтобы торговать алкоголем собственного производства, нужно получить лицензию, а это путь небыстрый и нелёгкий. Бумаг нужно собрать очень много, вряд ли Леви станет этим заниматься. Кольт кинул бутылку в ящик, закрывая его и вздыхая, чувствуя, как очередной, казалось бы, гениальный план терпит крах. Ну какой алкоголь? Кто его делать будет? Кольт перевернул очередную страничку с вклеенными вырезками и решил сегодня постараться не думать об этом, а просто изучать историю этого места. Вскоре в Десять Дубов, пренебрежительно фыркая, оглядывая гостиную, пожаловала Софи. На ней было меховое манто, привычные красные губы и тёплые перчатки. Она, вышагивая по полу в тёплых сапожках из грубой кожи, дошла до камина, встав прямо на ковёр, оказываясь прямо напротив Леви, поправляя свои волосы, брезгливо поджимая губы. — Пахло дохлыми дворняжками, я уж обрадовалась, — высказала она. В её ушах мотылялись длинные золотые серьги с аметистами, смешно болтаясь туда-сюда, когда Софи поворачивала голову. — Уйди с ковра, свинья, — шикнул Леви, закрывая журнал. — Кто ты такой, чтобы мне указывать? Где хочу, там и стою! — она присела на диван, закидывая ногу на ногу. — Я бы на твоём месте умчалась бы отсюда. Скоро мой кузен приедет и такую райскую жизнь тебе устроит и твоей соседке, что вы пожалеете, что на свет родились и посмели ступить на мою землю. Твари! — Покинь мой дом, пока я здесь хозяин. Или мне позвать Райнера? Софи хмыкнула, явно давая понять, что уйдёт только тогда, когда сама этого захочет. Она почувствовала, что скоро все изменится, когда наконец-то её кузен приедет сюда, в Шервуд. Она так долго его искала, узнав, что у неё есть дальний родственник, с которым они седьмая вода на киселе, но ей сейчас нужна была любая помощь против чужаков. Да, кузен тоже будет чужаком, но с ним они хотя бы кровными узами связаны, значит, он имеет право здесь жить. Софи прикусила губу, пытаясь представить своего кузена, каким он будет? Должен быть злее и жестче её в несколько раз. Им нужно будет продумать чёткий план, подбив соседей к его исполнению. Софи, примерно, знала, как именно хочет выгнать этих мерзких чужаков и присвоить их земли. Леви, посмотрев на Софи задумчивым взглядом, спросил? — Какая у тебя девичья фамилия? Софи Эдинхейм, повернув голову в сторону Аккермана, сказала: — Смит. Софи Смит, а тебе-то какое дело?