Близкие люди

      Яркие, но в тоже время редкие лучи солнца освещали главную дорогу, ведущую к домам помещиков. Джил, не видя дороги из-за пелены горьких слёз, смотрела на лошадиный затылок, шмыгала носом и придерживала поводья руками в кожаных перчатках. Она снова и снова ощущала себя самым несчастным и бедным человеком, ибо мать её не любила, у отца были свои планы на каждого отпрыска, а с другими родственниками Дэвисы не общались. Джил и с сёстрами плохо ладила, они не разрешали ей входить в их комнату, а уж тем более трогать игрушки. Айван, конечно, общался с сестрой, но у него было много друзей, с которыми он бегал и прыгал. Джил не разрешали бегать и прыгать, ибо она — леди. Младшие братья постоянно занимались, им было не до игр, а слуги как-то не горели желаем развлекать малышку Джил, которая снова испачкала платье черничным джемом, а леди Дейзи будет ругаться, мол, её дочь не умеет есть и пить, вечно ж Джил нужно всё испортить. Ну что за ребёнок?       Джил, ещё раз шмыгнув носом, вытирая рукавом пиджака слёзы, пришпорила лошадь, мчась галопом в Десять Дубов. Ей было сейчас так плохо, что хотелось превратиться в волка, поднять голову кверху и долго, протяжно выть, чтобы весь лес сотрясался. Она ни раз пожалела, что написала письмо с просьбой именно матери, а не отцу, который был адекватен во много раз своей властной и избалованной жены. Отто точно бы прислал нормального учителя для Армина и не лез бы в душу. Весь этот скандал, злой язык Дейзи и ситуация в целом — крайне неприятны. У Джил в мыслях даже промелькнула мысль об уходе из жизни, но она не знала, какой способ более надёжный или болезненный, поэтому до сих пор оставалась в живых.       Проехав коридор из могучих десяти дубов, по пять с каждой стороны, Дэвис оказалась возле дома Леви, спешиваясь на ходу. Райнер едва успел поймать её коня, благо, рысак был спокойный и не стремился убежать, а Джил уже влетела в дом, скидывая по привычке обувь, ворвалась в гостиную, падая на колени прямо на ковёр и подползая к Леви, громко и надрывно рыдая, отдавшись во власть истерики.       Обида, гнев, боль — Джил зажмурила глаза, кладя голову на колени соседа, сжимая коричнево-серый плед рукой. Леви, ничего не понимая, похлопал гостью по спине. На ум приходило многое, а большинство «многого» было отнюдь не приятным, а каким-то мерзким, молчаливым и в какой-то степени пошлым.       — Что случилось, Джил?       В гостиную робко заглянула Пик. Рядом с ней стоял Кольт, кивая ей, как бы спрашивая, что там случилось, но Фингер лишь пожала плечами, продолжая слушать.       — Мама приехала, — тихо, почти шёпотом произнесла Джил, перестав плакать и сев на задницу, поджимая под себя ноги. — Она… она не любит меня и… всячески унижает! — и, закрыв лицо ладонями, снова зарыдала.       У Леви даже от души отлегло. Первое, о чём подумал он, что Эрвин каким-то образом обидел девушку. Возможно, даже сам того не желая.       — Понятно, — сказал Аккерман.       Джил всхлипнула, поднимая голову, видя Леви, явно не собиравшегося успокаивать её, но и не кричал. Он просто сидел, смотря куда-то в сторону, будто держась подальше от неё. Джил даже показалось странным такое поведение соседа, граничащее между зарождающимся раздражением и полной отрешённостью. Леви был здесь, а его мысли, будто уже вылетели в космос и плутают по необъятной вселенной.       — У тебя всё хорошо? Как здоровье, дела? — внезапно поменяла тему Джил, поднимаясь на ноги.       — Да, — вскользь ответил Аккерман.       Он посмотрел на неё, брезгливо выплёвывая:       — Иди умойся. Я попрошу Энни принести завтрак.       Джил направилась в коридор, столкнувшись там с Пик и Кольтом, явном подслушивающими этот странный разговор. Поздоровавшись, Дэвис продолжила путь, чувствуя кожей, что в Десяти Дубах что-то изменилось, но вот что именно? И изменилось ли? Леви оставался таким же… непонятным, но и стал отрешённее обычного. Джил не сразу обратила внимание, что сосед передвигается в коляске, а не на костылях. Нужно было спрашивать об этом или не лезть не в своё дело?       Умывшись, но не убрав с лица заплаканность и лёгкую отёчность, Джил вернулась в гостиную. Леви подъехал к окну, наблюдая то ли за птицами, то ли за кошкой, крадущейся за добычей, то ли вообще о чём-то думал, не видя ничего вокруг. Джил замерла, трогая то локоть, то поправляя край своего неотглаженного пиджака. Она сегодня выглядела растрёпаннее обычного и, признаться честно, хотела бы вернуться домой, не понимая, зачем сюда припёрлась. Леви не тот человек, который станет жилеткой и даст совет.       — Я поеду, — тихо и неуверенно сказала Джил, — наверное.       — Как знаешь, — не поворачиваясь, буркнул Леви.       — Куда! — сзади, словно из воздуха, материализовалась Пик, улыбаясь и не пропуская гостью к двери. — Неприлично сразу уезжать. Выпей хотя бы чаю, поговорим давай. Кольт!       — Да-да, мисс Джил, я об аренде плугов, — подоспел Грайс и откашлялся.       — А… аренде плугов? — недовольно нахмурилась Джил, мол, это не к ней, а к Армну.       — Да. Об аренде плугов и бычков. Договор будем перезаключать, — повторял Кольт.       Пик завела руки за спину, продолжая блокировать собой путь к отходу и бедная Джил, оказавшись в западне, несмело направилась к столу, соглашаясь на чай.       — Зачем вы её держите? Пусть едет. Всё равно договор придётся заключать с Армином, — говорил Леви, заметив действия Пик.       — Ты считаешь, что я не в состоянии заключить договор? — становилась на дыбы Дэвис. Она, подбоченившись, подбежала к Леви.       — А что ты можешь сама? Даже лошадь расседлать не умеешь. Только слоняешься весь день туда-сюда без дела, — ледяным тоном облил свою гостью Аккерман.       Пик присела на стул, Кольт опустил голову.       — Та. да… ты, — задыхаясь от негодования, но понимая, что он прав, Джил оскалилась. Что за день такой сегодня? Все ругаются с ней! — Какой ты мерзкий и самовлюблённый тип! И зачем я только сюда приехала? — она выскочила в коридор. — Не зря его тут ненавидят. Если мои манеры хромают, то у этого они вообще отсутствуют. Ноги моей здесь больше не будет!       Она начинала плакать, обуваясь. Леви смотрел в окно, будто не слышал нечестных комплиментов в свою сторону, а Пик и Кольт просто молчали, понимая, что лучше бы они не заводили разговор о договоре.       — И никакой аренды, — Джил вернулась, не сдерживая слёзы и размахивая руками, подбежав к Леви, — Сэнт-Блейку не надо! Всё! Я разрываю все контракты, договоры и отношения с Десятью Дубами! От тебя, Леви, нужно держаться как можно дальше!       — Вали уже, хватит орать. И так голова болит! — сказал Аккерман.       — Придурок, блядь! — убежала Джил.       Леви смотрел, как она запрыгивает на лошадь, смотрит на окно и показывает фак, а потом пришпоривает лошадь и убегает. Возможно, навсегда.       Хотя Леви знал, что у Джил отходчивый характер, возможно, она ещё в дороге остынет и успокоится, вернётся, чтобы извиниться. Джил же хорошая девочка, постоянно подбирала слова, чтобы не обидеть Леви. Не может же она не испытавать чувства вины от подобной своей выходки?       Но Джил не испытывала ничего, кроме обиды. Единственный друг обидел её.       «Да какой он мне друг? Это же злобное и всененавидящее существо. Только злиться может. Пик старается его взбодрить, а он как эгоист… Не нужен мне больше такой друг. Пусть лесом идёт… Ой… Едет пусть в своей коляске. Ещё я не пресмыкалась перед ним, как дура, чтобы получить очередную порцию дерьма в свой адрес!» — думала Джил, подгоняя лошадь всё быстрее и быстрее.       Она добрались до дома, влетая в гостиную. Армина и Дейзи не было, а вот Эрвин сидел в кресле и листал книгу, но увидев вернувшуюся заплаканную мордашку Джил, поднялся с места и направился к ней.       Джил снова заплакала, вспоминая, что лишь Эрвин не обижал её ни разу. Она, дав волю эмоциям и чувствам, впервые ощутила себя маленькой и беззащитной девочкой, кидаясь к Смиту, и обнимая его.       Эрвин на миг растерялся от неожиданности, но всё же обнял её в ответ, поглаживая рукой по спине и волосам. Джил притихла, успокаиваясь, но всё ещё всхлипывала, хотя обиды прошли в один момент, сменяясь на лёгкое безразличие ко всему и зарождающейся интерес к Эрвину. Он будто открылся с совершенно другой, более светлой стороны. Ей казалось, что у этого мило улыбающегося мужчины не бывает искренних порывов, но в данный момент она верила, вернее ей хотелось в это верить, что Эрвин всё же от всего сердца гладит её по спине, в попытке успокоить. Либо ему просто не нравится видеть слёзы…       Джил вздохнула, отходя к камину, где тлели щепки. Дом ещё не прогрелся весенней теплотой, поэтому приходилось топить дровами, но окна, чаще всего, распахивались настежь ранним утром на час-два, чтобы запустить прохладным, но уже теплеющий весенний воздух, прогоняя ночную духоту и спёртость. Дом быстро наполнялся неприятными запахами от жареной рыбы или подгоревшего мяса. Последнее время повариха стала хуже видеть, утратила свою лёгкость и жаловалась на здоровье, но заменить её было не кем, хотя Джил дала объявление во всех газетах, что Сэнт-Блейку требуется повар, но никто до сих пор не откликнулся.       Прошло несколько дней. Дейзи, как и ожидалось, командовала всеми вокруг. С десяти до двенадцати у неё с Армином был урок. И как учитель она оказалась вполне хорошей и приятной, ласково щебеча, объясняя, что и как. Арлерт даже перестал вздрагивать от мысли, что его будет учить миссис Дэвис. Когда он брал не те ноты или глупил — Дейзи не кричала и не нервничала, спокойно указывая на ошибки.       Бумажная работа Армина слегка утряслась. Он сделал почти всё, что должно было нужно для начала урожайного сезона, даже арендовал у Кольта плуги и быков к ним, но Джил в эти тонкости не посвещал, считая, что не нужно обострять явно напряжённые отношения между помещиками. Кольт и Пик рассказали Армину о скандале Леви и Джил, а Армин видел, что хозяйка Сэнт-Блейка не отошла от обиды и до сих пор злится.       Армин мог слегка расслабиться. Дейзи любезно попросила Эрвина контролировать крестьян, поэтому в доме он теперь бывал редко. Джил же целыми днями либо гуляла по саду, либо каталась верхом, пока мать чувствовала себя хозяйкой и уезжать не собиралась. Иногда хотелось уехать как можно дальше от сюда, но Джил просто было некуда ехать. И страшно. Одна в пустоту и неизвестность.       Жан снова выгреб почтовый ящик. Прижимая к себе газеты, письма, брошюры и квитанции, он вышагивал обратно в дом, иногда зевая. Он плохо спал последнее время, а если и удавалось заснуть, то в подсознании возникал образ Микасы — доброй, улыбчивой, нежной и любящей, но Жан просыпался с мыслью, что снилась ему другая в обличии Микаса, а он от этого только больше страдал, виня себя в том, будто влюбился не во внутреннюю красоту Микасы, а во внешнюю.       Кирштейн разложим содержимое почтового ящика на столе, сразу отделяя квитанции от писем, брошюры от газет. Раскладывая конверты, он заметил один с именем Микасы. Писала ей Карла Йегер, а Жан мимолётно знал, что это — свекровь. Карла не писала Микасе, но на праздники отправляла открытку с сухим поздравлением. Жан замер в руке с письмом, размышляя, что нужно свекрови от Микасы? Приехать? Или винит её, что она забыла умершего мужа? Или… Жан вдруг вздрогнул от внезапного потока мыслей, бесшумно присел на стол, подпирая голову рукой, посмотрел куда-то вперёд, но ничего не видел перед собой. В другой руке до сих пор было зажато письмо, которое очень хотелось вскрыть и почитать.       «Вдруг её муж оказался жив?» — на голове зашевелились волосы, от чего Кирштейн вспотел, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. Ему было дурно от одной только мысли, что этот… Йегер, признанный без вести пропавшим может быть жить, ведь такие случаи не были редки. Жан поёрзал на стуле, смотря на чуть смятый конверт в руке, ощущая между белыми листами свёрнутый лист бумаги, на котором свекровь что-то написала.       У Жана и Микасы отношения были… просто рабочие. Она здоровалась с ним, иногда перекидываясь парой слов, но несколько дней назад всё же приняла букет цветов от него, изо всех сил изобразив на лице улыбку. А потом плакала. Он сидел под дверью её комнаты, наблюдая за взболтанной настойкой из кедра и смородины, винил себя в её слёзах, но сдерживался и не пил.       Ей было сложно до сих пор, хотя работа поглотила её полностью. Особенно с приездом Дейзи, устроившей генеральную уборку, а тут Жан с букетом, а Микаса уставшая, вспотевшая, с разводами на лице. Ей было обидно, что Эрен за ней особо не ухаживал а просто был рядом, будто зная, что она станет его половинкой. Другие мальчики срывали одуванчики, дарили девочкам, которые им нравились, а Эрен, погрызывая карандаш, смотрел в окно, мечтая о других странах. Армин плотно подсадил друга на книги об иностранной культуре, жизни, танцах, а Эрен загорелся желанием объездить весь мир, решив, что и Микасе это не только интересно, но и жизненно необходимо.       Хотела ли Микаса посмотреть мир? Она никогда не задумывалась об этом. Да, она знала из книг о другой культуре, но особого интереса к другому не проявляла. Есть и есть. Всё.       Микаса появилась в гостиной, когда Жан почти закончил сортировку. Письмо от Карлы лежало немного в стороне, слегка смятое посередине от большого пальца Жан. Аккерман взяла конверт, ловко и суетливо открывая пальцами, извлекая лист, сложенный в несколько раз, внимательно вчитываясь в буквы, присаживаясь за стол.       Жан напрягся.       Микаса без эмоций читала письмо, но в предпоследний момент, прежде, чем отложить его в сторону, жалобно вздохнула. Её руки затряслись, но она быстро смогла взять себя в руки, посмотрела на цветы в горшках, постукала пальцами по столу, переосмысливая прочитанное и посмотрела на Жана, терпеливо выжидающего новостей.       «Он действительно переживает за меня? Или за себя и свои чувства?» — подумала Микаса, зажевав нижнюю губу. Последнее время она часто красила губы полупрозрачным блеском, ибо они стали сильно обветриваться до трещин, а Жан с таким вожделением смотрел на блестящие губы, мечтая впиться в них своими.       Нельзя было сказать, что сейчас Микаса была категорически настроена против Жана, но ей всё ещё не хотелось с ним сближаться, хотя она и понимала, что он только этого и ждёт. Конни как-то пошутил, мол, дворецкий влюбился. Аккерман никак на это не отреагировала, но последнее время частенько думала о Кирштейне. Внешне он был привлекательным, возможно, если бы не преданная и чистая любовь к Эрену, то Микаса, возможно, обратила на Жана внимание. Её родителям он точно бы понравился.       Микаса всё реже и реже думала о родителях, но никогда о них не забывала. Её боль от их потери до сих пор временами накатывала, заставляя руки дрожать, а сердце сжиматься болезненным спазмом. Слишком много потерь пережила Микаса, толком ещё не начав жизнь, не встав на ноги, но она смогла найти в себе силы и идти вперёд.       — Свекровь написала, что, — губы Микасы дрогнули, — Эрена официально признали мёрвым. Больше он не без вести пропавший.       Она не знала, зачем это сказала. Ей просто захотелось поделиться с кем-нибудь этой новостью, от которой она поплачет под тёплым душем перед сном, а потом будет долго пытаться уснуть. На душе у Аккерман сейчас было пусто. Будто снова и снова нечто вырывало изнутри все эмоции, ощущения, заставляя чувствовать ничего.       — Ты как? Может, чаю или успокоительного? — спросил Жан, напрягаясь от такой новости. Умом он понимал, что Микасе сейчас очень трудно, но где-то внутри радовался, что муж его возлюбленной мёртв официально.       — Не нужно ничего. Спасибо. Я хочу приступить к работе, — холодным тоном заявила Микаса, засовывая письмо в карман платья, разворачиваясь к камину, чтобы убрать золу.       Жан кивнул, направляясь пересчитывать бутылки, думать, что делать дальше и нужно ли?

***

      Кольт зевнул устав сидеть на воздухе в беседке и беседовать с господином Лагостьером о делах. Сосед предложил купить часть земли по неплохой цене, но Пик уверяла, что у них нет сейчас для этого средств. Плюс землю нужно обрабатывать, а у них нет крестьян и плугов. И, откровенно говоря, Фингер сильно насторожила такая щедрость, не исключено, что в этом замешана Софи.       Лагостьер, попрощавшись, наконец-то ушёл, а Кольт с Пик переглянулись, оба не понимая, к чему вся эта продажа.       — Мы не будем принимать это предложение, Кольт. У нас действительно нет денег на покупку, — сказала Пик, поднимая чашку с чаем.       — Я с тобой полностью согласен, но я так же считаю, что лучше купить эту землю глубокой осенью, чтобы до начала урожайного сезона подготовиться к обработке. Что вообще там за земля? Хорошая? — Кольт посмотрел на куст жасмина, растущий прямо возле беседки.       — Не знаю. Я совершенно не разбираюсь в земле. Иногда я удивляюсь, каким ветром меня сюда занесло так далеко от больших городов, — она вздохнула. — Наверное, мне, как и всем, очень нужны были деньги. Мой отец болен, ему нужны дорогостоящие лекарства, а Леви отлично платит.       — Не думал, что в сельской местности можно заработать достаточно, чтобы скопить на образование для Фалько. Мои родители мечтают, чтобы хотя бы младший получил высшее, раз уж у меня не получилось, — Грайс опустил голову. — И воздух здесь свежий.       — И воздух здесь свежий, — повторила Пик. — Возможно, моему отцу здешний воздух пошёл бы на пользу, но я боюсь, он не переживёт дорогу. Кстати, Кольт, как нам растормошить Леви, чтобы он прекратил затворнический образ жизни?       Кольт лишь плечами пожал. Он понятия не имел, что им делать, кроме как продолжать выполнять свои обязанности, которые последнее время выполнялись хорошо. Переговоры наконец-то проходили как переговоры, а не благотворительные собрания, рыба продавалась либо по средней цене, либо чуть выше. Пик была рада, что друг наконец-то научился быть управляющим.       К ним подошёл Райнер, держащий в руке хлыст. Он только-только привёз детей из школы, заметил на лице Фалько следы драки и подавленно-агрессивное настроение Габи. Нужно было рассказать старшему брату о том, что младший снова подрался, вернее, был вовлечён в драку.       — Кольт, к сожалению, Фалько подрался, — с чувством вины сказал Райнер.       — Я пойду обработаю его раны, — поднялась с места Пик.       — Такими темпами Фалько не доживёт даже до поступления, не говоря уже об образовании, — Кольт вздохнул. — И чего Габи смирно не сидится? Вечно все затрагивает. В кого она такая?       — Может, мне стоит отвезти её к родителям? — задумался Браун, трогая чайник на столе.       — Не знаю. Ничего не знаю! — Кольт выглядел встревоженным из-за брата, но переживал о предложении Лагостьера. Ему казалось, что стоит купить землю, возможно, стоит поговорить с Леви, либо посоветоваться с Армином.       А Габи с Фалько уже были дома. Мальчик тенью проскользнул в сторону ванной, а Габи, нахмурившись, присела на диван, скрестила руки на груди и громко фыркнула.       — Зачем только этот придурок снова полез в мои разборки? Просила же не лезть ко мне! — бубнила девочка.       — Опять вы двое вляпались в дерьмо? — спросил Леви, наблюдая за Габи, как смешно она хмурится.       — Не твоё дело! — огрызнулась Браун и убежала наверх.       В дом пришла Пик, направляясь сразу к ванной, где Фалько умывался, но его левая щека посинела, а под левым глазом был здоровенный фингал, на лбу — несколько ссадин. Взяв аптечку, Фингер начала обрабатывать посиневшие участки, надеясь, хоть немного убрать синюшность.       Ближе к вечеру порог главного дома переступил Крюгер, облачённый в льняную, чуть широкую рубаху, прилипшую к его потному телу. Волосы неопрятными сосулькали опускались на лицо, прикрывая большую часть. Он подошёл к Леви, остановившись прямо напротив и сказал:       — Мы хотим, чтобы вы воодушевили нас на работу.       — Не будете работать — не получите и копейки. Так пойдёт? — без эмоций сказал Аккерман.       — Нет, хозяин, вы должны приехать и сказать, как дорожите нами и цените наш труд!       Леви не понравилось слово хозяин, но он никак не показал это, наблюдая за наглым Крюгером, шуршащим соломенной шляпой в руках. И зачем крестьянам понадобилось это… воодушевление? Путь работают за зарплату, а не за сладкие речи. Однако у Крюгера был ещё один веский аргумент, чтобы вытащить хозяина Десяти Дубов на поле:       — Хозяин, некоторые крестьяне ходят молиться и не работают в эти дни. Если такое и дальше продолжится, то вы останетесь без сена и урожая. Ни картошки, ни зерна, ни овощей, ни фруктов у вас не будет.       «Как же вы все меня уже…» — Леви посмотрел на окно за Крюгером, мечтая, чтобы парень убрался отсюда, но работник и не собирался уходить без положительного ответа, продолжая злить и без того злого Леви ещё сильнее.       — Я со всем разберусь. Можешь быть свободен, — сквозь зубы прошипел Леви.       Крюгер долго смотрел на хозяина Десяти Дубов, но вскоре покинул дом, оставляя после себя незримое напряжение, до вечера летающее в воздухе.