Суррогат

      Утро сменил день, день сменял вечер — солнце по летней привычке ещё не клонилось к закату, вместо этого просто нависая где-то над западной частью горизонта. Птицы, только недавно выпустившие из гнёзд своих птенцов, активно гонялись за мошкой, повисшей в жарком, бездвижном кислороде. Яркие, звонкие, крики детей, разносившиеся по улицам Бри, достигали, наверное, каждого дома, каждого уголка этого маленького спутника столицы Ирландии. Неподстриженная трава возле одного из них слегка колосилась, а кое-где вовсе пестрила тонкими, едва заметными лепесточками, занесёнными откуда-то из полей. Обычно в это время хозяйки «девятки» уже прохаживались по этим зарослям с газонокосилкой — но сейчас семья, владевшая домом, была не в состоянии этого сделать. Одна не могла даже взять в руки стригуна травы — а другая и вовсе почила с миром. Так что оставшись совсем один, с занавешенными окнами, домик мечты отчётливо выглядел опустевшим и заброшенным.       В этот момент из-за поворота улицы вырулило такси. Шины негромко шуршали по, наверное, вечному в этих краях асфальту и остановили транспортное средство возле деревянного помоста, ведущего прямо ко входу в дом. С опустившегося по воле водителя пандуса не спеша съехала Яна. Лицо женщины не выражало ровно никаких эмоций, вместо этого отражая явное опустошение, но в то же время смирение. Шум электромотора, лёгкое дребезжание колёс, щелчки руля, перенастроенного под левую руку — под эти звуки ехала она домой в полном молчании. Звон ключа в кармане, а затем в замке не выдавал чьего-либо присутствия. И внутри Яну тоже встретила полутёмная тишина: дом, ставший её с Инь прибежищем в стране кельтов, словно вымер навсегда.       Приглушённый свет снаружи разрезал светильник — гостиная, кухня немного ожили, но без людей это место всё равно казалось теперь таким холодным. Коляска медленно покатилась к двери гостевой, за которой тоже не было слышно ни звука. Та постучалась — глухо. Тогда Яна отворила дверь и, наконец заметив там кое-кого, спросила его:       - Живой?       Ответа не последовало — разлёгшийся на диване мужчина явно куда-то таращился. Ноги слегка покачивались, но больше Павел не шевелился. Лишь изредка раздавался слабый шелест, похожий на переворачивание страниц. Заехав к нему в комнату, Яна всё же заметила:       - Что читаешь?       Мужчина снова не ответил. Уже заинтригованная, Янь подъехала ближе и только тут засекла: рот Павла был приоткрыт от удивления. Глаза бегали по тексту, словно не понимая, что там написано, но при этом всём казалось, что это не первое его прочтение. Книжица, которую он трепетно сжимал в руках, была раскрыта почти на самом конце текста, и Яна изучила её страницы:       «Сана, казалось, не понимала, что своим шагом Джейми пожертвовал всем ради неё — в конце концов, тот пункт в договор он лично и внёс. Хотя, по правде говоря, в тот момент ему было глубоко плевать на эту злосчастную бумажку. Жизнь человеческая резко обрела в глазах этого словно бы мёртвого изнутри человека цену — безжалостна инфляция к тем, кто не готов играть по правилам рынка! Слово не воробей, как говорится в землях Востока, и раз сказанная правда ранит тем больнее, чем ближе человек, её сказавший. Оттого и полон печали был тот, кто однажды решил забыть о существовании ребёнка, застрявшего между двух миров. Увязший в унынии, Джейми не знал, что делать и как быть.       Самой же Сане было не легче: бойся желаний, ибо имеют те свойство сбываться. Значит, это и есть... найти его? То, что должно было стать счастливой первой встречей, оставило лишь рану на сердце: буроватый след, оставленный хирургом пару дней назад, ныл и покалывал, напоминая об их общем на двоих изъяне.»       - Это она предвидела.       Полушёпот, в этом немом затишье голос казался оглушительно громким. Тогда-то Павел развернулся к Яне и та тоже оцепенела: серо-стальные очи мужчины выглядели совершенно растерянными. До неё наконец начало доходить, что происходит и что в руках у Павла та самая, авторская копия «Суррогата».       - Что?       - Книга написана три месяца назад, — неспешным движением чтец перелистнул на форзац — Судя по дате. Здесь всё: и встреча, и налаживание связей, и... признание. Разве что имена разные и диагноз другой.       Конец марта — в ответ на знакомый почерк Янь вытаращила глаза и приложила ладонь ко рту. Где-то в голове у неё почти наверняка колыхались шок и неверие в происходящее — а ты думаешь, он тоже поверил с первого прочтения?       - Но как?       - Я не знаю, но быть может, — потряс Павел головой, — Инь хотела, чтобы мы познакомились, но не знала, как к этому подойти, как свести нас. В итоге свела после смерти.       Хрень тяжело пустил струю воздуха между губ: ещё бы сейчас дату написания завещания посмотреть, но что-то подсказывало ему, что это излишнее.       - Нет, конечно, это чистое совпадение. Но сама возможность предугадать подобное... Инь всегда была немного Кассандрой.       Яна с Павлом снова переглянулись: картина наконец начала складываться. Конечно, не было в этом ничего более, чем роковой случайности. Но вполне очевидно, Инь имела в намерениях разрушить эту непробиваемую стену между ним и собственной дочерью. Хотела ли она дополнительно указать, что Павел — её папа, стало тоже совершенно ясно: ведомый потоком обстоятельств, герой его в книге всё же рассказывает Сане правду, о себе и о ней. Оставалось лишь под невинным предлогом передать ему книжку — дело плёвое, учитывая, что она знала о его отношении к её литературе. Да вот только... как решиться на это? Зная, что за этим может последовать? Оттого и составила завещание, зная, что так точно не забудет и не остановится на полпути. Только жизнь распорядилась иначе: страховка на случай чего вступила в силу — и вот уже его бросили в горную реку воспитания, совершенно забыв уточнить, что есть инструкция.       Опомнившись, Яна таки задала главный вопрос:       - И чем всё кончилось? Там, в книге?       Шею Павла тотчас заело: ещё более потерянный при мысли о том, что увидел ранее, владелец книги показал ей последние страниц десять — пустые.       - Она не дописала её.       - Не успела? — пролепетала Янь.       Тогда он перелистнул чуть назад — на самую последнюю страницу, где ещё был текст: аккуратные, бисерные каракули позволяли Савиной-старшей легко вместить полноценный сюжет на оставшихся страницах. Тем поразительней была её манера на последнем листочке оставить послание по диагонали, через всё поле:       «И что думаешь? Решать тебе»       - Не стала.       Яна чуть выдохнула.       - Не знала, как всё повернётся?       - Скорее, это был знак, что всё в наших руках. Пойди разберись сейчас, но...       Неловко теребя свои седые патлы, Павел хмыкнул и отчего-то просиял. Кое-что в голове его отчётливо прояснилось.       - Эля у вас по мальчикам, верно?       Мать Эллы громко поперхнулась и выдала, с доброй улыбкой на лице:       - Только сейчас заметил?       - Мда...       Негромкий, странное удовлетворение в голосе Павла сложно было скрыть: может, он и не ясновидец, но по крайней мере, теперь ему стало намного более понятно, что двигало Эллой. А заодно — и слова Яны в больнице: и как он не заметил раньше? Хотя, кто бы мог подумать — ну да это его проблема, в непонимании женских намёков. Не стоит, конечно, в её возрасте воспринимать это всерьёз, но как ни крути, хорошо бы знать раньше, до ссоры. А теперь уже что....       Снова грустно вздохнув, Павел решил как-то отвлечься:       - Тебе ужин сделать?       Женщина ответила не сразу. Но всё же выдала:       - Да, наверное, спасибо.       - Для того и здесь.       Собственно, готовить особо и не пришлось: праздничный ужин после школьных побед так и стоял в холодосе, ожидая, когда его разогреют. Салаты и так были вполне готовы к употреблению, а курицу ещё ждал небольшой сеанс в духовом солярии. Голод давал о себе знать, да и вряд ли Янь что-то ела в больнице, так что оба за милую душу принялись уплетать приготовленные вчера кушанья. Дом по Вудбрук Лаун снова ожил — без Эллы праздник, даже живота, был, конечно, неполным, но по меньшей мере низменные чувства он удовлетворял. И пока этого было вполне достаточно.       - Завтра поговори с ней.       В процессе обгладывания куриной ножки Яна вдруг отвлеклась, вместо этого перенацелившись на Павла. Мужчина в ответ печально опустил взгляд в тарелку.       - Не думаю, что захочет.       - А ты попробуй.       Слова мамы Эли внушали призрачную надежду, и тот решил, по крайней мере, не отталкивать её.       - Хуже не станет, наверное.       Пожав плечами, Павел принялся снова не спеша поглощать заготовленное Эллой картофельное рагу. Мягкие, хорошо пропечённые кусочки картофеля с лёгкими следами лука и приправленные мясным фаршем снизу приятно утоляли аппетит, давая на какой-то миг забыть, что завтра его последний день в Ирландии. А надо ещё сделать кое-что — например, зарегистрироваться на рейс, дабы снова не платить, собрать чемодан, превратившийся внутри уже в гнездо особенно ленивого голубя, который почему-то принялся таскать из домов людей носки и рубашки. И это была малая толика: многое ещё оставалось сделать — и если быть откровенным, при мысли об этом голову Павла пронизывал страх. Что будет завтра, он предугадывать не брался, до того было боязно — боязно, что всё пойдёт опять наперекосяк....       - Не сиди долго.       Слова Янь вывели её школьного друга из ступора. Павел посмотрел в окно — и правда, там уже заметно потемнело.       - Ты моя мама или кто?       - Я та, кто беспокоится за друга — в ответ на его деланно весёлую реплику женщина была неприкрыто серьёзна — Или ты против?       Что ж, твоя правда — Павел пожал плечами.       - Да нет, — признал он, — Спокойной.       - Спокойной.       Яна укатилась, оставив его в гордом одиночестве, с небольшой горкой посуды, что нужно вымыть. Умиротворяющее это занятие: мыльная пена с губкой легко отчищали тарелки от следов еды, жира и соусов. Тёплая вода приятно бежала по рукам, замоченным в стальном корыте раковины, стекая воронкой в сливное отверстие — медитативность процесса отвлекала от всего, что тревожило, дав Павлу вдохнуть полной грудью. Как интересно бывает — дома он не придавал мытью посуды такого интереса. Выходит, ещё одна вещь, что изменилась? Однако, здравствуйте — такими темпами от старого Павла и вовсе ничего не останется! Хотя как знать, надолго ли это — после стольких лет уже как-то позабылось, на сколько хватает оптимизма перемен, и теперь, в свои сорок три мужчина уже немного страшился себе признаться: возможно, он навсегда такой.       Утром Павел проснулся как после похмелья: голова кружилась, слегка при этом побаливая, свет из окна больно бил по глазам, явно просивших ещё минутки три подремать. Непривычно раздражённый таким образом, мужчина кое-как приподнялся с кровати, явно намеренный зашторить дверь во внешний мир. Но не успел протянуть руки к занавескам, как боль в голове ушла, а холод пола взбодрил, пробудив от остатков сна. «Бывает» — почесал он при этом головой, но больше ничего не предпринял. Нос втянул в себя смесь запахов домашней пыли, травы и лёгкого аромата морской соли. Наступила пятница — а значит, скоро пора собираться, чтобы забрать Эллу из больницы. А после — распрощаться. Возможно, навсегда.       Не зная ещё, будет ли заруливать к ним домой, Павел сразу нацепил на себя брюки и рубашку: домашнее ему больше не понадобится. Без малейшего понятия, сколько времени, натурализованный датчанин по старой привычке принялся заранее собираться. Разбирать месиво из грязной одежды было занятием так себе, но зато так оно точно поместится в плотно утрамбованный чемодан. Усевшись на корты, Павел принялся укладывать рубашки, брюки, джинсы, носки — и вот носков-то как раз не хватало. Один куда-то запропастился — при других условиях он мог бы и забить на это дело, но в гостях всё-таки неудобно будет...       - Ищете что-то?       - Да, ника...       Павел поспешил было ответить, но на полуслове опомнился — он же в комнате один! Резко выпрямившиеся колени заныли, Павел скорее развернулся в поисках источника — и увидел, что уже не одинок: прямо перед ним, всё в той же футболке с черепом и штанцах, в которых уехала, стояла Элла. Глаза вытаращились при виде ребёнка, рука машинально попыталась ущипнуть другую — но нет, не сон: живая. Какого...       - Ты... Т-ты... Ты что...       - Тише вы! — зашипела Эля, — Мама же услышит!       Приложив палец ко рту, девочка подвинулась чуть ближе к нему, и попятившись, Павел чуть не споткнулся о собственный чемодан. Мозг отказывался верить, что его маленький друг сейчас стоит перед ним. Но ещё больше задний ум барахтался в панике и Павел зашептал:       - Ты чего здесь делаешь? Тебя же в больнице должны были оставить до полудня!       - Ненадолго сбежала.       Элла говорила это так, будто это нечто совершенно нормальное.       - Ты совсем дура? — едва сдерживал он свой тон, — А если что с тобой случится? Тебе должны были...       - Может, прекратите истерить, а лучше выслушаете? Сами же просили.       Дочь Яны даже не дала ему договорить. Ещё в состоянии аффекта, череп Павла переполняли хаотичные мысли: как? Как она это сделала? Куда персонал больницы смотрит? Почему их не оповестили, что их девчушка исчезла? А если... Если... Если что? Голова от перегрузок в определённый момент выдала ошибку, отказываясь процессировать дальнейшие панические настроения. Мозг натурально закипел, позволяя Павлу разве что растерянно таращиться на Эллу, которая, тем временем, была явно настроена решительно.       - В общем, я прислушалась к вашим словам, — начала она и чуть отступила, — Честно, долго думала о том, как... мне теперь к вам относиться. В свете того, что вы мой... ну вы поняли.       Перебирая пальцами, Эля заметно занервничала, явно избегая слова «отец».       - Я честно, хорошенько всё взвесила, обдумала. Скажу честно — мне это далось непросто. Но в конце концов поняла.       Челюсти Павла стиснулись, а Элла подняла вверх распростёртую ладонь, явно замахиваясь. Мысленно уже принявший свою судьбу, мужчина вытянулся по струнке и крепко зажмурился.       - Поняла, что... что я....       Левый глаз чуть приоткрылся и увидел, как Элла чуть опустила ладошку. Личико тронулось тенью сомнений.       - Что я...       Элла снова посуровела, рука опять поднялась.       - Чт... А-а-а-а! Не могу! Не могу я вот так просто всё решить! В голове столько всего понамешано, что я уже ничего не понимаю! Хочется со всей силы врезать вам, потом обнять, разреветься, а потом снова отметелить! Я просто не понимаю, кто вы для меня и что... что я.... такое....       Потерянная, совершенно запутавшаяся в себе, девчушка принялась ходить из стороны в сторону, то и дело хватаясь за голову. Физиономию Эли болезненно перекосило, руки тревожно сжались — та словно засомневалась в логичности своего существования. Но не успела она снова повернуться к Павлу, как что-то со страшной силой врезалось в неё и крепко обхватило сзади. Дочка Инны с Яной только и успела слабо пискнуть, когда Павел опомнился и сильно обнял её.       - Ты самая лучшая девчонка в мире. И всегда будешь ею для меня.       Наконец-то — сквозь одолеваемую им лавину чувств Павел решился не стесняться, а просто выразить их в таком простом человеческом жесте, как объятие. Тёплая, мягкая, живая — с силой прижимая к себе ребёнка, чьим отцом по крови он был, мужчина как мог старался передать и ей всё, что думает, вместо кучи слов, сказав которые, наверняка ляпнул бы какую-нибудь глупость. Уткнувшись лицом в его рубашку, Элла ненадолго растерялась, принялась вяло вырываться, но после личико неказисто наморщилось и в конечном счёте броня дала трещину: барахтания прекратились и Элла вся обмякла у него в руках.       Затем последовал удар — ладонь вдруг сжалась в кулак и с силой столкнулась с его грудью.       - Сволочь.       Павел лишь понимающе кивнул.       - Знаю.       Девочка снова ударила.       - Подлец.       - Не без греха.       - Негодяй. Козёл. Придурок!       Кулак за кулаком, Элла продолжала исступлённо лупасить ему грудную клетку, но сила ударов двенадцатилетней девчонки была не такой и большой: да, неприятно, на поморщить лицо, но недостаточно, чтобы Павел отпустил её. Пусть останутся синяки, пусть потом он не сможет спать на животе, зато сейчас он сможет обнять её. А ругательства он стерпит — было бы на что обижаться, в любом случае, уж это он точно переживёт! По-прежнему морщась, Элла как могла избивала его, но вместе с тем не пыталась освободиться от этих жилистых, волосатых лап. Эмоции плескались через край, но то были подростковые игры — вот когда она повзрослеет, так ему прилетит! Ну да когда это будет — здесь и сейчас было куда важнее.       Сила ударов постепенно слабела, хват кулаков разжимался, и в конце Эля просто шлёпнула его.       - Почему?       - Почему?!       - Почему... не отпускаете?       Сдавленный, бессильный вой вырывался откуда-то на уровне груди. На это Павел лишь крепче обхватил Эллу сзади и тихо пробормотал ей, поближе к уху:       - Потому что больше не хочу.       Элла в ответ пронзительно заскулила: ничего — это нормально, он рядом. И не допустит, чтобы ты плакала ещё больше. Не выпуская ребёнка, Павел наморщил лицо, поглаживая при этом Элю по голове: мягкие, ещё пахнущие шампунем без отдушки волосы так приятно скользили под поверхностью его ладони, что по спине побежали мурашки. Нос, то и дело хлюпавший, щекотал кожу в области сердца, а жар, источаемый этим маленьким тельцем, до жжения согревал изнутри закостеневшую душонку. Лапки, ещё не тронутые лаком для ногтей, цепко впились в его рубашку, угрожая оторвать Павлу одну из пуговиц, но тот просто не смел тревожить переполняемую противоречивыми чувствами Эллу. Жизнь, которую он ей когда-то подарил, обрела новое, пока незнакомое, но вместе с тем, такое яркое понимание того, что всегда отсутствовало в жизни маленькой Савиной. А уж как она с этим поступит, не его дело.       Минута за минутой в молчании, нарушаемой лишь слабым хныканием Эллы, Павел ощутил, как конечности его постепенно затекают. Тот попытался чуть ослабить хватку, на что услышал:       - А можно... ещё немного...?       Мужчина улыбнулся и снова прижал её к себе.       - Конечно, Эль.       Элла в ответ только пробурчала:       - Но это не значит, что я вас простила.       Павел деловито хмыкнул в нос.       - Скажешь тогда, когда утихнет буря.       Растроганный, тот чуть отвлёкся от обнимаемой им девчонки и увидел, что дверь в комнату чуть приоткрыта. Ну конечно — а как ещё Элла могла попасть сюда...       - Ты знала?       - Я?       - Не ты — Янь.       Где-то из коридора послышался слабый шум коляски. Дверь не спеша отворилась и, словно принимая поражение, из-за угла на свет Божий выкатилась Яна. Хитрая, в то же время трогательная улыбка на лице женщины знаменовала явную вовлечённость в процесс — оставалось только расставить точки над «i»:       - Вот же ж, вычислил.       Павел немного нахмурился.       - И что скажешь в своё оправдание?       Мать Эли исчерпывающе вздохнула.       - Что мы все идиоты. Каждый в той или иной степени.       Элла тут же развернулась к матери. Тогда-то Павел и заметил: хотя та так и не пролила ни слезинки, физиономия у мелкой всё же покраснела.       - Мам!       - Что мам? Я правду говорю, — пожимали ей плечами, — В конце концов, такова жизнь.       Воссоединение их странной семейки подошло к знаковой точке. Теперь они всё про себя знают — и можно выдохнуть спокойно, не отягощая себя ещё большим накалом страстей. Элла тут же отстранилась от Павла, поправив на себе слегка примятую одежду. Поразительно, как быстро поменялось настроение у подростка: вот она чуть ли не ревёт от избытка осознанного, в том числе в себе — а вот она уже сама невинность, общается с мамой о совершенно бытовых проблемах.       - Я пойду, завтрак сделаю.       - Давай, Эль, беги.       Дочка ускакала на кухню готовить, оставив двух взрослых наедине. Яна с Павлом тем временем невзрачно переглядывались: им многое хотелось сказать. Но кажется, каждое слово о только что случившемся в их конструкции взаимоотношений будет лишним, а потому какое-то время они просто молчали, глядя друг другу в глаза. Им не привыкать: в конечном счёте, именно с друзьями комфортней всего в молчании. Тогда Яна подъехала к нему поближе и, поджав губы, погладила его по руке, как собственного сына:       - Заезжай к нам ещё, Паш.       Мужчина ссутулился при мысли об этом.       - Тут уже не от меня всё зависит.       - Брось — не чужой человек.       Глазком Яна заглянула ему под ноги.       - Всё собрал?       - Да всё, всё — чуть раздражённо, Павел поспешил затолкать полусложенный чемодан под диван — Что ты как моя мама?       - Так я ж тоже мама.       Материнский инстинкт явно не давал женщине покоя и та констатировала ещё раз то, что, кажется, всем здесь присутствующим было уже очевидно:       - Эля не глупенькая у нас уже.       Павел не мог с ней не согласиться.       - Выросла девчонка, что сказать...       - Это точно.       Янь в ответ поджала губы и молча принялась сдавать задним ходом: где-то там её дочь уже вовсю готовила завтрак. Запастись калориями в дорогу не помешает, тоже думал Павел, и без каких-либо намёков со стороны последовал за ней. Уже на кухне, правда, он живо осознал, что не знает, как ему теперь смотреть в сторону Эллы: после всего, что было, взрослый мужчина робел при виде двенадцатилетней девочки, как юноша на встрече с женщиной постарше. Что она думает о нём теперь? Когда знает, кто он для неё и что чувствует сам? Однако ответа на этот вопрос не знала и сама Элла: несмотря на усилия Яны по поддержанию разговора, девчушка то и дело боязливо переводила взгляд в его сторону, но едва замечала поползновения с его стороны, тут же утыкалась в тарелку с кашей. Мужчине стало немного не по себе: а что, если это насовсем?       Свежесть бриза, рёв реактивных двигателей, галдение вездесущих, неугомонных пассажиров вперемешку с кое-как подъехавшими вплотную ко входу водителями такси. Стекло снаружи, кафель внутри, огороженные и перегороженные лентами где только можно пути подхода к стойкам регистрации, а чуть дальше — к стойкам посадочного контроля: в вопросах организации пассажиропотока аэропорт Дублина не сильно отличался от прочих, уже виденных Павлом на своём веку, разве что путь от входа до гейта был чуть длиннее. Во многом благодаря его датскому «пасу» не имевший никаких проблем с попаданием сюда, он ещё мог спокойно, не торопясь, сбросить багаж на стойках, распечатать посадочный талон в терминале, осмотреться в поисках одного из нескольких табло, на одной из строчек которого уже значился его рейс в Копенгаген. Только вот его чемодан на колёсиках вполне проходит в ручную кладь, талон заблаговременно сохранён в виде QR-кода в телефоне, а регистрация, судя по табло, ещё продолжалась, пусть и недолго. Путешествие длиной в почти четыре недели близилось к завершению — и сейчас настало время обменяться прощаниями.       Пространно таращась куда-то под потолок, Павел опустил взгляд на своих сопровождающих: Яна в своей коляске явно не скучала — ну да конечно, когда она в последний раз была в воздушной гавани! И оделась, надо сказать, по погоде: дождевая куртка поверх рубашки — да, надо признаться, вот это истинный аутфит жителя Ирландии. Довольно озираясь по сторонам, женщина отчётливо игнорировала мельком проскакивающие любопытные взгляды, изучавшие её перебинтованные ноги, а равно и тот факт, что их компанию совершенно игнорировала ещё одна спутница гостя из Дании: Элла, тоже приодетая на случай непредсказуемого ливня, с мечтательным выражением мордашки изучала стойки регистрации. С самого утра обладательница бездонно чёрных волос не проронила ни единого слова в его сторону, и Павла это немного беспокоило. Но настаивать он был явно не в праве.       Наконец Яна встретилась с ним взглядом и Павел грустно протянул:       - Я буду скучать.       - Ты всё взял?       - Всё. Что по ногам?       Женщина чуть покачала своими конечностями на босу ногу.       - Сказали, разрабатывать будут. Нашла уже тренера, должна быстрее встать на ноги.       - Кстати, насчёт тренера...       Натурализованный датчанин поймал было изучающий взгляд ребёнка, но подросток тут же снова отвернулся.       - Созвонись с ним всё-таки.       - Ты уверен?       - Не мне этот вопрос решать. Объясни ситуацию, если он готов, то стоит попробовать. Если этот сэр Костан и правда так крут...       Павел вдруг запнулся, сразу перескочив к концу фразы.       - Решающее слово всё равно за Элей.       Как бы невзначай, воспитатель на подмену в эту поездку снова повернулся к ней лицом. И снова — ноль эмоций: Савина-младшая отчётливо избегала встречи лицом к лицу с, наверное, главным незнакомцем в её жизни. Не читалось в Элле ни капли страха, недоверия, но вместе с тем, особой радости она тоже не испытывала. Девчушка будто не понимала, что от неё ждут какого-то решения, уже неважно, какого, лишь бы оно было озвучено вслух — но мнение взрослых явно непривычно давило на хрупкие двенадцатилетние плечи, подёрнутые лёгкой дрожью от свежего потока воздуха из только что отворившихся ворот, ведущих наружу. Украдкой Павел решил проверить телефон: нет, пока всё без изменений — регистрация пройдена, гейт тот же, оставалось только двинуть в нужную сторону. Несколько минут по переходам, следуя схеме из Интернета — и он исчезнет. И будут ли его ждать теперь, вопрос открытый.       - Ладно вам, пообщайтесь напоследок, я тут пока покатаюсь.       Обстановку резко разрядила Янь, схватилась за руль и подкатилась ближе к Павлу.       - Удачи тебе, Хрень — похлопала та его по локтю вместо плеча, — Приезжай ещё.       «И даже не скрывает!» — в ответ на его разинутый рот Яна лихо сдала по зеркалам назад и с издевательским присвистом укатила на своей коляске куда-то в толпу, оставив его наедине с собственной дочерью. Сделав было шаг, мужчина всплеснул руками, но Янь уже и след простыл за поворотом. Растерянный, Павел развернулся в сторону Эллы, но та, кажется, была в не меньшем недоумении, чем он сам: ну удружила, мамуля! То ли особенное материнское чутьё, то ли специфическое чувство юмора позволили ей сотворить из неловкости ещё большую неловкость — ну зачем? Но вот основательно гоняться за ней с объяснениями что Павлу, что Элле в голову как-то не пришло и те снова развернулись друг к другу.       Стоя посреди атриума, на небольшом удалении от стоек регистрации, двое биологических, но не юридических родственников украдкой смотрели друг на друга и не знали, что же им сказать. Действительно, а что? Кто они друг другу теперь? Что теперь будет, стоит ли ждать новых встреч? Мимо проплывающие стайки пассажиров уворачивались от них, как от прикованных к дну океанскому скал, не смея тревожить, помешать их немому диалогу. Свет из стеклянных стен заполонял всё здание, освещая им лишь одну сторону лиц, на которых было написано то смятение, то нерешительность.       - Я правда не знаю.       Первой нарушила обмен поджатиями губ Элла.       - Как к вам... относиться, как звать, — девочка явно стеснялась, о чём свидетельствовал как ходящий из стороны в сторону носок туфли, так и нервное покручивание пальцами угольно-чёрного локона — Это всё очень сложно...       - Подумай тогда — выдохнул в ответ Павел: сам он волновался не меньше, уж поверь — Времени у тебя достаточно, жить мне ещё долго, так что... посмотрим, как жизнь сложится.       В ответ последовала всё та же тишина. Скользя друг по другу взглядами, лично Павел неявно надеялся, что сейчас из-за угла вырулит мать Эли, по какой-угодно причине, да хоть забрать её с собой из аэропорта, но кажется, это было частью плана: дать им поговорить, от души и напоследок. Впрочем, со стороны своей юной собеседницы натурализованный датчанин прямо-таки кожей ощущал такую же неловкость. Тем не менее, это не помешало ей снова предложить тему для продолжения разговора:       - Думаете, стоит бегать?       - Если этот тренер так верит в тебя, он не испугается, — почесал Павел затылок, — А простым смертным титул сэра просто так не дают.       Наверное, зря он так: присмотревшись повнимательней, безусый нянь отметил про себя, как Элла распереживалась ещё больше. Понятное дело — познакомились-то они с ним до приступа! Вот и живи теперь с этим, милая, как говорится: говорят, не бывает абсолютно здоровых спортсменов, бывает правильно легализованный допинг — в случае Эллы это были её новые друзья, снижающие в случае необходимости давление. Давление, которое стоило бы снизить сейчас — девчушке это не на пользу:       - Главное, чтобы тебе нравилось.       Натужно улыбнувшись, Павел поспешил скрыть это за почёсыванием носа. Говорить было снова не о чем — да и чёрт возьми, он уже много наговорил. Двенадцать лет молчал, а теперь здрасьте! Интересные у его школьных подруг методы сведения людей вместе, конечно: что Инь — познакомила их через собственное завещание. Что Янь — просто оставила его наедине с ненаглядной дочуркой! Хотя, думается, не зря он выбрал в своё время их компанию — он тоже хорош. Простит ли его за это Эля? Вряд ли он так легко добьётся ответа, но чем чёрт не шутит.       - Знаю, я... многое должен был сказать, но...       Медленно, осторожно подбирая слово за словом, Павел было начал изливать душу, как тут же встретил на пути ладонь Эллы.       - Стоп! Иначе мы никогда не уйдём из аэропорта.       В ответ друг её матерей почти сразу неловко рассмеялся:       - Ну да, тут ты права.       Руки сами собой потянулись к шевелюре.       - И да, у меня... тёмные волосы были. Просто... поседел со временем.       Подросток искренне удивился.       - В сорок с хреном?       - В семье это по мужской линии передавалось, так что думаю, ты такой участи избежишь.       Что правда, то правда: ещё одна тайна, выложенная из его копилки — снова взглянув на неё, мужчина вдруг понял, что смотрит Эле прямо в глаза, и живо поднял взор куда-то вверх. Холодные лучи светильников били прямо в лицо, вынуждая немного щуриться. Неплотные облака проглядывали из окон где-то на верхотуре. Какие-то объявления прокатывались эхом по необыкновенно объёмному для многих людей зданию. Непривычная пустота, способная ненадолго развести заполненную до отказа личину Ходенко Павла: было в его послужном списке ещё кое-что, что он должен сделать. О чём вряд ли они помнят, но зато знает он сам.       - Знаю, я не тот, от кого ты этого ждёшь, но... у тебя день рождения скоро, верно?       Элла смущённо заёрзала на месте.       - Через три недели.       - Я просто... хотел сделать небольшой подарок.       Не особо зная, разрешено ли в Ирландии дарить что-то заранее, Павел аккуратно расстегнул чемодан — совсем чуть-чуть, так чтобы замки разошлись лишь сверху. С самой поверхности багажа глава отдела биотехнологии извлёк небольшую прозрачную коробку с двумя пробирками с каким-то похожим на бумажный фильтром внутри.       - Это мой походный набор, для командировок. Нечто похожее ты уже использовала год назад. Прости, у меня было мало времени на то, чтобы что-то придумать, но...       Номер триста двенадцать «а», для домашнего применения, последняя модификация, с тридцатью полосами-идентификаторами для сравнительного анализа — тот самый, что стоило ей передать с самого начала в качестве подтверждения слов. Слегка ватные, ладони протянули набор Эле. Неуверенно, девчушка взяла вещь из его рук и принялась как бы невзначай её изучать.       - Там одна... вскрыта.       - Думаю, ты знаешь, что с этим делать.       Действительно, дальше сама сообразит — выполняя своё, наверное, самое главное обязательство за всю поездку, Павел флегматично осмотрелся по сторонам и уловил ушами, как по всему зданию терминала среди множества объявлений прокатилось заветное:       - Заканчивается регистрация на рейс 5070 в Копенгаген. Повторяю! Заканчивается регистрация на рейс 5070 в Копенгаген.       Ну, теперь точно пора — дальше ему предстояло действовать одному. Отсюда до гейта в соседнем здании где-то минут шесть неспешного хода по траволатору, но всё равно это время. Посадка вот-вот начнётся, а значит, надо наконец оставить всё, что принадлежит этому месту, здесь, в Дублине. И вполне возможно, это его последний шанс сказать что-то — возможно, именно поэтому, а может, почему-то ещё Павел скорее отпустил ручку своего чемодана и снова крепко приобнял Эллу.       - Что бы ни случилось, что бы ты ни решила, просто знай — я люблю тебя.       Слова, так долго колыхавшиеся на языке, наконец сорвались с уст того, кто вовсе не помнил, когда последний раз говорил что-то подобное, и уж тем более — не говорил этого ребёнку. Глаза часто моргали, словно фотографируя эту темноволосую макушку, руки плотно обхватили эти нежные, маленькие плечи, укрытые курткой спину, подростковую талию. Нос шумно втягивал воздух, уши впитывали звук частого дыхания, воткнутого ему в грудь — каждое чувство было сейчас важно. Прямо в эту секунду рядом с Павлом была та, о ком он в своё время сожалел, перед кем позже раскаивался. И кого теперь он искренне принимал — без надежды на взаимность, восточноевропеец мысленно смирился со своей ролью и уже готов был отпустить, когда почувствовал, как сзади, в области пояса что-то обхватило его.       - И я тебя.... папа.       Слова молнией прошлись по всему телу, от кожи головы до самых пяток. Конечности моментально задеревенели, когда эти бездонные оливковые глазки заглянули ему прямо в лицо. Грустные — кажется, они только нашли, что искали, и тут же прощаются. Окаменевшим лицом запечатлевая этот последний взгляд Эллы, Павел медленно отпустил её, и та не стала сопротивляться, освободив мужчину. В перегруженном чувствами беспамятстве натурализованный датчанин медленно развернулся, а ноги сами, на скорости между бегом и черепашьим шагом, понесли его в сторону стоек предполётного досмотра. Короткий взмах рукой напоследок и вовсе исчез в заволакиваемом туманом взгляде назад: кажется, вот ему стоят, машут в путь-дорогу — а вот уже фигуры дорогих ему людей исчезают в толпе других пассажиров, бредущих в очереди на контроль.       Резкий звон металлодетектора ударил Павлу по ушам.       - Мужчина, ремень! — громко окликнул его сотрудник аэропорта.       - А, д-да.       Кое-как сообразив, что делать, со второй попытки пассажир проскочил проверку. Сознание по-прежнему плыло, мозг не функционировал — и гейты паспортного контроля как-то и вовсе выпали из памяти. Шаг за шагом, ноги сами собой несли урождённого восточноевропейца через зону беспошлинной торговли, через длинный переход, через спины других людей в сторону заветного выхода к борту самолёта. Ну конечно — затянул, и в итоге на автобус, ведущий к борту, мистер Ходенко попал одним из последних. Ну, без него не улетел и то славно.       Шум двигателей, приглушённых обшивкой, гвалт очереди, пытающейся рассесться по самолёту, поиск сиденья, затем места для чемодана выбили из Павла остатки сил. Ну, хоть место у окна досталось, хвала рандому — или нет: расположившись на сиденье, пристегнувшись, мужчина вдруг осознал, что смотрит сквозь иллюминатор прямо на здание аэропорта. Сознание живо поплыло: жмуриться бесполезно, и так бы он и потонул в потоке накопившегося за тринадцать лет, если бы не вырвавший его из пучины телефонный звонок.       - Алло? — растянуто пробасил он.       - Привет, Павел.       Нет, не они — голос мужской, да и говорит по-датски: очевидно, Грег — кто ещё может его в такой момент выдернуть.       - Чего надо?       - Ты помнишь, что у тебя отпуск заканчивается в понедельник?       Брови Павла нахмурились.       - Нет, но ты мне напомнил.       На том конце трубки тут же поинтересовались:       - А ты чего такой грустный?       Да как тебе объяснить — думал он рассерженно и печально, но предпочёл отделаться минимальной кровью.       - Так, кое-что потерял.       На всякий случай надо уточнить, чтобы точно отстал:       - В понедельник в девять?       - Ага.       Где-то на заднем плане со стороны мистера Якобсена послышались звуки бюро. Очевидно, он ещё на работе, такой же трудоголик...       - Слушай, что это за шум на фоне?       - Это самолёт, скоро взлетаю — коротко объяснился конторский цепной пёс, — Всё, пора телефон выключать, наберу как прилечу.       - Оки-доки, — данный ответ явно удовлетворил Грега, — Давай, до связи.       Телефон моментально выключился. И вряд ли он перезвонит — при всём уважении к начальству, в этот редкий раз Павлу просто хотелось взять реальный выходной. Не на месте сердцем от всего пережитого в Ирландии, мужчина посмотрел в иллюминатор в надежде ещё раз увидеть аэропорт, где его мысленно провожают Яна с Эллой, но пока он говорил, самолёт уже тронулся и медленно двигался в направлении взлётно-посадочной полосы. Привычными жестами стюардессы объясняют, как действовать в той или иной нештатной ситуации — кто ж из них знает, как быть в его случае? Часто их называют.... так? Украдкой протирая глаза, Павел откинулся на сиденье и принялся безвольно таращиться в окно, глядя, как самолёт выруливает на бетонку и вот-вот улетит обратно, в Копенгаген.       Взлёт, парение в облаках пару часов, посадка, пограничный контроль — всё это остаётся далеко позади, как только ты уже в городе, что любой нормальный человек называет домом. В обычной ситуации Павел бы просто подождал поезда метро, но сейчас его по-прежнему одолевала слабость и он решил раскошелиться на такси. Машина, чёрная, с зелёным бочком сквозь пробки быстро повезла его в сторону нужного района. Обычно датчане предпочитают селиться в уединённых домиках, на край, в коттеджах, чтобы была маленькая, но своя лужайка, кусты в роли забора, чтобы никто не потревожил тяжёлым зимним вечером, кроме тех, кого искренне ждёшь — такая уж скандинавская природа. Только он был не такой — и машина остановилась возле неброского кирпичного здания в три этажа без облицовки, несколько секций которого служили отдельными почтовыми адресами. Деревянные окна, кое-где зафиксированные крюками в полуоткрытом положении, служили системой охлаждения жильцам, жестяной скос крыши, увенчанный на конце сточной трубой, проглядывал скелетом снизу, местами шагающие с ходунками старики — такие дома обычно выбирают себе одинокие пенсионеры, чтобы была компания. Но и это не его случай: просто такой дом дешевле.       Неспешным шагом по лестнице на самый верх, ключ, завалявшийся за месяц глубоко в небольшом отделении чемодана, отворил вход в квартиру, по бумагам принадлежащую натурализованному выходцу из Восточной Европы. Минимализм наше всё, и говорить нечего: краем глаза из прихожей, перед самым входом в единственную комнату, можно было зацепить кухню без изысков — белёные, ещё с прошлого владельца, стены, квадратный стол, стул, раковина из жести, облицованная с плитой на две плитки каким-то малоотличимым по цвету от стен каркасом — ровно на одного человека. Комната — не больше и не лучше: стол с компьютером, купленный по уценке, односпальная кровать с икеевским постельным, скрипучий, переживший предыдущего жильца паркет, шкаф, светлые стены без особых изысков. Обессиленный дорогой, Павел снял те самые, теперь особенные, ботинки, бросил чемодан на полпути и без задних ног уткнулся в подушку лицом: всё закончилось. Синяки, оставленные напоследок, заныли, сердце заколотилось как бешеное, а кровь прилила к лицу и тому срочно пришлось полезть в куртку, чтобы в очередной раз принять лекарство. Только вряд ли это ему теперь поможет, только усыпит: жизнь больше не будет прежней.