От точки А до точки Б

      — Существование индивида оценивается только его поступками.       — Да, смерть, я понял, — кивает Армин.       Перед школой, только он вышел из машины, в голову Макса врезался большой чёрный ворон. То ли ворон чумной, то ли это к деньгам, то ли что-то совсем непонятное. Макс верит в предсказания.       Про ворона, листает он уже полчаса ленту, ничего не нашёл. Кошмары не снились. Ничего не было. А ворон врезался в голову тяжело и больно — брюхом. Когтями не задел. Вроде.       Лучше бы к деньгам.       Так вот. Учёба. Макс гнёт шею к парте и горбится. Сходить к медсестре всё же, может?       Надо перевести мысли. Закусывает губу, красную. Иначе на уроке ему вообще ничего не понять — раз ловит ворон в голове.       День сегодня хороший. Вчера был лучше. Вчера Максим поцеловал Армина. Высокого, длинного, с шикарными руками. Которые, правда, всё равно висели, как палки. Трогал его только Макс. Но это только дело времени!       А поскольку преступника ловят на месте преступления, он оглядывается. На Армина. Со Славой.       Русый и русый, худой и худой, молчун и болтун.       Вячеслав когда-нибудь замолкает? А Армин всегда тихий.       Так, математика. Мате…       Армин, о-ох. Голова заполнена их поцелуем. Чувственным, жарким, красным - может, со стороны Армина нежным, а со стороны Макса страстным. Руки мыть не хотелось, после того как он схватил его воротник. Дышать стало легче. Узнал запах его кожи. Шеи.       Макс гадал об этом с сентября и наконец исполнил. В свободное время всё представлял, какие у него губы, руки — мечтал.       А они на самом деле не ледяные, нет! Тёплые! И шершавее, чем он думал, и с трещинами, губа под конец треснула сильнее. И его неровное дыхание. И прикрытые глаза. И Армин, Армин, Армин!       Думать становится приятно. К математике голова отрубится начисто. Осталась пара минут. Голова станет лёгкой и свободной, как после вчерашнего признания и того касания одних губ другими.       «Приветы» сегодня пропустили. Макс только кивнул Армину. Ему было неловко и мечтательно, а Армину… хуже вчерашнего.       Будто специально серой краской перед учёбой мажется.       Армин, Армин, Армин… Макс бы, может, жизнь вдохнул ему поглубже. Всё должно быть просто — сосал бы губы и немного бы их царапал.       Вот почти как вчера. Вчера они поцеловались, и Макс ещё чувствует его губы. Шершавые и большие. Была в них какая-то нежность, мягкость — кажется Максу. Губы всё ещё немного покалывает. Ему понравилось. Безумно понравилось. Хотя и было это недолго.       Зажмуривается, — потому что мечтает, а не потому что свет глаза слепит. Птицы голосят особенно активно. Как с ума посходили. Ворон этот…       Ворон похож на Армина? Внезапно находит эта мысль. Или похож ли Армин на птицу? Или… что-то в нём есть от рыси. Животное. И не слишком доброе — Армин…       Макс чертыхнулся. Эта мысль была плохим продолжением! Не в школе. Вообще не надо думать о плюсах Армина в школе. Ему ещё и в глаза надо смотреть.       Злой герой, антагонист… Вот бы он посопротивлялся в постели, как же!       Макс фыркает. Да, как же. Когда у них до этого дойдёт ещё?       Поцелуи злому герою… Сейчас это желается вновь. Не на глазах всего класса, конечно же, но в школе хочется ещё сильнее. Вчера во дворике прошлись большими губами с жарким дыханием по его, и процесс запустился.       Сейчас Макс ногтём расцарапывает себе нижнюю губу. А потом верхнюю. Закрывает рот кистью и глушит разочарованный стон: очень хочется. Не секса даже, секс будет, его рук хочется, губ хочется. Армина хочется.       Злой герой бы его не спросил. Злому и признаваться не надо бы было. Макса бы просто взяли.       А Макс бы победил злого антагониста! И сам вытрахал его в подворотне. Но здесь он шутит. Макс глумится над своей безответственностью: если хочешь, чтобы что-то произошло, надо работать. А не полагаться на авось. И на злых героев. Рысь.       Армин на фоне хмурого неба вовсе бы затерялся, если б не белая рубашка. С этими прекрасными манжетами… Их можно расстегнуть. Макс бы принюхался к его коже, тронул бы, поцеловал бы запястье, взял бы кисть в рот — и опять эти чёртовы крупные ногти, которые хочется лизнуть!       Пахнет не кожей: мелом.       Макс чешет себе запястье. Нервно. Уже красное. Стыдно: будто за его мыслями можно подглядеть. Как Макс — за Армином в раздевалке. Как Макс — в клубе.       Понимать он его всё ещё не начал.       Армин не лесной. И ногти без земли. И стриженные. Он кажется слишком нежным. Не спит, надо же. А чё не спит? Макс всегда спит. Здесь он тоже его не понимает.       Минус очко Армину. Пока он эмо. Макс не хочет верить, что там что-то серьёзное. Даже представить тяжело. Вроде и друзья, и всё равно семья, и карманные для расходов, и дело жизни.       Армин в глазах Макса как фарфоровая статуэтка.       Если бы они убежали с уроков — в закат, Макс бы резво прижал его к дереву.       Лишь бы тот не ушибся, конечно: дерево должно быть нужное. У Макса сила недюжинная — он любит это говорить. Про себя. Вслух всё же неловко. Вокруг тоже парни: кто-то и вдарить за такую наглость может.       Макс бы спешно прижал его и поцеловал вкусные губы... Сигаретные, гашишные, видевшие жвачку больше раз, чем курицу. Макс морщит нос. Он не пробовал курить сам. Ничего. Никогда.       Армину всё же идёт. Пока. Пока Макс не захочет стать мамочкой и отучить от всех вредных привычек.       Но сейчас не до такого. Имя «Армин» стоит рядом со словом «возбуждение». Пока стояк — дело частое, слово «здоровье» для Макса последнее.       Это почти как духи. Дым.       За деревом Макс бы тлел под его руками, как большая сигарета. Армин бы, наоборот, загорался: дышал бы всё чаще и тяжелее, а страсть охватывала бы тело. И губы были бы красные. Может, он совсем не такое бревно.       Посмеивается Макс.       Армин мог бы поцеловать его сам. И, окажись они в постели, облизать Максу тазовую косточку. Как она там называется?       «Существование индивида оценивается только его поступками».       Стоп.       — Ты читал Конта? — в мысли впечатывается Слава, как оплеуха. — Вчера про него говорить начал. Так вот, Арм, не читай: это пурга. Хотя последнее Таинство смешное. Причисление. Через 7 лет после нашей гибели человечество причислит нас к своим слугам. Чур, служить я буду у королевы!       Армин обливает его взглядом и достаёт учебник. Было бы смешно, но забитые пылью лёгкие да плохой сон сил на смех не дают. Ничего сил не даёт. Ещё и настроение плохое. Кофе не выпил: не успел. Минус кофе, минус гаш, минус сон, минус покой в семье — Армин в сером круговороте.       Даже не чёрном. Просто никаком.       Слава капризно хмурится.       — Арм, ну ты чё такой кислый?       Так и хочется дать ему под бок, чтобы заткнулся. Макс буравит Славу взглядом и раздражённо почёсывает костяшки, старые шрамики. Слава его по-прежнему раздражает — кошмар.       Одна книга — как одна страница. Читает Макс быстро и легко. Славина философская болтовня редко понятна, но время от времени мелькают знакомые имена.       Максу больше нравится Шопенгауэр. Понятный, классный писатель. Про Канта Макс слышал. Конта Макс не читал.       «Тот, кто не обладает достаточной энергией, чтобы найти себе средства к жизни, обречён на смерть».       — Иду рыть себе могилу, — поднимает Армин глаза к потолку. — Я ни хрена не сделал.       Слава затихает. С интересом готовится слушать.       Но Армин не продолжает.       — Да ну не, — промаргивается. — Это с какого ты ни фига не сделал? Да ну не верю. Не, говори: чушь.       — Я ни хрена не сделал. Сам причину не понимаю. Наверное, силы кончились. Два дня нулевой.       Если бы Армин говорил такое раньше, от своих же слов ему было бы мерзко. Сейчас не мерзко. Сейчас снова никак.       Ноль = бессмысленность.       Макс хмурится.       Все от Армина чего-то ждут. И все — разного. У каждого свои запросы. Исполнить это нереально.       Слава стукнул ручкой о парту и раздражённо огляделся по сторонам.       — Не, смотри. Если из-за тебя завалим проект, я тебя четвертую, — серьёзно говорит Слава. — В чём помочь?       — Без понятия. Издох, говорю же, — чешет виски. — Мама воет белугой, ты с учёбой, я с учёбой, ноль ресурсов. Погано. Ничё щас не могу.       — Нет, врежу, ей-богу, — тяжело вздыхает. — Тебе успокоительные дать?       Слава не издевается. Ему это знакомо. С прошлых лет ещё остались таблетки, которые он так и не доел.       Армин ненадолго затихает: думает. Думается со скрипом. Шестерёнки ржавые, не ходят.       — Дай название. Погуглю. Не всё с травой можно. Наверное.       — А я тебе говорил. Поэтому на фига лезешь туда, где ещё хуже?       «Наркотики — вред», — соглашается Макс и ещё раз напоминает себе об этом.       Но Армин всё ещё был красив. Вот в тот раз. Он выглядел лучше, чем в эту секунду. Армин под кайфом вообще лучше, чем обычно.       Слава с Армином говорят тихо. Чтобы никто не услышал. Макс греет уши — случайно. Макс хотел позвать Армина проветриться — просто погулять. А в душе всё равно хотел пригласить «на свидание».       Не получилось. Услышал этот разговор.       И вот. Вошла учительница. Макс только успел сесть обратно — на него уже взгляд кинули да волосы себе чуть растрепали. Ох, Марья Васильна, ох. Влюблены Вы — безмерно.       Здравствуйте, здравствуйте, до свидания, доброе утро.       Разминка. Не самая лучшая часть урока. Многие хотят спать. А разминка всегда с оценкой...       Пуассоны, формулы. Коши, уравнения, теплопроводность…       Дрянь это редкостная. Жуткая. Армин даже не реагирует, хотя Слава уже начал писать условия. Тыкал его локтём       — Клюев, кого ждём? — учительница скрещивает руки на груди, только взглянув на Армина.       Армин будто провоцирует. Нет, он точно провоцирует. Макс цепляется взглядом, как крючком. Руки Армина дёрнулись. И сам он сел ровнее.       Мерзкий скрип стула.       Слава тихо выдирает листок из тетради, чтобы незаметно писать и там и сям — себе и ему. Если Армин согласился на успокоительные, дело плохо — знает Слава.       — Блага свыше. Не готов. Абсолютно. Бессонные ночи, семья. Проблемы.       И говорит он это с высоко поднятой головой.       Макс в мыслях подмечает, что голос Армина не может быть таким противным, как у Вячеслава. Но Армин голосом может давить так, что во время беседы с ним оппонент способен превратиться в котлету. Кожа начнёт чесаться, глаза сохнуть.       В нём есть всё для диктатора. Сглатывает. Как создан для этой роли. В Армине есть рост — огромный, руки — большие, плечи — широкие, логика — сильнейшая. И очень тяжёлый взор.       Круглая учительница задирает бровь и бочком, по-кошачьи подходит к нему. Армину и так на математике нелегко. Она его не любит. Сейчас же... Макс ёжится. Армин почти бросил перчатку своим поведением. Ну да, скотским.       — Отнесусь к Вам с понимаем, — кивает. — С Вашими знаниями, даже при таком состоянии, дойдёт до тройки.       — Вот зараза, — на грани слышимости шипит Слава. Учительница взрослая уже. Временами глуховата. Слава у неё в таких же любимчиках, как и Макс.       Но к слову о тройках. Макс деньги не считает, как по нему понятно. Катает на машине, платят родители. Но есть ученики, для которых каждая тройка — рубль: сколько им это будет стоить? Платная школа. Стипендии. Армину и так тяжело: на плечи столько давили, что без груза те рефлекторно подскакивают к ушам.       Взгляд Макса снова падает на предплечье Армина. Теперь оно закрыто, не углядишь того же. Хотя воображение и память сотрудничают, и поэтому перед глазами вновь появляется эта шахматная клетка.       Хочется его полюбить. Отлюбить. Залелеять. Поцеловать руку, запястье. Губы... Его прекрасные пальцы. Плечи. Макс в удовольствии закрыл бы глаза, ох, как бы закрыл. Армин часто держит руки на парте — это прекрасно. Максу вечерами хочется их облизать. Скоро будет можно: они встречаются. Наверное. С утра ему показалось, что это сон.       Косточка раз, косточка два... Макс закрывает глаза и ненадолго уходит в фантазии.       Прошёлся бы языком по ногтю и принял бы указательный палец до гортани. Пощекотал бы фалангу языком... А ему тронули бы стенку горла.       За Армина заступается Слава:       — Марь Васильна, ему сейчас правда тяжело, — Слава говорит честно. — Сделайте скидку на этот урок? У нас проект, мы оба уставшие до жути. Армин много там делает. Свои ещё проблемы. Ну поймите. Давайте он Вам завтра отчитается?       Учительница открыла рот, нахохолившись, и, будто снимая шубу со своего барского плеча, сказала:       — Я Вам доверяю, Вячеслав. Но только на этот раз могу дать такое послабление.       Ему — только на этот. Вам — сколько угодно. Максиму — сколько угодно. Ему — только раз.       Она имеет в виду это. И отворачивается к доске.       И звучит едва слышно:       — Скурил уже с утра?!       Макс слышит шёпот и переводит туда взгляд. Слава, конечно. Глаза его пылают. Он в бешенстве. Макс не удивится, если он ударит Армина табуреткой на перемене. Или стулом. Стул тяжелее.       Да, точно в бешенстве. Даже шёпот звучит раскатом грома.       Макс сглатывает и отводит глаза обратно, почёсывая костяшки. Армин творит какое-то... Возможно, и правда накурился. Но перед школой…       Макс неуютно поводит плечами. Не перед школой же. У него своя голова на плечах, но поступок такой — безрассуднее некуда. Может, вчера у него что-то случилось? В школе был обычным. Ну, может, случилось дома.       Слава злобно пихает ему листок с решённой за него задачей. Армин ему не отвечает, но говорит учительнице:       — Пойду умоюсь холодной водой. Спасибо за понимание.       И, наклонившись, вытаскивает из рюкзака пачку салфеток и маленький пенальчик. Мгновенно уходит.       Сердце Макса, и так больное, чувствует беду: тяжёлая ходьба Армина и действительно странный пенал. Макс его раньше не видел, хотя Макс наблюдает за Армином не первый день. И те порезы... Нет, что хочет Армин? Или пенал — не знаю, схватил случайно?       В Максе никогда не было пророка. А если пророк ошибся, то Армина можно просто успокоить. Обласкать. Наверное. И убедить, что учительница — дура. Согласиться.       Но выйти удалось не сразу.       Через две минуты Макс учуял хороший момент и тихо вышел за дверь. Туалет здесь рядом.       Макс доходит, аккуратно открывает дверь и готовится утешать. Приятный, трепещущий вдох.       Армин.       Армин, нож, кровь, красный, перекись, красный, красный, перекись, красный, Армин, нож.       Красный.       Армин особенно ярко режет себя ножом.       — Армин! — широко распахивает глаза, першит в горле на этом имени. — Ты что делаешь! Здесь!       Ты что творишь!       Макс дёргает Армина, как из воды, и ножик... соскальзывает глубже. Гортанный стон и шипение. Очень глубоко... Макс не успевает понять: руку отдёргивают в мгновение ока. Кровь пролетает — как в фильмах. По Арминовой руке.       На раковине лежит телефон. В последнюю секунду экран показывает лист заметки и тухнет.       — Ты куда лезешь?! — звериные большие глаза Армина и мерзкий, сухой крик. — Свали!       И толкает! Тук, сердце, тук, сердце.       Ужас подсказывает Максу, как Армин белеет на глазах. Кровь... Боже... Макс в страхе бегает глазами: туалетной бумагой не перевяжешь.       Лицо Армина дурное, в гневе перекашивается, взлетают и опускаются брови. Макс видит, как кровь льётся на пол, чудом или благодаря его страху не пачкая кофту и штаны.       Лезвие. Бинт в классе.       — Ты на фига такое творишь?! — сердце бьётся так сильно, что мешает дышать. — Армин! Школа! Чёрт, ты зачем!.. Просто учитель! Армин!       Изо рта Макса бессвязно вылетают слова. Бинта всё ещё нет.       — Не лезь, куда не просят! Вали обратно!       Армин вылетает в коридор.       Его через секунду здесь нет. А кровь есть. Сортир за дверью, раковина перед глазами, перекиси нет, телефона нет.       Взгляд Макса ловит круглые капли на чёрном полу. Нет, он не побежит за ним. Нет. Нет, ни разу.       Сука, он потеряет сознание и расшибёт голову о бордюр!       Макс спешно выглядывает в коридор. Армина ожидаемо нет.       «Слава — сука!»