От точки А до точки Б

      В широкий дверной проём Макс входит ужавшись. Армин с прямой спиной и широким шагом входит как хозяин. Те же самые шапки. Армин набрасывает на вешалку куртень и даёт место Максу. Тот оглядывается. Пустой коридор. Тихий коридор.       Когда они сюда ехали, Макс представлял: он входит в прихожую, а на встречу им выходит матушка Армина. Сутулая, в шали, в длинном домашнем платье — несознательно добавлял ей годов так семь. И прибавил скверный характер. Потому что если бы она их увидела – скверная взрослая баба, — Макс мог бы дать дёру. Потом были бы оправдания – с криками, конечно, но Макс бы здесь наотрез отказался высыпаться — без одежды, с раскрытыми ногами и аналом. Были бы аргументы.       Сейчас аргументов никаких. Шум воды: Армин моет руки. В других фантазиях Макса они бы пришли в пустую квартиру и сразу бы начали целоваться, срывать друг с друга одёжу… Но не сегодня. Макс встряхивает головой и отпинывает снятый ботинок.       Он не снял сегодня крест. Во все прошлые разы он убирал его в глубокий карман рюкзака. Сегодня Макс снять забыл.       Он подходит к знакомому рукомойнику. По пути они купили и смазку, и презервативы. Всё это оттягивает карман.       Макс храбрый, он не сбежит. Никого нет в коридоре. Сумерки нашли.       Сука! Макс вздёргивается. Армин, сука, если ты считаешь, что это очень просто – возбудиться за момент, то иди к чёрту!       Армин пропал. Макс всё ещё стоит в ванной и пялится на зеркало. Чёлочка вздыблена, сзади торчат вверх локоны — как рога. Макс их прижимает, а они торчат. Жёсткие вьющиеся волосы.       После всплеска раздражения Максу становится жарче. Кровь в пальцы поступает, становится уверенней шаг. А Армин… ждёт его в коридоре. Два метра. Он не ушёл? Как хорошо. Макса отпустило. Макса стандартно штормит, как мачту в непогоду: от раздражения до смирения за одну минуту.       Но они ничего не говорят. Проходят молча в комнату. Хорошо, что они ничего не говорят: они так не разбудят домочадцу. Но плохо, что они ничего не говорят: беспокойно.       Когда дверь закрывается, Макс на глубоком вдохе привстаёт на носки и целует в висок. Охватывает нежно руками плечи. Армин тоже начинает расслабляться – от такого маленького короткого контакта. Всегда приятно Армина растапливать. Льдинка-льдинка-льдинка. Жаркий-жаркий-жаркий Макс.       — Если сюда войдут, смари, я с тобой тупо даже целоваться не буду.       Целоваться… Макс это сказал. И очень захотел поцеловать Армина в губы. Макс целовал ему тело — разные участки, но в губы они всё ещё целовались мало. Редко. По случаю — будто. Максу захотелось коснуться его зубов языком и почувствовать жар рта. Лизнуть Армину перед этим губы. И чтобы Армин крепко обнял его, — а то как неродные, чёрт вас! У Макса на этой мысли растягиваются в улыбке губы. Забыл снять крест, целуется с мужчи… блин, нет, вообще нет, не надо такого. С парнем. Забыл то, начал это.       Макс всё ещё боится полностью себе признаться. Социуму — никогда. По доброй воле. А себе признаться до конца не получается. Он целуется с закрытыми глазами. Ласково гладит спину. Жёсткие лопатки — чувствуются. Позвоночник под руками слабее Максового мизинца — Макс как надавит, а Армин как подастся вперёд, но лишь бы не больно, зачем Армину больно. Просто так боль редко полезна. Больно надо за что-то.       Кусачая боль при ожоге, ласковая боль при нажатии рук.       Армин многого не знал. Что-то Армин открывает. Он целуется и с открытыми, и с закрытыми глазами. Жмёт его спину, хотя его руками легче жать плечи — круглые, они мерцали вчера, на них лился свет, как льётся масло. Свету нравилось: Макс под него подставлялся, кубики там играли всякие, пресс его железный.       Армин не хочет их сравнивать друг с другом. Совсем не хочет. У Армина плюс в росте и длине хрена. Волос светлый. Русый. Зимой притемнился.       Макс — литая бронзовая статуя, мягкий характер, если правильно поддеть, Макс не мягкий, поэтому Армин чувствует его касания такими, какими их почувствовать должен. Армину не нужна та сверхнежность. Он хочет прожить всё в одно мгновение. Больно — хорошо. Армин резался не потому, что это приятно. Потому что чувствовалось.       Армину интересна трава, потому что алкоголь не даст ничего такого. Угробит печень, и валяться он будет на полу как свинья. Он хочет накурить Макса. Макс когда-то тоже этого хотел.       Армин отворачивается от поцелуя и прикасается губами к его шее. Макс не податливо, а каменно замирает. Ему целуют тот нежный белый участок над ключицей. Впадинка. Сверху – мышцы, а тут — впадинка.       Ставить здесь засос или нет?       Макса нежно целуют, и он оставляет всю ту чертовщину о жителе в другой комнате. Его целуют ласково, Армин ещё никогда не целовал его с таким трепетом — казалось. Он жал его в руках, пытался укусить, острые зубы его поддевали как крючком. Но столь нежно он никогда не целовал и никогда так не начинал.       О, их порно. Макс не считает то начало смешным, но он знает: было неловко. Железяка-Армин. Макс обскакался.       И Армин такой нежный и мягкий первый раз. Возможно, для себя — тоже. Если он делает плохо другим, то себе он делает ещё хуже. Не в наказание: на себе он пробует и чувствует. Армин хочет чувствовать. Нежность — не такая острая. Не такая острая штука, как боль или сильное давление.       Макс шумно выдыхает.       — Сегодня ты ведёшь? Типа?       — Наслаждайся, блин, пока мне не надоест. Можно и устать.       А вот Макс не уставал. В тот первый раз он прыгал вокруг него. Неваляшка-Макс, качок первой степени. Заваляшка-умник Армин. Заваляшка целует ему острую часть у плеча, где кончается ключица, целует сверху белую трапецию, мышечную и крепкую, белую, светлую, никакого пота в зимнее время. Максу очень сладко.       По спине мурашки. Он отодвигает его в сторону, Макс, и в мгновение снимает кофту. Тёплую, кашемировую — такую же мягкую, как неумелые лёгкие прикосновения Армина. Стуки сердца всё выше: Армин охватывает Максовы рёбра и думает, что с ним делать. Что своими руками делать с кем-то. Неумелыми, но чувственными изрезанными руками, руками в полосочку, красно-белая зебра, руки нежные — с той стороны. Его дыхание попадает Максу на лоб.       Не хочется поднимать глаза. Сегодня будто первый раз по-настоящему происходит. Взаимно. Почему Армину так припёрло? Внезапно – почему? Макс не считает, что может настолько радовать человека неумелого, недавнего девственника — наоборот должно быть тревожно, как, вот, недавнему анальному девственнику Максу.       Очко-то сжимается, когда Армин, наклонившись, целует ему сосок. Голова падает, как наполовину отрубленная, вперёд. Завопить — закричать — попросить без нежностей? Максу хочется! Хочется нежно, но не так откровенно, не так, боже, открыто! Максу просто стыдно!       Он цепляется ему за плечи. Но двинуть Армина в сторону не смеет. Пот на затылке выступил. Лёгкий, свежий, мужской пот. Мышцы напряглись.       Если Армин слабенько толкнёт Макса назад, замеревший Макс упадёт как сосенка. Буря в голове. Распластаются на полу волосы как иголочки, раскинутся руки как веточки, и Макс отдастся полностью. Потому что Макс испугается. Не застыдится, да и никакого возбуждения не будет. Ему сложно. Армину спокойно: он хотел себя убить, бояться в этой жизни больше нечего.       Мурашки, холодные Арминовы пальцы на коже Макса согреваются. Прикосновения становятся сильнее, жарче. Он не просто гладит — он сжимает.       Сейчас это похоже на их первый раз. Вот тогда Армин не был нежным. Сейчас нежность высыпается сквозь руки, как песочек. Красивый, блестящий. Он скатывается с круглых плеч Макса ему же в ноги.       А Макс глубоко вдыхает. Он дышит, как при беге: ртом-ртом-ртом. Разрешил себе. Пульс становится активнее, открыты губы. Сухие.       — Тебе… лечь?       Макс округляет глаза. Вернулся в реальность. Что?       — Это ты так в кровать приглашаешь? — смешок. — Не, ну давай, чё я на ногах-то всё стоять буду.       Армин улыбнулся. Макс пропал. Оборачивается к кровати и тяжело, по-народному просто на нёё залезает. Мог бы зад отклянчить. Или присесть, чтобы Армин к нему наклонился. Или чтобы Армин сидячего уронил. Нет, Макс поворачивается к нему задом и залезает с горбатой круглой спиной, на коленях до спинки.       Простой собой Макс. Армин не знает, что бывает по-другому: порно он как-то сохранил, десятку роликов, их и пересматривает. Там секс. Там розги, плети, какие-то странные механизмы, к которым девушку привязали. Не всякие там секс-машины, а что-то похожее на карусель.       Так что секс, страсть, порка там всякая, но не уроки, как соблазнять мужчину за 2 секунды. Может, там залезают в кровать красиво. Макс теперь у спинки просто сидит и смотрит. Тоже не в курсе, что делать дальше.       Он бы, на месте Армина, любовнику отсосал. «Но этот поганец, — думает он ласково и немного неловко: он может так говорить разве? — возьмёт член в рот и замрёт». Ну, поласкает языком немного. Будет держать ствол в шершавых ладонях, а Макс будет очень стараться кончить вовремя.       Хорошо, что Армин не сосёт.       Но Армин смотрит просто адовыми глазами, от взгляда которых Макс теряется. И… и хочет залезть себе в ширинку, чтобы… чтобы получить по рукам. Сегодня же без порки, да? А Макс только приноровился.       — Раздевайся? — не пропадает голос. Макс находит в себе силы вызывающе посмотреть в глаза. Диким серым прозрачным взглядом. Армин готов потеряться. Ладони в карманах, куда запихнул их минуту назад, потеют.       Макс повторяет:       — Вылезай. Снимай штаны... там, ну, — хотя указывать не ему. Голос осипший. Но всё равно уверенный.       И он сам гнётся колечком и расстёгивает, без спроса, Армину ширинку и ремень. Джинсы тут же съезжают. Армин щурит в весёлом укоре глаза.       Он приподнимает одну ногу за другой и стаскивает с себя штаны. Потом подштанники: на улице не потеплело — спешно их складывает в два движения на комод.       Вдох.       — Иди сюда?       И Армин наклоняется к нему, склонившийся тополь, опирается на кулаки и задирает голову. Хочет поцелуя.       Нецелованные-нецелованные, всё ещё нецелованные полные сухие, в корочках, губы, не горячие — блёклые спокойные, непривыкшие. Армин не успевает открыть рот, и Макс лижет ему две губы сразу. У Макса горячие губы и ещё более жаркий рот, раскалённый после минета — до сих пор температура не падает, по вискам ударил огненный шар, Макс начинает распаляться, целует и лижет. Лижет и целует. Прижимает Армина к себе за пояс, тот изгибается как гимнастка, чтобы не упасть.       Но Макс — две секунды — хочет его свалить. Кровать большая. И вдоль, и поперёк.       Блестящие светлые глаза и тёмные длинные ресницы. Контрастный парень Макс.       Он его сваливает на себя. Мгновенно.       Одним махом.       И первую секунду Армин растерянно на него смотрит, а потом заливается густым смехом на всю комнату! Пять сантиметров до тумбы — он мог ушибить спину, как если бы свалился в небольшой, но овраг! Не рассчитал. Макс. Офигеть, какой риск.       — Чумной..! Вот серьёзно, — смех, смех, смех. Широкая Арминова улыбка мёдом ложится Максу на душу. Армин опирается на локоть. — Это страсть типа? Раздолбать любовника…       Любовника.       —… и потом целовать окоченевшее тело с переломом? Не, мне – или тебе, там, – прям повезло.       Он за спиной нащупывает в нескольких сантиметрах острый деревянный угол.       Макс выпячивает губы и отворачивается. Обидчиво хмурится.       — Да лан… не настолько ты хрупкий.       И Макс думает, как мог бы его скрутить, а тот бы не повёл и бровью. Холодный, длинный, с широчайшими ребрами, едва тёплыми губами. Бровями густыми, улыбкой этой широкой… Макс ласково касается его бедра.       Попал даже не на кость, а на мякиш. Армин орлиным взглядом — за секунды сделав тот внимательным — остро упирается в него. Смех прекратился. Быстро. Как искорка. Мышцы в руках напряглись.       Мякиш под Максовой рукой остался нежным, мягким. Он наклоняется к бедру и ласково мокро целует. Они не ставили друг другу засосы. Очень странное место… Макс глубоко вдыхает, дёргается левая бровь, и упираются в это место глаза.       Нежное место остро кусается клыками и засасывается горячим огненным мокрым ртом. Сердце Армина несказанно бьётся. Птичка в груди — курлык и курлык. Клетка в груди. Птица бьётся и бьётся. А Макс… вкушает его кожу. Сосёт так, что становится больно и языку, и губам. Хотя и не очень долго.       Отлипает и круглыми глазами смотрит на это пурпурное тёмное – вызывающее пятно. Армин не спускает взгляд с Макса. Им в пах ударяет тяжёлое цепкое липкое возбуждение. Макс елозит на бёдрах. Армин не двигается.       Тянуще. Приторно. Скоро будет приторно. В паху. Теперь он уже был в постели, на мягком матрасе, проваливающимся под ними матрасе, комкал простыни в руках — белые, пахли порошком. Здесь матрас жёстче, а простынка давно не стирана. Наволочка, — если носом уткнуться, запах Армина будет крепким, молочным.       Эта тугость в паху... Эта приятная боль: Макс в штанах возбуждается сильнее. Не хочется их снимать — в глазах Макса мелькает сомнение.       — Холодно. Ещё холоднее.       Макс на него ложится и запускает руку в бельё.       — Так тоже?       Армин целуется с открытыми часто глазами, но в постели, как сейчас, он их жмурит. Ему приятно. Объевшийся сметаны кот, но быстрая на реакцию рысь.       — Так приятно.       Почесать собственный анус и протолкнуться туда пальцами — собрать смазку с члена, конечно, и как толкнуться. Где смазка? Макс недовольно оглядывается. Где лубрикант? На тумбочке, о которую Армин чуть не разбил поясницу.       Нейтральная. Простая. Качеством не супер.       Макс тянется, струночкой тянется, взять её в ладонь. Венка мелькает меж безымянным и средним пальцами. Голубая, холодная. Промелькнула и спряталась.       Как рука Макса — промелькнула и вернулась обратно. К яйцам. Налитым кровью и семенем. Не хочется оставлять Арминов пах, чтобы снять штаны с себя. Член упирается болью в ширинку, и это очень приятно — ожидание. Слюна собирается под языком. Жмурится котиком Макс. Очень хочется.       Армин одним движением выпростал пуговицу из петли.       Меткий острый короткий Максов взгляд. Приоткрылся рот. Расступились пред воздухом губы.       Пропало тянущее удовольствие. Член будто выпал из узких штанов и потребовал внимания себе — оглушило. Рука на яйцах Армина дрогнула, и дрогнул сам Армин.       Захотелось больше. Себе больше. Мягко сжать ладонь у яиц. Или сначала накрыть головку — горячую лоснящуюся головку, нежную, влажную, липкую. Солёный привкус смазки…       А у Армина зачесались соски. Макс не видит — Армин за них дёргает. Левый, самый чувствительный левый. Разработанный, приученный к грубым ласкам левый. Нежные потемневшие соски. Порозовевшие губы. Армин дёрнул себя за сосок и облизал в страсти губы.       Он привык не трахаться, а дрочить.       Макс хочет сесть на него. Он увидел.       Он сам поднимается и вытаскивает одну ногу за другой из штанин. На трусах блестит мокрое пятнышко смазки. А рядом, у правой ноги, десять сантиметров до тумбы, стоит лубрикант. Что делать? Сваливать до душа? Здесь себя разминать? Растягивать, пальцы-ножнички, пред ним? Перегнувшись, своими сосками коснуться сосков его, изогнуться кошечкой, растягивать?       Иначе говоря, дрочить.       Теряет из поля зрения Макса. Который закусил губу и проскользнул смазанными пальцами в проход. Поставив ногу на матрас.       Армин замирает. Сладко. Ещё не приторно — сладко. Надо долго себя разминать? А Армин может побыть жёстким? Дёрнуть, чтоб тот насадился и болезненно выдохнул Армину в рот? Когда он бы поймал Максовы губы, начав двигать тазом и руками? Когда стал бы дёргать за ненаученные соски?       Наверное, не может. Кулаки у Макса тяжёлые. А то, что он зарядит, — однозначно.       — Всё, — поднимает голову Макс, — ложись нормально. Я ща, — стирает смазку о колени.       Стемнело уже. Белый тюль светлее пейзажа снаружи.       Макс нервно выдыхает, не желая поднимать голову и смотреть ему в глаза. Армин копошится.       Он крепкий парень. Потому и решился.       — Макс, не стой истуканом. Уже холодно.       «Потому что батареи у вас не горячие!» — хочет громко съязвить и ругнуться, плеща слюной, Макс. Он оборачивается.       Армин красивый. Ниже груди — симпатичный скорее по-больному: худой-прехудой. Но точёное лицо, никаких пухлых щёк, шея аккуратная и сильная, шея длинная, кадык – круглое Адамово яблоко. Волосы взлохмачены.       Он мёрзнет, да?       Морщишь нос. «Запах секса» в прохладной зимней комнате не витает. Ни смазки человечьей, ни оргазма. Гирлянды не висят, только блёсточки-циркули да папки прозрачные. Сыростью пахнет. При входе — ей.       Макс так же неловко забирается на кровать, мотая членом. Армин презерватив надел. Ствол теперь блестящий. Не возбуждённый по-нормальному — по-максимуму.       Как садиться на эту минисосиску?       Макс загребает в ладонь его яйца — красные, налитые, красивые. Холодная рука — под нервами. Он всё пялится на его реакцию, которая наконец выходит из-за ширмы: вскидывает голову, потому что это действие не греет, а холодит. Член дёргается. Макс расставляет ноги и садится голым задом на бёдра с шуршанием. Выливает на Армина смазку, стесняясь нормально толково смазать.       Когда он стоял носом в член, а задом кверху — в фантазии, — всё было куда проще. Он бы встал так — и получил бы удар по левой, а потом по правой ягодице. И запихнутые пальцы в анал.       А сейчас Макс держится на своих крепких бёдрах и медленно, прикусив губу, опускается. Забывает дрочить себе. Мучает губу. Армин смотрит на это с заново поднявшимися сосками. Он не двигается и едва дышит. Надо быть смирным. Надо быть спокойным, терпеливым. Пока хочется сделать, как все самцы в природе: опустить и трахнуть. А надо быть спокойным.       Липко. Именно это слово приходит на ум. Макс случайно коснулся перемазанной в смазке рукой его бедра — перед тем как начать. Горячей кистью в согревшемся на коже лубриканте. Армину захотелось заранее отдрочить, но его член сейчас вставляют в жёсткое, но будто пылающее кольцо.       Когда проходит головка, Армин едва не прокусывает губу и так же смотрит во все глаза. Ещё долго. Длинный Арминов хрен. Макс проглотил, дай боже, пару сантиметров. Бёдра трясутся. И блестят у Макса соски…       Армину можно что-то делать? Руки чешутся да член ноет. Он может полизать ему соски, если не потеряет от переизбытка терпения сознание и контроль. Он хочет потерять. Вылизать ему грудь и по-нормальному, хорошо трахнуть. Чтобы Макс стонал. Никаких громких звуков нельзя: мама проснётся. Но Макс бы остервенело дрочил себе, кусал губы, сосал бы губы, дышал бы как после бега: рвано, шумно. Пылал бы. Повышенная температура тела и мокрый от спермы хуй.       Максовы губы так изгибаются, будто он хочет громко ругнуться. Ему приятно или больно?       Макс на вдохе опускается полностью и замирает. Ему приятно. Дико приятно. Он встаёт — крепкие бёдра и круглый зад, прекрасный зад, он создан для того, чтобы Армин клал на него руки, сжимал мощные ягодицы и, помимо члена… толкал бы туда ещё палец. Чтобы Макса разорвало от возбуждения и напора.       У него и правда зачесались соски. А Армин, скотина, просто лежит и смотрит? Прикусил губу, ладно, но он смотрит то на него, то в потолок и не делает — ни черта! С члена капнуло. Вход начало распирать сильнее. Двигаться не так легко. Больновато.       С члена капнуло ещё раз. Упасть Армину на грудь и довериться — нет, не сейчас. Ноет бешено член, смазка-смазка-смазка. Никто его не схватил. Не взял в свои руки. Грубые руки Армина, но ещё шершавее — руки Макса. Макс опирается на кровать. У него хорошее равновесие: он всё смог, смог бы и дрочить, и не валиться в сторону.       Но Армин ничего не делает. А Макс позволяет. Накаченные круглые ягодицы и сильные бёдра — держится на них и силе духа.       — П-подрочи. Подрочи мне. С хрена ты, — вдох, проглоченное дыхание испаряется через секунду, — нич-чего не …       Армин берёт его член несмазанной жёсткой рукой, и Макс задыхается. Чуть не падает. Анал запульсировал и сжался. Кровь бьёт только туда. Красный анал, красный член, бурая дырка, хлюпающий вход, трескающаяся сила воли — в ушах отдаётся кровь.       Одной рукой Армин ласкает нещадящими движениями его член, а другой — очень больно дёргает розовый нежный сосок. Дёргает первый раз. Второй. Третий. Макс давится на четвёртом — очень больно, а волна удовольствия накатывает через две секунды.       Почему он дёргает только один? И всё время по-разному? Как больно… так больно, что приятнее быть не может: больно в анале, больно в соске, он прокусил губу. Губы стали ещё более красные.       Внезапно Армин целует жаждущий воздуха рот. Под горячим языком Макс полностью теряется — его ласкают так, как никогда прежде. Щипая тот же сосок.       Хочется свалиться. Чтобы Армин сам махами загонял длинный член и, та же самая фантазия, сильно сжимал раскрытые ягодицы. Сжимал бы больно.       Максу очень нужно удовольствие. После боли оно ещё сильнее.       Сосок, сосок, сосок.       Армин внезапно дёргает другой. Один уже измученный и набухший. Другой хочет того же. Армин даёт.       Макс давится — он погрузился в ритм и отсчитал интервалы, он ждал ласки на том же самом месте, а сделали очень больно на другом. Он с трудом поднимает бёдра. Сильные мышцы сдают. Анус охватывает член и на секунды раскрывается так широко, что туда погрузить можно что-то ещё, кроме хрена. Палец. Два. Раскрыть. Указательный правой руки и указательный левой. Раскрыть ещё сильнее. Сделать больно, боже мой, да!       Макс падает на него грудью. Он не хочет соскользнуть с члена и сжимает его хорошо, но всё равно не очень крепко. Скользкая смазка будто желает его сбросить в горячий омут без чужого хуя в своей жопе. Но Макс сжимается. Армин на десяток секунд забывает о Максовом удовольствии: оглушили.       Соски пульсируют. В них нагнали безумное количество крови. Армин дёргает резко. Сильно. Армин приподнимает Максов торс и берёт издёрганный сосок в рот. Последний. Не над которым издевались с начала полового акта. Тот сосок он по-прежнему продолжает массировать и сдавливать. Он взял в рот жаждущий, но другой. Он укусил его. И втянул в горячий рот столь глубоко, будто хочет его проглотить.       А Макс скулит. Его держит только желание. Он поднимает бёдра в том же ритме, сжимаясь ещё сильнее и стараясь всеми силами не соскользнуть с Арминова члена. Свой — трётся об Арминов живот и лобок. На ярых толчках он идёт вверх и с хлопком падает Армину на щетинистый недобритый лобок.       Везде приятно. Просто бомбически. Хлюпает анал. Выдавили туда полтюбика смазки.       Армин в секунду становится… сверху? Влажные глаза Макса вновь пытаются сфокусироваться. Анал сжался. Голова Армина запрокинулась. Ничего не говорить? Певцу Максу кажется, что у него пропал голос.       Бедные соски. И развороченный анал.       Дышать нечем. Армин впахивает, и впахивает, и впахивает. Он мучает, и мучает, и мучает.       Они взасос целуются друг с другом, пока Армин массирует его сосок и долбится в раскрытый, теперь нежный анал. Никаких сил сопротивляться — Максу. В него будто вогнали ещё энергетика, заменили батарейку, но нет, нет, нет. Макс хочет подчиниться. Армин всё делает правильно.       Макс это понимает в глубине себя. Тяжело формулировать мысли. Жарко. Пот стекает с висков на подушку. Хочется кончить… Армин дрочит ему очень медленно! Он толкается быстрее и сильнее, надо скорее и здесь!       Соски пульсируют.       Скорее!       Губы обветрились. Член мокрый. Макс забыл надеть на себя презерватив, смазка течёт как вода — такой объём, ему приятно, его подмяли, ему обласкали грудь, зад, член. Макс будто между трёх огней — трёх сосен, среди которых он затерялся, он запутался, на что обращать внимание.       Сейчас Армин царапает клыком его грудь. Тот же самый. Армину нравится эта сторона. Макс сам цепко дёргает второй, что без внимания! Удовольствие оглушает. Когда? Уже когда? Как вязко, мокро, сколько пота.       Толчками выходит семя.       — Так вы всё же трахаетесь… — слышно у двери. Раскрытой.