Статистка

Наша жизнь — это череда случайностей и выборов. Моя мама, далекая от спорта, случайно включила канал, по которому транслировали соревнования, но выбрала отдать меня на фигурное катание, а не на лыжи, которые были не менее популярны. Мне спонтанно пришло в голову отомстить, но теперь приходится принимать взвешенное решение. А как его принять, если почти в тридцать лет, я привыкла плыть по течению. Большой спорт, можно сказать, не дает мне пространства для маневра: тренировками занимается Охламонов, мне лишь нужно придерживаться его плана, выбирает музыку и программы Лидочка и только попробуй не согласиться, в ход вступают упреки и даже слезы. Билеты и инвентарь закупает Федерация, она же в основном распределяет нас по соревнованиям. Либо это делается автоматически, исходя из рейтинга — лидеров в первой половине сезона пересекать не будут, с основными соперниками мы встречаемся на главных стартах: национальное первенство, чемпионат Европы и мира. Я не выбираю даже платье, швея привозит на каток черновой вариант, мы смотрим, как оно выглядит в движении, подходит ли к задумке программы, и тренеры выносят вердикт. Зарплата сборницы и призовые в общем-то неплохие, но почти половину из них отчисляется тренерам и Федерации, так что финансовая грамотность и ведение крупного бюджета — это тоже не мое. Я катастрофически не готовый к жизни вне льда человек. Как же соблазнительно, ничего не делать, просто еще немного потерпеть ведь это то, что я умею лучше всего. Еще чуть-чуть переждать, пересидеть, притвориться мертвой, словно уж, чтобы от меня отстали и получить то, что по праву причитается мне. Меня выписывают спустя неделю после госпитализации, организм после болезни слабый, но нужно срочно набирать форму. Ощущения после выхода на лед, мягко говоря, необычные, все время кажется будто не хватает воздуха, а сердце стучит как бешеное. За дни болезни я хорошо прибавила в весе и чувствую себя неуклюже. Организм, почувствовавший, что я чуть-чуть расслабилась, начал с бешеной скоростью набирать килограммы, не без оснований боясь, что регулярное здоровое питание скоро прекратится. «Обмотайся пищевой пленкой, надень два спортивных костюма и бегай до предобморочного состояния», — заботливо подсказывает мне внутренний голос, который слишком похож на голос Андрея, и я не без труда отмахиваюсь от него. Мой партнёр спешит и пытается форсировать подготовку, но Охламонов его осаждает: — Андрей, Алена отстает от тебя и начинаются догонялки. Давайте, почувствуйте друг друга и обратно в помещение. После болезни нельзя так долго на холоде находиться. Мы делаем беговые, одну или две поддержки и возвращаемся в зал. — Может быть так даже лучше, — Лидочка поддерживает нас. — Завтра вылетаем на сборы, сразу акклиматизацию пройдете и с новыми силами в бой. Звучит сомнительно, не представляю, как мой жуткий джетлаг, наложенный на слабость после пневмонии, нам чем-то поможет, но хочется на это надеяться Мы встречаем соперников в коридоре. Первым замечаю Кирилла Афанасьева и на долю секунды не понимаю, кто рядом с ним, пока не осознаю, что это его партнерша Колокотова. За время моего отсутствия Маша стала еще ярче. Густые волосы покрашены в ядреный красный цвет; ресницы, и без косметики, черные, пышные и с красивым изгибом, благодаря восточным корням, сейчас почти достигают бровей. Рот подведен карандашом в тон волос и намазан толстым слоем липкого блеска. Ее внешний вид удивляет меня, такой почти сценический грим может быть хорош для выступлений, но для тренировок… И все же, любительницы слоя краски на лице, разумеется, тоже существуют. Ряд тренеров даже настаивает на том, чтобы девочки всегда были при параде: подкрашенные реснички и бровки, аккуратный маникюр. Считается, что внешний вид дисциплинирует. Меня смущает не это, а что-то другое. Я не могу понять, что конкретно, пока мы не ровняемся с ними. Да, ресницы длинные, но все склеенные, в комочках, тональная основа рыжит, кое-где слезла и подчеркивает высыпания, от жирного блеска контур рта поплыл, едва заметные темные усики проглядывают над губой. В ее макияже есть что-то отталкивающее, словно важно не качество и красота, а факт его наличия. И это у Машки, любительницы всего яркого, но не переносящей даже слегка отросшего маникюра. Но ее поведение удивляет меня еще сильнее. Она визжит: «Алена!!!», крепко сжимает меня в объятиях и целует. Маша хвалит мою форму, которую я ношу уже второй год и напряженно пытается завести непринужденный разговор. Кирилл не знает, куда себя деть, глаза оглядывают каждую трещинку на стенах, ноги в кроссовках притоптывают. На его лице плохо смытый след от Машиной тоналки. Отпустив меня, она повисает на его руке, не переставая тараторить. На моем лице появляется непонимающая улыбка. Совсем башню девке снесло от счастья. — По какому поводу макияж армянской невесты? — я интересуюсь у главной сплетницы. Прикидываю в голове, нет, сегодня не ее день рождения. Про поведение опускаю, знаю, что мне Лидочка и так все расскажет. — Да ну ее, — Лидочка рада кого-нибудь обсудить. — Шаталась где-то несколько дней, а потом пришла… Матерь Божья, мы чуть не упали… Губищи накачала, ресницы наклеила, брови чуть ли не углем навела, — она охотно перечисляет мне Машкины прегрешения. — Я ей говорю: «Машенька, солнышко мое, совсем не обязательно столько на себя накладывать. Ты же человек, тонко сочетающий на льду искусство и спорт, а не доступная девка. Так нельзя!» — И что она? — предвкушаю, что Колокотова виртуозно послала Лидочку куда подальше. — А она смехом заходится и вдруг бац… В слезы! А потом опять смеется, а смех злой, нехороший. — Ну вы на Машу не обижайтесь, — неожиданно подключается Андрей, — Олимпиада скоро, вот у нее стресс, гормоны играют. Перебесится — пройдет. Лидочка нехотя соглашается. — Вы знаете, моя карьера была не такой яркой как у Святослава Юрьевича… Подумать только первый четверной тулуп, да такое никто и никогда…! — хореограф перевирает факты, но Охламонов прячет довольное лицо. — Нет, я была вполне обычной, средненькой фигуристкой. — Зато сейчас ваши программы — это целый спектакль на льду, — Охламонов тоже любит приврать. — Так вот, на Игры я не ездила и Мир не выигрывала, но трясло меня дай Боже, — она делает драматичную паузу. — Но умение совладать с собой это то, что отличает спортсмена высокого класса от обычных любителей. Думаю, что в мастерстве совладения над собой я достигла космических высот. Спутя полчаса тренировки, в зал заглядывает хореограф. — О, мои, — он прыскает, словно сказал смешную шутку. Лидочка и Охламонов с несвойственной быстротой привскакивают с мест и зазывают его зайти. — Дмитрий Николаевич, наш золотой, а мы вас все ждем, — они расплываются в умильной улыбке. — Да я бы рад, — картинно разводит он рукам, — да дела с документами не отпускают. Знаете, как Федерация любит все эти бумажки… Лидочка согласно трясет головой словно болванчик. Взгляд хореографа останавливается на мне. — Давайте, я все-таки побуду с вами минутку-другую, — он снимает куртку, обнажая круглый животик, обтянутый белым свитером. — Дмитрий Николаевич Стольников, — хореограф жмет руку Андрею. — С вашей очаровательной партнершей я уже знаком, а вот вы, молодой человек… — Андрей Ларионов. — Да я знаю, — смеется он, — вы, уважаемый, настоящий бриллиант нашего вида спорта. Ну а как иначе, старая школа! Да и Алена не промах, — Стольников подмигивает мне. — Такую Эсмеральду я ей поставил… Закачаешься! — Алена катала Эсмеральду? — переспрашивает Андрей, и я понимаю его недоумение. Это должен был быть наш первый совместный ритм-танец, но его премьера так и не состоялась. С первых звуков мелодии и довольной улыбки Андрея мне было ясно как божий день, что отказаться я не могу. Я честно старалась как могла, но на лице Лидочки то и дело появлялась недовольная гримаса. -Алена, ну куда… Подай ему руку… Нет, не так, что ты ему под нос ее тычешь… Ты меня вообще слушаешь?.. Колесникова где-то в своих мыслях. В конце концов, она сдалась. — Давайте попробуем что-нибудь другое, — Лидочка устало выключила магнитофон, — цыганкой тебе не быть. В каждом движении Андрея я видела Стольникова, каждый звук меня возвращал в тот вечер в пустом зале. Именно тогда я придумала свою считалочку, чтобы монотонное перечисление перебило мерзкие воспоминания. — Еще как! — возвращает меня из воспоминаний голос хореографа. — Эта произвольная была достойна крупнейших мировых арен. Лицо Андрея вытягивается, он закатывает глаза — Понятно. — Я посмотрел ваши программы, Лидия Васильевна, ну вы мастер постановки, разве только, — он обращается к нам, — встаньте, пожалуйста, в начальную позу произвольного танца. Мы встаем спиной друг к другу. — Вас бы поближе… Может руки переплести… Он подтягивает Андрея, так, что я оказываюсь зажатой между ними. Своей спиной ощущаю лопатки своего партнера, а перед моим носом маячит лицо хореографа: короткий ежик седых волос, честные глубоко посаженные глаза, морщины, паутинкой окутывающие их, мягкий безвольный рот. Дядечка, дедушка, но никак не человек, облапывающий девочку-подростка. Я сама уже не верю, что это произошло. Может быть, мне это приснилось? — Оп, живот втянула, — он шлепает меня ладонью чуть ниже пупка. Не приснилось. — Ну-с, друзья, мне надо бежать, — он поправляет дорогие часы на запястье. — Вы с нами на сборы летите, Дмитрий Николаевич? — Охламонов опять привстает, ожидая пока хореограф оденется. — Да-да, и в Красноярск, и в Пекин, хоть на край света. — Хороший дед, — Андрей провожает его взглядом, распутывая скакалку. — Прямо как ты, — равнодушно говорю я. Мы вылетаем в ночь вместе с другими любителями льда: хоккеистами и конькобежцами. Сегодня мы в сокращенном составе, Лиза и Дима присоединятся к команде позже. Перед стойкой регистрации выстроилась очередь из доброго полтинника тел в одинаковой форме, но несложно догадаться, кто чем занимается. Сначала хоккеисты, коренастые, с щербатыми добрыми улыбками и клюшками в чехлах, торчащих из сумок. Затем конькобежцы, тонкие и гибкие, словно китайский бамбук. Замыкаем пелотон мы, наиболее разномастная компания. Танцоры, будь то парни или девушки, самые высокие в сборной, вытянутые, с по балетному развернутыми плечами. Парники чуть пониже, в них меньше изящных линий, но больше атлетизма. Они не делают сложных прыжков, в основном это младшие тройные — сальхов и тулуп, но для выбросов, подкруток и тодесов нужны серьезные мышцы. Парни одиночники заявляют многооборотные прыжки, в том числе и старшие зубцовые — лутц и флип, но, наверно, мужское одиночное — единственный вид, для которого нет идеального сложения. Центр тяжести у парней другой, они легче переживают пубертат, их карьеры обычно дольше. С нами летят и высоченные, поджарые ребята, и плотно сбитые, коренастые. У каждого есть свои сильные и слабые стороны, на результат они влияют меньше. Девочки стайкой сбились вокруг своего тренера и испуганно оглядываются вокруг. Одинаковые вытянутые худые личики, волосы, собранные в тугой пучок и острые коленки. Арина еще смущается после происшествия на съемках и стоит, повернувшись к нам спиной. Ее плечики сгорблены, лопатки торчат. Второй тренер, оглядевшись, шлепает между ними свернутым журналом, Арина быстро выпрямляется. Мой телефон вибрирует. Перевод от Ирины Александровны Л. «Купи себе что-нибудь в Дьюти-Фри» Ах, ты ж старая сука. Я зло засовываю телефон в багаж. — Уважаемые пассажиры, входим в зону турбулентности, просим вас пристегнуть ремни. Я защелкиваю замок и надеваю маску для сна. Потряхивания становятся все сильнее и сильнее. Приподнимаю ее и смотрю на экран, отображающий карту с датчиком, лететь еще несколько часов. Также из-под маски оглядываюсь на людей, все сидят спокойно, тренеры смотрят фильм, Андрей листает газету, лишь где-то сзади хнычет ребенок. Я не боюсь летать, но если быть на 101% честной, то по земле мне ходить спокойнее. Я уже глубоко в своих мыслях, когда голос Андрея возвращает меня в реальность. — Да твою ж, — он бьет ладонью по лицу и тихо матерится, — только отмылись и снова здорово. — Что случилось? — Я рывком стягиваю маску с глаз и, стараясь не смотреть в окно, кошу глазами на него. Андрей задергивает шторку и с недовольным видом поворачивается ко мне. — Биатлонистов поймали на запрещенке, — нос Андрея сморщен от неудовольствия, брови нахмурены. «Какая ерунда, — выдыхаю, — я думала, что что-то с самолетом». — Нам-то какое дело? — вместо этого пожимаю плечами я. — Репутация сборной, — коротко отвечает он. — Плюс ты не думай, что весь урон достается только тому, кто принял, — Охламонов отвлекается от фильма и оборачивается к нам. — За содействие тоже наказание получишь, как и за фасильфикацию, и за хранение препарата. — Угу, — Андрей соглашается с ним, — можно сказать, что сразу минус целый штаб. Я холодею, но уже не из-за турбулентности. Я пыталась выбросить мысль о том, что хожу по лезвию ножа. Страх, притупившийся и отошедший на второй план во время болезни, возрождается с удвоенной силой. Положительная проба — это приговор, но он может быть временным. От подделывания данных не отмыться никогда. Зачем они вообще начали этот разговор? Тряска заканчивается, отстегнув ремень, я направляюсь в туалет. Брызгаю лицо прохладной водой и по-собачьи отряхиваюсь, разбрызгивая повсюду капли. Холод, страх, ненависть, сведенный от голода желудок — такая жизнь, хоть и нелегкая, но привычная и… стабильная? Фигурное катание — это моя дискомфортная зона комфорта. Я вспоминаю все свои пафосные фразы про месть, картины унижения Андрея, которые мне рисовало мое больное воображение, и едкий стыд заполняет мою душу. Я просто идиотка, задумавшая провернуть то, что ей не под силам. — Мама, мне страшно, — шепчу своему отражению, — кажется, я зашла слишком далеко. Мама, находясь за тысячи километров от меня, конечно, ничего не слышит. Хочется театрально разбить зеркало со своей глупой рожей, но, пожалуй, оставлю это для мыльных опер.