Дамнар: Неведение

      Пока Есения обрабатывала рану Яреку, Октавио долгое время смотрел на брата с сестрой, а затем обхватил себя руками, сникнув, и побрёл, не разбирая дороги, как и всякий человек, погружённый в свои думы. Но далеко отойти будто бы не мог. Остановился в зоне видимости и почти сполз по стволу дерева, садясь на землю. Ластиэль, заметив странное поведение друга, не смог остаться в стороне и поспешил к нему.       — Ты сам не свой, в чём дело?       Октавио поднял на друга глаза полные боли, но вместо слов из его груди вырвался лишь несвязный стон. Он зажмурился, то ли пытаясь справиться с потрясением, то ли, чтобы скрыть слёзы. Эльф опустился рядом, вглядываясь в лицо Октавио. Сердце сжалось от чудовищной догадки. Вампир точно не был ранен, болезням их вид не подвержен, а значит, вариант был только один. Поначалу он надеялся, что его целью бы кто-то из павших в бою рыцарей, раз тот смог остановиться, и сразу не продолжил путь.       — Интересно, чем насолил князю паренёк... Жаль. Зачем же ты его рану обработал? Немного ещё подождали бы, да не пришлось бы руки марать...       — Ты? Как может ты так спокойно об этом говорить? — Октавио не мог поверить своим ушам. Ластиэль лишь пожал плечами.       — В Вириди Хорте подобным образом было прервано много жизней. Но за это время успели изучить эту магию и советом было решено, что на исполнителе нет вины.       — Нет вины?! Ты сам себя слышишь? Да, я знаю, что обойти приказ нельзя! Но руки-то будут мои! И сердце потом болеть будет тоже моё!       Эльф лишь положил руку на плечо Октавио и сочувствующе вздохнул. Вампир же всё распалялся.       — Я не верю, что нельзя ничего сделать! Но я не могу придумать выход. И я не понимаю твоего равнодушия!       — Мне действительно жаль, что жизнь паренька будет прервана твоими руками. Но он для меня, в общем-то, никто. Не хочу кривить душой, но он лишь случайный прохожий на моём пути без лица и без имени. Другое было бы дело, если б он затронул струны моего сердца, как его спутница...       — Что ж, в таком случае, вынужден тебя огорчить. Юноша в моём состоянии совершенно ни при чём! — огрызнулся вампир.       Октавио показалось, что прошло не менее двух минут, как потемневший лицом Ластиэль сделал судорожный вдох. Всё это время Октавио с надеждой поглядывал на кинжал, висящий на поясе у друга. Эльф проследил за его взглядом.       — Нет, даже не проси! Первая матерь, немыслимо! — Ластиэль спрятал клинок полой одежды, будто бы это решало вопрос, и отошёл от друга на несколько шагов, пытаясь справиться и собраться с мыслями.       — А я и не могу просить...       — Подожди, дай подумать...       Такого выбора эльф от судьбы не ожидал. С одной стороны, он отдавал себе отчёт в том, что приглянувшаяся ему девица, друга не перевешивает. С другой — безразличие, его постоянный спутник, при мыслях о ней отступало. Пусть переживания Октавио он не до конца понимал, но внутри всё протестовало против подобной участи как для него, так и для неё. Пытаясь припомнить всё, что он знал о работе этой страшной магии, он всё же понадеялся её обмануть.       — Так, ты толком не можешь рассказывать, верно? Отвечать «да» и «нет» можешь?       Октавио, прислушиваясь к себе, неуверенно кивнул.       — В приказе так и было сказано, что это должна быть она? Прям по имени?       Вампир замотал головой.       — Привязка к вещи? В том смысле, у неё или на ней такая-то вещь?       Кивок.       Эльф удовлетворённо фыркнул. Видимо, приказ отдавался в спешке и на эмоциях: продуман был не до конца. Всё оказалось проще, чем он поначалу представлял.       — Так делов-то?! Скажем ей, уговорим отдать. В конце концов, отнимем, если воспротивится, и отдадим эту вещь хоть парню, хоть любому встречному — до постоялого двора не так уж далеко.       Октавио, спрятав лицо в ладонях, затряс головой.       — Ну как ты не понимаешь? Я в любом случае жить после этого не смогу...       Отчаяние в голосе друга убедило Ластиэля, что продолжать настаивать бесполезно. Стараясь раньше времени не унывать, он сел рядом с Октавио, направив взгляд на будущую жертву друга, и глубоко задумался. Если исходить из того, что было ему известно о дамнарах — шансов у девицы не было никаких. С другой стороны — Октавио являл собой живое подтверждение тому, что нечто могло пойти иначе. А значит, вероятность достучаться до князя всё-таки была.       «Чем же так разозлила его эта девица? Очевидно, что она сбежала... Влюбился, а она отказала? Это состояние ему физически недоступно... Да и при желании обладать велел бы вернуть её, а не убить. Что-то украла? Слишком суровое наказание за такое, даже для дамнара. Чем-то обидела? Тогда наверняка прибил бы на месте... Да и ушла от Итернитаса не так уж далеко — мог бы любого из своих волков по следу пустить. Хотя, нет, с ними же нет ментальной связи... Да и почему не прилетел сам? Старый князь, по слухам, любил поквитаться лично...»       Так они просидели в размышлениях почти до конца перевязки. Зачарованный кувшин, который был среди вещей беглянки, натолкнул эльфа на мысль. Он видел такие в кабинете Селфиса. Тот проговорился, для чего их использовал его младший брат. Но и девица, и её спутник были людьми — свежая кровь им ни к чему. Чтобы продать зачарованную вещицу — нужно идти севернее, в город, а их путь лежал в глухую чащу. Неспроста...       — Как думаешь, он ведь захочет посмотреть или послушать?       Октавио передёрнуло, и эльф услышал обречённый стон.       — Я не из праздного любопытства спрашиваю... Рискованно, конечно... Но ты говорил, что он отличается от твоей семьи... Сколько у нас времени?       — Сегодня до полуночи, — Октавио с надеждой поднял глаза на друга. — Ты что-то придумал? Что мне делать?       — Тебе, мой друг, быть поблизости, навострить уши и держать себя в руках до последнего. И кому угодно, молиться, чтобы дамнар захотел ментально поприсутствовать в твоей голове в последние минуты её жизни.              ⋆☽ ◉ ☾⋆       «Первая Матерь, как же я устал! Ну почему это все свалилось именно на мои плечи? Я же никогда к власти не стремился, ни в Вириди Хорте, ни здесь. Селфиса править готовили чуть ли не с пелёнок, из меня же просто пытались слепить хоть что-нибудь путное, пока их нравоучения не стали вызывать отторжение... Когда к отцу перебрался, с его бессмертием и жадностью до единоличной власти, я так и думал, что всё и будет идти своим чередом. Защитить от ужасов тех, кто мне дорог было достаточно. Что мне дело до остальных? Я привык отвечать бесчувствием на ненависть толпы. И выполнять приказы отца, будь они не ладны... В том же безразличии, близком к апатии, мне доводилось быть и палачом... Так почему же сопровождающее меня годами равнодушие в такой критичный момент дало сбой?       Хотя, нет. Сейчас я не до конца с собой честен. Принесение в жертву невинных людей по прихоти или извращённому желанию всегда вызывали неприятие. Если бы ни это чувство — мы бы не встретились и не подружились бы с Олафом тогда давно... Когда было всё так просто. И если бы не оно, я бы не запрещал кнехтам отца творить кровавые непотребства, как они развлекались во время его правления...»       В коридоре послышались шаги, и Сет отвлёкся от дневника. В комнату зашёл Олаф.       — Ты что до сих пор не спишь?       — Мои волки Мавку раскопали по твоему приказу. Целёхонька, хоть и дрожит. Мертвячка — что ей сделается. Еле уговорили поближе к замку прийти. К груди руки прижимает, что-то прячет — тебя требует.       Сет измученно потёр глаза. Поиски хорнда ни к чему не привели. Мавку он сам велел достать — болото не могло само так засохнуть в одночасье, была вероятность, что там найдётся подсказка.       — Дай мне несколько минут, я спущусь к озеру.       Когда Олаф удалился, Сет вновь взялся за перо. Слишком многое произошло за столь короткий срок — делая записи он успокаивался. И надеялся таким образом распутать тугой клубок колючих чувств, не дающих покоя.       «Ох, как же мне не верилось! Несмотря на шестое чувство, не верилось! Я раньше никогда так не сомневался в собственном чутье! Ну как?!       — Помочь... Ты знаешь, зачем я пришёл, старик?       Я тогда обернулся, заглянул ему в глаза. Видать, опять потемнели — ну когда я научусь это ощущать? Всемир судорожно вздохнул, качнулся, но взгляд не отвёл.       — Видать, не с добрыми вестями пожаловал.       — Мне нужно напитать Итернитас. Ты понимаешь, что это значит?       Люди были наслышаны. Даже дети — и те понимали. Прижались к родным ещё крепче, хотя, казалось бы, куда ещё... И всхлипывать начали так тихо, давясь подступающим горем... Настолько тихо... А я чуть было не оглох от этого. Как? Как отцовский Жрец умудрялся выбирать жертвы? Чтоб мне провалиться тогда на месте...       — Много?       Я даже не сразу понял, что Всемир ко мне обращается, и о чём он вообще спрашивает. Откуда я знаю? Я раньше такого не делал. Десяток? Пятерых? А один или двое, это много, или нет?! Да я и представления не имею, сколько было бы достаточно!       Собственно, я лишь смог развести руками в замешательстве. Всемир молчал. А я разрывался изнутри, подумывая, не пробить ли мне чем уши, лишь бы не слышать эти тихие всхлипы. Вероятно, насквозь через голову... Как же у меня болело внутри! Почему?! И как мне нужна была хоть какая опора!       Мне иногда кажется, что я застрял где-то там. Около озера Вейриегеланг. Сколько же мне было? Пятнадцать? Шестнадцать лет? Внутри был бунт, но я заставил себя подчиниться. Итернитас уже тогда крепко меня поймал, но после этой проклятущей воды уже сросся с моим весселем. Сколько раз я корил себя за то, что не сразу понял, куда попал! Был окрылён знакомством с родным отцом и опьянён появившейся силой. А надо было сигануть в первый же портал и бродить по мирам, впитывая всё новые и новые знания...       Но мне нужна была опора. Раньше я во всём полагался на Аэлдулина и Селфиса. Затем, когда был вырван из привычной беззаботной среды, я потерялся... Флаум не дал мне совсем уж сникнуть духом. Вскоре я встретил Отца и обрёл новую семью, со всеми вытекающими последствиями. Моим ориентиром стал отец, что, в общем-то, довольно логично. Особенно если учесть, что мы с ним были единственными дамнарами на Вириди Хорте.       Как же я был счастлив, что удалось спасти Аэдулина! А он вот, оказался не очень-то рад. Я еле привёл его в чувство тогда. Боялся, что он не выдержит и сотворит с собой непоправимое. Смена имени на Джастина вроде бы помогла. Да и я старался не командовать им. Но тем не менее наши роли поменялись. Нравоучения стали вызывать раздражение, особенно последние годы после смерти отца... И я отрицал, что мне всё-таки это нужно. Глупый, почти детский протест. Желание доказать, что я могу сам разобраться? Только вот кому? Знать бы заранее...       И не могу не признать, что моей опорой на очень долгое время стала Герда. Даже не Олаф, а его жена! Оплот разума, совести и спокойствия в этом колодце с мертвецами. Всё полетело в пропасть с её уходом. Я просто перестал ориентироваться в окружающем мире. Перестал понимать и их, и себя. После читал уйму книг на эту тему. Выводы... А какие могут быть выводы? Часть меня заперта в собственном весселе — смог бы опираться на внутренний стержень, если б не эта ошибка. Может быть, приди я к озеру хотя бы на пять лет позже, результат был бы иным. Или нет... Вампирам же нужна подпитка извне, а я недалеко от них ушёл. Но я отвлёкся.       Я не помню, сколько длилось молчание. У времени есть очень интересное свойство нестись галопом и тянуться улиткой одновременно. Селяне начали вставать и подходить ко мне. Молча. Не сговариваясь. Первыми встали пожилые. Клали руки на плечи поднявшимся было молодым, заставляя сесть обратно, и шли, оставляя цепляющихся за них родных. Не сговариваясь. Не делая никаких особых знаков...       Священник хмурился и молчал. Собственно, правильно делал. Подал бы голос — я точно воспринял бы это за провокацию. Эти бестии умеют завладеть умами так, что и кнехтам не снилось. Одна только инквизиция Вириди Хорта чего стоит, да и здесь начинается нечто подобное. Человек вообще существо внушаемое. Видимо, им тоже нужна своеобразная опора. Иначе не развелось бы столько религий. Но не суть...       Я был весь как туго сжатая спираль. Не понимал. До сих пор не слишком понимаю, как я тогда сдержался. Хотят напасть? Тогда почему так медленно и открыто? Зачем тогда идут и женщины? Стеной встать? Ну глупо же — импульс, и нет их... Может, заранее договорились, о чём, и потому все отмалчиваются?       — Из нас, кого хочешь, зарежь, только семьи не тронь...       Я не помню, кто именно это сказал. Да и неважно. Мысли у них явно сходились. И в глаза мне смотрят. А я не знаю, кровавые они тогда были, или нет. Как я не взорвался тогда от бури в разуме? Сказать, что я был в смятении — ничего не сказать. Нет, я им не верил, хоть и очень хотел. Мечтал, чтобы они набросились! Итернитасу всё равно, каким образом пришла смерть — разница лишь в предварительной боли. Но пытать-то я и не собирался. Зачем мучить, если и так всплеск энергии будет большой. Но они просто стояли и молча смотрели. Даже, наверное, не глаза. Куда-то глубже.       А я мечтал оглохнуть и не слышать их молчания и тихой скорби их родных.       Не удержались, шарахнулись в сторону, когда я приблизился к ближайшей жертве и прикоснулся к её разуму. Не знаю, что именно я искал. Как найти подтверждение благих намерений? Зато удалось расслышать проповедь целиком. Удивил, священник, правда удивил. Как много зависит от контекста и вкладываемого смысла. И да — добровольная жертва. Слышал, но никогда не видел. Как-то не довелось. Или не замечал.       Ой, а мужик-то удивился, что жив остался, хоть и не удержался на ногах! Мне было не до деликатности — я уже схватился за следующего: ближайшего. Остальные «жертвы» непонимающе смотрели на меня, бессистемно хватающего их земляков поочерёдно, и переглядывались. Но я пока всё ещё никак не мог решиться. Где подвох?       — Князь, может, ты спроси? Что ищешь, авось подскажем?       Это Всемир опять голос подал. И смотрит так... Ну, перед ним явно неприглядная картина. Я боюсь представить, насколько растрёпано и безумно я тогда выглядел. Я достаточно за свои почти пару веков перевидал, чтобы удостовериться, что при должном умении и желании любой взгляд на лицо нацепить можно. А взирающий ещё и наполнит его необходимым или приятным для себя смыслом. Как хочется иногда верить, что тебя понимают, и искренне хотят помочь... Да только как я задам вопрос? Что я ищу? Не знаю! Возможно, надежду. Но так ведь им не скажешь...       Я после этого вопроса остановился тогда... Помню, сцепил руки на затылке и непроизвольно рычал. Вот ещё одна особенность организма, с которой я до сих пор не разобрался. То есть, зарычать зверем нарочно я могу и, так сказать, умею... А вот на эмоциях это лишним бывает. Имею в виду, когда рычать не надо бы — всё равно рычишь, а это неудобно. Окружающие пугаются, хоть я этого и не хотел. Неважно. Опять отвлёкся.       Вопрос задал, почти как и зарычал тогда. Неосознанно. Будто в полусне проговорился.       — Теперь, небось, слова свои назад возьмёшь?       — Отчего ж? Пока живы. И есть ради чего жить... Поступать надо по-человечески. Я так считаю. И они, — он кивнул на своих земляков, — также считают. А вот что ты решил — мы понять не можем.       А я и сам понять не могу. Как это — по-человечески? Я же не человек. И Джастин не человек, хоть к ним и тянулся всегда. Понимаю только, что не хочу. Не хочу я смертей! И кадавров видеть не могу. Тошно от себя же. И молиться уже готов, только некому, чтобы Джастин выкарабкался... А я тут время теряю. Драгоценный ресурс... Невосполнимый. Как и жизнь.       Я тогда очень резко дёрнулся в сторону — подскочил к Вилфреду. Надо признать, «жертвы» дёрнулись за мной, явно намереваясь остановить. Скорее всего подумали, что я к их семьям направился. Но ладно. То, что они всё же не безвольные овцы, и при случае в бой вступить могут меня почему-то успокоило что ли? Не совсем то слово... Видимо, просто убедился, что это не Эйлерт им мозги промыл с покорностью и прочими «полезными» для общества постулатами... В общем, Вилфред их сам жестом остановил, до того, как его коснулся. Повзрослел парень, а я и не заметил. Но сейчас это и не столь важно.       Когда я его, наконец, отпустил, он немного позеленел. Не нарочно в его разуме так долго копался, но мне слишком многое надо было узнать. Краем случайно зацепил воспоминания о девке, но не стал смотреть — виновата или нет, предательства всё равно не прощу. Не до неё было. В общем, достойную смену себе Олаф вырастил. Надо будет отпустить друга в родные края, если пожелает, подальше отсюда... Опять отвлёкся.       Вилфред указал на несколько волков. В их разуме я тоже порылся, благо, идти никуда не пришлось — все рядом. Вернулся к «жертвам», проверил оставшихся... Дети уже успели к этому времени успокоиться. И вообще, стало как-то легче. То есть, я всё так же паранойил по-прежнему. Не за себя — за Джастина. Решился попробовать принять предложение старосты. В конце концов, остановить или убить человека я всегда успею — реакция позволяет. Да и глаз не спущу.       А за всеми этими метаниями я и не заметил, как Итернитас переключился с весселя на мои эмоции. И, очень похоже, что селяне, и в особенности дети, его тоже подпитали. Он ещё не до конца отступил, но жрал меня значительно медленней и гораздо более тонкими нитями. А значит, острая необходимость в энергетическом всплеске отпала. Во всяком случае, на время. Как же у меня от сердца отлегло... Но надо было уже действовать. Хоть тут время я и выиграл, в другом я его нещадно транжирил. Теперь мне удалось взять себя в руки.       Бумагу и перо мне выдал Эйлерт. Кольцо для оттиска у меня и так всегда с собой. Тоже, кстати, отец настоял, чтобы я приучился и венец этот чёртов, и ключ, и некоторые кольца с собой таскать. Сам я не люблю эти побрякушки, но положение, как говорится, обязывает. Пока дал инструкции Вилфреду, пока он с письмом к совету магов ушёл за Олафом, пока я давал инструкции волкам, вновь ребёнок попытался добежать и обнять кадавра. Кажется, это была последняя капля.       — Всемир, мертвецов я сейчас выведу на кладбище и отпущу. Прощайтесь, хороните... Или сожгите... В общем, делайте, как ваш обычай велит...       Он мне ещё что-то говорил... Но я не помню. Какое же облегчение, что я, наконец, перестал их держать! Меня даже потряхивать начало, я руки на груди скрестил, чтобы дрожь унять. Вероятно, староста расценил этот жест как-то по-своему, поскольку встревожился и замолчал. Но мне уже было не до него.       Как только на пост заступил Олаф, я увёл из костёла первого селянина. Предупредил во всеуслышание обо всех возможных последствиях действий, которые я могу расценить враждебно, и повёл...       Как же я дёргался! Нет, я осознавал, что человек, шедший передо мной, обречён в случае, если выкинет какой-нибудь финт, в особенности если это будет касаться брата. Тогда уже меня сомнения гложить бы не стали. Но тут я удаляюсь от целого скопища людей и волков, и не оставляю ни одного надзирающего, с которым бы имел ментальную связь! Я тогда ещё подумал, что надо б найти какой-то иной, менее энергозатратный способ наблюдения... Но это всё потом.       Я, честно, пытался заглушить паранойю и мыслить разумно. Всё-таки Олаф уже сто раз доказывал, что он Джастину друг. И его стая к нему чуть ли не как к батьке родному относится — не должно быть проблем. Вроде и люди всё поняли, и даже сами помощь предложили... Да и что они сделать-то смогут? Сбежать? Вступить в схватку с волками? Объединиться с волками против меня? Убить Олафа?       Мы уже почти дошли до лаборатории, когда я об этом подумал. Вот, бес его, вовремя... Надо было хоть парочку кадавров всё же оставить. Но Кэйа внутри. Людей же они не тронут? Хотя, кого я обманываю? Не трогал бы человек человека — не случались бы между ними войны и смертоубийства, не говоря уже о всём прочем. Но поворачивать было поздновато. Да и Джастин вот-вот мог уже проснуться.       Первую «жертву» я провёл в ледник второпях. Даже не вспомнил о том, что человеку там холодно. Зато спускал его в подземелье почти в бессознательном состоянии — чтобы дорогу гарантированно не запомнил. И когда кровь переливал, всё время был как на иголках. Надо отдать мужику должное — держал лицо и даже лишнего по сторонам не глазел. Правда, когда приводил второго, я уже убрал из ледника колбу со светом. Зато вспомнил про тёплую одежду, и второй хотя бы не замёрз. Мда...       В общем, первого я оставил, погрузив в сон, отогреваться на кухне — всё равно на ватных после кровопотери ногах быстро не походишь, а я торопился назад. Свежая кровь телу Джастина понравилась явно больше, чем остывшая из кувшинов. Собственно, не удивительно — мне самому тоже больше нравится, что говорится, с куста... Это я к чему — кончики чёрной сетки сосудов посветлели и несколько истончились. Этого было ещё недостаточно, чтобы говорить об исцелении, но хотя бы у процесса распространения заразы начался регресс.       В церкви было всё спокойно. Правда, расслабиться мне это не помогло. Да и люди переполошились, не увидев со мной первого добровольца. Я не стал ничего изобретать, с порога успокоил, что тот цел и отсыпается... В общем, я заметил на подоконнике дохлую муху. Не бог весть что, но в качестве ушей сходится. Не в смысле обычных ушей — у мух все же организм устроен иначе. Но это мертвечина, к которой можно было привязать тонкую энергетическую нить на постоянную прослушку. Будет постоянно галдеть в голове — как с человеческими кадаврами приглушить не удастся... Но всё же это было лучше, чем ничего.       На втором добровольце регенерация Джастина вроде бы запустилась. Медленно. Ну очень медленно... Ничего... Скоро уже освободится Октавио, и получится её подстегнуть. Увы, на повреждённом разуме это пока никак не отражается. Но я в любом случае уже отправил Вилфреда на пегасе к магам, так что... Остается дождаться их ответа.       Ну и, собственно, когда я повёл второго, велел откопать Мавку. Флаум уже безуспешно искал след хорнда... Уверен, что рогатый пропал не просто так. Может быть он, конечно, утоп в болоте, поскольку след обрывается там рядом, но странно...       На третьем добровольце сделал небольшую перестановку. Кэйю с дочерью и двух волков отправил к Силавии и отсыпающимся донорам. Теперь в моём мозгу появилось ещё две нити. От засушенного паука на шкафу в комнате Олафа и от прихлопнутой моли на кухне. Благо, от этих двух более-менее тихо, иначе совсем бы крыша поехала, наверное. Люди в церкви затеяли склоку на почве всего происходящего, что тоже вполне понятно и ожидаемо. Но Всемир с Эйлертом и Олафом уговорили их успокоиться и подождать. И, судя по всему, селяне начали готовиться ко сну, так что вскоре мне стало ещё чуть легче. Если так и дальше пойдёт, и никто заразу не подхватил, вскоре отпущу всех по домам. Наверное. Сначала разберусь с Джастином.       С каждым последующими добровольцами было и проще, и сложнее одновременно. Они были спокойны... Но это как подбрасывать монетку, и всё время выпадает «решка». И кажется с каждым последующим броском, что ну в этот-то раз точно она перевернётся на другую сторону. Я-то понимаю, что это ошибка восприятия... Но всё равно весь издёргался. Я в жизни столько мыслей за раз не читал, как в этот день! Как же я вымотался... Но в кой-то веки моя мнительность оказалась мне же на руку — Итернитас в итоге мной же наелся. И отпустил.       И я понял, что обессилен. Энергии в весселе достаточно... Но моральных и физических сил уже не осталось. Чёрная паутина у Джастина медленно, но верно стала отступать, так что я решил сделать перерыв и немного привести мысли в порядок. И мне необходимо поспать. Сейчас поговорю с Мавкой и спущусь обратно в ледник. Флаум меня разбудит в случае чего... Интересно даже, подхватит ли Итернитас нити и на этот раз, если провалюсь в глубокий сон. Посмотрим. В любом случае в этот раз будет наверняка проще. А когда всё закончится, буду пытаться найти с ним общий язык. Я раньше считал его паразитом, но теперь мне кажется, что это некая форма мутуализма. Потом...»       Сет отложил перо, встал, и, бросив короткий взгляд в зеркало, пригладил волосы. Подробно разглядывать себя не стал. Отметил только, что светлых прядей почти не осталось. Что-то глубоко внутри озабоченно кольнуло, но он запретил себе сейчас переживать ещё и об этом.              На Мавку было жалко смотреть. На утопленниц в принципе смотреть не слишком радостно, а тут... Помимо того, что она и так немного синюшная... Волосы всклочены, слиплись, в грязи, тине, каких-то листьях и ветках. Сама вся перемазана, так что и лица-то почти не узнать. От рубахи почти ничего не осталось — из плена её, похоже, пришлось буквально выдирать.       — И что, никто не догадался ей одежды новой принести? Мужики, ну в самом деле? — Сет утомлённо обратился к сидящим рядом с Мавкой волкам. Те уставше переглянулись, и один из них стянул рубаху и протянул ей. Та зашипела, ещё крепче прижав к себе руки с какой-то палкой и отскочила.       — Так... Идите, отдохните пока, — Сет сам взял из его рук рубашку и встал между Мавкой и вызволившими её волками. — А ты... Пойдём. Сначала в озере отмоешься, потом поговорим.       Пока Мавка приводила себя в порядок, насколько это вообще возможно для покойницы, Сет разглядывал спокойную гладь озера. Иногда выныривали любопытные русалки, но приблизиться не решались. Внутри в омуте было заметно лёгкое свечение — это точно не было отблеском луны. Ещё одна загадка, с которой предстояло разобраться.       — Куда я теперь пойду? Где буду жить? — сдавленно от сдерживаемых всхлипов, подала голос Мавка.       — Эй, хвостатая! — обратился Сет к вновь вынырнувшей русалке. — Примете в семью?       Русалка подплыла к Мавке ближе и дотронулась рукой до её обнажённого бедра. Какое-то время утопленницы смотрели в глаза друг другу. Затем русалка утвердительно кивнула и, посчитав, что вопрос закрыт, скрылась под водой.       — Надо же, какое благородство, — презрительно процедила Мавка, натягивая на себя мокрую рубаху. — У меня теперь тоже хвост отрастёт?       — Не знаю... У них, когда на сушу выползают и обсыхают, ноги обратно появляются, если тебя это так волнует. И учти, у них тут кого ни попадя топить не принято. Свои развлечения придётся оставить в своём болоте.       — Иначе что? — огрызнулась Мавка.       — Иначе прогонят, или я тебя уже окончательно упокою, — уставше пожал плечами Сет.       Мавка скрестила руки на груди и расплакалась, отвернувшись от Сета. Жалости к себе от него она не очень-то ожидала. Но безразличие ранило хуже, чем злоба. Даже несмотря на то, что она уже много лет, как пережила своё горе.       — Ты со всеми своими любовницами так? Надоела, и тогда упокоить?       — Ты об этом хотела со мной поговорить? Не я тебя топил. И речь сейчас об ином, — Мавка при его словах разрыдалась уже в голос и спрятала лицо в ладонях. Сет обречённо вздохнул. У подобных существ часто мысли клинит в одном направлении — тут уже такая природа, ничего не попишешь. Но да, как ему было жаль, что она утопла, так и было прискорбно смотреть на неё сейчас. А успокаивать он никогда не умел. Всегда смущали и раздражали чужие слёзы — совершенно не представлял, что с этим делать. Краем глаза заметил, что внутренний свет озера немного приблизился, словно слёзы утопленницы его звали. Но приблизиться не решался, вернее всего, из-за его присутствия.       — Я хочу тебя утешить, но не знаю как, правда. Может, после побеседуем об этом, но сейчас я не в силах, да и тебе нужно успокоиться... — Сет чувствовал, что просто так от нежелательного разговора не уйти, но в этот момент понимал, что толку от него будет мало. Для этого нужны были душевные силы, которыми он бы смог с ней поделиться. Тем не менее чувствовал острую необходимость дать ей хоть что-то. — Алисинья, я горевал, когда ты утопла. И мне тяжело смотреть на тебя сейчас. Но сейчас я почти не воспринимаю, что творится вокруг, и ты сегодня не сможешь получить от меня ту отдачу, которая тебе нужна. Поговорим позже, если захочешь — когда поставлю брата на ноги. Обещаю.       Мавка слушала внимательно. Её всё ещё продолжало трясти, но истерика стала затихать, едва она услышала своё имя. Судорожные всхлипы не до конца прошли, но она его ему поверила и кивнула.       — Н-накажи его! Он л-лишил меня дома. И м-мне снова б-больно, как тогда... Т-только второй раз я н-не утоплюсь. С-слишком зла.       — Ну, второй раз утопиться тебе было бы проблематично, — Сет еле сдержал смешок. Больное веселье подступало, компенсируя измученный страхами и эмоциями разум. — Можешь с этого места подробнее? Кто это сделал? И, пока не забыл, ты давно видела Багхеса?       При упоминании его имени Мавка взбеленилась, оскалилась, зашипела и с силой метнула дудочку хорнда под ноги Сету, так что та вошла в землю на треть. Срываясь на нечеловеческий визг, рассказала о событиях, предшествующих её заточению.       Пока Мавка бесновалась и повествовала о случившемся, Сет выдернул из земли дудку, отряхнул от земли и хорошенько рассмотрел. Инструмент был древним. Даже слишком. Помимо потёртостей и царапин, она была испещрена ходами, явно проделанными личинками жуков. Сама древесина не походила ни на иву, ни на бузину или черёмуху, из чего были сделаны дудки людских пастушков.       Когда подул лёгкий ветерок, чуткий слух дамнара уловил едва заметный мелодичный свист, исходящий от инструмента. Магии при этом не ощущалось абсолютно. Было похоже, что дудка была сделана из ствола музыкального дерева, уже много веков как исчезнувшего с просторов мира Атиозес, если верить учёным. Артефакт, сделанный из этой породы чудом уцелевшего куска древесины, стоил бы бешеных средств. Но даже если хорнд его где-то украл, наверняка знал его ценность — навряд ли бы стал так просто с ним расставаться...       К бушующей Мавке подплыли три русалки, опасливо поглядывающие на Сета. Он, повинуясь чутью, немного отошёл. Подводный свет приблизился к утопленнице, а затем наплыл на её ноги, образовав мерцающий ореол. Она замерла, тяжело дыша, всё ещё дрожа от бешенства. Глаза сначала остекленели, затем выражение лица стало смягчаться. Через несколько мгновений Мавка скрылась в воде, вслед за светом и русалками. Сет, испытывая смесь любопытства, облегчения и радости от наступившей тишины, отправился в ледник, задумчиво вертя в руках дудку.