***
Проснитесь, вьюги-холода! Проснись, июльская жара! И ты, бездомная Луна — Скажи, зачем пришла она? Проснитесь, вьюги-холода! Проснись, июльская жара! И ты, бездомная Луна — Скажи, куда ушла она...
Джанго — Венгерка
Лепесток дрожал на увядающей розе. Единственный. Последний. Склонившийся над ним последний из рода Малфоев казался безмятежным. — Это конец, — спокойно констатировал Драко глухим безжизненным голосом, — всë рухнуло. Слова утонули в звенящей пустоте. Канули в окружающий мрак, в бесконечную ночь. Вместе с призрачной надеждой. Он больше не чувствовал боли, не испытывал привычной всепоглощающей ненависти, что раздирала его всё ещё живую раненую душу на части. Он сожалел только о том, что времени уже не осталось. Больше не взглянуть ей в глаза, не дотронуться, не вдохнуть её запах. Лепесток, утративший былое сияние, казалось, еле заметно подрагивал, готовясь упасть, превратиться в мёртвое воспоминание. Как и вся его жизнь, что вот-вот оборвётся, дав начало чему-то другому — недостойному, жуткому, тому, чего не должно существовать. Драко обессиленно закрыл глаза. «Проклятие станет необратимым. Я больше никогда не буду прежним. Всё кончено, Малфой», — он усмехнулся, и вдруг услышал чьи-то шаги, легко отбивающиеся от каменных стен. Не открывая глаз, Драко затаил дыхание. Всё происходящее казалось сном, и он опасался, что сон этот вполне может оказаться кошмаром, который, стоит ему обернуться на знакомый звук, явит нечто ужасное. Жить в кошмаре и умереть в нём? — Драко, — её голос был живым, настоящим, он звенел в зловещей тишине, подобно ручью, что слышит в лесу измученный жаждой путник. — Драко, я пришла! «Она вернулась! Обещала — и в самом деле вернулась ко мне!», — он поверил мгновенно, жадно, и тут же открыл глаза, чтобы встретиться взглядом с ней... Но первым, что он увидел, был злополучный лепесток, горькой насмешкой застывший на почерневшем стебле. Ничего уже не имело значения. Ничего уже нельзя было изменить. Вот только она... Она должна быть спасена. — Я не ждал тебя, — проронил Драко холодно. — А что же ты не осталась со своими друзьями? Со своим ненаглядным Уизли? — Голос сел, последние слова хрипом вырывались из его горла. — Зачем ты сюда пришла? — Драко, но ведь... — У Гермионы перехватило дыхание. Обвинение было так несправедливо... и справедливо одновременно. Она застыла на месте, держась на расстоянии. — Ты сам меня отпустил, ты же... разрешил... — Разрешил... Я не вправе что-либо тебе запрещать. Нет, всё правильно, не понимаю, на что я рассчитывал. — Нарочитая холодность ломалась в его голосе, обида, преданное доверие рвались наружу, план держать её на расстоянии грозил дать сбой, — Ты так на меня смотрела, ты умоляла взглядом. Ты хотела идти к ним, а не быть со мной. — Что ты такое говоришь?! Я же обещала, и я вернулась... И, Драко, — она помедлила, не уверенная, поймёт ли он, не ошиблась ли она сама, — Я совершенно точно не собиралась уходить. Да, я помнила о доме, о близких, но я хотела провести Рождество с тобой. Я не помню, как и почему просила об этом. И... я собиралась поздравить с Рождеством друзей, это вдруг показалось таким важным. Но... Но я даже не вспомнила о родителях! Они сейчас в Австралии, и я впервые не дала о себе знать в Рождество. Я думаю... всё мои друзья здесь, рядом, в окрестностях Лондона, и я вспомнила именно о них, потому что мне позволили! — Малфой скептически поднял бровь, однако слушал внимательно, — Судя по всему, я должна была уйти из поместья, но недалеко, не на другой континент. Меня держали на коротком поводке! Я не понимаю, зачем: если по замыслу того, кто тебя проклял, ты должен был остаться в одиночестве, то по какой причине я смогла вернуться? Я не могла вспомнить... действительно не помнила твоего имени... Её сбивчивую речь прервали странные звуки, доносящиеся снаружи: вдалеке слышались какие-то щелчки, громкие, похожие нa взрывы хлопки, отзвуки обеспокоенных голосов Спустя мгновение рядом с ними тоже что-то щёлкнуло, и Гермиона, вздрогнув, уставилась на явившегося эльфа. — Хозяин, Сет не знает, что делать! Сет обеспокоен. Может быть, Сету стоит... — Что ты мямлишь, что происходит?! — напряжённо спросил Малфой, продолжавший нависать над розой. — Здесь чужие! Двое волшебников вошли в поместье! И они ищут... — голос Сета дрогнул. — Кого? — спросил Малфой таким тоном, что Гермиона в страхе зажмурилась. Стук собственного сердца казался ей громче любого другого звука в оранжерее. Глядя на Малфоя, она видела, как тело его будто сотрясла мгновенная судорога. Лицо его повернулось к ней, и Гермиона вздрогнула: недоверчивая ухмылка переросла в злобный оскал — тот, прежний, который она уже начала забывать. — Ты привела с собой друзей, Грейнджер? Замечательно! Значит, ты полагаешь, что сейчас — самое время для рождественской вечеринки? Уверена, что они смогут пройти сквозь тьму? Отлично — твари, что восстанет в моём теле, будет чем подкрепиться. Интересно, каковы гриффиндорцы на вкус? Впрочем, мне уже всё равно. — Нет, нет Драко! Я никого не приводила! — Гермиона рванулась к нему в жалкой попытке обнять, разуверить в его чудовищном убеждении. — Заткнись! — крикнул он, и звук его голоса словно ударил её, обездвижив. — Что? — оторопев, чуть слышно спросила Гермиона, чувствуя, как глаза обжигают непрошеные слёзы. Руки сами собой сжались в кулаки. Обнять его уже не хотелось — хотелось ударить. Как он мог так подумать о ней?! Как он посмел! Звуки становились всё громче, шум нарастал с каждой секундой. — Сет, кто там? — спросила Гермиона дрожащим голосом, поворачиваясь к эльфу. — Там Гарри Поттер, — немного помедлив, всё же ответил тот. Смех Малфоя рассыпался хриплым карканьем под каменными сводами. Гермиона стиснула зубы. — О да, именно четырёхглазого выскочки с его верным рыжим конём мне сейчас и не хватает! Что, даже сдохнуть нельзя без ведома святого Поттера? Иди, Грейнджер! Иди к ним, к своим друзьям, а может быть, к любви всей твоей жизни? Ступай и дай мне принять моё наказание в полном одиночестве. Я не хочу тебя видеть! Ни тебя, ни кого бы то ни было! «Я не хочу тебя видеть!», — повторялось у неё в голове эхом, снова и снова. В поисках поддержки она оглянулась на Сета, но, увидев в глазах эльфа отражение собственного ужаса, поспешила прервать зрительный контакт и взяла себя в руки, снова обратившись к Драко. — Я не звала их, я их даже не видела. Гарри не было дома, и... — её голос дрожал, — Я не смогла ни с кем увидеться. Бродила по магазинам на Косой Аллее, по лондонским улицам, и никак не могла понять, что вообще здесь делаю... Я думаю, так было нужно. Так хотел тот, кто сделал всё это с тобой... с нами. Я должна была уйти, может быть, чтобы снова попасть в привычный мир, чтобы понять, что потеряла, оценить то, что приобрела, разобраться в себе. Я не помнила о том, откуда явилась. Bоспоминаний о тебе, о поместье у меня не сохранилось, всё было как в тумане. Но я смогла! Смогла вспомнить! И я сделала свой выбор. Драко, но всё, что было «до» — оно для меня тоже важно! Как ты не понимаешь — ну нельзя собрать свою жизнь заново, забыть прошлое, особенно счастливое. И всё, что было со мной раньше, до нас с тобой — имеет значение. Но так же важно и то, что происходит теперь. Ты для меня очень важен! — Правда? — хрипло спросил он и сам испугался того, что может услышать, того, что даст ей подойти и обнять себя, в который уже раз испытать напрасную надежду — теперь уже в последний. — Так и для меня имеет значение то, что было раньше. Та моя жизнь, которой уже не вернуть. Она тоже была важна. Для меня... Но это не было правдой. Сказав это, он почувствовал внутри пустоту. Слова уже вылетели, когда он понял: для него всё, что было «до», уже не имело никакого смысла. Всё это обернулось болью. Важно было только «после» — то, что было у него сейчас. Только это имело значение, только та, что стояла напротив — она, и больше ничего. — Я знаю, Драко, я это понимаю. Но пусть прошлое останется за нашими спинами. Разве что-то имеет значение, кроме того, что есть сейчас? — Сама не зная о том, повторила она вслух его собственную мысль. — Я здесь, я справилась с этим наваждением и я пришла. Я с тобой, Драко. Он молчал, все окружающие их звуки вдруг исчезли. Тишина вокруг дрожала и пульсировала. Гермиона стояла и ждала, когда он скажет хоть что-то. Ей хотелось, чтобы всё, что происходило прямо сейчас, оказалось просто тревожным сном. Чтобы он просто подошёл и обнял её, и наступило бы их первое Рождество. И неважно, что будет потом. Она примет его таким, какой он есть. Она уже приняла его. — Всё, что было между нами, было по-настоящему. Я знаю это. Ты не хочешь, чтобы я уходила. Ты не можешь этого хотеть. Ты совсем не умеешь контролировать себя, но ты не такой, каким пытаешься казаться. Вся твоя злость — это страх. И я тоже боюсь. Но Драко, не нужно отталкивать меня, мне больно. Мне страшно. Но я не уйду, и мне плевать, что будет, мне плевать, кто вошёл в поместье, плевать, что нас увидят. Я никуда не уйду. Повернись и посмотри на меня, Драко. Я знаю, ты уже другой. Не злись на меня. Я никого не приводила за собой, и это правда. Я вернулась сама, одна, вернулась к тебе. Он слышал её. Слёзы стояли в его глазах. Но он не мог позволить себе повернуться и взглянуть на неё. Внутри что-то оборвалось. Воздуха перестало хватать. Он молча слушал её слова, ощущая, как кровь застывает в венах. — Поздно, — выдавил Малфой. — Беги. Прошу. Ты должна жить. Я... — Драко?.. — тихо обратилась она к нему, словно что-то почувствовав. Малфой вдруг сгорбился, колени его дрогнули, и он пошатнулся. — Драко, — повторила она, — Сет, что с ним? Се-е-е-т! — Сет не знает, мисс! — воскликнул эльф дрожащим голосом. И в этот момент Драко, пошатнувшись, попытался ухватиться за край стола и, не удержавшись, тяжело рухнул на пол. Гермиона закричала в ужасе. Проворно бросившись к хозяину, юркий эльф успел подхватить голову Малфоя, с привычной осторожностью уложив её на каменные плиты. Рот Малфоя был открыт, чёрные когти царапали камень, он издавал приглушённые хрипы, приподнимался, пытаясь встать, но лишь выгибался дугой. Вскоре он обмяк. Его глаза постепенно застилало серой пеленой. — Драко, Драко, Драко, — повторяла склонившаяся над ним Гермиона, гладя пальцами его лицо. — Драко, — шептала она. — Драко, пожалуйста... Сет продолжал что-то бормотать, не касаясь хозяина. Он ходил кругами, водя длинными костлявыми руками в воздухе над его грудной клеткой, то и дело перемещая дрожащие ладони к солнечному сплетению, что-то при этом нашёптывая.. Раздался ещё один хлопок, совсем рядом. Гермиона на этот раз даже не вздрогнула — она знала, что это Ри. — Последний лепесток упал! — горестно проскрипел старый эльф. Возглас этот прогремел, словно выстрел. Вздрогнув, Гермиона застыла. Сердце в груди ширилось, росло, заполняя всю грудную клетку, казалось, вот-вот послышится треск ломаемых рёбер... Шёпот Сета прекратился, и они встретились глазами. Под взглядом Гермионы эльф опустил уши и замер. Руки его продолжали дрожать. — Всё кончено, мисс, проклятие необратимо, — бесцветным голосом проговорил домовик, словно оглашая приговор. — Но... он же очнётся? — её голос дрожал, — Он же не умер? Он не умер! — закричала она, оборачиваясь. — Ри не знает, мисс, — печально произнёс стоявший позади неё эльф, — но последний лепесток упал, и он никогда не будет прежним. Да, вероятно, он будет жить. И магия в нём не умрёт, это невозможно, она так и будет течь в его крови, даже когда эта кровь станет холодной, как лёд. Именно поэтому он может стать не просто чудовищем, а очень опасным чудовищем. Слёзы катились по её щекам, текли свободным потоком. Гермиона облизала пересохшие солёные губы и, набравшись смелости, снова взглянула в мертвенно бледное лицо. Глаза Драко были открыты, но абсолютно неподвижны. Он больше не издавал ни единого звука и напоминал павшую с постамента каменную статую. Гермиона нежно взяла его холодное лицо в ладони. — Драко, я рядом, слышишь? Я знаю, все твои слова... — она давилась слезами, — Все твои злые слова не имеют никакого значения. Ты не мог не злиться. Но я знаю, ты ждал меня. И... Ты не умрёшь, это я тоже знаю! И неважно, кем ты будешь, слышишь? Неважно. Я принимаю тебя, принимаю любым, и я не брошу тебя, никогда! Потому что я тебя люблю! Я так сильно тебя люблю, Драко. Её слёзы капали на его окаменелое лицо. Ничего больше не имело значения. Силы оставили Гермиону, и она, тяжело опустившись на его грудь, отчаянно зарыдала. Крики её безжалостно отражались от мраморных колонн, разносясь по оранжерее траурной песней. Не в силах больше смотреть на скорбящую волшебницу, эльфы потупились и одновременно взглянули на то, что осталось от розы. Стебель её коснулся дна прозрачной колбы и рассыпался мелкой золотой пылью, опустившейся на почерневшие лепестки. Вот пыль начала постепенно подниматься, кружась под стеклом и взмывая крошечным вихрем. Вскоре золотые частицы покрыли весь купол, тут же озарив его изнутри. В расширившихся глазах эльфов отражалась звёздная пыль. — Я люблю тебя, — снова прошептала Гермиона, целуя Драко в застывшие губы. Раскаты грома вдруг прокатились над крышей, и тут же погасли свечи. Свет померк, словно украденный тьмой, немедленно поглотившей всё вокруг. Гермиона даже не заметила этого, но эльфы, тут же вскинув остроухие головы, успели увидеть, как гаснут последние звёзды, тускло сиявшие сквозь прозрачный купол оранжереи. И только стеклянная колба на каменном постаменте продолжала источать золотистый свет. Двери оранжереи с грохотом распахнулись, и стали слышны звуки других открывающихся дверей, заполнившие всё поместье. Эльфы поёжились: холодный ветер потянул по ногам. В абсолютной темноте, там, где должны были находиться тяжёлые двери, возникло неясное свечение. Сгусток света двигался к ним, разгоряясь всё сильнее, ослепляя, вынуждая эльфов зажмуриться. Постепенно сияние перестало быть болезненно ярким, и Ри первым отважился приоткрыть веки. Прямо перед ними, не касаясь земли, парила неземной красоты дева. Её золотистые волосы развевались, обрамляя бледное лицо с сияющими на нём ярко-голубыми глазами. Дева простёрла белые светящиеся руки над стоящей на коленях у тела хозяина поместья Гермионой. Та, застыв в благоговейном ужасе, прикрывала глаза ладонью. — Встань с колен, — приказала дева, и её голос заставил Гермиону вздрогнуть. Понимая, что этого явно могущественного создания нельзя ослушаться, она, тем не менее, не в силах была выпустить из рук ледяное лицо Драко. Гермиона молча смотрела на парящую в воздухе деву, а слёзы продолжали застилать её глаза. — Встань, девочка. — Нет, нет, — проговорила Гермиона хрипло, еле разомкнув пересохшие губы, и вновь склонилась над возлюбленным, даря ему ещё один поцелуй. «Как нелепо, как глупо мы растратили своё время. Как неосторожно поступали, как ранили друг друга, как не берегли. Я не уберегла тебя, Драко Малфой. Я обещала помочь, но оказалась бессильна. Я пыталась, делала всё возможное, ты веришь? Но этого оказалось недостаточно. Зачем она явилась, для чего? Полюбоваться на дело рук своих? Да, возможно, повод проклясть тебя у неё имелся, кем бы она ни была. О, видит Мерлин, поводов могло быть предостаточно. Но распоряжаться чужой судьбой — судьбами, ведь есть ещё эльфы... и я. У него есть я! Кем она себя возомнила?» — Разве он достоин твоей любви? — гремел потусторонний женский голос, — Разве он достоин хоть одного из твоих нежных слов? — каждый звук её голоса пронзал измученную душу. Гермиона в последний раз поцеловала остывшие губы, аккуратно положила голову Драко на каменный пол и встала с колен, смело устремив свой взгляд прямо в яркие голубые лучи. — Да, он достоин! На земле вообще нет человека, недостойного любви. Она не выбирает, и я тоже не выбирала, — последнее слово её гордой речи всё же превратилось в горестный всхлип, и прозрачные слёзы, сорвавшись с уголков её глаз, разбились о камни пола. Гермиона подняла голову и сделала шаг вперёд. — Он будет жить! И мне не важно, что он навсегда останется таким, каким я встретила его сейчас. И если даже он превратится в чудовищного варана и забудет меня, потеряет человеческую сущность, — она сглотнула слёзы, — я всё равно буду его любить. И когда его не станет, я тоже буду его любить. Любить память о нём! — выкрикнула она последние слова, не отводя взгляда от прекрасного лица напротив. К её удивлению, лицо это вдруг озарилось улыбкой. — Ты знаешь, кто я? — спокойно, ничуть не взволнованная её отповедью, спросила дева. Гермиона мотнула головой. — Это не имеет никакого значения, — отчаянно прошептала она. — Никакого значения? Ну конечно же ты поняла, с кем говоришь! Ты знаешь, что это проклятие — моё творение, что это я покарала его. И почему же ты не просишь меня о пощаде? Гермиона промолчала. Она беззвучно плакала, отведя взгляд. — А вот сердце твоё не молчит, оно просит, просит! — лукаво улыбнулась дева. — Я слышу твоё сердце, твою душу, они изливаются от отчаяния и боли. Я слышу тебя, Гермиона Грейнджер. Душа твоя нежна, а в сердце живёт добро. Я — Дух Надежды. Он никогда ни на что не надеялся, не верил, считал, что всё дано ему по праву рождения, что брать можно всё, что угодно. Чувства других были ему безразличны. В нём не было ни капли милосердия. Hо твоя любовь пришла раньше, чем моя кара, и потому проклятие разрушено. Ты спасла его. Твоя любовь спасла его. Гермиона смотрела на неё широко раскрытыми глазами, не веря, не понимая. — Проклятие снято! — громыхал Дух. — Снято, снято, снято, снято, разрушено... — повторяло эхо, разнося весть по оранжерее, по узким коридорам, по залам и покоям поместья. — Эта роза, которую ты не принял, будет отсчитывать твоё время, и, как только оно пройдёт, и упадёт последний лепесток, волшебство будет необратимо. И ты навсегда останешься тем, кем являешься на самом деле — мерзкой хладнокровной тварью. Но если кто-то успеет полюбить тебя, и в сердце твоём не останется даже корочки льда, твой облик вернётся. Только этого никогда не будет. Никогда... Гермиона всё так же смотрела на деву сквозь пелену слёз, застывших в глазах. Губы Духа, казалось, подрагивали в едва заметной улыбке, но глас, доносящийся откуда-то сверху, звучал не из них: он словно вырывался из стен, кружил меж мраморных колонн, гулко отражался от вековых каменных плит, рокоча и смеясь. — Ты полюбила его таким, узрела то, чего никто и никогда в нём не видел, и даже он не знал себя таким. Ты полюбила, не зная, что это может снять проклятие. А вот он знал, но знание это не могло ему помочь, — Дева-Дух засмеялась, и звук этот заставил Гермиону зажмуриться, — Я даже уводила тебя отсюда, позволяла тебе забыть его, вспомнить о тех, что были дороги тебе до него. Но ты вернулась, ты прошла испытание забвением! — звенящий голос стих. Гермиона почувствовала резкий толчок в спину и, еле удержавшись на ногах, открыла глаза. По поместью разгуливал ветер. Леденящий душу, порывистый. Смех последней волной прокатился под сводами, и от звука его треснули стёкла прозрачного купола. Эльфы, всё это время неподвижно стоявшие поодаль, зачарованно глядя на золотую деву, рванулись к Гермионе, прикрывая её своими тонкими ручками. Вскрикнув, она дрожащей рукой достала из-за пазухи волшебную палочку и крепко сжала её в руке. Гермионе потребовалось всего несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и применить заклинания, создавая другой, невидимый купол, чтобы защитить себя, неподвижно лежащего на полу Малфоя и эльфов. Вскинув голову, Гермиона видела, как тьма отступает, сменяясь серыми сумерками, как мутные стёкла потолка покрываются трещинами, дробятся и, лопаясь под порывами ветра, осыпаются на них безжалостно острым дождём. Из бесконечно глубокого неба, виднеющегося в пустых проёмах, вслед за дождём из стекла летели хлопья рождественского снега. Золотистое свечение померкло, зловещий хохот прекратился, возвращая гнетущую тишину. Гермиона отпустила палочку и рухнула на пол рядом с Драко, прижимаясь к его ледяному телу в надежде услышать стук его сердца. Дух Надежды ушёл, но надежда, что жила в сердце Гермионы, осталась и никуда не собиралась уходить.