Грехи Гриффиндора

Катарина-Катарина-Катарина! — постоянно звучало дома. И это имя сводило ее с ума. Заставляло в ярости кидаться на стены собственной комнаты, бить специально припасенную посуду до тех пор, пока осколки не покроют ковром весь пол. Благо домовики затем всегда ту возвращали в прежний вид. (И Кэти подозревала, что посуда и вовсе не настоящая, что заставляло только злее швырять тарелки об пол.) Но из комнаты она обязана была выходить самой идеальностью — и она выходила. Словно и не было всего остального. Косметические чары Кэти выучила уже в пять лет — и палочки не надо было. Родители были довольны. На фоне дома Хогвартс был свободой. Ее никто не звал ненавистной «Катариной» и можно было быть любой — и неидеальной тоже. В первый раз, решившись спуститься в гостиную факультета с небрежным хвостом, Кэти с полчаса простояла у двери комнаты, не решаясь выйти. Но никто и слова не сказал. И Кэти расслабилась. Только гнев никуда не уходил. Не было «Катарины», но существовали еще тысячи причин замирать посреди коридора, впиваясь ногтями в ладонь до боли, до синяков. И не было посуды. Квиддич стал отдушиной, хоть какой-то. Грязная игра, фолы и свист рассекающих воздух прутьев — новый вид свободы, открытый ей. И это уже было хорошо. И с этим уже можно было жить, пусть и клубилось внутри ядовитое облако. Кэти даже думала, что так всю жизнь и будет. Суррогаты и ладони в синяках — не самый плохой выбор; и никакой Катарины. А потом в Хогвартс пришел Гарри Поттер. Кэти сперва и вовсе внимание на мелкого первокурсника не обратила. Она-то уже второй курс, что ей та малышня. Ну а крутится вокруг этого Поттера народ — так знаменитость же. Все изменилось, когда она в очередной раз спряталась в нишу, пытаясь справиться с гневом — хотелось вцепиться в глотку этой слизеринской сучке, ломать палец за пальцем, а затем сращивать их и вновь ломать, чтобы никогда больше те не стали ровными, а напоминали изувеченные крабовые клешни. Мелкий Поттер (аж на год ее младше!) появился словно из ниоткуда, спросил лениво: — Хочешь помогу? Кэти бы посмеялась, но теперь она пыталась удержаться и не вцепиться уже в Поттера. Дышала сквозь зубы, часто-часто сглатывала, а на языке — вкус чужой сладкой крови. Поттер все понял и без слов. Усмехнулся чему-то довольно так — дьявольски в красных тонах ярости Кэти. Дал щелбан ей и ушел, будто и не было. А она осталась, изумленная. Гнева будто и не бывало, даже обиды за щелбан не было. Вечером уже она пришла к Поттеру. — Гнев — это воздух в воздушном шарике. Ты дуешь и дуешь… А потом шарик лопается и — бах. — Поттер картинно хлопнул ладонями. — Суррогаты же лишь добавляют шарику прочности, но та ведь не бесконечна. Однажды не помогут и они — уже не помогают, — ухмыльнулся. Поттер предложил ей тогда сделку. Он помогает ей с гневом, она становится главой его «службы безопасности». Откуда у первокурсника какая-то «служба» Кэти тогда интересовало мало — лишь бы помог усмирить гнев. По наводке Поттера она «набирала» первых учеников в охрану их группки — мелкий был жутким собственником, искренне считая, что только он имеет право делать больно своим людям. Тренировала их — вместе с ними, скорее. Росла и училась, благо литература, подобранная Гермионой, способствовала. Кэти выплескивала теперь гнев в бою, с восторгом чуя кровь, скалясь на лежащее у ног тело безумца, посмевшего замышлять против ее Гарри. Сидела обычно в тени, лениво наблюдая за окружающими; внимательно наблюдать — дело охраны. Летала только удовольствия ради. На пятом курсе Гарри она только и ждала сигнала: убрать Амбридж, Снейпа или Малфоя. Но Гарри только отрицательно качал головой, и она смирялась. Хмуро зыркала на окружающих и еще чаще доводила себя до изнеможения тренировками. На шестом — старалась не думать, что это для Гарри-то курс шестой, а она-то седьмой заканчивает. Закончит и?.. — Не волнуйся, мой гневливый ангел, — улыбнулся покровительственно Гарри. — Я уверен — ты защитишь меня и находясь вне школы. И Кэти кивала. Раз того желает ее Гарри — она сможет.