Не открывайте окна, снаружи тролли

Когда мы вошли в раздевалку, где висели продезинфицированные защитные костюмы, Йонас лишь опасливо дернул бровью. — Мы идем в зону радиационного заражения? — спросил он. — Нет. Мы идем наружу, — я уже снял с вешалки один из оранжевых костюмов и протянул ему. — Разве там не водятся тролли? — Водятся. Но это если выходить на открытую местность или открывать надолго окна и двери. Но это не значит, что мы не можем делать пристройки. — Охренеть. Значит, вы организовали там лабораторию? — Скорее теплицу, — улыбнулся я. — Одевайся. Йонаса уговаривать долго не пришлось. Защитный костюм он надел так же быстро, как часом ранее снял с меня всю одежду. Сначала мы вошли в карантинный шлюз, который когда-то был тамбуром при входе в университет. Раньше здесь были обычные стеклянные двери, но, когда биологи начали строить теплицу, сюда впихнули два шлюза — один для входа в теплицу, второй для выхода. Нас обдало дезинфицирующим средством, и перед нами открылась дверь наружу. Йонас схватил меня за руку и крепко сжал пальцы. Мы вышли в небольшую теплицу и, несмотря на название, здесь было довольно холодно. Видимо, здесь тоже стояла зима. Вокруг сновали биологи в защитных костюмах — они поливали, окучивали и, видимо, делали что-то еще, но я не знал, что именно. — Это местная почва? — спросил Йонас. — Да. — А здесь есть насекомые? — Если и есть, то мы их не видели. Но местные бактерии-редуценты ничем не отличаются от наших. Йонас склонился над грядкой, и цветы, похожие на колокольчики, тут же потянулись к нему и начали сиять неоновым голубым. — Значит, это местная флора? — Что-то вроде того, — сказал я. — Но они отличаются от земных растений. Например, движение. Плюс они не фотосинтезируют. — А они хищные? — Нет, — я покачал головой. — Но они всегда реагируют так на незнакомых людей. Смотри. Я сел на корточки рядом с грядкой, но на меня никто не обратил внимания. Ни единый цветочек. Все они сосредоточились на Йонасе. — Они чувствуют новый запах, да? — спросил он. — Подозреваем, что да. Потому что зрительных рецепторов мы у них не нашли. Зато внутренняя поверхность лепестков вполне может играть роль слизистой, как у нас в носу. — А где обрабатываются эти сигналы? В корневой системе? — Хотелось бы сказать, что да, но нет. Посмотри на стебель. Йонас тоже сел на корточки и присмотрелся. Стебли цветов были покрыты выпуклостями, которые тоже слабо пульсировали. — То есть, там происходит что-то вроде нейронной активности? — Именно, — я кивнул. Он встал и прошел дальше. Помимо псевдоколокольчиков здесь росло несколько других видов. Йонаса привлекли цветы, бутоны которых были похожи на человеческие лица. — Это мимики, — сказал я. — Когда мы только начали их выращивать, они выглядели по-другому. Кажется, что теперь они копируют нас. — А когда они раскрываются, как они выглядят? — По-разному. Они раскрываются, когда рядом находится человек, у которого в крови в высоких дозах присутствуют окситоцин и вазопрессин. — Ага, то есть, влюбленный? — Йонас заулыбался. — Так вот почему ты привел меня сюда! Чтобы проверить, влюбился я или нет. — Если честно, я об этом и не думал. Просто хотел показать тебе всякое интересное. — Что ж, никто из нас не влюбился. А что еще здесь есть интересного? — Мои любимые находятся вот тут, — я взял Йонаса за руку и подвел к небольшой ванне, в которой плавали небольшие зеленые кубы. — Можно вытащить мальчика из морской биологии, но морскую биологию из мальчика не вытащить, — он заулыбался, и я вдруг смутился. — Смотри, — я ткнул пальцем в один из кубов, и он рассыпался на кубы поменьше. — И насколько они на самом деле мелкие? — Одноклеточные, но могут собираться в довольно большие кубы. Причем, всегда именно в кубы. Никогда не в параллелепипеды или другие формы. — Я бы удивился, но лимит моего кьюриоситиметра уже превышен. — Еще бы, — с пониманием отозвался я. Мы еще немного побродили по теплице, а затем через второй карантинный шлюз вернулись в вестибюль университета. За окнами висела все та же унылая серая дымка. — А как вы нашли эти растения? Или не растения? — спросил Йонас, усевшись на подоконник. Видимо, он очень любил подоконники. — Мы используем сонары, чтобы понять, есть ли что-то снаружи. Иногда обнаруживаем таких вот существ. — И больше ничего? Я развел руками. — Теперь у меня ощущение, что мы на другой планете, — вздохнул Йонас. — Вполне возможно. — Как ты живешь здесь так долго, не зная ответов? Твой мозг от этого не взрывается? Я взял Йонаса за руку, сплел его пальцы со своими. — Это не так уж сложно, — заговорил я, осторожно подбирая слова. — Для начала допустим, что Вселенная познаваема. — Что мы уже допустили, потому что изучаем естественные науки. — Именно. Но на данном этапе развития науки мы не можем узнать все. И мы оставляем некоторые вопросы на потом, — я начал загибать пальцы. —Детерминирована ли Вселенная, существует ли свобода воли, что такое сознание, Теория Всего, которая объединит фундаментальные взаимодействия. Просто у нас здесь, в этом месте, появились и другие вопросы, на которые мы не можем ответить. Это не значит, что мы не пытаемся. — Слишком сложно. Мозг кипит. — Еще бы. — Я видел и обычные книги в библиотеке. Последняя датировка — 2046. Значит, универ появился именно тогда. — Либо позже, но вряд ли намного. — Ага, — Йонас кивнул. — Но почему? Что случилось в тот год? — Ничего. На редкость спокойный год. — И это странно. Или не странно. Может, кто-то захотел сохранить тот год, хотя бы локально. Я тоже думал об этом. Да все об этом думали, когда попадали сюда. Мы перебирали все возможные и невозможные версии, присматривались, выбирали, вертели их и так, и этак, пытаясь разобраться, куда мы попали и что это за место. Каждый из нас мечтал разгадать эту загадку. Пока никому не удалось. — Ты не подумай, я не жалуюсь, — сказал Йонас. — Думаю, миллионы — или даже миллиарды — людей мечтают о подобном месте. Но повезло именно нам. Какие там тролли, какой там Шрайк? Пустяки. — Рад, что ты так оптимистичен. — Это пока, — он рассмеялся. — Скоро у меня закончатся стабилизаторы и антидепрессанты. — Химики синтезируют и напечатают новые. Тут не только тебе они нужны. Я вот без метилфенидата практически не функционирую. Йонас мягко улыбнулся и протянул мне руку. — У тебя снова пальцы холодные. — Не снова, а всегда. Синдром Рейно. То, что он сказал, натолкнуло меня на одну мысль, но я тут же упустил ее, потому что случилось нечто невиданное. Впервые за пять лет я увидел небо. Сиреневое небо в рассеявшейся дымке. Йонас обернулся и тоже уставился на мир за окном. Это не продлилось дольше пары минут, и небо снова затянуло привычной серой дымкой, а мы с Йонасом ошеломленно уставились друг на друга. — Может, ты и правда избранный? — прошептал я. — Надеюсь, ты так не думаешь. — Я тоже, Йонас. Я тоже.