Не открывайте окна, снаружи тролли

Поскольку прибытие Йонаса немного подправило наш календарь, то мы праздновали Новый год второй раз. Так что мы снова повесили странные гирлянды, сделанные из старых журналов и газет, химики выкатили свое пиво и принялись печатать праздничные угощения на своих 3д-принтерах. Я не особо участвовал во всей этой шумихе, но постоянно просил у химиков и биологов остатки пищи, чтобы выращивать плесень в лаборатории. Лучше всего плесень росла, конечно, на сыре, но веганские сыры мне почти не отдавали. Приходилось довольствоваться хлебом, овощами, фруктами, да и любой органикой. Я думал, что проведу Новый год наедине с плесенью, но Элли пришла ко мне в лабораторию и все же вытащила меня оттуда. Посреди атриума стояла большая картонная елка, выкрашенная в зеленый, а вокруг нее бакалавры и преподы уже водили хороводы. В честь праздника даже включили электричество. Так что в атриуме было непривычно светло и даже играла музыка. Прекрасно. Судя по клепсидре, до Нового года оставалось всего ничего. Элли упорхнула к физикам, а я остался один. С тех пор, как я перестал пить алкоголь, я стал не очень интересным собеседникам. Да и вечеринки разлюбил. А жаль. Я думал, что ректор выступит с речью, но вместо этого на ступени поднялся заведующий кафедрой философии и начал пространный разговор про конструктивизм и нашу интерпретацию реальности. Слушая его вполуха, я немного пошатался по атриуму, взял пару тарталеток и сел на нижнюю ступеньку. — И если мы сформировали такую реальность, то мы можем собой гордиться, — говорил декан. Ко мне вдруг подсел Йонас. — Никогда не думал, что кто-то будет говорить о конструктивизме так буквально, — засмеялся он. — Никто не думал. Кроме тех людей, которые верят в материальность мысли. — Возможно, они правы. Шах и мат нам, материалистам. Я вяло улыбнулся. — Судя по лицу, настроение у тебя не очень праздничное, — Йонас нахмурился. Тогда я попытался улыбнуться более естественно. — Да ладно. Тебе не обязательно изображать радость. Хочешь, пойдем куда-нибудь пошатаемся? — Мы уже пошатались в тот раз, — проворчал я. — Аж Шрайка нашли. — И правда. Извини, наверное, я навязчивый. Йонас встал, но я поймал его за руку и тихо произнес: — Не уходи. — Хорошо, конечно. Он снова сел. Близко. Может, даже чересчур близко. Но мне понравилось. Начался отсчет с десяти до одного. Жаль, что не было курантов и фейерверков. Раньше я не любил их и в новогодние ночи, когда мои друзья выходили на улицу запускать петарды и хлопушки, обычно оставался внутри. Но сейчас понял, как сильно хочу просто выйти наружу. И все же… Здесь были люди, которых я ценил. Рядом сидел парень, который начинал мне нравиться. — С Новым годом! — раздались возгласы вокруг. Все обнимались, поздравляли друг друга, а я положил ладонь на руку Йонаса. Посмотрел ему в глаза. Он улыбался мне. Я думал, что нужно спросить, можно ли его поцеловать, но он опередил меня: — Я тебя поцелую? — Да. От поцелуя у меня закружилась голова. Такой странный процесс, по сути. Обмен слюной, движения губ и языков. Сенсорные рецепторы реагируют на прикосновения чужих губ и языка, электрические сигналы бегут по черепным нервам сначала в стволовые отделы мозга, а оттуда — в ядра таламуса и сенсорную кору мозга, которая обрабатывает поступившую информацию. Затем эта информация передаётся в лимбическую систему, ответственную за эмоции. Вырабатываются дофамин, окситоцин и серотонин, поднимается артериальное давление, кровь разгоняется по телу, сердце начинает биться чаще. Когда мы отстранились друг от друга, щеки Йонаса были красными. — Ты очень красивый, — сказал я. — И очень хорошо целуешься. Кажется, он смутился еще сильнее. — С Новым годом, Рейн, — прошептал он. — С Новым годом, Йонас.