Не открывайте окна, снаружи тролли

Когда карантин закончился, и я наконец-то смог вернуться в лабораторию, я был счастлив. Студенты сидели на своих местах — кто-то за микроскопами, кто-то колдовал над чашками Петри. В лотке на моем столе одноклеточные водоросли уже давно образовали устойчивые зеленые колонии. Но сейчас меня заботил другой мой эксперимент. Я поздоровался и пошел дальше, в другую лабораторию, где никто не работал. И я мог их понять — в комнате пахло плесенью, которую я выращивал. Я подозревал, что какая-то плесень должна появиться — вероятнее всего, в местных пищевых цепочках участвовали те же существа: производители, потребители и разлагатели. И я не ошибся — я уже вырастил несколько десятков видов плесени при различной температуре и влажности. Но сейчас когда я зашел в комнату, то понял — что-то изменилось. До карантина неделю назад в контейнерах росла обычная плесень. А сейчас этой плесени явно стало больше, и гифы из разных контейнеров срослись друг с другом, а по соединениям шла слабая пульсация. — Боже, что случилось? За вами что, никто не следил? Раньше я такого не наблюдал. Но разные виды плесени вполне неплохо поладили. Если, конечно, можно так говорить про грибы. Я читал статьи и смотрел видео про память и даже своеобразную разумность мицелия, но никогда раньше не видел своими глазами. Удивительно. Сразу захотелось рассказать Йонасу, но сейчас он был занят с физиками — готовился побеждать Гренделя. Поэтому я позвал посмотреть своих лаборантов-биологов. Оказалось, что за плесенью эту неделю никто не следил. — Может, заскучали? — предположила Кара. — Или испугались, что остались одни? Видимо, чтение фантастики дало свои плоды. Конечно, проще всего объяснить странную активность мицелия антропоморфизмом. Впрочем, она была почти права. — Это склероции, — сказал я. — Они состоят из мицелия и появляются в неблагоприятных для гриба условиях. — А эти склероции должны светиться? — смущенно спросил бакалавр Владимир. Он пришел в универ только этой осенью и пока не до конца освоился. А кто вообще здесь освоился до конца? — Да, они могут светиться, когда образуются и прорастают, — я кивнул. — Вы так много знаете. Я еле сдержался, чтобы нервно не засмеяться. Мы отрезали кусочек мицелия, чтобы посмотреть на него под микроскопом. Свечение тут же пропало. Кара положила их на стекло, выбрала один из четырех объективов (видимо, с самым большим увеличением) и настроила четкость. Дисплей был не лучшего разрешения, но мы все же увидели клеточную структуру гифов. Нити разных видов переплетались друг с другом, клетки сливались друг с другом, создавая нечто новое. Новый вид — почему бы и нет? Я зарисовывал эти новые мутирующие клетки и записывал их свойства, а в конце смены к нам зашла Клара. — Рейнард, мы можем поговорить? Я ненавидел разговоры, которые так начинались. — Конечно, я как раз заканчиваю. — Да, я знаю, — она вежливо улыбнулась. По коридору мы шли молча, и я даже не спросил, почему она шла не к себе. Видимо, мы направлялись к декану. Я решил не накручивать себя, а вместо этого старался думать о грибах. Владимир сказал, что я много знаю. Но на самом деле я ничего не знал. Но, с другой стороны, а разве только я? Поиски Теории Всего постоянно заходили в тупик. Чтобы привести нашу Вселенную в какое-то удобоваримое для нас состояние, мы пытались создавать все более сложные уравнения, которые бы нас устраивали. И мы постоянно усложняли, усложняли, усложняли. Добавляли новые переменные, новые измерения, новые математические выкладки. Если бы я был физиком, я бы точно двинулся. Вопрос в том, а не двинулся ли я уже. На карантине я говорил Йонасу о том, что мы выбрали науку как способ познания мира. А сейчас я думал о том, почему я не выбрал нечто иное? Почему? И сейчас даже если я выберу что-то другое, то я просто не смогу в это поверить. Отличалась ли моя жизнь во внешнем мире от того, в чем мой мозг варится сейчас? Нет. Как не понимал я Вселенную до этого, так не понял и до сих пор. Каждый день — как эксперимент по преодолению здравого смысла. Успешный, кстати. Мои родители часто говорили о том, что человек выбирает то, во что верить легче. О, если бы это было так. Хотя, конечно, я понимал, что для многих жизнь так и проходила. Но увы. Я не был из числа тех счастливцев. Счастливцев ли? Сомнительно. Хотя скорее да, чем нет. Ведь я не был достаточно умен, чтобы что-то изменить. Поэтому приходилось просто жить с этим ужасным незнанием. Да, карантин усугубил рецидив депрессии. Я должен был вернуться к терапии. Ради себя и… ради Йонаса. Если мы теперь вместе (а мы вообще вместе?), то он не должен переживать из-за моего наплевательского отношения к собственному здоровью. Да-да, по идее человек должен заботиться о своем здоровье в первую очередь ради себя. Но лучше пока так, чем никак. Мириэль стояла у окна и смотрела на привычную дымку. Вернее, взвесь. — Садитесь, — она указала на диван, когда мы с Кларой зашли. — Добрый день, — я улыбнулся ей и сел. — О чем вы хотели поговорить? Клара тоже села рядом. — Несколько дней назад ты пустил в свою комнату человека. — Да, было дело. — Почему? — В каком смысле — почему? Какой-то странный получался диалог. — Другие этого не сделали, — Мириэль посмотрела мне в глаза. — Мне интересно, почему сделал ты. — Потому что ему явно нужна была помощь. Мириэль и Клара переглянулись. Как мне показалось, одобрительно. — Присутствие Йонаса повлияло на твое решение? — спросила Клара. Я покачал головой. — Нет, А вот если бы Йонас решил не пускать Арно, это повлияло бы на наши отношения. Но этого не случилось. — Мы одобряем твое решение, — сказала Мириэль. — И у нас есть к тебе еще один вопрос. — Валяйте. — Что, как ты думаешь, объединяет людей, оказавшихся здесь? Это был не слишком сложный вопрос. Скорее даже легкий. — Это люди, у которых есть потенциал, но по каким-то причинам они не смогли себя реализовать. Ну, в большинстве своем. — И ты думаешь, они хорошо реализуют себя здесь? — Нет, не думаю, — честно ответил я. Клара и Мириэль снова переглянулись и обе кивнули. — Мы хотим предложить тебе работу в деканате, — сказала Мириэль. И снова мне пришлось сдерживать нервный смех. — Я не слишком хорош в социальных связях. — Ты узнаешь больше про университет. Намного больше, — намекнула Клара. — Что, вы расскажете, что это такое? — улыбнулся я. — Нет, но у тебя будет доступ ко всей известной истории университета и в другие корпуса. Знали же, чем меня можно купить. — А Йонас? — спросил я. — Мне можно будет с ним делиться? — Йонас Таэваалунэ — это особый случай, — осторожно сказала Мириэль. — Плюс он довольно сообразительный, так что его мнение может быть полезным. Идя к себе, я думал о том, что встречаюсь с сообразительным парнем. А вот о том, что будет входить в мои обязанности, я так и не спросил. Видимо, в нашей паре был только один сообразительный.