Не открывайте окна, снаружи тролли

Мы с Мартой шли по бамбуковому лесу. Солнечные зайчики бегали среди зеленых деревьев, стволы покачивались на ветру, сталкивались друг с другом, они пели, пели, пели, и я почувствовал странное умиротворение. — Тебе совсем худо? — спросила она. — С чего ты взяла? — Ощущение, что ты всегда где-то на грани. Я скривил лицо. Даже мое бессознательное думало, что я нытик. — Вообще-то я кое-кого встретил. Марта заметно оживилась. — Надо же. И кто это? — А ты его знаешь. Ты рассказала ему про университет. — Я много кому рассказывала. Не думала, что кто-то решит его найти. — Но ты ведь искала. — О да, — Марта рассмеялась. — Искала и снова нашла. Я скептически посмотрел на нее. У нее была довольно темная кожа, но сейчас она казалась нездорово бледной. Удивительно, учитывая солнечную погоду. — Знаешь, если бы ты не выбралась во внешний мир, то я бы мог поверить, что это точка Омега или какая-нибудь новая инкарнация. — А во что ты веришь сейчас? — Я ни во что не верю. Пока я не нашел достоверных доказательств, это бессмысленно. Марта всплеснула руками. — Как будто бы с доказательствами будет осмысленно! Я промолчал. Ответить мне было нечего, потому что она была права. Разве что-то в этом мире можно считать осмысленным? В конце концов все сгинет во мгле тепловой смерти Вселенной. Кроме точки Омега, если нам повезет. Может, нет больше никакой Вселенной вокруг, а мы — единственные оставшиеся в живых. Дрейфуем в безвремии и беспространстве. И так будет всегда. — Почему ты решила вернуться? — спросил я. — Потому что внешний мир вычеркнул меня из своего уравнения. Когда я вернулась спустя год — вернулась из ниоткуда — мне чего только не говорили. Они решили, что у меня диссоциативная фуга. Мой муж нашел другую и запретил общаться с детьми. У меня ничего не осталось. — Но это случилось из-за того, что ты попала сюда! Дело не во внешнем мире, а в этом. Марта усмехнулась и уселась на неизвестно откуда взявшуюся рядом деревянную лавочку. — Я ведь никогда особо не хотела детей. А потом у меня родились близнецы. Я знаю, что такое депрессия, Рейн. Я хотела сбежать. Я сел рядом с ней и сказал: — Видимо, если человек хочет сбежать, то он хочет сбежать отовсюду. — Глубоко, — она улыбнулась. — Я не прав? — Прав, наверное. Поэтому такому человеку очень сложно понять, где на самом деле его место. — Значит, твое место в мегаструктуре? В университете? — Не знаю, — Марта пожала плечами. — Думаю, да. — Ты сказала, что снова нашла его. — На этот раз не университет. Это скорее музей. Или нечто подобное. Впрочем, какая разница? Кроме него нет ничего в мире, ибо Дом — и есть мир. — Не знал, что ты фанатка Борхеса. Марта снова рассмеялась, а деревья на ветру перестукивались в такт. — О, я прочитала все про странные дома. Искала подсказки. — А ты не думала, что внешний мир — тоже часть мегаструктуры? Она удивленно поморгала, глядя на меня. — Я скорее думала, что мегаструктура, как ты ее называешь, — часть моего диссоциативного расстройства. — О, как мило. Спасибо, что отколола Йонаса. Он прекрасен. А ты мегаломаньячна. И я даже не уверен, что ты снова нашла мегаструктуру. Или что ты нашла ту же самую мегаструктуру. Вероятно, их больше, чем одна. — Ты можешь спуститься на ночьсторону. — Я уже там был. И тебя я там не видел. Марта посмотрела мне в глаза так серьезно, что мне стало не по себе, а по спине пробежал холодок. — Дальше, Рейн. Отправляйся дальше. — И что, я буду слушать персонажа из собственного сна? У меня полно других дел. — Конечно. Но если у тебя будет время… — она замерла. Нахмурилась. Перезвон бамбуковых стеблей изменился — стал тревожным. Голубое небо затянуло тучами, подул ледяной ветер. Сверкнула молния, а глаза Марты широко раскрылись, наполнились ужасом. — Они здесь. — Кто? — Тебе это ни о чем не скажет, Рейн. Просыпайся, иначе… Она толкнула меня в грудь, и я начал долгое и мучительное падение в пустоту, а в животе было то самое ужасное тревожно-тянущее чувство. Проблема была в том, что я уже давно научился не просыпаться, когда падал во сне. Я заставлял себя открыть глаза в реальности. Безуспешно. И пока я падал, я видел… тени. Такие черные, что у них самих не было теней. А Марта куда-то бежала. Бежала… Мне становилось холодно. Очень холодно. Как будто он был здесь. Не он. Она. Лаура. Минотавр. Морриган. Я заставил себя открыть глаза. Оказалось, что я раскрыт, а все одеяло захапал Йонас. Он лежал на спине и невидящим взором пялился в потолок. — Эй? — позвал я. — Да, Рейн? Я придвинулся к нему и укрылся одеялом. — О чем ты думаешь? — шепотом спросил я. — О том, что все это место — сплошная фикция. Симулякр. — Ну, можно и так сказать. Это место можно назвать гиперреальным, наверное. Йонас посмотрел на меня и странно улыбнулся. — И ты тоже. — Я тоже? — я осторожно улыбнулся в ответ. — Ты тоже симулякр. Просто тень тени. От тебя уже ничего не осталось, кроме депрессии и алкоголизма, но ты все еще думаешь, что ты личность. На самом деле, внутри тебя пустота. Он ткнул пальцем мне в грудь, я опустил глаза и увидел ту пустоту, о которой он говорил. Мог ли я стать собственным симулякром? А почему нет? Почему нет? Почему? Почему? Почему? Одеяло совсем не грело. Я все еще спал. Я попытался открыть глаза в реальности. Безуспешно. Я не мог ни открыть глаза, ни пошевелиться, а Йонас уже наклонялся надо мной. — Откуда ты знаешь, что монстр не добрался до тебя? Что тебя не съели тролли? Что ты не находишься в камере боли, а вся эта жизнь выдумана тобой от начала до конца? И тут я рассмеялся. Я бы не выдумал такую жизнь. А вот Йонас бы выдумал. Йонас и такие, как он. А если это не игра? А если это книга? Я открыл глаза в реальности.