Не открывайте окна, снаружи тролли

На следующий день (день, ха-ха) хуже мне не стало. Лучше, впрочем, тоже. К нам пришла Бриана, взяла у меня кровь на анализ, что-то спрашивала. Я что-то отвечал, а Йонас стоял у окна и смотрел куда-то наружу. В пустоту, которая не вглядывалась в него в ответ. Которой было все равно. Мне ставили одну капельницу за другой. А дальше я совсем потерялся во времени. Время. Странный концепт. Один человек говорил, что единственная причина для существования времени — это чтобы все не случалось одновременно (этим человеком, кстати, был Альберт Эйнштейн). А единственная причина существования пространства — это чтобы все во Вселенной не случалось с тобой. Но если верна теория одноэлектронной Вселенной, то по идее в какой-то мере все случалось со мной. Зато в разное время. Хотя я когда-то читал, что время может и не существовать, а вот причинно-следственные связи существуют. Иногда мне было жаль, что я не физик. Я вспоминал свой сон про бамбуковый лес и Марту. Говорил Йонасу, что нужно отправиться дальше, глубже, ниже, чтобы выяснить, правда ли Марта находится там. Он говорил, что мы обязательно отправимся, когда мне станет лучше. Я спрашивал, может ли все это быть чьей-то книгой. Он говорил, что вполне вероятно. А еще я хотел шоколадку. С волшебными пузырьками. Но наши 3Д-принтеры из местных растительных компонентов печатали только какую-то тошнотворную херню. Родители привозили такие шоколадки из Мексики. Там их делали по древним рецептам оставшиеся в живых майя. Я мог бы попросить Йонаса привезти мне шоколадку с ночьстороны, но решил отстрадать свою абстиненцию на хардкорном уровне сложности до конца. Я надеялся, что после этого мне никогда не захочется пить алкоголь. Я то спал, то смотрел в потолок, то находился где-то в лиминальном пространстве. Йонас был рядом, отлучившись лишь пару раз. Я говорил ему идти заниматься своими делами, но он, зараза такая, отказывался. И чем я заслужил такое счастье? Пару раз (или больше) я поплакал ему в грудь. Когда я спал, мне снилась Лаура. Мне снилось, что она была той самой Мирандой. Мне снилось, что она была дочерью Миранды. И конечно, мне снилось то, что она была ее матерью. — Мама, а когда временной разлом когда-нибудь починят? — Я не мама, я твоя дочь. Быстрее, нам еще деда из садика забирать! В конце концов, Шрайка не просто так назвали Шрайком. Должны же здесь быть свои контрамоты. И Лаура отлично вписывалась. Или нет? Когда я просыпался, в моем воспаленном мозгу крутились мысли о том, что Йонас связан с Гренделем. Чудовище появилось, когда в университет пришел он. Почему? Неужели Йонас и правда избранный? Но в чем тогда его избранность? Я уже не верил, что Грендель хотел причинить нам вред. Нет. Он хотел чего-то другого. Чего? В другие моменты я думал о том, что я тоже связан с Гренделем. Но не с Лаурой, а с тем — первым. Когда я появился, его нашли мертвым. Или почти мертвым — я не помнил точных слов Элли. Миранда. Миранда была первым чудовищем. Кай говорил, что не знает, кто это. Правда ли это? Мне снился космический корабль «Фатальность», на котором летят клоны давно умерших людей. У клонов есть память о том, что было, но не с ними, а с оригиналами. Зачем нужны клоны? Как их вырастили? Я не знал. Но мне снилось, что я лишь клон человека, которого когда-то, много жизней назад, звали Рейнардом Левином. А вокруг были другие клоны. Кого-то я знал, кого-то видел впервые. Когда я выныривал из этих снов, то всегда пытался снова уснуть, чтобы досмотреть, чтобы понять. В этих снах все было просто. Логично. То поломка на корабле. То междоусобицы между физиками и философами из-за проблем понимания глубинной реальности, теории скрытых параметров и трактований аристотелевской логики (как будто бы было что трактовать). Однажды я понял, что Соня — это анаграмма имени Йонас, а Дейрдра — почти точная анаграмма моего имени. Мне показалось это милым, и я думал, что в книге Йонаса должны появиться Рауль, Нора и Эл. Или Лайл? Как ни странно, с именем Элли у меня возникли самые большие трудности. Когда я блуждал между явью и сном, мне иногда казалось, что я дома. Там, у себя. В Дюссельдорфе, где я учился в школе. В Мюнхене, где я учился в бакалавриате. В Праге, где я учился в магистратуре. В Вене, где я начинал аспирантуру. В Мельбурне, куда я полетел по программе ERASMUS. И когда мой разум погружался в это состояние, когда ему казалось, что он не здесь, а там, во внешнем мире, мне становилось тревожно. Грустно. Я понимал, что где-то в другом месте есть нечто важное, чего не было ни в одном из этих прекрасных городов. Я открывал глаза, видел знакомый потолок, понимал, что Йонас рядом. И мне становилось спокойно. Если раньше я думал, что мог бы попасть в какой-нибудь более логичный и понятный мир, где в меня влюбился бы изгнанный принц фейри с шестью кубиками пресса и шикарными трицепсами или какой-нибудь замшелый полубог скорости, с которым мне не пришлось бы перманентно сидеть на СДВГ-фарме, то теперь эти мысли вызывали страх. Если бы я не попал сюда, то не встретил бы Йонаса. Все сводилось к этому месту. К этому времени. К этому человеку. Раньше я не понимал, что такое дом. Я уехал от родителей после школы, чтобы найти его. Я искал, искал и искал в разных местам Но моим домом стал Йонас. В этом мире, полном бесконечных чудес. А в какой-то момент я проснулся и понял, что вернулся в мир живых. Йонас сопел рядом. Я тихо встал, чтобы не разбудить его, принял душ и помыл голову, а когда вернулся, шторы были раскрыты, а он возбужденно ходил по комнате туда-сюда. — Что-то случилось? — спросил я. — Ага, много чего и… — Йонас вдруг посмотрел на меня и заулыбался. — Ты такой красивый, ты знаешь? Я смутился. Да, я был ничего так, но чтобы прямо красивый… — Ты голодный? — спросил он. — Я бы сходил поесть и прогуляться. Я не чувствовал себя голодным, но что-то в его голосе меня насторожило. — Да, конечно, — я кивнул и взял повешенную на стул относительно чистую кофту.