Теория симбиогенеза (симбиотическая теория, эндосимбиотическая теория, теория эндосимбиоза) объясняет механизм возникновения некоторых органоидов эукариотической клетки — митохондрий, гидрогеносом и пластид. В результате изучения митохондриальной ДНК были получены весьма убедительные доводы в пользу того, что митохондрии — это потомки аэробных бактерий (прокариот), поселившихся некогда в предковой эукариотической клетке и «научившимися» жить в ней в качестве симбионтов (организмов, участвующих в симбиозе). Теперь митохондрии есть почти во всех эукариотических клетках, размножаться вне клетки они уже не способны.
Существуют свидетельства того, что первоначально эндосимбиотические предки митохондрий не могли ни импортировать белки, ни экспортировать АТФ. Вероятно, первоначально они получали от клетки-хозяина пируват, а выгода для хозяина состояла в обезвреживании аэробными симбионтами токсичного для нуклеоцитоплазмы кислорода.
Пластиды, подобно митохондриям, имеют свои собственные прокариотические ДНК и рибосомы. По-видимому, хлоропласты произошли от фотосинтезирующих бактерий, поселившихся в своё время в гетеротрофных клетках протистов, превратив их в автотрофные водоросли.
Йонас и Арно играли друг с другом, а Элли стояла рядом, смеялась и после каждой неудачной подачи осыпала их цветистым матом. Как будто ничего не случилось. Впрочем, для них и правда ничего не случилось. Я думал, им надоест. Не надоело. Элли стояла у стола, а Йонас и Арно играли Больше я решил не ждать. Я подошел к аэрохоккейному столу и накрыл рукой летящую шайбу. И даже попал по ней. И мне даже было почти не больно. Иногда у меня реакция джедая. Но чаще, конечно, нет. — Элли, скажи, здесь все связаны с ОИИ? — спросил я. — Да, в той или иной мере. А что? — Как это все передается? Какие-то воздушно-капельные наночастицы или что-то подобное? — Нет, биомех-импланты. — Отлично. Нужен врач. Снаружи. Без имплантов. — Зачем? — ошарашенно спросил Йонас. — Видимо, Лаура чем-то заразила ОИИ. Людям требуется помощь. Йонас и Арно наконец-то отложили свои биты-шляпки, и мы быстро пошли к лифту. По пути мы никого не встретили, что было бы странно в обычное время, но сейчас казалось вполне логичным. Арно раньше волонтерил в госпиталях, так что он решил остаться, Элли тоже захотела остаться и побыть с Ариной, так что наверх поехали мы с Йонасом. Мы уселись в кресла-мешки, и лифт понес нас наверх. — Чувствую себя идиотом, — пробормотал Йонас, не глядя мне в глаза. — Почему? — Потому что заигрался и пропустил что-то важное. Иногда я себя ужасно раздражаю. — Все в порядке, — я положил руку ему на колено. — Ты не мог знать. И я не мог знать. Кай показал мне нечто похожее на смотровую площадку. И я увидел то, что снаружи. — И что там? — благоговейным шепотом спросил Йонас. — Межгалактическое пространство. Великое ничто. Не видно ни звезд — что логично, ни галактик — что страшно. Свет идет только от этого существа, внутри которого мы находимся? — Существа? — уточнил он. — Да, звучит странно. Но я вдруг понял, что оно живое. Не знаю как, я просто смотрел на эту пустоту и мне открылось нечто. Знаю, звучит странно. — А что здесь не звучит странно? — Йонас переполз со своего кресла-мешка ко мне и обвил мою шею руками. — Я думал об этом. — Правда? — удивился я. — Ага. Ну, знаешь, живые корабли и все такое. Может, это тоже такой живой корабль. Может, он остался без экипажа и каким-то образом смог набрать его из землян. А может, он никого и не набирал. И мы все еще там, на Земле. А сюда попала лишь информация о нас. Наши цифровые следы. В конце концов, от нас в Сети остается столько мусора. Или это космический ребенок, которому одиноко. Или и то, и другое. — Или оно заботится о потерянных душах, — пробормотал я. — Да, я и правда был потерянной душой, — Йонас улыбнулся. — Но мне кажется, он вряд ли думал о нас как о потерянных душах. Кай сказал, что ОИИ это вирус, а Миранда — вакцина. И микоид, который пророс в стены, тоже, вероятно, какой-то паразит. Шрайк ведь уничтожил значительную его часть. Они выполняют защитную функцию. Возможно, даже как-то регулируют гомеостаз. А что, если мы тоже выполняем какую-то функцию жизнедеятельности? Дыхательную, например. Транспортную тоже, — я откинулся на спину, прикидывая, что еще мы могли делать. — Люди точно выполняют сигнальную функцию, — он хихикнул. — И ты прав. Действительно выполняют. — Ну и конечно создание формы. — О чем ты? — Здесь все создано как будто для людей. Университетские корпуса, лифты, аквапарк, в конце концов. — Кто-то из микоида говорил, что здесь есть даже пещеры, — я вздохнул. — Ты прав, Йонас. Именно мы создаем структуру. Жаль только, мы не сможем пообщаться с этим существом. — Почему? — Представь себе, что с тобой хочет пообщаться твой лейкоцит. Или молекула кислорода, которую он захватил. — Если этот лейкоцит разумен, то почему нет? — Йонас лег на бок, подперев щеку ладонью. — Потому что чужой разум может нас не понять. А мы можем не понять его. И скорее всего не поймем. Мы так и не расшифровали язык китов и дельфинов. Да, мы знаем, что у дельфинов есть имена или нечто подобное, но мы даже не знаем, есть ли у них счет. Йонас тяжело вздохнул и уткнулся мне в волосы, закинув руку на грудь. — Как ты думаешь, они будут в порядке? Там, внизу. — Надеюсь на это. Лифт двигался вверх (если здесь уместно слово «вверх»), а мы молча лежали в кресле-мешке. Я гладил волосы Йонаса и думал об этом существе, путешествующем между галактиками. О том, как ему одиноко. Я думал о том, что нужно было проверять не свою кровь, а здешнюю мебель, стены, книги, утварь, технику. Кто-то ведь их исследовал. Исследовал же? Этого я не знал. Мне казалось, что люди до меня должны были изучить обстановку. Что, если они не изучили? Стены своим строением, наверное, похожи на омертвевшие растительные клетки. Либо на кости. Как такое существо могло эволюционировать? Но почему именно мы? Почему именно людей он выбрал создавать структуру? Может, потому что нас легко перемещать? И как это произошло впервые? Я представил себе древнего шамана из племени охотников-собирателей, шамана, который взывает к звездам, видя в них божеств и духов. Он верит, что его обязательно услышат. И его слышат. Его слышат так далеко, как только возможно. Его зовут, ему отвечают. Он входит в пещеру со своим факелом и оказывается здесь. Это все та же пещера, но место совсем другое. Племя думает, что он ушел к праматерям и праотцам, а он и не подозревает, насколько далеко оказался от дома. Первый контакт. Первое космическое путешествие. Симбиогенез. Человек стал частью этого места. Одна потерянная душа нашла другую потерянную душу и стала ее частью. Первый раз это произошло случайно. Возможно, этот первый человек не выжил, потому что здесь не было кислорода. Но он придал этому существу первую форму. А вместе с собой он принес другую жизнь. Сорок триллионов бактерий и микроорганизмов, несколько вирусов, возможно, несколько грибковых поражений на коже и ногтях и тридцать триллионов собственных клеток, которые стали первым удобрением. Второй раз, возможно, это снова стало случайностью. Это была женщина, тоже охотница и собирательница. Она нашла плодовое дерево и принялась собирать мелкие плоды. Вот столько одному ребенку, вот столько другому. Нужно собрать еще. Зачем? Ответ так близок, но ускользает. Зачем? Этот вопрос отдается во Вселенную. Зачем? И она оказывается здесь. Она умеет задавать вопросы, она умеет исследовать. Она могла бы научить счету все свое племя. Но она оказалась здесь. Ей одиноко, а потому третий человек попадает сюда уже не случайно. — …Рейн? Рейни? Голос Йонаса. А я, кажется, задремал. — Мы уже на месте? — сонно спросил я. — Не знаю, то ли это место. Йонас помог мне сесть, и я почувствовал, как сильно шея затекла от неудобной позы. Но размять ее я не успел. Двери лифта были открыты. А за ними я увидел красный бархат. И это не был тортик. Это были шторы или нечто подобное. Я услышал снаружи звук шагов, — кто-то шел к кабине, гулко стуча каблуками по полу, пока не остановился совсем близко. Мы с Йонасом переглянулись, и шторы открылись. Перед нами оказался пожилой мужчина в синей одежде портье. У него даже шапочка была. Он дежурно вежливо улыбнулся и спросил: — Вы от Миранды?