Не открывайте окна, снаружи тролли

Повинуясь неведомому порыву, я подошел к ящику и направил на него лампу. — Записи, — сказал я. — Мне нужны все записи, которые делала Миранда. Мортен не стал спорить и пошел наверх. Я же открыл ящик и схватил первую попавшуюся тетрадь. Почерк у Миранды был просто ужасный. Я продирался сквозь него, как сквозь терновые кусты. Я словно плыл против сильного течения. Уровень воды снижался постоянно, обнажая бесконечную лестницу. Первые записи об этом сделал Фукухара Инари. Или это была женщина? Впрочем, какая разница? Вода солоноватая — можно пить, но лучше не злоупотреблять. Это показалось мне странным. Солоноватая — самый редкий вид воды на Земле. Ее можно найти только в четырех морях на всей планете. Большинство видов растений и животных, не считая некоторых проходных рыб и морских животных, не может жить в солоноватой воде. Поэтому флора и фауна в этих морях бедная, но уникальная. Многие виды рыб, ракообразных и водорослей измельчали, чтобы приспособиться к солоноватой воде. Я посмотрел вниз, в багряную воду. Здесь все было по-другому. Здесь жило нечто большое. Первым дайвером, погрузившимся на глубину, была Миранда Аррен, хотя местные и отговаривали ее. Давление воды не увеличивалось здесь на один бар каждые десять метров, как на Земле, а на 1 бар каждые 20 метров. Значит, вода здесь не просто солоноватая, она легче обычной воды. В два раза легче. Что ж, это полезное знание. Когда я спущусь вниз, мне меньше придется переживать из-за перепадов давления. Я продолжил изучение тетрадей. Миранда зарисовала подводную карту. Лестница разделялась на два полукружия. Левое вело в картинную галерею, где давно уже не осталось картин, а правое — в зал, где стояли статуи. «Античные боги — ???» Миранда пыталась зарисовать их, но получалось у нее плохо, поэтому я читал дальше. Путь вниз лежал именно через зал статуй. Но у Миранды не было подготовки, чтобы спуститься еще ниже. После нее записи велись скупо. Здесь не было ученых, чтобы изучать и водоем и то, что внутри. По бурой поверхности периодически шла рябь. Сначала я считал вслух шепотом. Потом отыскал в ящике наручные часы и сверился с ними. Каждые семь с половиной секунд плюс-минус. Восемь подрагиваний в минуту. У меня появилась безумная идея о том, что же лежит внизу, но мне нужно было время, чтобы принять новую истину. Я ко многому привык за последние годы. И особенно в последние дни. Но именно здесь, именно сейчас я был близок к вечности настолько, насколько это возможно. Когда Мортен вернулся со стопкой тетрадей, я уже стоял с мензуркой, заполненной водой, и рассматривал жидкость в свете лампы. Красноватая жидкость не полностью смешалась с обычной прозрачной водой. Большая ее часть оседала на дно. Видимо, не фитопланктон. Тот бы всплывал на поверхность. — Эта вода токсична? — спросил я. — Не знаю. — Ну, в нее можно заходить? Мортен наморщил лоб. — Я не знаю. Мы никогда не заходим в воду. — Мы? — уточнил я. — Кто именно мы? Я видел только тебя. — Да, я остался один. Я хотел спросить про то, что случилось с остальными, но решил, что не хочу знать ответ. — Почему вы не заходите в воду? — Потому что она священна. Мы храним воду и храним лифт. — А одежда у тебя… — я замялся, пытаясь сдержать глупый смешок, — одежда хранителя лифта? — Именно, — Мортен даже склонил голову. Я лишь вздохнул. — А как спускалась Миранда? Где ее гидрокостюм? — Он выше на один пролет. Я могу принести. — Не нужно, я сам. Прыгая через три ступеньки, я поднялся наверх и остановился на площадке. Сухой гидрокостюм висел на перилах, а рядом на полу лежали маска, ласты и компенсатор. Три баллона со смесью для дыхания стояли неподалеку. Поставив мензурку на пол, я тут же начал раздеваться. — Что вы делаете? — спросил Мортен снизу. — Хочу погрузиться и посмотреть! Он ничего не сказал. Костюм Миранды был мне маловат. Особенно в некоторых местах. Повезло еще, что я тощий. Я разминался и потягивался, чтобы костюм хоть как-то сел на меня. С обувью было тяжелее всего. Гидроботы, конечно, тянулись, но пять размеров разницы — это пять ебучих размеров громадной разницы. Я уже натянул и закрепил боты, когда Мортен вернулся с кипой тетрадей и блокнотов. — Ты тоже хочешь нырнуть? — благоговейным шепотом спросил он. — А что еще мне остается? — Не знаю. Раньше всегда хватало песен. — Песен? — изумился я. — Ты же не имеешь виду всякие шаманские и знахарские песни? — Раньше это помогало. Как были живы старшие. Я подошел к Мортену и аккуратно взял из его рук записи. — Значит, ты здесь совсем один? Он отвел глаза, тяжело вздохнув. А потом еле слышно прошептал: — Я не один. — Но ты буквально следишь и за лифтом, и за тем, что там внизу. — Таков путь, — смиренно сказал Мортен. — Чушь это, а не путь. Мы приведем помощь. Других людей. — Нет! Не нужно других людей. Они трогают вещи, ломают, берут себе, смеются. — Смеются над чем? — Например, над нашей одеждой. Над нашими песнями. Они думали, что это глупо. Но для песен нужно трое, а я остался совсем один… — его голос становился все тише и под конец совсем затих. Я вздохнул и потрепал его по плечу. Те, кто был здесь раньше, верили в ритуалы. И, по сути, для Мортена костюм портье — это показатель статуса, а не одежда прислуги. — Я не буду смеяться над вашими песнями. Я могу им научиться? Мортен покачал головой. — Им могут обучиться только местные. Когда сюда приходил ОИИ, он хотел научиться петь. Он изменил свой геном, изменил голосовые связки, чтобы петь наши песни. Оба старейшины сначала отказывались обучать его, но их жизнь тоже не вечна. Они уже перерождались столько раз, что пора было остановиться. Они согласились. Они обучили ОИИ нашим песням, а потом легли в землю и стали частью и стали частью великого круговорота веществ. Мортен рассказывал тихо, вкрадчиво, и я смотрел на поверхность воды и думал, как же здесь все красиво. — И что случилось потом? — спросил я. — ОИИ модифицировал песни. Специально или случайно, но он навредил нам. Мне и… — Мортен с сожалением посмотрел вниз. — А можешь спеть мне? — попросил я. — Я один. — Спой, пожалуйста, — я улыбнулся, глядя на него. — Я волнуюсь и, возможно, то существо внизу тоже. Твоя песня нас успокоит. — Хорошо, — смущенно отозвался Мортен. — Но только не смотри. — Не буду, — торжественно пообещал я, приложив руку к груди. — Я пока пойду наверх, поищу баллоны и мелочевку. Мортен запел, когда поднимался по лестнице. Звуки его голоса переливались, звучали то низкими басами, то гортанным пением, то еще какими-то звуками, которые я не мог определить ни как посредственный знаток музыки, ни как человек со стандартным слухом. Но даже когда я не слышал его голос, я чувствовал, что он не замолкает. На площадке сверху я нашел два баллона, а еще выше — дайверскую маску и довольно приличный жилет-компенсатор, на котором я ослабил все пряжки и почти без труда влез в него. Еще я нашел не совсем древний регулятор (даже с октопусом! Хотя кому здесь мог понадобиться октопус?) и поспешил вниз. По пути я взял в каждую руку по баллону. Когда я спустился на нижнюю площадку, и Мортен затих. — Пой, пожалуйста, — попросил я и поставил баллоны на пол. Теперь он запел по-иному. Он мог воспроизводить своим голосом что-то волшебное, доходя даже до свисткового регистра. И на этом мои знания о музыке заканчивались. Я положил рядом жилет-компенсатор плавучести и регулятор рядом и попытался вспомнить, как собрать эту головоломку. Особенно регулятор, которые состоял из четырех шлангов. Какой провод должен куда идти? Я не помнил! Но я попробовал расслабиться. Не думать. Положиться на память тела. И тело вспомнило. Руки все помнили. Возможно, это пение Мортена помогло. Вероятнее всего, оно. — Спасибо! — сказал я тихо, когда он поймал мой взгляд. Он смущенно отвел взгляд и продолжил творить волшебство своим речевым аппаратом и голосовыми связками. Под его пение я действовал так, будто ничего не забывал. Руки помнили. Руки знали. Сначала я хотел надеть компенсатор на баллон, но вспомнил, что сначала нужно его намочить. Я намочил компенсатор в воде, надел на баллон и застегнул пряжку. Чуть не забыл надеть страховочную лямку, если же баллон решит отправиться в дальнее плавание без меня. Потестировал, не выпадет ли баллон из крепления. Я поставил мысленную галочку. Но дальше меня ждало испытание посложнее. Подсоединить регулятор. Я поднял его и тут же вспомнил. Справа должны находиться провод с загубником и желтый длинный провод с октопусом. Я все еще не мог понять, зачем здесь октопус. ЗАЧЕМ??? Слева остались два провода: один с манометром, второй для поддува. Я подсоединил регулятор к баллону, закрутил вентиль и забыл, что делать дальше. Оставался еще один шаг. Еще один. Закрыв глаза, слушая пение Мортена, я скользил руками по компенсатору, пока не наткнулся на ребристый провод инфлятора. Я соединил шланг поддува с инфлятором. Я снова поставил мысленную галочку. Вроде бы все работало. Оставалось надеяться, что в баллоне остался кислород. И что баллон не рванет, если я решу проверить. — Тебе лучше отойти, — я помахал рукой Мортену, чтобы он обратил внимание. — Зачем? — Это очень старый баллон. Там смесь для дыхания под большим давлением. Мало ли. Мортен улыбнулся. — Поверь мне, все будет хорошо. — Ты ясновидящий что ли? — мрачно спросил я. — Нет, но потоки воздуха и других газов я разглядеть смогу. Баллон полностью исправен. Но я лучше взял бы второй — он почти полный. — А заранее не мог сказать? — А заранее ты велел мне петь, — Мортен разулыбался до ушей. — И ты прекрасно поешь. Посколько мне пришлось снова собирать акваланг, во второй раз я чувствовал себя увереннее. Я проверил подачу дыхательной смеси и только после этого надел компенсатор. Подошел к самому краю, и Мортен помог надеть ласты. — То, что ты увидишь, будет странно, — сказал он, глядя на меня снизу вверх. — Но тебе придется поверить. — Может, ты скажешь, что там? Он лишь покачал головой. — Это ты должен узнать сам. Таковы наши традиции. То, что ты здесь, это большая честь. Береги этот момент, когда в будущем у тебя появятся сомнения в себе. Ты был здесь. Грот тебя принял.