Истории Ордена охотников

Май 1889 Комната оказалась маленькой и почему-то совершенно не такой, как Мария себе представляла. То есть, она не могла сказать точно, чего именно ожидала от организации, борющейся с полумифическими вампирами — но точно не такого же кабинета, как у нее на факультете, по интерьеру, наверное, даже более скромного. Стол с латунным письменным набором, кресло позади него и куда более простой стул впереди, невысокий шкаф для документов сбоку. Выделялись только две вещи: отсутствие окон и толстые трубы, вьющиеся по стене напротив. Больше ничего не напоминало, что Мария находилась под землей. Усталый морщинистый человек в священнической сутане почесал голову, покрытую редкими седыми волосами, затем вздохнул. — Да не стойте в дверях, — указал на стул и снова уставился в бумаги в своих руках. Мария подошла и послушно села. Она не видела со своей стороны, но подозревала, что на желтоватых листках было ее личное дело: все отметки за годы учебы, все достижения и провалы. Победы в спортивных состязаниях. Юридическая практика. Та единственная злосчастная драка на первом курсе, когда Жозе, один из однокашников, принялся дразнить ее за шрам на лбу, и она не сдержалась. Тогда Мария думала, что ее отчислят, однако уже набранные заслуги спасли от катастрофы — хотя ей и дали понять, что такое прощают только раз. С того времени она начала отращивать челку: проще было не показывать, не давать лишнего повода, чем молча терпеть насмешки снова. Мужчина — все же священник? — задумчиво скользил взглядом по бумагам, не спеша их перелистывая. Мария сидела и пыталась слушать тишину, но в ушах почему-то стоял гомон последней студенческой пирушки. Причины очередного сборища Мария не знала: в желании напиться студенты Парижского университета были искренними адептами хаоса. Часто им не нужен был даже повод, чтобы собраться толпой с нескольких курсов, а то и факультетов и нагрести дешевого пойла в общежитие — или наоборот, потянуться неоднородной толпой гулять по всем кабакам Парижа. Мария не хотела к ним присоединяться — никогда не чувствовала себя своей, — но человеческая волна накрыла ее, не спрашивая, затянула и поволокла за собой. «Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!» — орали захмелевшие студенты, размахивая бутылками и окропляя вином нагретую за день мостовую переулков. Священник долистал личное дело. Вздохнул, помассировал узловатыми пальцами переносицу, затем наконец поднял взгляд. — Я понимаю, что наши рекрутеры уже общались с вами, однако по протоколу я должен все же проговорить несколько моментов, — его сухой скрипучий голос напоминал шорох страниц старой книги, за которыми Мария так любила прятаться от окружающего мира. — Первый и самый главный — вступив в Орден охотников, вы не сможете его покинуть так просто. Профессия охотника — не просто работа, которую можно сменить в любой момент, она — призвание. Мы согласно воле Божьей защищаем людей от дьявольских порождений, более известных под названием «вампиры». Это не то, к чему можно относиться легкомысленно. Мария кивнула. Она знала — подозревала с самого начала — что услышит нечто подобное. Еще с того момента, когда ее привели в кабинет декана факультета, и сам декан уступил свое кресло одному из мужчин в светло-серых широких плащах с капюшонами. Недаром для обычных жителей Парижа — да и всей Франции, если задуматься — вампиры оставались чем-то полузабытым, почти сказочным. Средний парижанин мог прожить всю свою жизнь, жениться, воспитать детей и дождаться внуков — но так и не столкнуться ни с одним. «Post jucundam juventutem, post molestam senectutem nos habebit humus! Nos habebit humus!» — гремел в ушах поперек мыслей нестройный студенческий хор. — Дальше… — священник опустил взгляд назад к листам, словно ища там подсказку. — Как вы понимаете, эта работа предполагает постоянный риск для жизни. Конечно, мы не бросаем не обученных ничему новобранцев сразу в бой, и с каждым годом что наше техническое обеспечение, что тактика и стратегия сражений против вампиров становятся все лучше, однако стоит помнить, что мы имеем дело с чудовищами, которые способны нарушать сами законы Божьи… Однообразное бормотание сливалось в сплошной фон: все то же Марии уже говорили рекрутеры в серых плащах, и сейчас слова вереницами тянулись куда-то вдаль, мимо сознания, терялись за воспоминаниями. Тогда, неделю назад, студенты обошли уже три кабака, на улицах зажгли фонари, и Мария сама успела изрядно захмелеть, когда ее поймал Жозе. Фамильярно закинул руку на плечо, стукнул своей бутылкой об ее кружку, ослабился своей привычной наглой ухмылкой. «Ubi sunt, qui ante nos in mundo fuere? — проорал в ухо, а в темных глазах лукаво отражались астермитовые огоньки. — Не понимаю я тебя, Мария: вечно такая сердитая, нахмуренная, ни с кем особо не говоришь. Так и жизнь пройдет! И ради чего ты так вцепилась в ту науку? Что тебе дадут эти буквочки? Ради какой оно высокой цели? Тебе бы волосы немного отпустить да улыбаться почаще — ты, конечно, не красавица, но вполне симпатичная девушка. Нашла бы себе кавалера, подобрела бы — и не надо было так за эти оценки драться!» Наверное, тогда Мария была слишком пьяной, раз сразу не скинула его руку и не послала Жозе к черту. Ей хотелось верить в это, а не в то, что его слова действительно смогли задеть что-то внутри. В конце концов, в поступлении в Парижский университет у нее действительно не было никакой высокой цели. Возможно, именно поэтому она чувствовала себя там настолько чужой, сколько бы ни пыталась найти свое место. — Также следует отметить, что, присоединяясь к Ордену, вы даете свое согласие на использование на вас медицинских препаратов, разработанных… — священник бубнил так монотонно, словно повторял эти фразы уже десятки, сотни, тысячи раз. Сколько рекрутов он видел здесь до Марии? «И сколько из них до сих пор остались живы?» — билась в голове предательская мысль. «Vita nostra brevis est, brevi finietur, — горланили пьяные студенты, сбившись в кучки по три-пять человек, оперевшись друг на друга и отчаянно пытаясь не свалиться недоразвитым гекатонхейром прямо посреди улицы. — Venit mors velociter, rapit nos atrociter, nemini parcetur! Nemini parce-etur!» Ранний рассвет уже касался своими пальцами самых высоких крыш Парижа, но внизу все еще царила тьма. Фонари давно погасили, и во мраке студенты казались призрачными тенями. Мария стояла и смотрела им вслед, пока они не растаяли в глубине плетения переулков: в какой-то момент та самая захмелевшая толпа, которая втянула ее в общее празднование, просто выбросила, оставив позади. Никому не нужную и всеми позабытую — даже языкатый Жозе, пристававший к ней половину вечера, так ни разу и не обернулся. Как тогда, когда прямо в коридоре между аудиториями ее остановили рекрутеры Ордена и предложили поговорить. Словно Марии не существовало. Словно она была чужеродной, чем-то, попавшим внутрь гигантского студенческого организма, но так и не сумевшим там прижиться. — …Учитывая все вышесказанное, если вы даете свое согласие, поставьте, пожалуйста, подпись вот здесь, и юридическая часть вашего вступления будет завершена, — священник достал из ящика своего стола гербовую бумагу со свежей печатью Парижской архидиоцезии, пальцами развернул ее к Марии. — Дальше вас проведут в казармы для рекрутов и расскажут, что к чему, уже подробнее. Естественно, все формальности, связанные с Парижским университетом, мы также берем на себя. Мария медленно поднялась. Подошла к столу, пробежала глазами документ, взяла перо из письменного набора. Она не смогла найти себя в Парижском университете, сколько бы ни старалась. У нее не было какой-либо мечты, на которую стоило положить всю жизнь. Однако впервые не она куда-то отчаянно пробивалась, а ее позвали. Сказали, что она нужна. «Vita nostra brevis est», — напомнила себе Мария, обмакнула перо в чернильницу и поставила подпись. Ей показалось, что кто-то далекий, почти недостижимый, только что перевернул песочные часы, отсчитывавшие ее судьбу, и песок, до того лежавший мертвой пустыней, наконец начал течь в пустую клепсидру.