Истории Ордена охотников

Май 1884 Лампы с обеих сторон от двери не горели — на ночь в катакомбах выключали большую часть света, оставляя лишь необходимое. Это было единственное, кроме стрелок на часах, что хоть как-то отмечало смену суток, и за месяц в Ордене Марко так и не смог к этому привыкнуть. Пальцы предательски дрожали и выдавали с головой. Марко поднял руку и, не позволяя себе даже секундных сомнений, постучался. Какой-то миг царила тишина, затем из-за двери послышалось глухое: — Войдите. Марко глубоко вдохнул — бесполезно, сердце продолжало бешено колотиться под самым горлом — и толкнул от себя массивную металлическую ручку. В келье оказалось лишь немногим светлее, чем в коридоре. Невысокий, причудливого вида светильник — из изогнутых и переплетенных друг с другом дуг, с тремя лампами, Марко таких и не видел — озарял заваленный книгами и свитками письменный стол. Его неуверенный мерцающий свет отблескивал в обитых латунью углах шкафов, занимавших всю дальнюю стену, танцевал на выведенных золотом корешках древних фолиантов, замирал на круглых боках тянувшихся справа труб и едва касался распятия — белого, изящного, высеченного из мрамора искусной рукой скульптора. Мэтр Фролло неторопливо дописал что-то на листе бумаги, поставил перо на место в письменном наборе и только затем развернулся. Переплел вместе длинные узловатые пальцы. — Я слушаю, — прозвучало сухо. Марко рвано вдохнул. Судорожно вцепился пальцами левой в правый рукав. — Монсеньор, я прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час, — слова разбегались и никак не хотели складываться вместе, колени дрожали и подгибались. — Меня зовут Марко, я долгие годы работал на семью Гранатумов, а месяц назад поступил интендантом на службу Ордену, и… — Короче, — Фролло властно поднял руку, одним жестом останавливая прямо посреди фразы. Марко запнулся, воздух стал поперек горла. Какой-то миг он шевелил губами, пытаясь подобрать слова. — Монсеньор, сегодня вы своей рукой подписали приказ о принятии Астольфо Гранатума в ученики Ордена, — выдохнул наконец — и умолк, уставившись глазами в каменную кладку пола. В келье воцарилась тишина. Марко загипнотизированно смотрел, как танцуют мерцающие блики светильника на бронзовых пряжках сапог. Секунды нестерпимо тянулись в холодном воздухе. — Да, Астольфо принят в ученики Ордена, — ровно отозвался Фролло тогда, когда молчание стало совсем уж невыносимым. — Мальчик изъявил похвальное желание перенять дело отца, и я как его опекун целиком его в этом поддерживаю. Не отца, невольно всплыло в голове. Когда Астольфо — с упрямым огоньком в глазах, которого Марко раньше никогда у него не видел — заявил, что станет охотником, он сказал «как Роланд». Семью после первой их встречи он больше не упоминал. Не обмолвился ни словом о случившемся в поместье, не выразил желания посетить их могилы. Это тревожило, скреблось где-то внутри между ребрами неприятным предчувствием, но Марко никак не мог его поймать и окончательно сформулировать. Фролло смерил его долгим взглядом. Откинутые светильником тени черными пропастями пропарывали его сухое длинное лицо. — Что-нибудь еще? — его голос звучал все так же ровно, но Марко понял: еще миг — и его выгонят. Изо всех сил сжал кулаки, ногти до боли вонзились в ладони. — Я пришел просить, не могли бы вы, пожалуйста, выделить Астольфо отдельную комнату, — сказал, чувствуя, как пол проваливается под ногами. Снова воцарилась тишина. Марко ожидал, что Фролло на него накричит. Что сорвется и выгонит за такую наглость. Но его лишь смерили равнодушным холодным взглядом. — Орден не делает разницы ни между мужчиной и женщиной, ни между простым людом и дворянством, — Фролло заговорил после минуты молчания, и его голос звучал так, словно он читал проповедь на воскресной мессе. — Здесь все равны, как перед Богом, и каждый оценивается только за собственные заслуги, а не знатность происхождения или известность семьи. Если мальчик достаточно проявит себя в роли охотника в будущем и сможет занять пост паладина Граната, как его отец — получит все связанные с ним привилегии. Однако до этого я не допущу никакого фаворитизма. Мы служители церкви, и должны быть справедливыми. Марко закусил губу. Он знал. Знал, что получит подобный ответ. Знал, что ему откажут. И все же он должен был… — При всем моем уважении, монсеньор, — страх липкой паутиной опутывал внутренности, прорастал в кости и мышцы, сковывал изнутри, — может, все же можно сделать исключение? Я не прошу просторную келью, как у паладинов, подойдет даже самая маленькая каморка — просто чтобы это была отдельная спальня от других учеников. Лицо Фролло оставалось невозмутимым, огоньки светильников жутко отражались в его глазах. — Могу я узнать, в чем причина? — угольно-черные в полумраке, его брови вопросительно поднялись вверх. Марко резко вдохнул. — Это… — начал было — и запнулся. Он не знал, как это объяснить. Не знал, что с этим делать. Просто видел, что пока тело Астольфо окончательно исцелялось, его душе становилось все хуже. Днем, когда астермитовые лампы горели ярко, а по лазарету сновали медсестры, все было почти хорошо. Астольфо честно выполнял необходимые процедуры, говорил с Марко и даже улыбался Роланду, который пытался его навещать хотя бы раз или два в неделю — пока бледно, едва заметно, но Марко понимал, насколько гигантским шагом вперед это было. Но когда наступала ночь, светильники гасли, и Астольфо оставался с Марко наедине… Ему снились кошмары — тяжелые, затяжные, почти каждый день. От одних Астольфо просыпался с криком и долго не мог понять, что уже давно не в плену вампиров в поместье. От других наоборот не просыпался, и Марко приходилось его будить — всякий раз он мысленно благословлял Альцину, сжалившуюся после нескольких часов мольбы и все же разрешившую ему временно поселиться в палате, пока в ней не было других пациентов. Астольфо стал бояться темноты, и Марко завел привычку оставлять на ночь одну настольную лампу включенной — хотя бы до тех пор, пока Астольфо не засыпал. Начал панически следить, чтобы пуговицы рубашки всегда были застегнуты до последней, а иногда вообще пытался замотаться во все, что попадалось под руку — одеяло, оставленное Мелиссой полотенце или кардиган самого Марко. В какие-то ночи он начинал задыхаться, цепляясь за рубашку Марко сведенными судорогами пальцами. В другие — плакал чуть ли не до самого рассвета. А однажды, поймав в отражении видневшиеся в расстегнутой горловине рубашки метки, в истерике разбил зеркало. Марко после этого перевязывал ему изрезанные ладони, а собственные руки дрожали так, что бинт нормально удалось намотать только с третьего раза. Больше всего Марко тогда боялся, что Астольфо возьмет один из осколков и полоснет им по руке или по шее. От одной мысли, что может не стать и его, внутри все цепенело от ужаса. Марко не знал, что с этим делать. Не знал, как можно помочь. Слова не действовали — казалось, Астольфо просто пропускал их мимо ушей. Каждое утро Марко отчаянно надеялся, что все наконец-то закончилось — а затем ночью приступы снова повторялись. Все, что он мог — просто быть рядом: будить от кошмаров и обнимать, когда Астольфо накрывала паника. Однако ученики Ордена по уставу ночевали в общих спальнях, и вход туда разрешался только их непосредственным наставникам и мэтрам Ордена. И Марко знал: в одной комнате с другими детьми Астольфо не выживет. Вряд ли кто-нибудь из них стал бы терпеть крики по ночам. Вряд ли понял бы желание спрятать тело за не одним слоем одежды или попытался помочь, если бы Астольфо начал задыхаться. Его бы или затравили, или просто начали бы игнорировать, как прокаженного — Марко сам провел юность в закрытой школе и знал, какими равнодушными и жестокими иногда могут быть дети, оставленные в небольшом замкнутом сообществе. Он не должен был этого допустить. Он должен был спасти Астольфо. Хотя бы его, раз не смог всех остальных — почему, почему, почему его не было в поместье именно тогда, когда вампиры напали… Руки дрожали, но Марко заставил себя поднять взгляд. — Монсеньор, — голос скакал и отказывался слушаться. — Астольфо больше недели подвергался пыткам вампиров. Ему нужно время, чтобы восстановить… — Вздор, — в голосе Фролло прорезались раздраженные нотки. — Почти каждый ребенок, становящийся учеником Ордена, пострадал из-за вампиров. Мальчику наоборот пойдет на пользу находиться как можно больше среди оказавшихся в такой же ситуации сверстников. — Но монсеньор!.. — начал было Марко, но его оборвали коротким резким жестом. — К тому же, — продолжил Фролло, снова смерив его долгим холодным взглядом, — вы не подумали, как подобные привилегии будут выглядеть в глазах тех же одноклассников или других членов Ордена? «Его отец был паладином, его опекун — один из мэтров Ордена, поэтому он легко получает то, что долго и кропотливым трудом добывали все остальные» — это еще самое мягкое, что могут сказать. Такого будущего вы хотите Астольфо? Марко отчаянно сжал кулаки. — Монсеньор, я все это понимаю, но… — Хватит. Слово упало вниз ударом гильотины. Марко захлебнулся на вдохе. — Если это все, что вы хотели, думаю, на этом можно закончить, — Фролло отвернулся, снова потянулся за пером. — Идите с миром, и пусть Божья милость оберегает вас в эту ночь. Марко показалось, что внутри что-то оборвалось и полетело куда-то глубоко вниз. Он не мог, опять ничего не мог сделать, не мог защитить и спасти даже одного Астольфо, он должен был, больше некому было… Марко судорожно вдохнул. — Монсеньор, я был управляющим при семье Гранатумов, — голос хрипло прорезал тишину. — Я прекрасно знаю цифры годового дохода с принадлежащих им земель и заводов. По закону до совершеннолетия наследника всем этим распоряжается официальный опекун, единственная его обязанность — часть этих денег тратить на содержание и образование наследника. Однако Орден не берет плату за обучение, оно финансируется церковью. Так что сейчас все деньги Гранатумов идут только вам в руки. Марко умолк на секунду. Сердце билось слабо-слабо, готовое, кажется, в любой момент остановиться. — Я присутствовал при составлении завещания, — Марко снова поднял голову, посмотрел прямо в черные, похожие сейчас на пропасти глаза Фролло. — В случае, если Астольфо… если с ним что-нибудь случится, все имущество Гранатумов переходит в собственность Ордена — Его Светлость был очень набожным человеком. Охотники ежедневно рискуют собственной жизнью в борьбе с вампирами, и если Астольфо тоже станет на этот путь… — он запнулся, чувствуя, как слова становятся поперек горла, а глаза начинает жечь от слез. — Неужели все это не стоит одной крохотной отдельной комнаты? Воцарилась тишина. Несколько секунд Марко казалось, что сейчас Фролло выгонит его не только из кельи — вообще из Ордена, и он больше никогда не увидит Астольфо. Потом Фролло вздохнул. — Что ж, — его низкий голос ровно раздавался в воздухе. — Я поговорю с грандмэтром Ришелье и посмотрю, что можно сделать. Однако не рассчитывайте на что-либо особенное. А сейчас уходите. Марко склонился в низком поклоне, бормоча ослабевшим языком слова благодарности. Затем развернулся и, шатаясь, вышел за дверь. Обратно он возвращался на ватных ногах. Коридоры путались перед глазами, и до лазарета он дошел лишь чудом. Сердце слабо билось где-то под самым горлом, тело трясло: Марко до сих пор не мог поверить, что решился так разговаривать с мэтром Фролло. Дверь в палату приоткрылась с тихим скрипом. Внутри царил мрак: похоже, какая-то медсестра — не Мелисса, та знала, что этого нельзя делать — увидела, что Астольфо заснул, и погасила лампу. Марко шагнул внутрь и замер: не был уверен, что делать дальше. Можно было попытаться снова включить лампу и потом уже собираться ко сну или же делать это вслепую — и в каждом случае у него был шанс разбудить Астольфо, а этого так не хотелось. Не после того как Астольфо впервые за неделю смог спокойно заснуть. Кровать в углу глухо скрипнула. — Марко?.. — тонкий голос звучал хрипло и надломленно. В груди болезненно резануло. — Да, это я, — Марко двинулся в ту сторону, где должен был стоять стол, выставив перед собой руки. — Мне нужно было выйти на время. Простите, не хотел вас разбудить. Мягко загорелся астермитовый кристалл в лампе, разгоняя тьму. Теплый свет озарил каменную кладку стен, три простые деревянные кровати, маленькую фигурку на одной из них. Астольфо сидел, забившись до самого изголовья и подтянув ноги к подбородку, потертое одеяло было намотано поверх так высоко, что почти закрывало уши. В распахнутых глазах тревожно отражался огонек лампы, теряясь в слишком сильно расширенных зрачках. В груди снова резануло болью: наверное, Астольфо проснулся — уже после того, как погасили свет — и больше так и не смог заснуть. Сколько он так просидел — один, среди тьмы, без Марко рядом? Лампа едва заметно мерцала, и ее угасание и вспыхивание так напоминало пульс чьего-то сердца. Лицо Астольфо постепенно перестало быть таким напряженным, плечи расслабились. Марко подошел на все еще ватных ногах — и у постели они наконец подкосились. Он тяжело осел прямо на пол, вцепившись дрожащими руками в простыню, скорчился, пряча лицо в складках пропитанной слабым запахом медикаментов ткани. Его все еще трясло — едва ли не больше, чем после разговора с Фролло, — горло душили слезы. — Все будет хорошо, — не уверенный, больше Астольфо или же себе, прошептал Марко. — Теперь все обязательно будет хорошо. Тишина обнимала его, и мрак подступал со всех сторон, замирая на самом краю откинутого лампой круга света.