Истории Ордена охотников

Ноябрь 1889 Серые рваные тучи тянулись по выцветшему осеннему небу с одного берега Сены на другой. Мария следила за ними, запрокинув голову и оперевшись спиной на перила, окаймлявшие набережную у Аркольского моста. Минуты пролетали мимо, неслись куда-то вдаль вслед за холодным, наполненным запахом реки и дождя ветром. По набережной шли прохожие — тоже серые, как и облака вверху, — а Мария все смотрела и смотрела на небо. Получив свой первый выходной — как раз после завершения учебы и официального принятия в охотники — она с самого рассвета бросилась «на поверхность», как обычно говорили в Ордене, и первую половину дня просто бездумно бродила по улицам Парижа, пока ноги не стали словно отлитые из свинца. Тогда, после четырех недель под землей, после бесконечных каменных стен и яркого, но все равно искусственного света астермитовых ламп каждый лучик солнца, каждое прикосновение ветра на лице, каждый звук жизни города казались ей такими невыносимо прекрасными, что на глаза наворачивались слезы. Сейчас Мария стояла, пустым взглядом провожая тучи, и не знала, что ей делать. У нее не было какого-то увлечения, как у Анри или Марко. Ее не интересовали кабаки, как того же Баярда из восьмого отряда или Анатоля из ее собственного шестого. Просто гулять? Сейчас это почему-то казалось Марии таким бессмысленным, и от того, что то былое восхищение, то ощущение безграничного счастья, которое накрыло ее с головой в первый выходной, больше не приходило, внутри что-то глухо болело. Она не сразу заметила, что кто-то ее окликнул — встрепенулась лишь на втором или третьем повторе. Медленно повернула голову. — Мария! — Роланд широким шагом шел по Ратушной набережной к ней, размахивая рукой. На его лице цвела привычная солнечная улыбка — и Мария почувствовала, как сердце на мгновение остановилось, а потом забилось быстро-быстро. — Увидел тебя издали и вспомнил, что на этот раз у нас выходные совпали, — на Роланде было короткое темно-коричневое пальто, на голове — кепка, которую Мария уже видела несколько раз. Его нос и щеки раскраснелись под сырым ветром, глаза сияли привычным детским любопытством. — Что делаешь? Мария смутилась: рассказывать о том, что она здесь, наверное, уже час торчит, просто пялясь на небо, не хотелось, придумать на ходу что-то приличное тоже не получалось — да и врать капитану… Однако Роланд — невольно или вольно — сам ее выручил. — Тоже гуляешь? Погода прекрасная! — он улыбнулся — словно действительно радовался холодному сырому ноябрю. Затем моргнул, смешно поднял брови вверх. — Слушай, если ты ничем не занята, может, составишь мне компанию? — потер указательным пальцем нос, бросая на Марию неуверенные взгляды — а она вдруг почувствовала, как в груди стало легко, как бывало при слишком быстрой посадке дирижаблей. — Я хотел отправить братьям в подарок на Рождество какую-нибудь новую книгу. Думаю, две головы с этим справятся лучше, чем одна. — Да, конечно, я с радостью, — Мария еще осмысливала сказанное — а слова уже сами собой вылетели изо рта. Роланд счастливо хлопнул в ладони. — Отлично! — он повернулся на пятках, кудрявые пряди сверкнули под солнечным лучом, пробившимся из-за рваных туч. — Тогда не будем терять ни минуты. Они двинулись по набережной вдоль Сены, перешли ее по Аркольскому мосту и направились по улице к другому берегу, прямо мимо собора. Роланд шел немного впереди, вдохновенно жестикулируя и о чем-то рассказывая — кажется, про братьев, Марии почему-то никак не удавалось сфокусироваться на том, что он говорит. — Натаниэль родился уже после того, как я вступил в Орден, — говорил Роланд, а сырой ветер то и дело трепал светлые кудри, выглядывавшие из-под кепки. — Ох, как он испугался, когда я в очередной раз приехал домой, а он понял, что это чужой — еще и весь перемотанный бинтами, мама как увидела, уронила корзину с яблоками, которую держала. Как она на меня тогда кричала… Кажется, даже Оливье никогда так не кричал. А сколько подзатыльников наставила! И только Пьер воспринял спокойно: подошел, вцепился в штанину — и такой: «Братик!». И скалится, а я вижу, что передний зуб где-то на треть сколол. А новый только через год, наверное, вырастет. Мария шла и кивала, вставляя иногда от силы по одному слову. Голос Роланда — звонкий и уверенный — разносился по улице так, словно его владельца не волновало то, что их могут услышать посторонние. Большие зеленые глаза восхищенно сияли, на длинных пушистых ресницах танцевали едва заметные искры — солнце наконец прорвалось сквозь тучи, словно тоже притянутое лучезарной улыбкой. Невольно подумалось: Роланд никогда не рассказывал Марии, что она должна отрастить волосы и прекратить слишком много сил вкладывать в то, что делает. Ничего не говорил ей о шраме на лбу — хотя именно от Роланда Марии сейчас хотелось спрятать его больше всего. Улыбался открыто и просто. Всегда подбадривал на тренировках. Искренне восхищался тем, как она стреляет: «А я вот только мечами и умею размахивать. Оливье постоянно ворчит, что мне нужно больше думать о тактике». Роланд был честным, справедливым и очень, очень добрым. До вступления в Орден Мария и подумать не могла, что настолько добрые люди могут существовать. Иногда от этой доброты ей хотелось плакать. Иногда — положить все силы на то, чтобы защитить капитана, казавшегося слишком искренним и уязвимым для этого далеко не идеального мира. Они прошли по улице Сите, свернув к мосту Сен-Мишель. Перешли и его — на середине их догнал и толкнул в спину такой порыв ветра, что Мария споткнулась, зацепившись носком ботинка о камень брусчатки, и Роланд подхватил ее под локоть. — Осторожнее, — улыбнулся лучезарно, и Мария почувствовала, как внутри все на миг замерло. Она хотела поблагодарить, но Роланд уже шагал дальше, к набережной и ряду ящиков, выстроившихся на каменном парапете до самого Нового моста. Вытащил из кармана клочок бумаги, опустил глаза, сверился по нему, пробормотал что-то вроде: «Кажется, Малагис этого имел в виду», — а потом уверенно направился к одному из продавцов. Мария медленно потянулась за ним. Она знала, что не могла этого почувствовать — не на сыром ветру рядом с рекой — но ей вдруг показалось, что ее окутал запах пыли, старой бумаги и свежей типографской краски. Неровные ряды корешков книг выстроились внутри ящиков и притягивали взгляд, и Мария замедлила шаг, невольно всматриваясь в знакомые названия. Вот «Три мушкетера», с которыми она так и не смогла себя пересилить и дойти до конца, сломавшись на ночной казни Миледи. «Пятнадцатилетний капитан», которым зачитывалась долгими зимними вечерами, воображая себя на месте Дика. «Дети капитана Гранта» — ей всегда было так досадно, что все приключения и героические деяния выпадали на долю Роберта, а не Мэри. «Отверженные» — когда Мария читала впервые, не сдержалась и расплакалась над гибелью Эпонины. «Мадмуазель де Мопен» — ее Мария перечитывала столько, что, кажется, знала наизусть каждую страницу, хотя абзацы о Розетте в конце пропускала, каждый раз краснея по самые уши. Если подумать, в Ордене она совсем забыла о книгах — сначала, во время тренировок в роли рекрута, к вечеру уже ни на что не оставалось сил, затем, когда она попала в шестой отряд, жизнь с такой силой швырнула ее в водоворот самых разных событий, что остановиться и вспомнить о том, что служило отрадой в годы учебы в Парижском университете, не было времени. Мария с нежностью погладила корешок «Мадмуазель де Мопен» — легко, самыми кончиками пальцев. Наверное, и у нее все же было что-то особенное — как у Анри или Марко, просто она об этом забыла. Возможно, стоило купить себе новый экземпляр — предыдущий она брала в библиотеке университета. Перечитать — сесть хотя бы и сегодня вечером, — а потом обсудить с кем-то. С тем же Марко — Мария не раз замечала его с книгой в руках — или же… Или же с Роландом. От этой мысли сердце почему-то сжалось. Что сказал бы Роланд о Мадлен? Читал ли он вообще подобные книги? Она отвела взгляд от ящиков. Обернулась к капитану — тот склонился над детскими книгами, потирая большим пальцем подбородок и смешно нахмурившись. Его глаза смотрели не менее сосредоточенно, чем на тренировках, лучи солнца танцевали на пряжке кепки и светлых кудряшках. Казалось, свет просто собирался вокруг него, ему не могли помешать ни сырой холодный ноябрь, ни серые рваные тучи, все еще тянувшиеся по небу. Роланд сиял — словно сам был солнцем, и Марию тянуло к нему, тянуло к этому свету и теплу. Она… …любила его. Мысль прошила голову, на мгновение останавливая мир, гася все звуки. Любила — Мария поняла это почему-то только сейчас, хотя то, что каждый раз все больше и больше разгоралось в груди при взгляде на капитана, поселилось в ней, казалось, уже очень давно. В голове невольно всплыла насмешливая рожа Жозе — до боли четкая, с кривой наглой ухмылкой, как тогда, когда он во время последней студенческой попойки разглагольствовал, что Марии стоит завести себе кавалера — но она тряхнула головой. Нет. Нет, все было совсем не так, как говорил Жозе. Ей не нужно было меняться, подстраиваться, быть кем-то другим — Роланд принимал ее такой, какой Мария была. Они вместе прошли не одно задание, не раз стояли на грани жизни и смерти, прикрывали друг другу спину. Роланд видел ее настоящую. Мария повернулась к ящику, легко вытянула «Мадмуазель де Мопен». — Месье, сколько стоит эта книга? — обратилась к продавцу, а пальцы уже сами принялись отсчитывать франки и сантимы. Внезапный порыв ветра снова толкнул ее в спину, дернул полы пальто и бросил под ноги пригоршню сухих листьев, но сейчас он показался Марии почти теплым. Она расплатилась за «Мадмуазель де Мопен», скользнула взглядом по соседним полкам — все же, Роланд позвал ее помочь выбрать книгу в подарок для братьев. Ей показалось, что небо вдруг стало высоким-высоким. За рваными серыми облаками проглянула бледная лазурь, по мостовой набережной светящимися пятнами поползли солнечные лучи. Тихо плескалась, разбивая мелкие волны о камень, Сена внизу. Трепал волосы и шуршал в сухих листьях ветер. Мария медленно вела пальцем по корешкам, вглядываясь в тусклый отблеск вытиснутых букв. Сколько было Пьеру и Натаниелю? Роланд, кажется, говорил, что последний родился уже после того, как сам Роланд стал охотником. Значит, меньше десяти? Наверное, какие-нибудь сказки подошли бы лучше всего. Взгляд зацепился за знакомое название, Мария протянула руку и вытащила книгу. «Сказки матушки Гусыни», такие же, как были у нее в детстве, с иллюстрациями Гюстава Доре. Переплет книги успел потемнеть, на корешке пристроилась пара мелких чернильных пятен, а правый нижний уголок спереди стерся и потрепался. И все же страницы внутри были целыми и почти не пожелтели. Мария пролистала книгу, остановившись на развороте с иллюстрацией к «Красавице из зачарованного леса»: вьющиеся побеги лозы, косые лучи солнца, суровые фигуры вельмож и рыцарей, вырезанные в камне вокруг щита с гербом. Темная фигура принца — его лица не видно, но по протянутым рукам и развевающемуся за спиной плащу понятно, что он изо всех сил мчится вперед. И белоснежная Красавица на белоснежной постели. На губы сама собой набежала улыбка. Принц пришел за Красавицей, нашел ее среди волшебных зарослей; разбудил, избавил от проклятия, которое держало в плену сотню лет, и помог выбраться во внешний мир. Мир, который она и вообразить себе не могла в своем царстве сна и терний. Мария провела самими ногтями вдоль солнечных лучей на иллюстрации и закрыла книгу. Нужно было показать Роланду — Мария надеялась, что ему понравится. От мысли, что его братья, возможно, будут читать выбранные ею сказки, сердце испуганно забилось в груди, а кончики ушей покраснели. Мария оглянулась, ища глазами Роланда — тот оказался метрах в десяти: отвернувшись от ящиков с книгами, он что-то оживленно говорил, то и дело взмахивая руками. Напротив него стояла женщина — еще совсем молодая, старше Марии, кажется, всего на пару лет. Белокурая и кудрявая, в дорогом платье и с хорошенькой шляпкой на голове, она держала за руку мальчика лет трех и улыбалась. — О, да, я читал! — глаза Роланда сияли привычным вдохновением. — Мне друг одолжил. От битвы Жильята с осьминогом дух захватывало! Жаль, что конец такой. Все же, как по мне, у книг Гюго слишком часто трагические финалы. Он улыбался женщине в ответ — солнечно и лучезарно. Так же, как Жоржу или капитану Оливье, или рекрутам на тренировке. Или самой Марии сегодня. Ветер снова дернул полы пальто и взъерошил волосы. Марии показалось, будто что-то внутри треснуло и тихо осыпалось осколками. Почему она забыла? Почему не подумала сразу, прежде чем поняла, что чувствует сама? Почему не задавила чувства в самом зародыше тем, что знала — она же видела, видела, видела, пресвятая Дева Мария, за полгода в Ордене она собственными глазами видела, как Роланд дважды расходился с девушками. Один раз еще в самом начале работы в шестом отряде, в июне, и второй совсем недавно, этой осенью, недели за две или три до задания в Жеводане. Роланд действительно принимал Марию такой, какой она была — как и всех остальных вокруг. Улыбался так же, как и всем остальным. Был добрым, чутким, заботливым — ко всем. Обе девушки ушли от Роланда, со слезами на глазах бросив ему в лицо, что он никогда их не любил. Роланд ответил что-то женщине — ветер доносил до Марии слова, но их содержание словно пролетало мимо сознания. Затем присел на корточки, погладил по голове мальчика — со все той же лучезарной улыбкой; сунул руку сначала в один карман, потом в другой — и наконец вытащил небольшую конфету. Протянул ее мальчику, снова погладил его по голове, встал. Махнул на прощание рукой и двинулся к Марии. — Прости, я немного заговорился и бросил тебя одну, хотя сам просил мне помочь, — на его губах была мягкая извиняющаяся улыбка, солнце пускало зайчики, весело танцуя на пряжке кепки. — Меня просто спросили совета по поводу приключенческих книг, и оно как-то слово за слово… О, ты тоже что-то себе выбрала? Можно посмотреть? Мария невольно крепче прижала к груди «Мадмуазель де Мопен». — Нет, это не мне, меня попросили поискать, если вдруг будет свободное время, — слова сами слетели с губ раньше, чем она успела подумать. В глазах Роланда словно бы мелькнуло разочарование. — В самом деле? А мне было интересно, что тебе нравится, — отозвался он, забавно приподняв брови вверх, и Марии показалось, будто в грудь кто-то воткнул и повернул старый ржавый меч. — Ничего такого, — она заставила себя улыбнуться и протянула «Сказки матушки Гусыни». — Капитан, я тут подумала — может быть, вашим братьям понравится это? Роланд взял в руки книгу, пролистал несколько страниц. — Ого, какие красивые иллюстрации! — его глаза восхищенно засияли. — Я и не знал, что к сказкам такие делают. Мария, ты моя спасительница! Пьер с Натаниэлем точно оценят, особенно Натаниэль: он любит долго рассматривать картинки, а здесь столько деталей. — Да что вы, — Мария попыталась улыбнуться шире, стараясь не обращать внимания на то, как начинает дрожать нижняя губа. Роланд опустил ей руку на плечо. — А вот и неправда, есть за что! — изрек вдохновенно. — Вряд ли без тебя я смог бы найти что-то столь же красивое. Ну, я тогда пойду, расплачусь с букинистом — и сразу на почту, а то следующий выходной через две недели, если не отправлю книгу в Ле-Ре сегодня, потом может не дойти: почтальоны обычно ближе к Рождеству очень загружены. Спасибо за помощь! И, развернувшись и махнув на прощание рукой, Роланд быстрым шагом направился к ящикам. Мария провожала его взглядом — пока он платил за книгу, пока шел по набережной, до тех пор пока его фигура не растаяла среди других прохожих. Ветер продолжал трепать полы пальто и шелестеть в сухих листьях полуобнаженных деревьев, небо прояснилось, и мириады солнечных зайчиков заплясали на волнах Сены. Даже лица прохожих стали светлее: казалось, вместо ноября Париж окутала ранняя весна. Мария стояла и смотрела в никуда, до боли в пальцах сжимая экземпляр «Мадмуазель де Мопен». Больше всего ей сейчас хотелось сесть прямо там, где она стояла, и разрыдаться.