Ace of hearts¹
Он ненавидел интервью. Он знал, для чего они проводятся в особняке, и ненавидел ещё больше — за эту жизнь на виду у тысяч жадных до сплетен глаз и ушей. Он заперся в своём чулане, чтобы перебрать бумаги и герметичные банки с пряностями, смахнуть пыль, обновить надписи перманентным маркером... и переждать чуму. Но долго он скрываться не мог. Кухня звала, пора было готовить ланч для малолетних наследников... и для его собственного, с таким трудом обретённого приёмного сына. Маркус играл с мячом в саду, но хотя бы за сохранность его инкогнито Жерар был полностью спокоен: шестилетний мальчишка находился под защитой трёх нильских крокодилов и одной голубой анаконды. Он тщательно ополоснул руки, сбрызнул их лимонным соком, а потом всё же не поборол подспудной тревоги и приоткрыл щель в двери, ведущей из столовой в холл. До его чутко напрягшихся ушей долетел звонкий голос журналиста: — ...прояснить, мессир Мортеаль. О, цитирую, «коленках Демона». В одном из старых интервью для «Вампиреллы» господин Анджело небрежно заметил, что посиделки на коленях у его брата сродни делению на ноль — то есть бесконечной неопределённой функции. А как же с этим обстоят дела у молодого сэра Мануэля? — Конечно же Ману выбил себе право сидеть на собственном супруге иногда. Только он для этого сверяет две пары часов, мигом седлает одного из благосклонно настроенных бойцов ELSSAD (вместе с мотоциклом), и «дикий кот» везёт его туда, где коммандер, например, сегодня собрался откушать кого-нибудь. Точнее, всё происходит так: сначала Юлиус кем-то сочно перекусит, а потом приляжет отдохнуть после трапезы или присесть полулёжа. Вот этот момент Ману и должен ловить, пока сытый и разомлевший вампир никуда не идёт. — Но коммандер ELSSAD ведь не постоянно пьёт из живых свежую кровь? Хотя бы потому, что их нужно всякий раз убивать, чтобы не оставлять свидетелей. — Верно. Поэтому промышляет он такими убийствами обычно в командировках. А дома — не чаще раза в неделю, но и не реже раза в месяц. — А в остальное время? Не помирать же дома с голоду. — А дома Ману руководит снабжением морозилки хрустящими человеческими сердцами. Жерар обучился технологии покрытия их тонкими солёными корочками льда (после литра успокоительных капель и часов терпеливых объяснений). Стандартная трапеза состоит из этих тончайше нарезанных сердец, по краешку мясные брусочки присыпаны ледяной и солевой крошкой. Сам сын иронично зовёт свой завтрак «Маргаритой» — по аналогии с коктейлем, где соль на кромке бокала. — А кровь? — Внутри сердец остаётся замороженная кровь, на вид бурая, почти чёрная. Поэтому срез выглядит фантастически, как камень полудрагоценный. Кстати, приятного аппетита, в Хайер-билдинг сейчас накрывают первую обеденную смену.* * *
Повар настороженно проследил, как репортёры раскланялись и вместе с надоедливыми камерами и нарочно не выключенными микрофонами укатились через парадный вход. Он знал, что владетельный князь (как он, да и не только он, про себя называл Асмодея) не позволит им довезти драгоценную компрометирующую информацию до редакции: на флэш-носитель внутри видеокамеры записаны лишь белые шумы и трески, а по памяти журналисты повторить ничего не смогут — при каждой попытке у них начнётся спонтанная дислалия и заикание. Жерар проверил заднюю дверь, выглянул, щурясь против солнца, заметил за пышной стеной розария рыжую макушку Маркуса и, успокоенный, вернулся на рабочее место. На разделочной доске у него лежал презент в стальной герметичной упаковке, а поодаль курил не кто-нибудь, а… — Месье, можно вопрос? — А ты не робкого десятка, Жерар, — чёрный коммандер, всегда желанный, внезапный и смертоносный гость, прикончив сигарету, пригубил вина из бутылки «DRC Romanee Conti 1934», покривил губы («не понравилось», — догадался француз), поставил обратно на полку и уселся на освободившийся подоконник: повар как раз успел убрать оттуда котелок с остывшим рисом. — Вам обязательно это есть? — он взял коробку снизу и переложил со стола в морозилку. — Я мог бы договориться для вас о ежедневной доставке крови со станции переливания. — Консервы, — меланхолично ответил Юлиус. — Для вас — как безалкогольное пиво. Дистиллированная моча, ноль удовольствия. — А замороженная сердечная мышца? Что, лучше? — Это другое. Их приносят свежими. Подвергают глубочайшей заморозке, кровь остаётся внутри тканей и застывает в последнем процессе циркуляции, а соль препятствует окислению и разрушению на поверхности. Какая температура внутри твоих морозильных камер? — Минус сорок девять градусов, месье, — Жерар осмелился подойти к нему поближе и встать рядом с винной полкой. — А польза вам какая от них? — Никакая. Вкус. Должен же я хоть в чем-то быть гурманом, если на моём языке осталось для восприятия лишь два оттенка вкуса — сладкий и солёный. — Почему вы молчали? Я сделаю смесь из соли и сахарной пудры, — осторожно предложил шокированный повар. — Молчал? — Демон запрокинул голову, но вместо хохота выдал один насмешливый вздох. — Завтра? — Нет, сегодня вечером — вам на дегустацию. — Тогда дам совет: не делай смесь. — Покрою по очереди в два слоя? Но второй не будет держаться из-за холода. — Будет. Если ты возьмёшь вместо сахара мёд. — Хорошо, месье. Господина Мануэля уведомить о смене ингредиентов? — Нет. Пусть сам догадается спросить. — Почему вы промолчите, месье? Почему вы всегда молчите... Повар осёкся, когда Юлиус почему-то оказался рядом (ну как уловить эту чёртову долю секунды его перемещений?!) и взял его леденящей рукой за плечо. Обмерев, Жерар всё же пугливо скосил глаза вбок: коммандер стоял фактически за его спиной, ничего не было видно, кроме части длинной блестящей шевелюры… да краешка чёрной перчатки, как обычно, плотно облегавшей пальцы бога-демона. Потом ему показалось, что в ухо дунуло холодным ветром, две или три струйки, снежные и морозные, словно в декабрьскую метель. А потом — голос, тихий и безмятежный. — У тебя наросли атеросклерозные бляшки внутри артериальных сосудов, Жерар. Ты малость злоупотреблял хлебобулочными десертами и гидрогенизированным жиром. Если ты хочешь нести службу у моего отца и дальше — сходи в наш госпиталь. Сходи завтра. — Мой выходной запланирован лишь на воскресенье, месье, а сегодня среда. — Я даю тебе выходной, — метель прекратилась, холодная рука разжалась, отпуская занывшее плечо, а сам Демон пронзительно улыбался в дверях между кухней и столовой. — А разве вы не могли бы меня вылечить сами, месье? — обронил повар невольно и в ужасе прикусил язык. — Мог бы. Но прежде ты умрёшь от боли. Ведь я не сделаю анестезию. — Вот об этом вы не промолчали, mon seigneur... — Нашему дому нужно хотя бы одно доброе живое сердце. До вечера, Жерар.12.09.2015