***
— Я дома! — крикнул Костя, зайдя в квартиру. Он снял ботинки и, расстегнув верхние пуговицы рубашки, с облегчением выдохнул. До начала завтрашнего дня он мог больше не быть учителем Хаем. После своего первого рабочего дня Костя чувствовал себя несколько уставшим, но вполне удовлетворённым. Он толком и не помнил, когда в последний раз испытывал такой прилив энергии, и нескольких проведённых пар вполне хватило для того, чтобы понять, что устроиться в университет было правильным выбором. Последние годы Костя работал переводчиком, но пришёл к выводу, что эта деятельность не закрывала его потребность во взаимодействии с людьми. По своему складу он нуждался в занятии, которое позволяло бы ему получать от других какую-то отдачу и давало бы возможность видеть реально ощутимые результаты своих усилий. Более того, он бы хотел делать что-то полезное. Письменные переводы ни в коей мере не отвечали ни одному из этих требований, поэтому мужчина принял решение сменить работу. Костя был уверен в том, что обладал необходимыми компетенциями и достаточным объёмом знаний для того, чтобы стать хорошим преподавателем и чему-то научить других, и в общем-то его мнение в данном вопросе было справедливым. Он занимался китайским языком около десяти лет, неплохо понимал людей и отличался терпением, которому могли бы позавидовать многие из его новых коллег. Так что внезапная смена карьеры в 32 года была весьма обоснованной, и у Кости не было сомнений в том, что он преуспеет в своих начинаниях. Несмотря на то, что на оклик вернувшегося в пустую квартиру мужчины никто не ответил, он жил не один. Костя присел на корточки, чтобы погладить подбежавший к нему пушистый комок, который непременно бы оставил зацепки на брюках мужчины, если бы ему не оказали должное внимание. — Соскучилась, Чжэньчжу? — Костя почесал дымчато-серую кошку за ухом, отчего та тут же замурчала. — Знаю, знаю, я никогда не оставлял тебя одну на весь день, но, боюсь, тебе сегодня ещё придётся меня подождать. Костя жил недалеко от университета и заглянул домой для того, чтобы переодеться в более простую одежду. Вечером после занятий он должен был поехать в центр, чтобы наведаться с лучшим другом в бар и отметить старт карьеры на преподавательском поприще. Уже через полтора часа Костя был на месте и ожидал своего друга за столиком, за которым они собирались почти каждый раз, когда виделись. За годы общения традицией также стало то, что мужчины редко употребляли алкоголь: Андрей, как правило, был за рулём, а Костя не хотел выпивать в одиночку, поэтому они обыденно заказывали себе чайник одного из авторских чаёв. Как китаист, Костя любил качественный чай, и в баре он был отменным. Андрей подошёл довольно быстро, как раз в тот момент, когда официантка принесла заранее заказанный напиток. — Ну, как дела у будущего кумира молодых студенток? Выглядишь не очень, честно говоря, — мужчина сел и, бросив быстрый взгляд на друга, разлил чай по небольшим чашкам. — И тебе вечер добрый, — Костя улыбнулся. — Со студентками ты довольно точно угадал, девушек на востоковедении сейчас стало ещё больше, чем когда я учился. — Уже выделил себе фавориток, которым будешь автоматы рисовать? — Если у меня и будут фаворитки, я их, пожалуй, буду допрашивать с ещё большим пристрастием, чем остальных, — пошутил потенциальный разбиватель женских сердец, сделав глоток горячего чая. Он не считал правильным отдавать кому-то предпочтение, потому что всё же был университетским преподавателем, а не частным репетитором. Андрей юмор друга не оценил. — Главное, чтобы эти допросы с пристрастием и всё остальное не было в ущерб тебе. Как твой друг я бы очень хотел, чтобы ты занимался любимым делом, но как врач... У преподавателей всё же большие нагрузки, а все твои последние результаты УЗИ говорят о том, что перенапрягаться и как минимум проводить столько времени на ногах тебе противопоказано. Я не думаю, что тебе стоило идти работать в университет. Ты бы мог и дальше на дому заниматься переводами и... Костя опустил чашку на блюдце. Тёмная оправа очков вокруг серьёзных глаз сделала взгляд мужчины ещё более выразительным. — Андрей, мы обсуждали это уже много раз. Просто порадуйся за меня и ни о чём больше не рассуждай, ладно? Занимался бы я дальше переводами и что? Продолжал бы переводить никому не нужные тексты инструкций и тратить впустую своё время, которого у меня, вероятно, не так много осталось? Андрей с грустью посмотрел на друга. — Не злись, знаешь же, что я не хочу ничем тебя обидеть. Просто, уж извини меня за прямоту, из-за всей этой смены работы мне кажется, что ты поставил на себе крест. Ведёшь себя так, будто всё уже кончено и можно вообще себя не беречь, бросаясь на всякие авантюры. Костя вскинул светлые брови. Он ценил то, что друг беспокоился за него, но достаточно часто у него возникало ощущение того, что за своей заботой Андрей упускал из виду намного более значимые вещи. Андрей был консультирующим кардиологом Кости последние пять лет, и, как и для любого врача, для него было главным, чтобы его пациент и по совместительству близкий друг жил. Но для Кости понятия «жить» и «быть живым» кардинально различались, и за многочисленные однообразные беседы ему так и не удалось донести это до друга. Андрей думал о сохранении жизни, Костя же думал о её качестве, поэтому категорично ответил: — Ты не прав. Я соблюдаю твои рекомендации, принимаю назначенные таблетки и даже ем и пью всякое разное полезное, что ты мне советовал. Я скорее, наоборот, слишком люблю эту жизнь, чтобы проводить её за экраном ноутбука. Поэтому, если под необходимостью беречь себя ты подразумеваешь сидение дома, то я лучше подвергну себя большему риску, однако попытаюсь ещё оставить после себя что-то, что было бы позначительнее кучки переведённых вордовских документов. Давай не будем больше поднимать этот вопрос, своего мнения на этот счёт я всё равно не изменю. — Какой же ты упёртый. Бедным студентам с тобой определённо будет тяжело, — Андрей не собирался спорить и признал своё поражение, со вздохом осушив чашку. Последующий диалог мужчин был более непринуждённым, и они просидели в баре до позднего вечера, впоследствии больше не затрагивая неприятную для обоих тему. Когда они оплатили счёт и вышли на улицу, Костя спросил: — Тебе куда? — Тоже к метро, я там на парковке машину оставил. Больше негде было, всё забито, — Андрей глянул на заставленную обочину и нахмурился. — Ты только посмотри на это. На обочине возле бара тусовалась небольшая группа молодых людей. Судя по тому, что некоторые из них сидели на заведённых мотоциклах, а другие забирались на своих припаркованных коней, парни вот-вот должны были уехать. Один из них, что садился на мотоцикл последним, закинув ногу, пошатнулся и распластался на асфальте возле своего байка, чем вызвал смех своих приятелей. — Ха-ха, как всегда, нажрался! — Ребята, ему сегодня больше не наливаем, а то он так и пары метров ровно не проедет. Как в тот раз, помните? — Реально! — Эй, ты там в поряде? Встать сможешь? — парень, находившихся ближе всех к упавшему юноше, и ещё несколько человек слезли на землю и подошли к горе-мотоциклисту. — Всё заебись! Встаю я, встаю! Ща! Наблюдая эту мерзкую картину, Андрей цокнул языком. — Вот же тупоголовые молокососы, небось все пьяные вдрызг. И себя не боятся покалечить, и не думают о том, что могут покалечить других. Пойдём отсюда быстрее, а то ещё заедут на тротуар. Вопреки опасениям Андрея Костя не сдвинулся с места. В темноте зрение подводило его ещё больше, чем при свете дня, однако ему показалось, что голос упавшего парня звучал знакомо. Он прищурился и постарался разглядеть молодого человека, которому помогли встать на ноги. На нём была чёрная толстовка с вышитыми на спине объёмными белыми иероглифами «太虚». Костя точно не знал, было ли верным его предположение, но интуиция подсказывала ему, что, если он окликнет парня и выяснит, что обознался, это всё равно не будет ошибкой. — Что ты делаешь? — недоумевающе спросил Андрей. Учитель Хай отошёл от своего друга и приблизился к нетрезвой компании. Обращаясь к юноше в чёрной толстовке, он сказал: — Ян, вы же с утра говорили, что хотите писать диплом. Неужели уже передумали и собираетесь садиться за руль в таком виде, чтобы не доживать до защиты? Парни тупо уставились на подошедшего к ним человека. — Мужик, лучше за собой следи. Сколько ты выжрал, что несёшь такую херню? Какой нахуй диплом? — один из молодых людей сделал шаг к учителю Хаю. — Подожди, — другой парень остановил вспыльчивого товарища за плечо. — Ян, ты знаком с этим чуваком? Яну всё происходящее вокруг казалось нереальным. Он мечтал как можно скорее запрыгнуть на свой байк и отправиться гонять по опустевшим ночным дорогам. Он не понимал, какое дело было незнакомцу до того, что он собирался делать, и откуда тот вообще знал его имя и про диплом. Уловив пустой взгляд парня, который при более близком рассмотрении действительно оказался его студентом, Костя произнёс: — 你听得懂吗? Учителю Хаю было хорошо известно, что алкогольное опьянение разрушает языковой барьер, и перешёл на китайский для того, чтобы вернуть парню хотя бы какую-то сознательность. Переключение с одного языка на другой запускает в мозгу определённые когнитивные процессы и требует сосредоточенности, поэтому необходимость обработки информации, транслируемой на иностранном языке, могла заставить соображать даже пьяного. Но Ян по-прежнему молчал. — Совсем ёбу дал? — не видя какой-либо реакции, подтверждающей, что Ян знал этого ненормального, агрессивно настроенный парень решил больше не церемониться и с силой пихнул мужчину в грудь. — Катись, куда шёл, и не доёбывайся. Учитель Хай не устоял бы на ногах, если бы его не поддержал стоявший сзади Андрей, который, хоть и не одобрял безрассудство своего сердобольного друга, тоже не стал оставаться сторонним наблюдателем и последовал за ним. Андрей почувствовал, как спина Кости напряглась, и обеспокоенно придерживал его, не давая ему упасть. Через несколько секунд после грубого толчка учитель Хай задохнулся в глубоком надрывном кашле. Ему были противопоказаны сильные удары, тем более в грудную клетку. Врач мысленно обматерил друга за глупую попытку вразумить неадекватную молодёжь, но также подумал о том, что, должно быть, в силу извечного неудержимого стремления вправлять другим мозги, ему в самом деле суждено было стать преподавателем. Жаль только, что на него самого при этом повлиять было очень сложно, с этим практически ничего нельзя было поделать. Андрей смог подавить в себе гнев только тогда, когда удостоверился в том, что ничего непоправимого не произошло, и кашель друга затих. Костя был в порядке и был в состоянии стоять сам. Понимая, что злость могла привести лишь к разжиганию ещё большего конфликта, Андрей как можно более мирно бросил: — Мы обознались, с кем не бывает. Ни к чему распускать руки, мы уже уходим. Мотоциклисты не были заинтересованы в развязывании драки, к тому же их напрягли сиплые звуки, издававшиеся из чужой грудной клетки, поэтому они только пожали плечами. Стоило мужчинам оставить парней в покое и отойти, они перестали обращать на них какое-либо внимание. Только Ян покосился вслед незнакомцам. Его взгляд задержался на тонкой фигуре блондина, и в глазах парня на мгновение мелькнуло нечто, похожее на узнавание. Удалившись от нетрезвой компании на безопасное расстояние, Андрей и Костя какое-то время шли молча. Костя то и дело продолжал покашливать, но, несмотря на нехватку воздуха в лёгких, старался идти не совсем медленно. Андрей слишком хорошо знал нрав своего лучшего друга, который, даже если бы у него вываливались органы, ни за что не подал бы виду, что с ним было что-то не так. Из-за этой его черты всегда приходилось спрашивать обо всём напрямую. — Как ты? Давай сядем куда-нибудь. А лучше съездим в больницу. Твоя аневризма не терпит механических воздействий, и лучше обследоваться. — Всё в порядке. Любому бы дыхание перехватило, рука у парня всё же тяжёлая была, — хриплым голосом отозвался Костя. — Я не чувствую особого дискомфорта или боли, нет смысла проверяться. Андрей покачал головой. Уговоры в сложившейся ситуации были бессмысленными: в отношении некоторых вещей Костя был крайне упрямым. Спустя несколько минут мужчины подошли к метро. Здесь они должны были попрощаться. Припаркованная машина ждала Андрея возле станции, а Косте предстояла поездка домой на подземке. Глядя на то, как его друг достаёт из кармана ветровки ключи от автомобиля, Костя улыбнулся: — Только мы с тобой можем ходить в бар и ни капли там в рот не взять. — Ага. И всё это ради того, чтобы ты потом нарвался на что-то более серьёзное, чем выпивка. С тобой точно всё нормально? — Точно. Андрей усмехнулся. — Стоит ли мне говорить, чтобы ты написал мне, как доберёшься домой? И завтра утром. Удары могут привести к тяжёлым последствиям, сам знаешь. Поэтому будь особо внимателен к себе в ближайшие часы. — Хорошо. Не беспокойся, обещаю прислушаться к себе и написать о любых изменениях, если они будут. Доброй но… За спинами мужчин раздался взволнованный голос: — Константин Александрович！ Андрей и Костя обернулись. Их нагнал свалившийся с мотоцикла парень, по вине которого, как считал Андрей, и произошёл весь инцидент. К Яну, осознавшему, что он не смог опознать своего нового преподавателя, вернулась некоторая трезвость. От мысли, что он напился настолько, что даже не узнал явно выделяющуюся внешность учителя Хая, ему сделалось не по себе. Он задался вопросом, как он вообще умудрился нажраться до того, что его память напрочь стёрла из сознания образ человека, от которого он ещё утром испытывал невероятный восторг. Пожалуй, учитель Хай был прав, и в таком состоянии куда-то ехать было небезопасно. К удивлению своих приятелей, Ян принял решение оставить свой мотоцикл на стоянке возле бара и сообщил им, что отправится домой на метро. Товарищи видели его за рулём и более невменяемым, поэтому внезапный отказ покататься ввёл их в ступор. Они попытались переубедить его, но Ян был непреклонен. Он не счёл нужным объяснять причину изменения своих намерений. Его приподнятое настроение, в котором он каждый раз пребывал во время лихорадочного предвкушения высокой скорости и трёхзначных цифр на спидометре, было разбито вдребезги его собственной тупостью. На смену желанию прокатиться с ветерком пришёл страх того, что его взаимоотношения с учителем Хаем могли быть так нелепо испорчены в первый же учебный день. Ян не имел ни малейшего представления о том, как теперь на занятиях смотреть преподавателю в глаза, и это напрочь убило в нём всё веселье. Всё же он не был невоспитанным человеком и испытывал неловкость за своё поведение и случайно спровоцированное столкновение. Ян попрощался со своей компанией и направился к метро. Он нёсся по пустой улице широкими шагами, смотря себе под ноги, и настолько погрузился в мрачные мысли, что непременно бы налетел на двух мужчин, остановившихся у входа на станцию, если бы вовремя не поднял голову и заранее не замедлился. Яну показалось, что его переполненный алкоголем желудок перевернулся вверх тормашками. Он не отдавал себе отчёт в том, стоило ли ему заговорить или этим он сделал бы только хуже. Он намеревался извиниться, но ему было не по себе из-за того, что преподавателю могло быть неприятно общаться с ним сейчас. Он ведь был пьяным. Тем не менее развязанный алкоголем язык сработал раньше, чем Ян понял, что даже не знал, что именно должен был сказать. Когда мужчины обернулась и посмотрели на него, Яну захотелось провалиться под землю, особенно из-за взгляда незнакомца. Андрей грозно смотрел на молодого человека. Он считал, что, если парень был знаком с Костей и предпочёл проигнорировать его, это было возмутительно омерзительным и до смешного детским поступком. Он предполагал, что напившийся сопляк просто не захотел терять лицо в компании своих друзей и поэтому наплевал на беспокойство более взрослого и сознательного человека, который предпринял попытку образумить его и предостеречь. И вот из таких молодых людей его друг хотел что-то лепить? От острого взгляда Ян почувствовал ещё большую растерянность и, несмотря на чувство стыда, посмотрел в лицо своего преподавателя, чтобы разорвать зрительный контакт с разозлённым мужчиной. Учитель Хай, напротив, был спокоен и не выказывал признаков каких-либо негативных эмоций или неприязни. Но в искусственном свете фонарей, освещавших станцию, его лицо выглядело не просто безмятежным, а напоминало застывшую в безжизненном умиротворении посмертную маску. Ян сглотнул. Он подумал, что его обманывают собственные глаза, и тряхнул головой, однако из-за привидевшегося он уже успел окончательно растерять остатки всей своей решимости. — Рад, что сегодня вечером вы всё-таки решили воспользоваться общественным транспортом, — одобрительно произнёс учитель Хай немного охрипшим голосом. — Вам в какую сторону? Вопрос был простым, но захмелевший разум Яна никак не позволял ему придумать, что ответить и каким образом выразить то, что он изначально собирался сказать. Ян судорожно пытался выстроить в голове какую-нибудь приличную фразу, но в русском попросту не существовало категорий, которые со всей полнотой могли бы передать его мысли. Более того, ему также не нравилось, что враждебно настроенный мужчина, стоявший рядом с преподавателем, был свидетелем его замешательства. Непонятно почему, но друг учителя Хая его раздражал, поэтому Ян в конечном счёте бессознательно ответил на китайском, чтобы никто больше не смог понять сказанное, кроме того, кому были адресованы его слова. — 海老师，这个学生后悔.Урок 2
7 декабря 2022 г. в 15:27
— Я дома! — крикнул Ян, зайдя в квартиру. Он скинул кеды и прошёл на кухню, чтобы глотнуть воды.
За плитой стояла женщина в халате, помешивающая подогреваемый в кастрюле суп. Любой, кто бы увидел её рядом с парнем, сказал бы о том, что у них с Яном было явное внешнее сходство. У молодого человека, как и у женщины, был высокий лоб с аккуратными не очень густыми бровями, серые глаза, острый прямой нос и тонкие губы.
— Привет. Что-то ты сегодня рано. Как день прошёл?
— Один китайский был, — Ян привык врать матери и не краснеть. — Ничего особо интересного.
— Обедать будешь?
— Не хочу, в универе перекусил. Я заниматься, — с этими словами Ян налил стакан воды и ушёл с ним в свою комнату.
Яну был 21 год, и он жил под одной крышей с родителями, питался и учился за их счёт и иногда даже проводил с матерью и отцом совместные вечера по выходным, как подобало среднестатистическому молодому человеку его возраста. В таких тепличных условиях у парня в общем-то не было никаких причин пренебрежительно относиться к своим родителям, которые его обеспечивали и с малого возраста мало в чём ему отказывали, однако Ян не питал к своей семье особо тёплых чувств.
Со стороны семья парня выглядела образцом благополучной ячейки общества: его родители состояли в счастливом браке более двадцати лет, пребывали в достатке и горячо любили своего единственного сына. Однако Ян как никто понимал, что за внешним фасадом тщательно создаваемого образа дружной семьи скрывались убогие интерьеры, в которых каждый из членов семьи на самом деле был предоставлен сам себе. Домашний очаг представлял собой пепелище давно потухшего костра, а вместо семейного уюта в их квартире существовали лишь формальные взаимодействия, мало чем походящие на настоящие близкие связи.
Любовь между отцом и матерью остыла много лет назад, и они продолжали жить друг с другом просто из-за выработанной привычки и удобства. Отец практически целыми днями пропадал на работе и приходил очень поздно, а иногда вообще не ночевал дома. И Ян, и его мать знали, что он спал с другими женщинами, но, если это кого-то и волновало, то это никогда не высказывалось вслух.
Можно было бы предположить, что брак охладевшей друг к другу пары держался за счёт их общей любви к сыну и разделяемому стремлению во что бы то ни стало воспитать его в полной семье, но и это было не совсем так. В действительности Ян не был желанным ребёнком. По крайней мере он точно не был таким для своей матери, которой по причине рождения сына пришлось оставить свою карьеру.
Поначалу женщина надеялась выйти из декрета, когда Ян пойдёт в детский сад, однако мальчик рос очень проблемным. В маленьком возрасте Ян часто болел, испытывал трудности в налаживании контактов со сверстниками и то и дело устраивал истерики из-за того, что не хотел выходить из дома, когда его записали в ясли. В конечном счёте матери пришлось смириться с тем, что сын требовал намного больше внимания и заботы, чем она того ожидала, когда отказалась от аборта. Она осталась сидеть с ним дома и, хотя никогда не высказывала это кому-либо, считала мальчика виноватым в том, что из-за него она была вынуждена поставить крест на своей самореализации. Женщина молча выполняла все возложенные на неё материнские обязанности. Ян был всегда сыт и хорошо одет, за его здоровьем тщательно следили и много времени уделяли его умственному развитию, однако при этом он нисколько не чувствовал себя любимым.
Мальчик мог бы надеяться получить любовь от отца, который настоял на том, чтобы его возлюбленная сохранила ребёнка, но и его привязанность к сыну в итоге стала чисто номинальной и имела свою цену. Отец был готов выделять неограниченное количество средств на воспитание Яна, но никогда не был с ним близок. Когда же парень подрос, деньги превратились в своеобразный инструмент манипулирования, который позволял мужчине управлять сыном по своему усмотрению. В частности, когда в старшей школе необходимо было определиться с направлением высшего образования и университетом, отец пресёк какие-либо обсуждения на эту тему и в ультимативной форме поставил сына перед фактом, что тот должен поступить на экономику с китайским языком в один из ведущих вузов. По его мнению, в современном мире такое образование было перспективным и могло обеспечить парню достойное будущее. Ян мало что мог возразить, потому что полностью зависел от денег отца, и мог только радоваться тому, что ему хотя бы позволяли продолжать учить китайский язык, который он любил.
В силу всех этих причин Ян по итогам вырос довольно скрытным и не был привязан к своей семье. По большому счёту самым главным, что он ценил в своём доме, было наличие собственной комнаты, в которой он мог закрываться и делать вид, что живёт один. Днём площади в 16 квадратов ему вполне хватало для того, чтобы создавать комфортный для себя мир и абстрагироваться от всего, что существовало за прикрытой дверью. А по вечерам парень, как правило, уходил и пропадал до поздней ночи.
Комната Яна не отличалась чем-то особенным, по крайней мере до того момента, пока взгляд не падал в один из углов, который по праву можно было бы назвать «углом девственника». В нём стоял заполненный книгами стеллаж. Надписи на большинстве корешков свидетельствовали о том, что владелец комнаты серьёзно увлекался историей и культурой Китая. Однако среди томиков попадались и книги по западной философии, а также произведения мировой классики художественной литературы. Ян любил читать и большую часть знаний черпал именно из книг. Он не видел смысла в том, чтобы по несколько часов сидеть на лекциях и слушать начитываемый материал, когда самостоятельно мог прочитать столько же и даже больше намного быстрее, никуда при этом не выходя. Это было ключевым моментом, почему он игнорировал большую часть занятий.
Ян сбросил рюкзак на пол и, переодевшись в домашнюю одежду, взял одну из книг со стеллажа, чтобы затем плюхнуться с ней на кровать. До вечера было ещё много времени, и он планировал провести его за чтением.
Парень соврал матери о том, что он ел в университете, но благодаря цзюэ гу ему было проще постигать Дао.